док2

чем рвется к встрече с ней. И не знал, что себе от­ветить. Ему не с кем было из родственников по душам поговорить, никто, никогда и ни о чем ему тепло и мудро не говорил, не учил. Он с детства не знал по­целуев родителей, даже матери. К нему относились, в основном, с подозрением, а если хвалили, то по какой-нибудь ерундовой мелочи. Откуда Евгений мог знать, что если ребенок нелюбим, то на него смотрят с по­зиции собственной греховности?               
И, видимо, пришло время для взрослого парня иметь близкую по духу женщину, видимо желание иметь нор­мальную человеческую ласку становилось определяю­щим. А пока он рвался к той, которая                улыбнулась, хо­тя почему-то грустно, но не оттолкнула. По адресу Женька быстро нашел ее дом, долго не решался объ­явиться. Ходил перед подъездом и пытался унять серд­це. Оно не
слушалось. Решился, постучал в дверь. Открывшей женщине вежливо                представился и попросил позвать Люду. Она вышла быстро, сразу узнала, но удив­ления не могла скрыть.
-Знаешь, выйдем во двор, лучше поговорить на воз­духе .
Вышли, сели на скамейку под пушистыми березка­ми.
-Я никак не думала, что сейчас приедешь. Ты из­вини, что домой не пригласила. А где остановился?-посмотрела на Женьку, на его безумные глаза.- Хоро­шо, поехали к моей тетке.
Он куда-то шел за ней в гору, затем ехали на автобусе. Очутились у другого пятиэтажного дома. Все делал как во сне. Одно засело:" Ты здесь переночуй, а завтра я приду. Обещаю". И ушла. Женьку уложили на диване, но сами не спали. Он это видел и ничего не по­нимал. И все же незаметно заснул. Утром тетка сказа­ла, что вряд ли Люда придет.
-У нее маленькая дочка, с мужем разошлась. Так что не жди. Да и не нужна она тебе. Она так сказала.
Женька вяло ел. А он так ждал её, такую желанную. Как можно вежливее поблагодарил тетку, взял чемодан­чик и на вокзал. Как доехал до Веджинска-не помнит. Дома молчал, отсыпался. Это злило мать с отцом. Жень­ка даже не реагировал на ежедневные ворчания мате­ри.
-Себе-то купил ботинки, вон какие дорогущие! За­чем столько денег истратил? Нет, чтобы мне что-нибудь купить, так не подумал о матери. Вот так и жди благо­дарности от детей. Столько месяцев работал, а ничего не накопил. Чего ты там делал, пропивал что ли все? Вроде не похоже, вытурили бы сразу.
"Эх,-думал Евгений ,лежа на диване и отвернув­шись к стене,-сама в каких новых дорогущих платьях и туфлях ходит, пар восемь вон их стоит, а меня за одни-единственные запилила. Конечно, может и надо было матери взять, но что это изменит в ее отношении ко мне? Если бы сам не купил себе ботинки, то она не ку­пила бы, это точно. Да и не хватало у меня больше де­нег, а копить еще, значит, не умею. И с чего копить? То передряги, то вычеты за питание на буксире, а получал чуть-чуть, по низшему разряду. Только на кране пол­тора месяца получал. Да что ей говорить, её мир мой не понимает". Конечно, чувствовал себя не совсем удоб­но, не любил, когда от него кому-то было плохо, но и от принципов своих не мог сойти. Нашла чем упрекать-бо­тинками! Но именно эти ботинки мать ему будет пом­нить еще два десятка лет.
Отчет в институте по практике Женька сдал нор­мально. Никто ему в деканате не напомнил о случае с ним в Калаче. Пошли опять лекции, семинары. Любил он лекции по физике и химии, математику не любил, хо­тя понимал. Не реальной она ему казалась. Конечно, понимал её необходимость, но в физике и химии все было наглядно.
А Люду из Волгограда постоянно помнил. Остер­венело занимался в секции штанги, учеба совсем не интересовала. Женька стал понимать, что занимается не своим делом, но что делать. Да и в армию скоро, вот-вот стукнет девятнадцать. Как-то, думая о Люде, он вспомнил одноклассницу Свету. Она не была брос­кой, как дочь фотографа, но по-своему миловидна, сим­патичная и скромная. Решил поискать её на выпускной фотографии и заодно найти адрес. В очередную поезд­ку домой все нашел. И до того углубился в воспоми­нания, что живо Свету представил. Увидел ее походку, скромный взгляд, разговоры тихие. Сидела на вечерин­ках всегда где-то в сторонке, лишь танцевать очень любила.
Женька удивлялся себе, почему так про нее все хорошо помнит. Он почувствовал к ней запоздалое чув­ство. Написал письмо, отправил. Все дни мучился, ждал ответа, все-таки Сахалин, далеко. Письмо пришло, хоро­шее, спокойное. Тогда Женьку прорвало. Он изложил на бумаге всю свою боль, все свои невысказанные никому чувства. Он хотел иметь любимую, он видел в Свете свою ту, что увидел в аэропорту Хабаровска. Потом еще нес­колько раз в жизни ему будет казаться, что видит её, именно ту, но окажется, что её никак не догонишь, не определишь, и что на основе реально существующего он создает мысленно ту, нереальную, наделяя всеми воз­можными и невозможными качествами, свойствами души. В конце письма Евгений предложил Свете выйти за не­го. И написал, что умрет, если получит отказ. Ему так казалось.
Как ждал он ответа-только нашему Всевышнему известно. Дождался, и сразу понял, что конец. Сначала Света писала, что очень тронута его письмом, что Жень­ка очень хороший, что желает ему счастья, но они жи­вут так далеко друг от друга, вот если бы были ря­дом... Что она учится в Южно-Сахалинске в педагоги­ческом, не бросишь, не уедешь, да и он свой не бросит. И очень расстроится, если он не возьмет себя в руки. Жизнь, мол, и обстоятельства выше их желаний. Конечно, все бывает, но... Так и окончилась его вторая любов­ная история. Впрочем, якобы любовная. Женька считал, что вконец раздавлен жизнью, что ему полностью и ни в чем не везет.
Первую сессию второго курса Евгений сдал на тройки. И сам удивлялся, что так смог, на лекции мало ходил, взял лишь хорошей памятью. Сел, выучил, сколько успел, и получил трояки. Потом вспоминал эти годы и спрашивал себя: с жиру, что-ли, бесился? Да с какого жиру? На неделю все те же шесть рублей, на абсолют­ном пределе. Был костюм, пара рубах, ботинки. Учебни­ки библиотечные. И больше ничего. С духовного жиру? Тоже не видел. Был не на своем месте? Где же это за­ветное свое место? Как его найти? Летчика из него не вышло. В военные, что ли, уйти?
Женька нашел в городе училище связи, среднее. При выпуске все равно лейтенанта давали. Пошел к на­чальнику, просил принять. Согласились, со второго кур­са брали на первый свой. Сдал документы, но из инсти­тута не ушел. Таких как он набралось, почему-то, че­ловек тридцать. Дня два они ждали, когда их переоде­нут и поведут на занятия, но о них будто забыли. Женьке это надоело, пошел в канцелярию за паспортом. Там не отдали, выгнали. На КПП без паспорта не выпуска­ли. Тогда Женька выкрал какую-то не заполненную бу­магу со штампом на проходной, вписал сам, что ему разрешается для выхода взять паспорт, предъявил все на проходной и вышел. Вздохнул облегченно. А потом подумал, чего же сюда рвался? Метался, искал, а где истина?
