Наливные яблочки

Пролог
За границей

Россия тогда называлась Российской Империей и правил ею не президент, а Царь Николай II.
Анечка родилась в Бессарабии в одна тысяча девятьсот шестом году.
Вскоре, ещё в детстве она поняла, что своя семья – это самое дорогое, что может быть в жизни. И дом. И ещё - двор с яблонькой, которую посадил папа, когда познакомился с мамой.
Потому, что их село было на самой границе с Молдавией, там часто менялась власть. Когда Аня была маленькой, мамина сестра пригласила их к себе погостить всего-то за 50 километров. Она была очарована своей племянницей и попросила оставить девочку на недельку.
Днем Анечка играла с сестрами, бегала в поле и любовалась зреющими подсолнухами. Она наблюдала, как огромный цветок в течение дня поворачивает свое лицо и все смотрит на солнышко. Девочка думала о маме, вспоминала о том времени, когда могла забираться ей на колени и заглядывать в ее черные глаза. А мама тогда ей улыбалась и рассказывала истории про собаку Шарика и кошек.
Но вдруг в ходе военных действий первой мировой войны, которую еще называют гражданской, поселок тети заняли румыны. Так власть изменилась, и весь поселок стал считаться румынской территорией.
Аня совсем не понимала, как  мама теперь очутилась за границей, в Румынии. И почему-то не сможет забрать ее домой. И из разговоров взрослых она знала, что и у тети не было никакой возможности ее вернуть к семье. И девочка тихонько плакала по ночам от тоски по родному дому,вспоминала вкус наливных яблочек, деток папиной яблоньки... И злилась на загадочные границы.
Однажды она вернется домой и больше никогда-никогда не расстанется ни с папой и ни с мамой. А еще девочка решила, что когда вырастет совсем-совсем большой и у нее будут дочки, она научится преодолевать любые границы, чтобы жить одной семьёй.
Прошло лето, пролетели осень и зима. Анечка помогала в доме: мыла и чистила овощи, подметала пол, играла с малышами. Только в конце весны тетя сумела переправить племянницу через границу. И Аня запомнила, что нужно научиться помогать людям и  люди помогут тебе тогда, когда ты больше всего нуждаешься в их помощи. А еще она научилась ждать и верить, и в любой самой безвыходной ситуации нужно быть осторожной и действовать.
Время шло, Аня пошла в одноэтажную деревянную школу. Затаив дыхание, смотрела на доску и внимала объяснениям учительницы. Ей нравилось слушать рассказы, получать новые знания, учиться грамотно писать и решать задачи и примеры, она старалась аккуратно писать и выполнять все задания.
- Ты очень внимательная, - похвалила Аню учительница. - Это очень хорошее качество. И дружелюбная. Ты могла бы стать хорошим учителем.
- Я очень хочу быть учительницей и учить детей. У меня получится? - у девочки горели щеки и она говорила едва ои не шепотом. Но учительница слышала каждое слово девочки и ответила ей с улыбкой:
- КОнечно, и тебя будут уважать не только ученики, но и их родители, и другие учителя.
Когда они с подружками возвращались из школы домой, они отметили, что по крыше дома Правления села пробирается какой-то молодой человек с красным флагом в руке и лихо достает старый флаг, бросает его на землю и в древко вставляет новый флаг, который на фоне голубого неба развевается весело, торжественно.
На следующей неделе учитель рассказала, что теперь Бессарабия вошла в состав Советского Союза  для укрепления советских границ.  В село пришли большевики и захватили власть. Сменилось и правление. 
Для школьников ничего и не изменилось. По-прежнему в классе учились дети: и русские, и евреи, и украинцы, и молдаване, и румыны…
Глава 1
Артистка
Молодую учительницу начальных классов Анну Евсеевну любили все: и взрослые, и дети. Длинными зимними вечерами рисовала воробушков и белочек, а утром приносила их в школу на уроки математики. 
- К двум сливам прибавим пять слив. Сколько же получится? – нарисованные акварельными красками сливы с зелеными листочками и наливные яблочки напоминали о лете, когда можно было купаться на речке.
Детишки под мерный треск угольков подтопленной печки считали сливы и яблочки, поднимали руки и отвечали то правильно, а то и невпопад. Учились решать трудные примеры и задачи на деление четных огурчиков и умножение белочек.
Евсей Абрамович работал в земельном отделе, был уважаемым и справедливым человеком, помогал неграмотным людям, нуждающимся в получении земли для строительства своего дома, оформлять документы.
Он и сам построил добротный каменный дом для большой семьи, чтобы хватало места всем: и себе, и семье дочери, и внукам. Дом был – «полная чаша», и у хозяйки всегда находилось что-то покушать.
В субботу были праздничные обеды для гостей, к ним тянулись знакомые, соседи и даже приезжие.
Однажды заглянули бедные знакомые, семейная пара. Серафима Аркадьевна их потчевала. И вот гость так крепко насолил, что его жена горько заплакала, потому что не смогла есть настолько пересоленый куриный бульон. Хозяйка посмотрела, и молча налила им еще по одной тарелке бульона, чтобы люди остались сыты. 
У молодых первой родилась дочка Фирочка. Любочка была младшенькой. Девочки были желанны в теплом доме, а детская была полна игрушек.
Часто играли с куклами, любили их наряжать и гуляли с ними во дворе. Бабушка Сима частенько держала младшенькую на коленях и рассказывала истории про кукол. Плюшевый длинноухий зайка с красным бантиком был любимцем Любочки. С ним она и засыпала. Она росла пухленькой девочкой, наверное, потому ее  папа и называл ее Пудик, пухлик-Люсик.
Приходя из банка, где он работал на очень ответственной должности, он любил брать ее на руки и кормить сметанкой с крошками. Иногда он крошил хлеб в молочко и завороженно смотрел на то, как Пудик медленно-медленно пережевывает эти крошечки и с удовольствием глотает. Когда папа замешкивался, Любочка непременно просила ещё:
 - Ессё-о! Ессё-о! Ессё-о…
Отец вечерами рассказывал сказки и читал стихи, которые Любочка схватывала налету и любила повторять их, пока не заучивала наизусть. Любочка чато их рассказывала. Так она стала семейной гордостью.
И снова по-субботам приходили гости. Любочка становилась центром внимания, и родители просили рассказать стихотворение. Это было целое событие.
Фира звучным голосом объявляла гостям о начале представления и приглашала обратить внимание на небывалый трюк.
В это время Любочка уже неслась к импровизированной сцене: девочка резво забиралась на диван, поднимала одну ножку. Да-да, именно поджав вторую ножку, и балансируя на мягком диване, Любочка безошибочно чеканила очередной стишок, а затем и второй, и третий…
Гости, видев первый раз такой литературно-акробатический этюд, искренне удивлялись. Те, кто был в этом доме не впервые, с удовольствием наблюдал за тем как она растет, лучше проговаривает звуки и заучивает новые и новые стихи…

