Кабан. Ночное происшествие

Три большие, красивые и злые овчарки несли службу – охраняли гаражный кооператив. Пират, Муха и Малыш помогали сторожам.

Здесь все подчинялось давно заведенному порядку. Собаки «стояли на довольствии», на их питание выделялись деньги из членских взносов. Сторожа днем в летней кухне, на электрической плитке, варили в большом чане собачью кашу, запах от которой разносился по всей округе. Три добротные будки выстелили старыми коврами и теплыми вещами. В определенном месте под табличкой «Собакам» складывались «гостинцы» - разные собачьи лакомства со столов членов кооператива. Бросать вкусняшки напрямую запрещалось.

Самым старшим и «авторитетным» был Пират. Не любивший вольностей, изредка позволял погладить себя по голове. Пират наблюдал за всем со стороны, выражал скупые эмоции – помахивал хвостом, или скалился, тихонько порыкивая. Этого было достаточно для всеобщего послушания.

Безалаберная, суматошная Муха была полной противоположностью – истинная женщина! В младенчестве ее назвали Мухтаром, оказавшимся позже дамой, переименованной в Муху. Кличка соответствовала характеру. Она выражала бурную радость, крутилась волчком, вертелась юлой, повизгивала и ловила свой хвост. С разгону прыгала «обниматься», грозя сбить с ног, и могла даже «поцеловать» - лизнуть в лицо. Но это только с хозяевами. Сторож из Мухи был отличный.

Третий пес Малыш свою кличку сохранил из своего детства, когда он был трогательным пушистым шариком. Сейчас рослый, сбитый, с желтыми подпалинами красавец Малыш свою кличку воспринимал с достоинством, а человек бы сказал, что даже с иронией. Характер имел спокойный, рассудительный, покладистый. Если сравнивать с тремя мушкетерами, то это был настоящий Атос.

 Днем собаки отсыпались от бессонной вахты. Из будок торчали сонные морды, или свернутые хвосты. Гаражные центральные ворота были открыты, туда и обратно сновали машины, люди.  Но дневная жизнь собак не касалась.

Их «смена» начиналась вечером, когда, сонные, они выползали из будок, ловя флюиды мясной каши, доносившиеся из кухни. Их черные, похожие на кожаные, носы, активно двигались. Собаки послушно сидели около пустых мисок – ужин в девять. А в десять наступал их час: въездные ворота закрывались, хозяева в конце кормления отстегивала карабины с цепей, и – свобода!

«Три мушкетера», вернее два мушкетера и миледи, как, посмеиваясь, называл их сторож Василий, устремлялись на вечернюю «сходку», в дальний угол гаражей, где их ждала собачья свора с соседней территории. Несмотря на разделяющую их металлическую ограду, происходила своеобразная зарядка, приветствие. Просовывая носы и лапы сквозь прутья забора, псы лаяли, визжали, покусывали друг друга. Иногда доходило до серьезных разборок. На своем, собачьем языке, они обменивались новостями. Так начиналась каждая ночь. Закончив общение, хвостатые охранники разбегались по своим территориям. Сторожа на мониторах видели только светящиеся желтые глаза по темным закоулкам.

Так долгое время все шло по заведенному распорядку, без происшествий. Потом, захворал Малыш, долго болел, да так и не поправился. В это время Муха принесла четверых щенков. Троих удалось пристроить, а один, пушистый шарик, со стоячими ушами и желтыми подпалинами – вылитый Малыш – задержался. По негласному уговору его решили оставить. Пустая будка Малыша навевала грусть.

Характер у Кабана – так в шутку называли щенка – проявился сразу. Один за четверых кормился молоком матери и рос как на дрожжах. Муха сбегала от него на улицу, а тот скулил на выходе, не мог спуститься – порожек конуры был высоким. Иногда Василий доставал его на свет божий, приговаривая: «Ах ты, кабан такой, куда столько ешь, раздулся, как шарик!». Пытался погладить, щенок уворачивался, отбегал. Так, с младенчества, этот пес гладиться не давался.

Потом Кабан научился сваливаться с высокого порожка наружу. Стал ползать, изучать местность. Как-то, во время утреннего кормления, наткнулся на вкусно пахнущую миску с едой. Перевалился через бортик. Оказался в каше и начал есть, бороздя это вкуснейшее море! Муха стояла рядом, понурая, смешно опустив уши. Голодная, слюни текли из пасти. Наконец, терпение ее лопнуло. Она выловила беспардонного ребенка из миски, схватив зубами поперек туловища, и отнесла в будку.