Снова институт, как-будто и не уходил. Потом по­дал заявление в управление КГБ, просил направить в училище по их линии. Вызвали, сказали, что они этого
не делают, чем сильно удивили Женьку. Поблагодарили и сказали до свидания. Все.  Женька стал мысленно го­товиться к армии. Уже вызывали в военкомат и преду­предили, что весной призовут. Женьке теперь все ста­ло совсем безразлично. Учиться не имело смысла, все равно брать академический. Он стал каждую субботу ходить на танцы в своем общежитии. Ох, уж эти танцы! Студенческий оркестр, небольшая                                                комната, битком наро­ду. Но все идут, никто не хочет сидеть в комнатах. Молодые, хочется танцевать. Многие "подстрелить" ка­кую-нибудь "чувиху", как тогда называли девушек. А некоторые девчонки приходили на "ловлю" пятикурсни­ков, выпускников.
Женьке хотелось с какой-нибудь познакомиться, мешала его стеснительность,                                неумение говорить с жен­щинами. К тому же,                с кукишем в кармане бесполезно на­чинать такое дело.                     Однажды залез в долг и выпил с ребятами из своей комнаты. Выпили средне, много не принимали. Одели белые рубашки, узкие галстуки-вере­вочки и зашагали на третий этаж. Их сосед по комна­те вышел раньше собирать оркестр и начинать играть. Через полчаса всех развезло. А в                                эту субботу пришли девчонки из пединститута. Они иногда приходили, у них парней своих почти не было. Любили танцы и умели танцевать. Все красиво одеты, юбки колокольчи­ками.
Вино придало относительную смелость Евгению, он лихо танцевал чарльстон, почти касаясь спиной по­ла и не падая, чем вызывал зависть и одобрение окружающих. Потом встал в сторонку, отдышался. Педагоги гурьбой занимали угол комнаты.
-Сейчас закрою глаза и выведу на танец за руку первую попавшуюся, а потом буду с ней усиленно знакомиться,-сказал Женька ребятам. Действительно, подошел к девушкам с закрытыми глазами, протянул руку, кого-то поймал и потянул на середину. Та не сопро­тивлялась. В танце спросил её имя.
-Аля,-ответила она.
Женька назвал себя. Круглолицая, с заостренным носиком, среднего роста. Евгений хоть и выпивши, но разглядел, что в общем ничего. Немного потанцевали и он решил увести её на улицу, погулять, побыть на свежем воздухе.
Когда уходили, парни поворачивали головы, удивленно смотрели на кавалера, от которого ничего по­добного раньше не видели. Он гордо поднял подборо­док и галантно открыл перед Алей дверь. На улице она сразу сказала, что пойдет в свое общежитие, и что он может её проводить. Женька знал, что это внизу, на Маяковке, у него есть время и поговорить, и погулять с девушкой. Шли не спеша. По очереди расспрашивали друг друга. Она была уже на пятом курсе, он на втором. То есть она на три года его старше. Женька про себя проиронизировал: на втором! Какой второй, если в армию уходишь! Она расспрашивала про него, про его семью. Женька вкратце рассказал о родителях, о сестре. Не распространялся, да и зачем? Он хотел легкой встречи, быстрой легкой близости, впервые решился на это, а тут-все серьезно. Да и Аля вроде ничего...Вы­ходит, сразу втрескался?" Вот как тебя кидает"-подумал кавалер.
В общежитии забрались на самый верх лестницы, у входа на чердак. Там он её обнял, прижался, поцело­вал. Она отвечала. У Женьки все поплыло, появилось блаженство от объятий девушки. Ничего не слышал вокруг, только искал губами её губы. Он не знал, кружится у нее голова или нет, но она постоянно вздрагивала и отстранялась, когда внизу раздавались шаги и кто-ни­будь шел по лестнице. Один раз какая-то парочка взбежала к их месту, но увидев, что занято, так же быстро убежала.
-Завтра придешь?-спросил он девушку.
-Приходи сюда. Найдешь меня в комнате. Я, правда, нелегально живу, лишнюю кровать у девчонок постави­ла, завхоз помогла. А до этого жила на квартире, доро­го обходилось. Мама приезжала из деревни часто, при­возила продукты, с хозяйкой дружбу завела. Они у ме­ня в райцентре живут, на севере области. Считай, в де­ревне. Так что деревенская я.
-Какая разница? Деревенская, городская, -запальчи­во выговорил Женька. -Главное-ты человек, остальное всё- условности.
С неохотой расставался с ней. В воскресенье быстро смотался домой, помылся, взял свои шесть рублей и вечерней электричкой при­был в общежитие. Сразу же к ней. Нашел её в большой комнате, где стояло впритык много кроватей, с трудом нашлось место для стола. Стеснительно встал у двери. Она забегала, показала, где раздеться. Девчонки напря­мую его изучали. Потом сели чай пить. Смотрит Женька-они достали откуда-то водку и шампанское.
-Сейчас угостим перед чаем нашим напитком, "бе­лый медведь"- называется. Не пробовал?
Женька помотал головой. Девчонки залили в чай­ник содержимое двух бутылок шампанского и одной водки. Ему, как мужчине, налили полную железную кружку. Женька попробовал, пьется легко и приятно. Успокоил­ся, это он выдержит, решил.
Потом еще ему подлили, потом о чем-то говори­ли, почему-то над ним смеялись. Дальше он плохо пом­нил. Только отрывками: помогал Але влезть на трамвай в сторону его общежития, она, видимо, его провожала, но сам почему-то не мог на ступеньки вагона забрать­ся. Потом провал. Потом проснулся утром, а голова раз­ламывалась. Точнее, перед обедом. Ни на какие занятия, конечно, не пошел. С трудом сходил в продовольствен­ный, взял пиво и на кровать. Вечером ожил, пообедал и снова в общежитие, на их лестницу. Аля посмеялась над ним, он тоже, но на душе было неприятно. Однако, от молодости и близости с девушкой все отбросил.
Через несколько дней пошли на спектакль в опер­ный театр. Аля любила туда ходить. Смотрели "Бориса Годунова". Женьке понравилось, хотя он больше смотрел на Алю. В перерыве сделал ей предложение. Девушка растерялась, но отказом не ответила.
-А как мы жить будем? Давай подождем, когда я окончу институт, получу направление, устроюсь, а ты в армии отслужишь. Проверим себя.
-Чего тут проверять! Я люблю тебя, и точка. А быт
как-нибудь устроим.
-Ты же и родителям не сказал, не посоветовался.
-Чего с ними советоваться? Мне жить, а не им. Да и чего от них ждать?
-Так нельзя о родителях,  -пожурила его. ----Ты их не знаешь, со временем поймешь.
-Я вижу твои чувства ко мне, но давай не спешить, подождем, заодно проверим себя.