Глава 2
Отца не дождались

Жизнь была спокойна и размеренна. Однажды, в выходной день бабушка с самого утра завела тесто – испечь в русской печи свежие пироги к приходу гостей. За окном послышался собачий лай и мама выглянула в окно.
- Машина приехала!
Евсей Ефимович вышел во двор. И девочки из любопытства стали рассматривать блестящую черную машину с большими колесами. Из неё вышел огромного роста усатый человек.   Девочки ждали, что он войдет в дом. Так было в этом доме – гостей на пороге не держали. Отец подошел к огромному человеку, и уже через мгновение развернулся и бегом побежал в дом, а человек – вернулся в автомобиль.
Прямо в дом пришла война. Евсей Ефимович уехал в Правление, чтобы прояснить ситуацию, а Серафима Ефимовна говорила тревожным голосом:
- Границу перейдут очень быстро - укреплений нет.
- Румыния - союзник Германии, - высказывала опасения Анна Евсеевна. – Страшно подумать, что будет с селом!
- Если румыны, которые руководили селом двадцать лет назад, поднимут против нас своих сыновей… - и бабушка закрыла лицо руками.
- Надо уходить!
  собирать вещи и уходить на восток, пойду смотреть, какие есть лекарства и бинты, пригодятся в дороге, - начала собираться бабушка.
В доме стояла напряженная тишина, прерываемая потрескиванием поленьев в печи. Бабушка поставила тесто, чтобы напечь хлеба в путь. Мама уже собрала теплую одежду, свежевыпеченный каравай, соль, мыло.
- Эвакуироваться сегодня не получится, - с порога заявил он. – Будем ждать Ефима.
Отца назначили ответственным за сбор, опечатку и эвакуацию денежных знаков и ценных бумаг, драгоценностей, которые обязан был сдать их в районный центр под опись. Отец пришел поздним вечером. Уже сквозь сон Любочка слышала, как он поцеловал ее и говорил, что утром уезжает.
- Ждите меня, я завтра в райцентре сдам дела и вернусь. Народные деньги не должны попасть в руки врага. Попробую достать машину, хотя бы подводу.
Прошел еще один день и еще одна ночь, семья с приготовленными уже запасами еды и медикаментами собралась. Сидели кто - где в ожидании Ефима, и лишь Любочка то и дело вскакивала на диван и декларировала стихи, чтобы хоть как-то снять напряжение и повеселить взрослых, а заодно и заглушить свой страх.
- Он совсем не видит правым глазом, - сокрушалась мама. – Как он там…
- Не один он там. Ты же его знаешь, дочка, он ответственный и аккуратный, пока последний рубль не сдаст, не отступит, - поддерживал дед.
Еще протянулся день, и прошла ночь. Женщины снова накрывали на стол и мыли посуду, снова готовили, стряпали и ждали, ждали, ждали…
- Где же он? Жив ли? – не терпелось узнать маме.
Наконец, пришла весточка.
- Дедушка, дедушка, кто-то стучит. Открой дверь! – радостно кричала Фирочка.
Пришел сосед и сообщил о том, что отец самолично сдал драгоценности в банк, отчитался и ушел добровольцем на фронт.  Бабушка пригласила гостя к столу, предложила выпить чаю с ватрушками и только после этого расспросили о подробностях.
- Во время транспортировки банковских ценностей мы попали под бомбежку. И лошадь, и телега и двое человек, сопровождающих его погибли сразу. Ефим остался один и я решил помочь ему. Мы добрались до города и он как смог отчитался, потому что многие документы и ценные бумаги взлетели на воздух, их уже было не собрать.
- Как же его встретили? – спросил дед.
- Встретили сурово, но с пониманием. Война есть война. Ефим собрал все, что мог унести и самое ценное вернул государству.
- Жив. Пережив потрясение в дороге, он сразу пошел  на призывной пункт и его взяли в строй в качестве рядового солдата, в пехоту.
В октябре 41 года отец погиб под Киевом, служа на украинском фронте. Ни одной фотографии отца не сохранилось, все было сожжено. Когда семья эвакуировалась, дом в первые же дни был разграблен. А после в него попала бомба и осталась на том месте только воронка.