Кабан усвоил практический урок и теперь выкатывался на улицу, разгуливал, где хотел. Кормление для Мухи начиналась с того, что ел Кабан, стоя всеми четырьмя лапами в миске с кашей, а она терпеливо ждала. Он не наедался никогда, поэтому, Муха, немного подождав, вытаскивала нерадивое дитя и в пасти относила в конуру.

Шло время, Кабан рос. Сам выходил, резвился. Ему хотелось играть. Пытался подкатить к Пирату – тот оскалился, тихо рыкнул, хоть и не тронул. Кабан сник. Стал цепляться за Мухин хвост – та сбежала. Оставалась неизведанная территория – мусорка.

Ночью, когда взрослые животные были на территории, Василий вышел покурить и обмер. Площадка у сторожки завалена разными полезными вещами: старыми ботинками, их можно грызть; тряпками и ветхой одеждой, их можно рвать; полиэтиленовыми пакетами, смешно шуршащими на ветру, их можно ловить, а в них самих залазить. На груде всех этих замечательных вещей спал уставший Кабан. Морда его во сне расплылась в улыбке.

Кабан подрастал. Давно нужно было дать ему «нормальную» кличку, например, Дик. «Дик, Дик!», - звал его Василий, пытался ловить и гладить, но бесполезно. Щенок вырывался, отбегал, на новую кличку не отзывался. Кабан и есть Кабан! Поймать его было невозможно, а если удавалось, то раздавался предупреждающий тихий рык, совсем, как у Пирата, и оскаливались тонкие острые зубы.

Они с матерью уже плохо помещались в своей конуре. Муха несколько раз заманила сына в пустующую будку Малыша. Они там поспали вместе. И вскоре щенок понял, что ему там просторнее одному.

Прошло время, молодой пес почти сравнялся ростом со взрослыми собаками. Ему сначала надели ошейник, а потом посадили на цепь, приучая к взрослому распорядку.

Однажды ночью задремавшего Василия  разбудил шум. Кинулся туда, где псы захлебывались от лая. Под воротами одного из гаражей слабый свет, как от фонарика. «Тихо!», - приказал собакам охранник. Шорох. Движение. Снаружи ворота гаража закрыты, замок цел. «Что-то происходит со стороны улицы». Позвал собак. Побежал к въезду в гаражи. Псы с пеной у рта кидались на ворота, запирающие на ночь кооператив. Казалось, от такого натиска металлические створки рухнут. Василий метнулся к сторожке, нажал тревожную кнопку на пульте.

Как только ворота распахнулись, собаки кинулись с лаем за угол. Василий за ними. Вдалеке, со стороны лесопосадки, стояла машина. Рядом, в стене гаража, темнела дыра. Тени сновали между автомобилем и гаражом, что-то таскали. «Сейчас подъедет ЧОП», - успокаивал себя Василий. Но собаки уже настигли грабителей. Рычание, визг, крик. Выстрел. Муха, скуля, отлетела в сторону. Пират повалил вора на землю, сзади подбежал другой чужак, сверкнул нож. «Нееет!» - Василий кинулся на человека с ножом, пытаясь поймать его руку. Тот развернулся, занеся нож над сторожем. Черная тень кинулась под вскинутую руку, оказалась между людьми. Сверкнуло лезвие в лунном свете. Крик человека и визг животного прозвучали одновременно. Раненный Кабан придавил к земле грабителя.

ЧОП подоспел вовремя. Вооруженные люди в черном справились с ворами. Василий сидел на земле и впервые в жизни гладил по голове истекающего кровью Кабана. Рану ему забинтовали подручными средствами. Повезли к ветеринару. Тот сказал, окончив операцию, что ранение серьезное, но жить пес будет. Перевязали Муху, она отделалась легкой царапиной от пролетевшей по касательной пули. Пират не пострадал.

Так закончилось ночное происшествие в обыкновенном гаражном кооперативе, в котором долгие годы ничего не приключалось. Сторож Василий за ночь поседел. Муха вертелась, махала хвостом, как пропеллером и  демонстрировала свою повязку, которую втихую пыталась содрать зубами. Пират со стороны наблюдал за суетой и не видел в происшедшем ничего необычного. А Кабан, после операции и долгого лечения, остепенился, повзрослел. Хозяином из трех сторожей выбрал Василия и одному ему изредка позволял гладить себя по голове.

PS. Я часто вижу объявления о том, что в добрые руки отдаются служебные собаки, отслужившие свой срок. Обученные, умные, преданные. И каждый раз щемит сердце.  И вспоминается Никулинское: «Он постарается!».