Дальше сидел Евгений на спектакле кислым. Он понимал, что спешит с женитьбой, что ничего не уст­роено. А что должно устраиваться? Нет, конечно, он не знал и не представлял всех сложностей быта, просто хотел иметь жену и уйти в армию женатым.
-Ты что, с ума сошел? Ни кола, ни двора, а туда же, жениться. Жених-губошлеп! Нет, ты посмотри мать, женить­ся решил, и нам только сообщает об этом, и все. Ставит, так сказать, перед фактом.
Мать как-то непонятно-глуповато улыбалась.
—Ты сколько с ней знаком?-спросила она.-Всего неделю?
-Силё-ё-н!-вставил отец.-Во, скорость! Космичес­кая! Как Гагарин, за час обмозговал это дело, и через три дня-жениться. Люди по три года проверяют друг друга, и-то пролетают.
-Кто их родители?-спрашивала мать.-Деревенские?
Ну, это всякие могут быть. Могут и хорошие люди. Но сейчас бесполезно это затевать, надо в армию идти, там видно будет,
-Не вам жить с ней, а мне!-выкрикнул Женька.
-Дурак, мы о тебе же и беспокоимся! Делай как хочешь, только сам и корми свою семью, -прокричал отец.
-Ты разве поможешь, ты только с трибуны речи красивые говоришь-психовал Женька.-Только перед людьми показываешь себя хорошим, а в семье деспот. Только орешь и обзываешься. Живешь для себя и для нее, а на меня у тебя ничего не хватает.
-А кому ты нужен, дармоед? Учишься на тройки, ин­ститут хороший, хорошая работа, на воздухе, на реке можно кататься, а ты ленивый, тебе ничего не надо. Нет, вот стало надо, жениться он, видите ли, решил! Вот и живи своим умом, если нашего не слушаешь.
Женька ушел в другую комнату. Он весь кипел,
как и его отец. Он думал, что с ним по-хорошему все обсудят, посоветуют, в чем-то убедят, но вышла обыч­ная ругань. Ему такая жизнь начинала надоедать. Ну, и что она за штука, эта жизнь? Все один, даже в семье, не с кем посоветоваться. Отец орет, делай, мол, как я говорю, никакой душевности. Мать только с практичной стороны на все смотрит. Как касается серьезного-так крик, шум, оскорбления. И все время он у них лентяй,  дурак  или непорядочный.
Женька стал себя ругать. "Какой-то ты не такой, как все. Как с Луны свалился. И во всем бы разобрать­ся, все бы понять, все по-своему сделать. И ничего тебя не интересует. А кругом говорят о призвании. По призванию,   мол, работают, и имеют счастливую жизнь. И в газетах, и на комсомольских собраниях об этом только и трезвонят. А в чем найти свое призвание? И как самому, одному, его найти? Все призывают, но никто не помогает. А в магазинах хлеба не хватает. Скоро карточки введут. Все говорят, что Хрущев в лужу по­садил сельское хозяйство, везде эту проклятую кукурузу насажал. Совсем же недавно хорошо было с про­дуктами. Вот он как, по призванию все это делает? И болтовней занимаются на собраниях, любят собираться, руки вверх тянуть. А толку-то не тянуть, все равно примут. Может, прав отец? Делай, как он говорит, забудь Алю, и все будет хорошо. Так же легче жить. Но сам-то он своим умом живет, никого не слушает. Правда, и по­лучал по шее".
Так ничего не решив, Женька уехал в институт. Продолжал встречаться с Алей, но не долго. Скоро выз­вали в военкомат, на медкомиссию, сказали сидеть до­ма и ждать повестки. Женька взял в институте академический; пришлось уходить из общежития и ехать жить домой. Повестку ждал туда. Писал страстные письма Але, звал её в гости, иногда к ней в общежитие ездил. По­вестку все не присылали. Отец ворчал, ехидно подде­вал, называл лоботрясом. Женька не выдержал, поехал в военкомат. Там сказали, что призовут осенью, что-то у них не вышло. Спорить с военкоматом было бесполезно. -Устроили они нам,-говорил он матери, вернувшись
из военкомата.-И в институте не учусь, летнюю сессию теперь не сдашь, и в армию не берут. Вот организация в государстве! Таких, как я, немало. И весной, и осенью из ста двадцати человек на курсе хотели взять сто, половину весной. Теперь что делать?
Отец решил:
-Пойдешь на курсы пионервожатых в мае,       потом все лето будешь работать в лагере от моего завода. А пос­ле и в армию.
Женька согласился, деваться некуда. Весь май хо­дил на курсы, старательно запоминал все, что втолко­вывали .
В начале июня у Дворца Химиков принял свой от­ряд и повез их на автобусе в лагерь. Ему как всегда "везло", дали необычный отряд. Одни старшие девчонки, и все из балетной студии. Народ капризный, есть мно­го нельзя, то-другое нельзя, и одни занятия своим ба­летом. Начальство требует с ними по плану занимать­ся, а они ноги выше головы задирают, чтобы не засто­яться, не засохнуть. И все время визжат, когда он к ним в палату входит. Как хочешь, так и работай. У не­которых зачатки склочничества, а какие и глазки строят, хихикают, шепчутся. Тоже, невесты длинноногие! Но постепенно друг к другу привыкли, и началось пря­мо противоположное. Никого эти капризули не призна­вали и не слушали, только своего пионервожатого.
Женьке это льстило, но и давало много неудобств. Даже начальник лагеря с возмущением бегала по тер­ритории, искала его, чтобы усмирил своих голенастых, не выполняют, видите ли, её распоряжений. Женька шел, уговаривал, "усмирял". Командовала в отряде воспита­тель, только часто отсутствовала, уезжала в город к любовнику, прямо рвалась к нему. Чем он её так заво­рожил, есть же мужики, находят себе таких баб. А  Жень­ка один воевал с девчонками. Через годы ему призна­ются, что многие были в него влюблены, а пока он это­го не видел, чем и бесил их.
Писал и ждал писем от Али. Он жил только ею. Нет, сказать, что любил её как ту, что видел в Хабаровске, не мог, да и не задумывался об этом. Он просто хотел с ней быть, еще не понимал, что все, что с ним происходило, все естественно для парня в девятнад­цать лет. А  Аля редко писала. Ей некогда было, она сда­вала госэкзамены. Приехать обещала после них обяза­тельно. Женька сам съездить к ней не мог, голенастые не давали. Он уже вторую смену с ними отрабатывал, когда получил письмо от Али, где она написала, в ка­кую субботу приедет прямо в лагерь.
Вообще-то Евгений плохо стал её понимать. Чего она в нем нашла? Институт окончила, получила направ­ление, пусть в деревню в области, но все же специа­листом, интересы совсем другие, чем у него. Может, так полюбила? Или такая же прямая и наивная, как он? А мо­жет наоборот? Нет, Женька еще не мог долго в таком духе рассуждать, молодость и её заботы, кажущиеся важными, отвлекали, уводили в сторону от серьезного. Главное-она приедет. Готовился её встречать. Воспита­тель на ночь улетела к своему ухажеру, её комната освободилась. Дразнили другие вожатые-мужики, поддевали Женьку, монахом звали. Сами в открытую спали с молодухами, иногда забывались, просыпались в отряде среди пионеров вместе на одной койке. То ли дело Аля приедет, она, считай, жена.