Глава 3
И пошли на восток

Дорога на восток была переполнена. Подводы, подводы, подводы. 
С раннего утра и деду дали подводу, на которую положили мешки и посадили бабушку с девочками, которые еще спали. Мама и дед энергичным шагом шли рядом.
Несколько дней люди  шли спокойно. Старались не останавливаться ни днем, ни ночью. Конечно, в колонне были слёзы. Люди страдали, потому что были разлучены со своими семьями. Женщины переживали и плакали, рассказывали о своих сыновьях и мужьях, которые ушли на фронт. Кто-то уже уехал на отдых и не успел вернуться. Другие из-за болезни или работы остались.
Тревога. Опасения. Заботы. В колонне на восток люди шли размеренным шагом. И все же кто-то спешил обойти толпу, другие люди отходили из колонны, чтобы попить - поесть. Позже вставали и вливались снова после отдыха. Примыкали к тем, кто рядом шел, выслушивали намерения, планы друг друга.
- Знаешь, Фирочка, - рассказывала конопатая девочка, сидевшая справа от девочек в повозке. – Я очень переживаю о том, что некому будет кормить мою Мурку. Ведь все мы ушли, кто же позаботится о ней и нальет в блюдечко молочка?
- Мир не без добрых людей,  - отозвалась бабушка Сима. – Вот и мы оставили Шарика двор охранять. – Надеюсь, что найдется у соседей косточка и для нашего щенка. Честно говоря, бабушка не верила в то, что говорила, но ей очень хотелось утешить незнакомую девочку.
Все чаще над головой стали пролетать самолеты «мессеры».  Летели низко, на дреющем полете. Гул, рев моторов пугали лошадей, и бедные животные начинали дергать, вырываться из толпы; они выносили подводы из колонны.
Но страшнее всего была бомбежка, после которой редели ряды людей: оставалось лежать много раненых, стонали изувеченные. Подняться после бомбёжки не сразу могли: то в колесах телег застревали ноги, то кому-то приходилось выбираться из-под убитых лошадей.


Глава 5
Первое столкновение с войной

После первой бомбежки Любочка старалась цепляться за подол маминой юбки, укрыться у нее в руках, воткнувшись лицом в ее юбку от страха, чтобы не видеть куда идешь и не слышать вой самолетов, визг снарядов и грохот бомб.
Строй колонны после бомбежки был безвозвратно нарушен. Каждый стал сам по себе. Люди бежали  в лес, на дорогу, кто-то возвращался обратно, домой, решив, что дальше идти некуда.
Мы шли дальше. Через несколько часов после бомбежки толпу людей настигли мотоциклисты. Ухоженные и вооружённые на новеньких мотоциклах они выглядели очень уверенно. Заглушив моторы,  немецкие солдаты в серой форме, с собаками, нагло преградили эвакуировавшимся путь. Своим  внешним видом и поведением они просто нагоняли страх и ужас на уставших в дороге людей.
 - Коммунисты, комсомольцы – вперёд! – раздалась команда на немецком языке.
Люди, не подозревавшие подвоха, выходили сами. Были и посмекалистее, кто решил не доверять врагу и остаться, посмотреть, что же будет дальше. Но среди народа, конечно, были знакомые люди, односельчане. И оказалось, что уже в первые дни были такие, кто стал угождать немцам. Так появились первые предатели, которые стали выталкивать тех, кто хотел затеряться в толпе.
Коммунистов и комсомольцев немцы отвели на поляну и на виду у всех расстреляли.
 Последовала следующая команда:
- Юде!
В отдельную группу стали отбирать евреев, в основном обращая внимание на черты лица. Также румыны выдавали евреев из местечка, с которыми вместе жили.
Жители местечка шли вместе, стараясь помогать друг другу. Их сразу отцепили и запретили двигаться вперед, приказали сойти на обочину дороги, где держали под надзором немцев с автоматами и собак несколько дней.
По команде немцев изможденные долгим переходом люди пришли в заброшенный санаторий «Печорский». Семью разделили: бабушку и дедушку отправили в двухэтажный барак, а девочки с мамой жили в другом, трехэтажном корпусе, не имеющем ни окон, ни дверей, а местами - и пола. От усталости все валились с ног, и просто ложились вповалку спать. Уже к утру люди понимали, что нет никакой возможности развернуться, все стояли либо лежали на своих лежанках впритык.