Женька заулыбался, не веря себе, когда увидел её, идущую по аллее лагеря с сумочкой. Подбежал, по­целовал. Суетился вокруг нее. Она вся была какая-то спокойная, уверенная. Он не понимал, от чего это. Эх, Женька, дите! Чего ты и когда ты вообще понимал в жен­щинах! Потащил её в столовую, накормил, два стакана сметаны поставил. Показывал себя хозяином. Голенас­тые настороженно Алю приняли, шептались, провожали взглядами. Он ими не занимался, дал свободу, они рады, удрали на полянку плести венки. И болтались по тер­ритории лагеря, завхоз и начальница все шумели на них. Начальница-коллега и подруга матери, учитель на­чальных классов, потому снисходительно относилась к Женьке.
Вечером уложил своих горластых, сказал, что не будет спать с ними в палате, но все услышит, если будут шуметь или болтать. Потом ушел в комнату вос­питателя, где Аля уже расположилась. Она переоделась в ночную сорочку, крутила перед зеркалом что-то на голове. Женька не видел её такой прямо домашней, жмурил глаза, как кот, на все удивленно и жадно смот­рел. Какие там голенастые, он про них и забыл... Утром Аля уехала в свою деревню. Договорились писать, и до призыва в армию еще встретиться. Она уехала, а у него тоскливо стало на душе. Лагерь надоел, все надоело. Скорей бы повестка пришла! Но Евгений отрабо­тал и третью смену полностью, в сентябре сидел дома.
Повестка пришла в октябре. Сборный пункт оказался в их городе. День держали на сборном, потом по­садили в поезд. Мать с отцом пришли провожать, стоя­ли на перроне. Отец качался важно с пятки на носок, заложив руки за спину, смотрел на Женьку через  окно снисходительно, покровительственно. Мать улыбалась и поджимала губы. Выглядели они превосходно, здоровые, пышущие, молодые. Поезд потихоньку пошел. Все обнима­ли своих, целовали, плакали, прощались. Женька думал, что мать его тоже поцелует, все-таки на три года уез­жал, но они оба стояли, только помахали рукой-и все. И лица все те же. Женька отвернулся и сел на сидение. Привезли в областной центр, в танковую часть. Держали там с месяц, учили шагистике. Переодели.
В конце месяца приняли присягу и погрузились в пассажирские вагоны. Везли куда-то через всю Ев­ропу. Москву объехали стороной ночью. Потом снова долго ехали, и никто не знал-куда. Сержанты, "покупа­тели", конечно знали, но на распросы только улыба­лись. Сидели и гадали, кем будут. Кто-то хотел тан­кистом, кто-то в авиацию. В пехоту никто не хотел. На худой случай в связь. Женька всю дорогу дремал. Соседи удивлялись на него, все говорили, куда столь­ко в него лезет. Иногда умудрялись бегать за пивом и продуктами на коротких остановках. Женька разок только сбегал. Денег, как всегда, у него не было, несколько рублей всего.
Он вспомнил, как меняли деньги в 1961 году, как старались вовремя обменять. И как меняли медяки на новые бумажные банкноты. Один старик принес с тру­дом полмешка медяков, уже окислившихся наполовину. Бабка складывала в ножки кровати, и детей к этому приучила. Все восхищались этой бабкой и её прозорли- востью. Над кем-то смеялись, говорили, что копил в чулок, а теперь боялся нести на обмен, не поверят, еще конфискуют. Долго было непривычно и интересно дер­жать в руках маленькие банкноты, старые были как полотенца. С интересом смотрели на крупные, отец пока­зывал пятидесятку и сотенную. С трудом привыкали к ценам везде. Вначале автоматически уменьшали все в десять раз, но потом на рынке на десять копеек ни­чего нельзя было купить. А раньше с рублем Женька еще мог туда ходить. Незаметно и в государственных магазинах многое подорожало. А сейчас с едой вообще стало плохо.
Кто-то закричал: "приехали, выходи!". Наконец поезд остановился. Все вышли, стали строиться. Жень­ка прочитал название станции - Брест.
5
Все оказалось неожиданным. Объявили, что в Брес­те пересадка в теплушки, в вагоны, рассчитанные на западную колею, более узкую, чем у нас, затем повезут
через Польшу в Германию, в приграничный город Фран­кфурт . Итак, всех везли, оказывается, служить в ГСВГ, в Группу Советских войск в Германии. Это, конечно, интересно. Евгений недавно с Сахалина, а теперь жизнь вон куда его закинула. С нетерпением ждали отправки. Продержали сутки в переправочных казармах, потом повели грузиться в вагоны. Наши деньги стали не нужны, кто-то бегал отправлять лишние на почту, видимо были, а такие, как Женька, купили хлеба, моло­ка и остались пустыми.
Через Польшу ехали в дневное время, открыли дверь теплушки и жадно во все всматривались. Вот она, заграница, медленно проплывает мимо. Это та самая Польша, которая столько раз в истории России пыта­лась внести свои коррективы, но безуспешно. "Мы рус­ские, -гордо думал Евгений,-и как бы злы и жестоки не были враги, все равно зубы обломают на нашем пи­роге, как не раз и было. Что поляки, что немцы, что шведы. Да хоть марсиане, русский и их перемелет". Сейчас поляки дружественные, хотя, говорят, у них внутри ка­кая-то неразбериха. Здесь наши ребята тоже служат. Только зачем?
Женька видел аккуратные домики, все в зелени. И поля, разделенные резкими границами на мелкие ку­сочки. Кто-то сказал, что у них колхозов, как у нас, нет, вся земля у частников, каждый сам себе обраба­тывает. Чудно было ребятам смотреть на это, все-таки шел 1963 год. У всех сидело в голове внушенное не­оспоримое преимущество советского социализма, где частному не было места. Частники не укладывались в сознании, они-чужеродные элементы. Речь польскую слышали один раз, когда на границе осматривал сос­тав наряд польских пограничников. Они прошли мимо вагона , улыбаясь и о чем-то говоря.
Ехали медленно, часто на станциях стояли. Тогда ходили вдоль вагонов наши сержанты и отчаянно лаяли тех, у кого двери видели открытыми. Женька лежал на полатях наверху, в центре у двери стояла печка. Похолодало и её затопили. По- очереди заставляли дневалить. Потом все заснули. Утром Женька проснулся от звука отрывистой немецкой речи. Поезд стоял, дверь приоткрыта, внутрь заглядывали двое в незнакомой форме с витыми погонами и в высоких фуражках, все неопределенного цвета. Это уже немецкие пограничники, они тщательно оглядывали все вагоны. Наши ребята заинтересовались.
-Во, смотри, как проверяют, это не Иван, это нем­цы, -кто-то сказал рассудительно.
Взглянули, но ничего кроме поля и леска вдали не увидели. Потом поехали. Появились одноэтажные домики, не похожие на польские. Эти с островерхими и высокими крышами, покрытыми черепицей, и чаще крас­ного или коричневого цвета. За ними пошли серо-ко­ричневые городские дома. Въезжали во Франкфурт. Все начали собираться, проверять обмундирование.
Выгрузились перед станцией, всех построили и куда-то повели. Воздух охватил свежей и приятной  прохладой. На улице декабрь, однако по российским меркам достаточно тепло. Шли недолго, и вдруг оказа­лись на огромном плацу, окруженном высоким забором и с трибуной посредине. Всех распустили, устраивались кто где сможет. Женька сел на скамейку и осматривал верхушки домов вдали за забором. Ну, вот он и в Гер­мании. Неожиданно, интересно. Что дальше будет? И как дальше будет? Теперь себе не принадлежишь, человек подневольный, что скажут, то и обязан делать. Начина­ется служба. Через пару часов на плац въехала лег­ковая, наша "Волга". Вышли какие-то большие чины и пошли к трибуне. В динамиках прозвучала команда о построении. Столпились возле трибуны.
Кто-то из офицеров выступил, поздравил с при­бытием, пожелал хорошей службы, предупредил об осто­рожности поведения в чужой стране. Затем другой офицер стал спрашивать о гражданских специальностях. Просил поднять руки шоферов. Рук поднялось много. Им велели отойти в сторону и ими сразу же занялись сержанты. Трактористы подняли руки, ими тоже занялись. Назывались всякие специальности. Женька растерялся, ему показалось, что он никому не нужен. Никакой спе­циальностью не владел, он только студент. Если не считать прошлой работы крановщиком. Плац постепенно пустел, сержанты куда-то уводили ребят. Оставалось их немного.
Вдруг он услышал, как сказали, что если кто-то знает иностранные языки, пусть отойдет в сторону. Женька не задумываясь отошел, таких набралось около тридцати человек. Конечно, никто не знал языки, все кумекали в пределах средней школы. Но оказалось, что этих знаний для начала достаточно. Да и что Женька-студент мог себе выбрать? Хорошо еще дали выбирать, а не запихали куда-нибудь по приказу. Конечно, слу­жил бы, никуда бы не делся, но это что-то интелли­гентное... Так переговорил с ребятами, с которыми предстояло служить дальше. Все соглашались, они так­же от отсутствия специальности отошли в эту сторо­ну. Многие оказались студентами, один даже институт окончил, призвали на два года.
Погрузили на грузовик и повезли на юг.  Ехали долго. Привезли в какой-то небольшой городок, в свою часть. Началась у Женьки служба в учебной роте. Каж­дое утро-подъем, одеваться по времени. Если кто опоздал-снова отбой и снова подъем. Потом кросс голыми по пояс. На всю жизнь Евгений запомнил запах и вкус свежести того немецкого воздуха, когда утром бегал на зарядку. Запомнил и скучал по тому воздуху. И ник­то не болел, все были здоровыми. Чередой шли занятия, наряды. Изучали английский язык. Немецкий ребята изу­чали для себя, ради интереса, чтобы не быть профана­ми в городе, в их магазинах.
Все получали по пятнадцать марок в месяц, бега­ли в армейский магазин, с интересом рассматривали товары. Покупали, в основном, воду и молоко в каких-то чудных бутылках с прикрепленными к горлышку пробка­ми, печенье. Первое время ходили голодными, потому под­кармливались. Часто после столовой, когда строй рас­пускали
'поворачивали обратно и шли на кухню клянчить куски хлеба. В столовой старались съедать быстро, до команды, иначе не успеешь и уйдешь голодным.
Язык изучали не так, как в школе или в институ­те. Каждый день по десять новых слов, причем знать, как произносятся, как пишутся, каков перевод, да еще услышать с натурального эфира. Преподаватель серь­езный, умный майор, с внимательным взглядом, был стро­гим, нещадно наказывал за лень и безалаберность. Жень­ка два раза халтурно выучил слова и получил два на­ряда вне очереди. А это работа на кухне ночью, надо вдвоем-втроем успеть вычистить картошку вручную, несколько сот килограммов. Машину не включали, все равно глазки выковыривать. Так два раза помучавшись, Женька стал в группе круглым отличником. И даже об­наружил способности к языкам.
Действительно, служба вроде интеллигентная, не как у соседей танкистов. Там ребята вкалывали иск­лючительно, только и гоняли их по полосе препятствий. Зато физически окрепли. А здесь головой работа­ли, здесь формировались будущие разведчики. Но физи­чески тоже гоняли. Кроссы, полоса препятствий, спор­тивные тренировки. Хотя больше давили на иностран­ный. Служба потихоньку шла. Изредка отпускали в увольнение в город. Стали привыкать постепенно к Герма­нии. Узнали, что в их магазины неприлично заходить просто так, поглазеть, как привыкли в Союзе. У них ес­ли заходят, то знают, что за покупкой. Только в наших магазинах толкаются, ждут чего-то. И обслуживают веж­ливо, не нагрубят, не нахамят. Культура,  ничего не скажешь.
Через пару месяцев Женька успел побывать на губе, или на гауптвахте. Отсидел пять суток. Тоже не думал-не гадал, а получилось. Вредный сержант у них командовал, хохол, всё молодыми да салагами ребят об­зывал. За каждую мелочь давал наряды вне очереди, прямо издевался. Хорошо еще отменили "жуковщину". Так называли прыжки через коня, поставленного перед входом в столовую. Подходил взвод на обед или ужин, и все прыгали через него, прежде чем идти есть. Кто не мог-прыгал до тех пор, пока не перепрыгивал, или не ел. Но перед  Женькиным призывом это отменили, только "старики" шумели и рассказывали.
Вот этот сержант любил несколько раз перед сном устраивать отбой-подъем, прямо нравилось ему куражиться. И успевали ребята раздеться за сорок пять секунд, но он все равно поднимал. А если кто-нибудь не успевал, то оставлял таких после отбоя драить коридор. Работа не из легких, пол паркетный, здание старой немецкой казармы. Намазывали пол мас­тикой и драили щетками до блеска. А коридор длинный, штрафники долго работали, отнимая время от своего сна. Не поспать же все восемь часов молодому солдату тяжеловато.
Как-то возроптали ребята на сержанта, тот рык­нул на них. Женька не выдержал и сказал ему пару ласковых. Тот всех уложил.
-А ты будешь драить пол один, пока не будет блестеть,-сказал Женьке.

-Не имеешь права после отбоя заставлять рабо­тать, не положено по уставу. Завтра подам жалобу ко­мандиру роты на твои издевательства,-заявил Женька, И не стал драить. Утром его вызвали к капитану. Сер­жанту дали нагоняй, но и ему пять суток губы. Отсидел. Ребята одобряли, приносили поесть. Здесь Женька узнал все мусорные углы части, занимался этой грязной ра­ботой.
Снова учеба. Издеваться "старики" перестали, офицеры следили. Летом взвод за хорошую учебу наг­радили поездкой в Дрезден. С интересом ходили по го­роду, фотографировались на древних узких улицах, пок­рытых булыжником. Ходили в зоопарк и во всемирно из­вестную картинную галерею. Гуляли в парадной форме, но она все равно выглядела куцей, некрасивой и неу­добной. Завидовали солдатам немецкой армии, у кото­рых форма гляделась очень прилично. А у этой одно подшивание воротничков, идущее от царя гороха, замор­довало.