Глава 6
Я – Шарик

Утром Девочки проснулись от мерного шума дождя. Любочка еще лежала с закрытыми глазками и ей на минуту пригрезилось, что она дома, что сейчас подойдет папа и будет кормить своего Пудика хлебушком со сметанкой. Но почувствовав, что она лежит на чем-то твердом, девочка открыла глаза и сразу вспомнила: «Война!» Захотелось плакать, но по тому, как судорожно мама прижимала ее к себе одной рукой, а Фирочку - другой, понимала, что уже ничего не исправить, и нужно просто смотреть на маму и быть рядом. Анна Евсеевна вспоминала свою «детскую» войну.
Глядя на Любочку, она кожей ощущала тот страх, который пронизывал ее при мысли, что ее девочек могут разлучить с ней также, как когда она была разлучена с мамой. Боль ее усиливалась и при мысли о том, что и сегодня ее разлучили с мамой. И с папой. А ведь никогда в жизни она не разлучалась с ними с тех далеких пор. Разлучена она и со своим любимым мужем. Где-то он сейчас? Жив и здоров ли?
- Хочу пить! – одними губами прошептала Любочка, но мать услышала. – Есть хочу!
 Женщина разделила булочки на троих. Хоть и зачерствели, но таяли во рту и казались такими душистыми и вкусными эти румяные булочки, еще недавно испеченными морщинистыми бабушкиными руками.
- Мама, можно погулять? - належавшись вдоволь, спросила Фирочка.
- Не знаю, - не сразу сориентировалась мама. – Но давайте попробуем оглядеться.
В небольшой комнате размещалось около тридцати взрослых женщин с маленькими детьми разного возраста.
- Вы идите, погуляйте, а я - после вас, - предложила крутобровая соседка, лежавшая слева от мамы.
Мама взяла ломаный чайник, чтобы набрать воды. Но оказалось, что собрать дождевую воду не так-то просто. Холодно стоять под проливным дождем, а оставить чайник на улице нельзя: у людей было мало, очень мало посуды и он тут же «ушёл» бы. Девчонки открывали рот, жадно глотали капли воды и никак не могли напиться вдоволь.
Пока мама искала, как бы лучше приспособить чайник, чтобы набрать воды впрок, пятилетняя Любочка наклонилась к земле.
- Смоти, мамоська, смоти! – восторженно визжала она. -  Я – Сарик! Я – Сарик!!!
Мама удивлённо смотрела, как дочка лакала дождевую водицу из лужицы. Остолбенев от неожиданности, она не сразу решила: запрещать ли жаждущую дочку пить воду, или разрешить ребенку так дико испытывать радость детства.
И после еще не раз, и не два будут печорские дети пить после дождика воду из луж, собирать чайником дождевую воду, а зимой - растапливать снег в своих ладошках. Взрослые ходили за водой на речку под страхом смерти, это запрещалось.



Глава 7
Танец на кукурузе

О питании и воде для евреев никто не заботился. Есть и пить не давали, люди были обречены на смерть. Вскоре бараки по приказу немцев крепкие мужчины обнесли колючей проволокой, а позже между столбов пропустили электрический ток. Кто-то из рабочих успел сбежать.
Один мальчик пытался выбраться, но он повис на проводе было велено не снимать его труп до тех пор, пока сам не упадёт.
- В назидание каждому, кто не подчиняется порядку и желает свободы! - распорядился комендант.
С тех пор всем запрещалось подходить к забору, чтобы выменять у сельчан из соседних сел еду на какие-то вещи. В наказание полицаи били палкой или плёткой, а иногда и не жалели пуль. Некоторые люди из окрестных сел подходили подкармливать заключенных и голодные люди, не боясь расправы все же то и дело искали возможность поесть, добыть еду для своих родных.
Когда продукты из домашних припасов кончились, дети, да и взрослые старались найти что-то возле столовой, где питались надзиратели и полицаи. Из-за скудных объедков, остававшихся после обедов и ужинов, на популярной помойке зачастую случались стычки и потасовки, не переходящие в драки.
Уже к началу весны у детей не осталось ничего лишнего, одежда превратилась в лохмотья. У мамы остался только платок, который и спасал нас от холода и голода. Все лето дети бегали босиком.
Вся трава в гетто была съедена еще до того, как вырастала, обсасывали каждый стебелек. Мокрица, подорожник, лебеда – все казалось вкусным. Но только не лопух! 
Фирочка частенько бегала к популярной помойке и брала Любочку. Около столовой зачастую девочки находили косточки от абрикосов, сливы, которые выплевывали надзиратели, съев плоды и выпив компот.  Девочка разбивала косточки камушком, и сестрички с удовольствием ели ядрышки.  У нее был свой камушек, как сейчас у каждого человека есть свой личный столовый прибор. Зернышки были любимым лакомством детей.
Однажды Фирочка нашла обмороженную свеклу и с жадностью начала ее грызть. Дала откусить и Любушке. Радостные, девчонки побежали поделиться своей добычей с мамой. Но когда уже примчались в барак. Фира протянула маме обед, и с разочарованием увидели, что остался только хвостик. От досады Любочка чуть не расплакалась, но мама улыбнулась, погладила меня по голове и сказала:
- Ну что ты, милая? Я рада, что вы хоть что-то поели. Да и мне оставили! Спасибо, я съем этот хвостик!
Девочкам всегда хотелось есть. Третий день у них и крошечки во рту не было.  И вот мама взяла Любочкину  теплую шерстяную синюю кофточку и пошла к проволоке. Фирочка выглядывала из окна и  ждала маму. И вот она увидела, как мама идет навстречу. Как девочка обрадовалась, что сможет наконец-то покушать початок кукурузы, который мама несла с улыбкой на глазах. И так спешила, что не обратила внимания на надзирателя, которому попалась на глаза. В два прыжка он настиг ее, выхватил золотистый початок, бросил на землю и принялся втаптывать сапогами в грязь. С гримасой злорадства он даже пританцовывал, а его сапоги то и дело месили золотистые зернышки, смешанные с землёй. У Фирочки текли слюни, текли слезы.
Закончив расправляться с запретной пищей, он кинулся на её маму и начал хлестать плеткой по спине. Фирочка смотрела, затаив дыхание, в ужасе ожидая, когда же это кончится. И чем…
Услышав какой-то шорох сзади, полицай ринулся к забору в поисках новой жертвы, из последних сил старающейся добыть себе и детям пропитание…
Фира побежала за дедушкой и бабушкой, которые осторожно перенесли Анну в барак. На ее спине было сплошное черное пятно, вся кожа была изодрана вклочья.
- Пойдем ночью в лес, нужно собрать лопух и подорожник, - сказал дед, а бабушка принялась омывать и обрабатывать сплошную рану, прикладывая к ранам травы, которые принесла крутобровая соседка. Долго еще мама лежала на животе, стараясь не шевелиться, не тревожить раны.