В картинной галерее ходили тихо, держались куч­кой, жались к стенкам. Интересно, но без экскурсово­да непонятно. Вдруг Женька услышал английскую речь. Это гид объяснял группе туристов-англичан про кар­тины. Несколько ребят пристроились к этой группе и ходили с ними из зала в зал. Туристы поворачивали к ним головы и удивлялись, что русские солдаты вни­мательно слушают гида. А им, конечно, интересно, хотя и не все слова до конца понимали, догадывались по смыслу, все же слова были искусствоведческого плана,
И эта поездка запомнилась Женьке, как запомнилось путешествие после учебной роты в Потсдам, в парк Сан-Суси.
Впоследствии, во время дальнейшей службы, не­мецкие города казались более привычными, хотя и по­падал в них совсем не часто. После "учебки"  он и еще один украинец получили почти сразу значок специа­листа первого класса. Пошла служба в рабочей роте и работа через шесть по шесть. То есть, шесть часов ра­ботать, шесть отдыхать. И так круглые сутки в течение двух лет.
Появился у Евгения друг, тоже Евгений, тезка. Призывался из одной области, из города недалеко от Веджинска. Рос он без отца, нервы были легко возбудимыми. Как-то, еще в учебной роте, Женька заметил, что тезка стал ходить мрачным, с опущенными руками, на все ему наплевать. Поговорил с ним. Тот дал почи­тать письмо от его девушки. Сообщала изменница, что нашла другого парня, вышла замуж за него.
-Обещала ждать меня все три года, письма хоро­шие писала, а сама в них все врала. Вот и верь этим  курвам,-удрученно говорил он.-Чего делать? Как жить?
Женьке больно стало за друга.
-Что делать, тезка! Не распускать же слюни из-за этих...Конечно, мне легче говорить, моя пишет, наде­юсь на нее, но тоже-кто знает, что будет. А ты считай, что тебе повезло. Да-да, повезло! Теперь ты знаешь, что это не то, что тебе нужно, что она тебя недостой­на..
Тезку уговаривал, а у самого муторно на душе. Понимал, что никакими словами не заменишь такого удара. И многим такие письма приходили. Ребята служили, верили девчонкам, а им-бах!-и по голове. В те време­на это больно воспринималось, не то, что через двад­цать лет, хотя настоящие чувства можно изранить в любое время,
Женькина  Аля писала письма, писала, что ждет. Женька с ума сходил от любви к ней. К тому же рас­стояние сильно все приукрашивало. В глубине души он чувствовал, что большой любви нет, есть сильное увлечение, а недостающее до любви дорисовывает его воображение. Он, фактически, любил придуманный им образ. Писал ей очень нежные письма, и в них как только ласково не называл Алю! Писал очень часто, практически каждый день. Были моменты, когда по два-три пись­ма в день писал. Она как-то призналась ему, что поч­тальон в шутку сказала, что устала ей письма носить.
Сама Аля писала письма намного сдержаннее, намного меньше распространялась в ласковых словах. Больше сообщала о работе, о своих делах. Видимо, у нее такой характер,    чувств меньше на словах, чем в делах.  Женька посылал ей красивые немецкие открытки. Как-то записал свой голос на магнитофоне, обмотал лентой открытку и отправил в письме.
Однажды поймал начало учений войск НАТО, за это полагался отпуск. Но его что-то зажимали, под каки­ми-то предлогами не давали. Тогда Женька написал рапорт с просьбой дать отпуск для женитьбы. После этого его отпустили на десять суток без дороги. Списался с Алей, она ждала его в своей деревне, где работала. Приехал к родителям, сообщил им все, переоделся в гражданское-и к ней. Расписали в сельсовете сразу, без очередей и без испытательного срока. Тут же уе­хали к её родителям. Свадьбу не играли, посидели прос                                то вместе с родственниками.                                Потом разъехались: он в Германию, она на работу.
Женька купил по дороге в Союзе два блока из­вестных сигарет "Лайка", продал их в немецком ваго­не какому-то тузу, сидевшему на втором этаже ваго­на. Тот сам выпросил их у Женьки. Тогда Женька снял анодированные часы и предложил немцу. Туз выложил за всё марки. Вернулся Евгений в роту и купцом, и женатым. Ребята улыбались, встречая его, подтрунивали. Но чего им? Только бы поязвить. А  вообще зачем Женька поехал жениться-он не знал. Видимо, истосковался, да и подспудно хотел закрепить Алю за собой, чтобы была у нее еще какая-то ответственность. Продолжал писать ей каждый день письма и работал.
Работы много, людей не хватало. Однажды все-та­ки вырвался с другом в часть на отдых. Тот уже был сержантом, ходил с лычками. Женька работал без лычек рядовым, только на сержантской должности. Отпросились у командира роты в увольнение в город. Евгений хотел выкупить очки, заказанные в немецкой мастерской для жены, красивые, модные. И отдохнуть хотелось, прогуляться. Ушли утром сначала на пляж. Купались, загорали, фотографировались. Потом зашли за очками и в универмаг. Обедать зашли в гаштет, что-то типа кафе.
К еде заказали московской водки. Немцы за со­седними столами поглядывали на них, ждали, когда сол­даты будут пить водку. Это для них всегда интерес­но, ребята знали. Сами немцы пили дупельками, то есть по двадцать граммов. И могли с двумя кружками пива просидеть весь вечер в гаштете. Нашим, как всегда, было некогда. Наливали сразу по две трети стакана, залпом выпивали. У немцев вылезали глаза ,вытягива­лись шеи. Потом ребята начинали жадно есть. Правда, и здесь не по нашенски: супу в тарелке две ложки, но вторые мощные, много мяса. Сидящие за столами думали, что русские свалятся, но солдаты налили еще и снова хорошо поели. Заплатили, браво вышли из гаштета.
На улице Женька почувствовал, что в голове ма­ленько шумит, выпивать удавалось очень редко. Однаж­ды, в порядке шефского обмена, ходили в немецкие ка­зармы. Там им все показали, рассказали, кино посмотре­ли. Потом возле телевизора посидели. Каналов работа­ло много, несколько из ФРГ. Фильмы и передачи всякие, часто на сексуальную тему. У них в части замполит убрал все ручки и переключатели, чтобы не лазили на "голые" каналы, оставил только центральную берлинс­кую. Приглашали в столовую, там немцы свободно сиде­ли и пили на ужин пиво. Досталось и ребятам. Пиво в их районе с рисунком глухаря, так и звали ребята его "глухарь". Хватит пяти бутылок, чтобы быть навеселе, хотя бутылки по триста пятьдесят граммов. Тогда хо­рошо его выпили за счет союзных вояк.
Теперь шли по дороге в часть. Решили не поль­зоваться трамваем, идти пешком. Ходили в увольнение без оружия, хотя, в общем-то, побаивались. Среди насе­ления много бывших фашистов, русского Ивана не лю­били. В этот день стояла отличная погода, и ребята шли довольные. На окраине города, на одном здании, уви­дели эмблему известного им глухаря. Увидели будку проходной.
-Пойдемте,-предложил Евгений,-посмотрим, что за заведение. Не пивзавод ли.
Подошли к будке, заглянули в окно. Увидели сто­рожа, сзади него стояли друг на друге ящики с пивом. На столе открытая бутылка. Увидели его удивленное лицо.