Глава 8
Издевательства

Начался тиф. Немцы боялись, что лагерь быстро опустеет и тогда их отправят на фронт. Их помощники из местного населения боялись заразиться и умереть.   И через некоторое время в лагере поставили бочки с водой, чтобы люди могли попить и помыться.
Любочка с Фирой выходили на улицу в поисках еды и питья. Они шли,глядя под ноги:
- Смотри, Фира, что это? - Любочка разглядывала небольшой карандаш, лежащий возле ее туфелек. Она чуть не наступила на него.
- Нельзя! Не твое!
Девочки знали, что чужое брать нельзя, но карандашик был такой ровненький и напоминал детство, вспомнились девчонкам цветные карандаши и ручки на довоенном мамином столе.
- Наверное, выпал из сумки полицая, - предположила Любочка, - бежим к маме!
Девочки рассказали маме о карандашике.
- Правильно сделали! - похвалила женщина, повернув голову. А сейчас - добегите до бабушки, может быть, покормит...
Дедушка был рад внучкам, это было видно по его взгляду. Он лежал, не шевелясь после пыток. И рта не мог открыть.
Фира погладила его по волосам, в ответ лишь сморщился и крякнул от боли.
- Ой, простите, я не хотела.
- Ну, что ты, милая, дедушке приятна твоя ласка. И не ты виновата в его боли.
А покушать... Они и сами не ели дня три.
С улицы доносилась польская речь, крики ругательства. Но это было обыденным делом.
- Постойте, девоньки. - Бабушка выглянула во двор.
Там шел полицай и, рассматривая стены барака, исписанные химическим карандашом, ругался, и проклинал все и вся.
Буквально через пару минут он вошел в барак и осмотрел стены вокруг.
Линия заканчивалась недалеко от лежавшего дедушки, метрах в трех, маленький мальчик, лет пяти и рисовал на стене звездочку.
Счастливый, он  шёл к своей бабушке и рисовал по пути.
- Повернись! - приказал полицай.
Мальчик незатейливо оглянулся и по его исчерканным ручкам с карандашиком в руках все стало понятно.
В три прыжка взрослый мужчина с повязкой в серой изрядно поношенной немецкой форме с повязкой со свастикой на рукаве оказался около мальчика; схватил огромной лапищей малыша и выволокли на площадь.
Неспеша достал перочинный ножик и остро-преостро заточил твердый грифель карандаша. А потом острым грифелем писал, как ножом, прорезая на тонюсенькой коже спины, рук, лица голодного узника полосу за полосой. Мальчишка терпел. Он только стоял и утирал фиолетово-красные следы на своем лице...

Девочек в тот день не отпустили к маме: непонятно, что ещё на уме у этих дикарей! Женщина нескоро поправилась,  к ,зиме и смогла ходить за водой с мятым полудырявым чайником. Это стало для всех спасением, потому что зимой горячая вода поддерживала организм.
 - Эй, эйс! Горячо, горячо!– кричала мама, когда мы так и тянулись к чайнику, нагревавшемуся на примусе.
Фашисты и полицаи то и дело придумывали издевательства. Люди от страха и ужаса не выдерживали и бросались на провода с электротоком. На проволоке повис и висел труп человека, пока не упал. Было жуткое впечатление.
Однажды собрали народ, приказали сесть на землю полосками, и заставили захохотать. За невыполнение приказания объявили расстрел. Некоторые люди просто не могли смеяться. Их расстреливали. Другие, расхохотавшись до истерики, не могли уже остановиться, пока пуля не настигала их. Затем послышалась команда – плакать. И так несколько часов подряд – плакать-смеяться, смеяться – плакать.
Вдоволь насытившись устроенными развлечениями, людскими страданиями и стрельбой, полицаи погнали людей в бараки.
Издевались над людьми, били ни за что, заставляли копать рвы и полуживых людей, изможденных и искалеченных, заставляли закапывать полуживыми.
День ото дня было все горше. Холодно. Быстрее всего умирали в «холодильнике»,  где жили  Евсей Абрамович и Серафима Аркадьевна. Их пытали и били за то, что сын и зять были коммунистами. Издевались изощренно, но каждый раз не до смерти. Так, что едва раны заживали, деда снова уводили на пытки. Измученный, он просил бабушку:
 - Сядь мне на голову, чтобы мне спокойно умереть, лишь бы не попадать снова в руки этих извергов.
После очередной пытки дед умер. Вскоре от побоев умерла и бабушка, которую тоже жестоко избивали за сына – коммуниста. Она всего неделю пережила деда. Анне не дали похоронить родителей отдельно. Все трупы скидывались в куче. Молодая поседевшая женщина смотрела на кучу трупов, в которой ни мама, ни отец были не  различимы и осознавала, что теперь уже точно никогда, уже никогда не увидит черных маминых глаз, не услышит густого глубокого голоса отца…
Анну не тронули, никто не выдал жену коммуниста. Видимо, предатели пожалели девочек…


Глава 9
Туфелька с пуговкой

Люди пухли от голода, продолжалась эпидемия тифа. Каждый день умирало больше двухсот человек. Командование лагеря приказало избрать санитаров из числа заключенных, чтобы они обходили бараки и выносили людей, больных тифом и полумертвых. Санитары подходили и осматривали тех, кто не отзывался, не в силах был ответить. Таких уносили и бросали в кучи.
Голодная Анна, сломленная горем, долго молча смотрела в одну точку и лежала как во сне. Мы с сестричкой были обессилены, голодны. Крутобровая соседка принесла нам попить кипятка. Протянула и маме. Та посмотрела на нее тусклым безжизненным взглядом и отказалась пить.
- Нельзя так, Анна, - глухо сказала соседка, взглядом показывая на нас. Себя погубишь и их.
Мама посмотрела на девочек, у Фирочки в ответ едва дрогнул уголок губ. И молодая женщина очнулась. « Как она может сдаться? Неужели фашист победил ее?!! Никогда!» - пронеслись здравые мысли. И пусть они голодны и им нечего есть, пусть для них не построен туалет и людей съедают вши, но она выстоит и не дастся! Сколько раз она, когда учила детей убеждала их не сдаваться даже в самую трудную минуту, в самых трудных обстоятельствах.
- Нужно немедленно найти пищу, - женщина, собрав свои силы, решительно вышла из барака в поисках еды.
В это время был обход. У Фирочки едва хватило сил приподнять голову, и ее оставили. Любочку, уже в бессознательном состоянии выволокли на улицу и бросили в груду трупов.
Вернувшись к бараку, Анна сразу увидела, что дочери нет. Соседка сказала, что ее забрали санитары. Но мать не поверила в смерть Пудика и побежала искать.
Трудно было различить под кучей взрослых и детских истощенных тел свою малышку, а переворачивать и ворошить трупы не разрешалось, да и было неприятно. Мать начала быстро думать, как же поступить и рассматривала эту груду босых ног, костлявых рук... Вдруг ее взгляд остановился на тоненькой ножке в туфельке с пуговкой на боку. Резким движением женщина  отодвинула торчащие рядом чужие холодные ноги, и аккуратно вытянула драгоценное тельце с прозрачной кожицей из мертвецкой кучи. Приложив большой палец к исхудавшей шейке, она нащупала пульс артерии, наклонилась и почувствовала тонкое дыхание.
Торопясь, завернула в платок Любочкину хрупкую грудку и принесла обратно в барак. Соседи тут же дали готовую горячую воду, которой удалось и отпоить, и отогреть малышку.
Анна сидела, глядя на дочек, и лихорадочно думала о том, что еще не оправилась от потери родителей, как нависла угроза потерять и детей.
-  Нужно действовать! – вслух произнесла она.
Соседка посмотрела на нее долгим прищуренным взглядом и утвердительно прошептала:
- Готова бежать!
Оглушенная этим выходом, мать тут же откликнулась:
- Сегодня же ночью!
Видя решимость, соседка кивнув ей, куда-то отошла. А уже через час в бараке, возле Любочки, собрались женщины, которые, как оказалось, уже месяц готовились к побегу. Осталось обсудить детали и условиться о точном времени сбора возле подкопа для ночного побега.
Сухолицая тощая девушка с впалыми щеками и слегка перекошенными губами, с едва зарубцевавшимися свежими шрамами, исподлобья смотрела на маму:
- Беги одна, так легче.
- Из-за них бегу! – оборвала ее Анна.
- Не добежать им, малы еще. И тебе обуза, и нам придется медлить в пути, - донеслось справа.
- Отстаньте! Учительница она, - вступилась крутобровая соседка. – Она и за моих детей в мирное время душеньку свою полагала… Неужели родных дочек умирать оставит?
- А если заревут или помрут в дороге, что с ними делать будем?
- Спасу я их! Справимся! – твердо заявила мать, и никто не посмел возразить.