-Гутен таг,-поздоровался Женька,-Вас ист? Тот заулыбался, показал на пиво.
-Гут!-и поманил их рукой, приглашая зайти. Ребя­та перемигнулись и быстро просочились в дверь. Хоро­ша организация у немцев! Сидит себе спокойненько, проверяет входящих-выходящих и потягивает пивцо. Так можно работать. Сторож угостил пивом. Завели раз­говор, мешая русские и немецкие слова. Кто-то из ре­бят сказал немцу, что неплохо бы ради интереса пос­мотреть, как на заводе делают их знаменитое пиво. На экскурсию, мол, набиваются.
-О, гут, гут!-воскликнул сторож. По телефону кого- то позвал. Пришел молодой парень, улыбался, жал руки. Потом повел солдат в цех. Смотрели во все глаза, хо­тя эти глаза и были уже навеселе. Поразила чистота кругом и небольшое количество рабочих. Все делали автоматы. Ходили, вдыхали запахи . Конечно, секретов им никаких никто не рассказал, показали общую технологию-и все. И на этом хорошо, все-таки интересно.
Выходили через того же сторожа. Поулыбалисъ,  поблагодарили, пожали опять друг другу руки. Он вы­делил им чуть ли не ящик с собой, с трудом распиха­ли по карманам бутылки и пошли опять по дороге. Смотрят-идет колонна крытых грузовиков. Посторонились, пропуская, но те встали, выбежали офицеры. Это оказа­лась их часть. Комбат неожиданно заявился и дал учеб­ную тревогу, вот все и выехали. И надо же, гуляющие с ними столкнулись. Задержись на заводе подольше-и не встретились бы. Что делать! Загнали их в кунг ма­шины, пиво офицеры отобрали, хотя не все. Спрятанное отдали ребятам. Поехали обратно. Комбат вызвал Женьку с тезкой, громко ругался, брызгал слюной. Велел на "губу" посадить .Отобрали ремни, повели.
-Ничего, завтра же выпустят и увезут на позицию, работать-то некому,-сказал тезка.-Конечно, неприят­но, но чего не бывает.
Женька чувствовал себя неудобно, просто парши­во. Работали, работали -и вырвались на свободу! Вот рус­ская натура! И попался же этот пивзавод им на пути! Ладно, решил, делать нечего, до утра доживем. Ребята в комнате потягивали пиво, и у старшины офицеры опус­тошали те же бутылки. Утром Женьку забрали с «губы». Действительно, работать оказалось некому, и его отвезли на позицию. Их года рождения, сорок четвертого,  конца войны, мало ребят, совсем мало, потому и не хватало на рабочих местах в армии.
Евгений помнит, как впервые стоял часовым на позиции. Интересно и страшновато, рядом, через четы­реста метров, английская зона. Оттуда иногда провока­ции были. Перед ним парень стоял, пулемет от англи­чан протарахтел, он упал перед забором, ствол автома­та в щель пропихнул и выдал англичанам весь свой рожок. Тогда все переполошились, этого солдата в часть отправили. А его друг сам себе ногу прострелил, не хотел служить, так и комиссовали. Вот, гад, подумал Ев­гений, а еще студент. Так, говорят, и учился снова в институте, а они за него здесь служили.
Да, были и в нашей армии подонки.  У соседей тан­кистов двое угнали бронетранспортер и к границе с ФРГ направились. За ними погоню организовали. Так они перед границей стали по нашим стрелять и гранаты кидать. Не дали уйти, конечно, прикончили.
И немцы бежали через границу. В ФРГ-обычно мо­лодежь, прельстившаяся жизнью там, а оттуда-пожилые. Замполит говорил, что пожилые из-за пенсии в ГДР переходили.
Однажды зимой намело много снега, аж до сере­дины окон сугробы выросли. В столовой обычно жарко, рамы и ставни окон не запирали, проветривали через них. Как-то сидели, ужинали, вдруг рама открывается и в столовую вваливаются через окно два немца в гражданском. Молодые, испуганные. Ребята замерли, до оружия не добраться, пирамида в их стороне. Но все же очухались, навалились и связали их. Потом немецкая полиция этих двух сопляков забрала. Оказалось, они хотели бежать в ФРГ, но по глупости перемахнули че­рез забор русской позиции и попались.
Командовал ребятами один старший лейтенант, он очень любил охотиться, просто жить не мог без охоты. А здесь, у позиции, запретная зона, дичи много, особен­но косулей. От "стариков" еще пошло: приучились ре­бята ходить за забор и ставить петли на косуль. Мя­сом на второе не баловали солдат, а если косуля по­падалась, то делал повар котлеты величиной с подошву сапога, неделю жили отлично. Старлей отпускал ставить петли, но сто раз предупреждал об опасности. И сам изредка ходил с ребятами.
-Рискуем мы, конечно, не положено, немцы могут возмутиться,-говорил им,-потому будьте очень осторож­ны.
Иногда ходили с автоматами, били косуль навскидку, от живота, когда замечали их. Так и ходили по лес­ку, держа автоматы наготове. Один раз увидели немцев, пограничников, те тут же свернули в сторону и скры­лись.
Однажды Женька с тезкой, и еще с Димкой, заядлым охотником, пошли вечером ставить петли и прове­рять раньше поставленные. Петли нашли пустыми. Тогда решили уйти подальше от позиции и там поставить. Спускались вниз легко, а вот подниматься потом, подумали, будет трудно. Поставили. Потом прошли еще немного и увидели селение. Аккуратные, красивые домики. Издалека заметили освещенный ресторан. Этот поселок в свое время считался любимым местом отдыха Гит­лера, здесь об этом постоянно помнили и рассказыва­ли. Фюрер часто сюда приезжал, и многие решения его принимались здесь же. Смотрели с любопытством на домa. Прошло двадцать лет с того времени, тогда все бы­ло не так, дома-то остались, а суть другая.
-Раз здесь оказались,-предложил Димка,-пошли  в ресторан. Деньги есть. Пошли, а то закроют.
Кто будет возражать? Форма не выходная, но махнули рукой и пошли. Осторожно поднялись по ступеням, заглянули в стеклянную дверь. Ресторан наполовину свободен, в дальнем углу играл оркестр.
-Пошли, что стоять. Раз пришли-вперед!-решитель­но сказал Женька и открыл дверь. Уселись за первый свободный стол, огляделись. Народ за столами всякий, и пожилой, и молодой. И все с любопытством смотрели на них. Подбежал официант, ребята заказали поесть и  выпить. Громко заиграл оркестр, вокруг вставали и вы­ходили на танец. Принесли им заказанное. Набросились на еду, выпили. Понравилось, как сготовлено. Закурили и смотрели на танцующих. Самим хотелось, но стеснялись рабочей формы. А немцы танцевали азартно. Даже какая-то старуха встала со стула и здесь же, у стола, да­вай выделывать «па» твиста. Ребята засмеялись.
-Минуточку,-сказал Женька,-сейчас схожу к ор­кестру.
Он вытащил десять марок и пошел в дальний угол.