Глава 9
Наливные яблочки

Ночью, в условленное время, мама привязала Любочку платком к спине, взяла за руку Фирочку и тихонько вышла из барака, оглядываясь, не нарваться бы на полицейских. Пятеро женщин проползли под проводом. Мама юрким движением пролезала вместе с дочерью. Видно было, что лаз не раз использовался и до них, и чудом сохранялся от глаз охранников из – за того, что был прорыт за невысоким бугорком, прикрывавшем его со стороны лагеря.
Отбежав в сторону, женщины выбежали к узкоколейке и бежали по шпалам, босиком, в лохмотьях. Узницы торопились уйти дальше от лагеря до рассвета. Любочка едва открывала глаза и ничего не видела кроме маминой спины.
- Держись за шею покрепче, держись, - приговаривала мама. Из последних сил она шла, стараясь не отстать от других, и судорожно сжимая рукой старшенькую, которая едва-едва передвигала маленькими ножками. Силы поднять вторую руку, чтобы придерживать младшенькую, уже не было.
Начинал брезжить рассвет. Шли, сколько хватало сил. Женщины снова просили Анну бросить детей:
- Пойми, повезет если – подберет их кто-нибудь, выживут, коли судьба.
- Нет! – мать экономила силы, которых не было на споры.
- Знаешь ведь, если будем медлить, то попадемся, вернут обратно всех и расстреляют! Еще и не только нас всех, а людей, которые там остались! Ты о других не думаешь!!!
- Я их спасла, а теперь брошу! Ни за что! – сказала, как отрезала мама.
Добрались вскоре женщины до прекрасного места, где до войны был мичуринский сад, там решили сделать привал.
Яблони с огромными яблоками так и манили, как в сказке:
- Съешь мое наливное яблочко!!!
Но есть было нельзя! От голода организм перестроился, и резкое напряжение от переваривания пищи  могло стать для него катастрофой.
- Не ешьте ни в коем случае! – предупредила мама.
И женщины стали набирать яблоки впрок – кто в подол, а кто и в платки. Мама смотрела и думала о том, что платок занят мною. И размышляла о том, что и питание, и витамины ценны для больной малышки, да и для старшенькой тоже неплохо бы набрать впрок еды. Но, в тоже время, платок Любушку согревал и служил средством перемещения на свободу. Удалось все же набрать несколько яблочек в подол Фирочки, да и в подол платья.
- Пора! -  скомандовала крутобровая соседка, и женщины снова двинулись в путь.
- Стоять! – вдруг раздался грубый окрик, и послышался характерный щелчок перезарядки автомата.
Полицаи стояли и зло смотрели на женщин, по лицам, по лохмотьям и изможденному виду которых было понятно, что перед ними еврейки из гетто. Бабы завыли.
- Назад!
Предатели переговаривались о том, что вернуть женщин в гетто за награду выгодно, да и другим неповадно будет убегать. В сторону сухолицей один из мужчин направил обрез.
- У вас ведь тоже матери есть! Отпустите нас! – умоляла женщина, рыдая.
Любушка цеплялась за мамину шею и разглядывала черное дуло пистолета, которое находилось в нескольких сантиметрах от ее глаз, как раз у виска ее мамы. Мама молчала. Не всхлипывала, не рыдала, не морщилась.
Девочка с ужасом перевела взгляд с дула пистолета на пульсирующий от напряжения висок, и впилась глазами в ее поседевшие волоски, вырывавшиеся из растрепанной в пути косы.
А молодой мужчина между тем не спешил выстрелить. И Анна поняла, что он медлит, что  убивать сейчас не будет. Погонят назад.
- Вы – учительница? – спросил ее предатель.
- Да, - сухо ответила она.
- Я Вас узнал, Анна Евсеевна.
Анна прервала молчание и металлическим голосом, смотря в упор, как когда-то в классе хулиганам, сказала:
- Ты не имеешь права стрелять в безоружных женщин и детей!
Предатель опустил пистолет.
И мама повернула к нему голову, встретившись с ним взглядом. Мне видно было как ее брови взметнулись вверх.
- Как же ты мог! – С укором выпалила она, и ее глаза впервые за многие месяцы впервые наполнились слезами. Ни слезинки не проронила женщина, когда узнала о смерти мужа, не плакала она и о смерти матери и отца. Еще вчера, спасая от смерти свою дочь-малютку, она могла бы разрыдаться. Но слёзы ее полились только сейчас.
- Стыдно-то как!!! – всхлипнула женщина.
Услышав ее слова, молодые мужчины дико заржали.
- Кончай ее, - послышалось слева, и дочь комком сжалась от этих слов.
- Я Вас не сразу узнал, - ответил он, опустив глаза. – Простите. И знаете что? Идите!
На него с ожиданием смотрели остальные. Видно было, что он среди них старший.
- Мы их отпускаем, пусть идут.
Он махнул рукой, развернулся и пошел вдоль деревьев в сторону гетто. Никто не понял, что же произошло. Но полицаи не осмеливались ослушаться старшего, а женщины были вне себя от радости. Они неистово кинулись благодарить предателей за доброту, за спасение, и от радости и счастья  отдали все наливные яблочки, набранные в период недолгого привала.

Глава 10
Не учить бы мне их никогда


По дороге пошли быстрее прежнего, радостно обсуждая событие. Наперебой благодарили Анну за спасение их от верной смерти, за то, что она такая смелая и решилась на побег и, за то, что она была доброй учительницей ещё и до войны. Все понимали, что им повезло, и никто не смел больше предлагать ей бросить своих малюток на произвол судьбы.
- Хорошо учила, раз ученики помнят тебя и узнают даже после лагеря! Вот старшим стал и  спас нас!!! –никак не унималась сухолицая.
- Таких учеников и не знать бы и не учить бы никогда! – сухо отозвалась она, продолжая энергично идти вперед, крепко держа за руку Фирочку и придерживая платок со мной. вспоминая довоенный случай на школьном дворе.
В полдень женщины дошли до деревни.
- Юдэ! Юдэ!!! – при виде худющих женщин в грязных лохмотьях кричали пацаны, и стреляли в них из рогаток. Так узниц встретили первые мирные люди по ту сторону гетто.
- Вот и этих мы учили до войны, -  глухим голосом произнесла Анна.
Постучались в избу. Из окна выглянула женщина. Подошла к двери, но не открыла.
- Идите на окраину, в сторону реки, там вас спрячут, - послышалось за дверью.
Ничего не оставалось, как послушаться, и на свой страх и риск пойти в другой конец деревни. И в самом деле, вчерашних узниц там приютили, спрятали на сеновале и накормили: дали миску борща и даже хлеб! На всю жизнь Любочке запомнился вкус того борща с мясной косточкой, которую удалось полизать каждой женщине, досталось лизнуть ее и девочкам. Женщины переночевали, а утром решили, что дальше каждая идет своей дорогой, спасается кто как может.
Анна пошла в свое село. Вернувшись, увидела в селе румын, почти все они сотрудничали с немцами. Ничего не оставалось ей делать, пришла к старосте.
- Ты что вздумала! – кричал он. – Будто не знаешь, что просишь!
- Не ради себя, ради дочек прошу, помоги! – умоляла мать. - Век не забуду!
- Так я всех пришельцев на учет должен взять!
- Вспомни, к отцу ведь ты моему приходил, просил!
- Время другое было! Забудь! – не унимался староста.
- Время-то другое, да дом твой стоит на земле, которую батя мой помог тебе оформить. Забыл?
- Помню я, Анна, отца твоего. Да где он теперь - всему селу известно! И откуда вы пришли – тоже каждому известно!!!
- Замучили отца! – ответила мама, не унимаясь. -  Вместе с мамой замучены там. За то, что сына воспитали коммунистом, и зять коммунист. Меня не выдали. Авось и пронесет…
- На учет просишься, а не знаешь, что весь учет пришлых – списки на повешанье! – не унимался староста. – Что же делать-то с тобой, Анна!
 В подвале дома старосты на подселение жила женщина, слышавшая разговор.
- Откупимся, Тарас! Анна и твоего, и моего сына читать-писать учила, и другие помогут.
- Откупимся? Дорогой откуп, где денег с нее взять?
- Ты ведь и сам понимаешь, что учиться тебе надо. А где новых учителей возьмешь, если всех перевесили, да поубивали?
- И то верно. Ладно. Подумаем.
Таисья пошла по домам верных людей, рассказала о спасении Анны, дочери Евсея Абрамовича, рассказала о зверствах фашистов над людьми. Так всем селом набрали вещей, продали на базаре, откупились, сходил Тарас и подпольно внес учительницу с дочерьми в списки сельчан взамен умерших недавно и тайно схороненных. На конец года количество жильцов села сошлось…


Глава 11
Снова в школу


Дом, как оказалось, был разгромлен от бомбежки, ничего от него не осталось, а вещи разграблены еще до бомбежки. И только кто-то перину принес, которую еще бабушка из гусиных перьев собрала. Долго спасала эта перина Анну, когда не было у них ни кровати, ни лежанки, так втроем на ней долгое время и спали.
Жить на постой отправили к женщине. Хорошая такая женщина была, добрая и делилась всегда едой, которой ей и одной-то не доставало. Но никак не могла к нам привыкнуть – шумные мы были, радостные, что вернулись в село, набирали сил. Довольны были, что выжили.
Посоветовала нам эта женщина пойти помогать на мельницу:
- Никто, конечно, на работу тебя не возьмет. Но помощь предложи, не откажут.
Так мама и была целый день при мельнице – где мешок поддержит, где муку после фасовки подметет, себе разрешали взять. Так мама и возвращалась каждый день домой довольная с двумя горсточками муки и заваривала нам бэфку да мамалыгу.
Еще шла война, еще продолжались налеты, еще бежали мы в погреб, там от бомбежек и спасались. И пока не добегали до подвалов-бомбоубежищ, я все цеплялась за мамину спину, за мамину шею. А после объявления отбоя воздушной тревоги, выходили мы из убежищ, а в селе оставались разорванные тела фашистов, потому что не успевали они добежать до штаба своего, и никто не пускал их прятаться в своих подвалах.
Анна с дочками вскоре после освобождения села воинами Красной Армии обратилась к директору школы, который набирал учителей для восстановления работы школы. И в учительской приземистого деревянного одноэтажного здания начальной школы, где еще до войны учила детей Анна Евсеевна, семья с улыбкой прожила чудесное лето после побега и з Мертвой петли. Перед осенью нашлось другое жилье, в учительской прибрали. А первого сентября мама пришла учить, а девочки – учиться в свою школу. Любочка села за первую парту в первый раз в первый класс.