Отдал банкноты гитаристу и заказал "Очи черные". Это у ребят любимая песня, они слышали шестнадцать переработок её. Вообще немцы мастера на подобное. Часто исполняли русские мелодии, переработанные по-своему . Женька вернулся довольный. Оркестр заиграл, ребята заулыбались. Потом еще посидели, потом все же сходили, потанцевали. Уходили, когда стали закрывать. Предстояла тяжелая работа по подъему на позицию. Пришли  нормал ьно.
На следующий день в петлю попалась косуля, отнесли повару. Потом Женька часто вспоминал этот по­ход в ресторан и сам поселок. Вообще к немцам ребя­та относились настороженно. Культура культурой, но на этой земле жил фашизм, и еще много осталось быв­ших фашистов. Времени после войны немного прошло, не так давно всем вручали юбилейные медали "XX лет По­беды в Великой Отечественной войне".
Как-то Женьку с ребятами отправили в часть по служебным делам. Ехали в поезде, сидели на втором эта­же вагона. Спустились вниз покурить и взять пиво в буфете возле тамбура. Там какой-то невысокий немец пил из горлышка. Солдаты ехали в форме, и он стал с ними по-русски  здороваться. Ребята заинтересовались.
-Отец,-спросил немца тезка,-откуда русский знаешь? В плену был?
-Да,да,плен под Москва, работаль на Ураль. Четы­ре года. И показал на пальцах.-Не покупай пиво, я взять. Он вытащил с окошечка каждому по две бутылки и улыбался, глядя на солдат и подмигивая. Сам уже сильно под хмельком. Тезка снова его расспрашивал, как он воевал, много ли убил русских.
-Убиваль, убиваль, ваша сила была, а то бы всех убиваль. Я быль фашист.
И снова улыбался, булькая из бутылки пиво в pот. Ребятам противно стало, и пиво его бесплатное противно. У многих, как у тезки, отцы погибли на войне, а этот изощряется.
-Я тебя сейчас пришибу,-разъярился тезка.-Сво­лочь, фашист недобитый!
И схватил его за пиджак и галстук. И выбросил бы из вагона в дверь на ходу поезда, да Женька не дал. Сказал ребятам, что это был бы международный инцидент. Ругаясь, все поднялись наверх.
Женька имел авторитет у начальства, получал благодарности за работу. В мае, на третьем году службы, его вместе с одним украинцем, двоих из всей части, отправили на трехмесячные курсы офицеров запаса. Сначала они с месяц ничего не делали, отдыхали. Их не трогали, после такой работы отдых необходим. По­том учили воинским дисциплинам, сдавали экзамены. Вернулись к себе. Тезка ходил в старшинах. Служба подходила к концу. Студентов намечали отправлять по демобилизации в конце  августа, перед самыми занятиями. Женька уезжал двадцать девятого, фактически младшим лейтенантом. Закончился у него большой отрезок жиз­ни, в котором он стал совсем другим, более серьезным и кое-что повидавшим.
6
Помнит Женька, как приехал из Бреста в Москву, хорошо помнит её, красавицу. Но рвался домой, к же­не. На третьем году службы предлагал майор работу в Москве, но он отказался. Потом много раз будет говорить, что дураком был, да поздно. Твердил одно: домой и в институт. Майор еще двоим предлагал, но и те отказа­лись. И все под влиянием ностальгии,  дом в России казался ярким, красочным, желанным. И только туда тя­нуло .
Жена из глухой деревни переехала в поселок под Веджинском, ждала его туда. К родителям Женька не поехал, сразу  к ней. Хотя еще и не знал семейной жизни, но считал, что дом его там, где жена. Потом явились к родителям. Особой радости при своем появлении у них Женька не увидел, мать долго выговаривала, что он к жене сначала приехал, а не к ним. Он злился, говорил ей, что она ничего не понимает. Съездил в институт, восстановили, но приняли снова на первый куpc, объяснили, что изменилась программа. Женька горько усмехнулся: два года перед армией коту под хвост. Делать нечего, стал ездить каждый день из дома в институт. Получал стипендию и жена кормила на свою зарплату. Чувствовал себя, конечно, неудобно. Здоровый парень, учится очно, на шее у жены сидит. Так он считал, так ощущал свое положение. Аля сначала браво ко всему отнеслась, учись, мол, потом помалкивала. Родители Женьке и рублем не помогли. Родители жены иногда
приезжали, привозили деревенские продукты, говорили,
чтобы летом к ним ехали на отдых. Так они многие го-
ды каждое  лето ездили туда, спасались от безденежья
и кормились. Женька, конечно, в деревне все делал, по-
могал, работал. Не сидеть же просто так, да и отраба-
 тывать свое сиденье надо.
Так с грехом пополам и прожили год. Женька учился в институте на одни пятерки. Удивлял молодежь в группе своей памятью, быстро и намертво запоминал все формулы. Снова не чувствовал тяги и любви к бу­дущей специальности, но учился уже сознательно, знал, что это все ему нужно будет. Хотя бы ради куска хле­ба. Отец иронически относился к его успехам в инсти­туте, но Женька с женой не часто ходили к ним. Упре­кал их в жадности и невнимательности к себе, на этой почве вдрызг ругались. К тому же, родители не любили невестку.
-Вы никого не любите,-кричал им Женька,-только себя! Эгоисты несчастные. Купили машину, теперь вооб­ще мещанами стали.
О том, что они купили "Москвича-403" Женька узнал еще в армии. Прислали ему фото, на котором мать довольно стояла возле собственной машины. Тогда это было редкостью, люди говорили про кого-нибудь: "О! У него машина!". Это потом стало-в кого ни плюнь, попадешь в автолюбителя, а тогда иметь машину счита­лось престижно, и обыватели завидовали владельцам.
После летней сессии у них с Алей произошел разговор о дальнейшей жизни.
-Хватит,-говорил ей Евгений,-хватит на твоей шее сидеть. Что я за мужик такой?
-Ну, и что, как-нибудь вытянем. Главное, дожить до диплома,-отвечала Аля.                И отвечать старалась убежден­но.
-Нет, надо что-то придумать. Надо на вечерний или на заочный переходить, и где-то устроиться на работу
-Знаешь что?-воодушевленно начала Аля.-Может переведешься в другой институт?
-В какой?
-В педагогический. А что, мать у тебя учительни­ца, жена тоже, переходи на физику, устроишься в моей школе, будем вместе работать. Одни интересы будут, и отпуск вместе, да еще летом.
-Ну, это неожиданно. Не знаю, как в педагогике смогу, я только пионервожатым работал. Вообще-то справ­лялся. Кто его знает.
-Не боги горшки обжигают, поработаешь, понравит­ся, институт закончишь. А был бы диплом, с образова­нием где угодно устроишься.
Что делать? Женька подумал-подумал и решился. Так всем знакомым и родственникам и объявили.  Роди­тели Женькины в штыки приняли это предложение.
-Это все она, змея, тебя сбивает с толку, все ей не так, только и шипит-шумел отец.
-А ты чего шумишь?-злым взглядом смотрел на не­го Женька.-Чего мы жевать-то будем? Мое дело, как ре­шил, так и будет.
-Ну, и черт с тобой, будь в дураках-педагогах. Женька плюнул и ушел от них. В пединституте не возражали, сказали, что толь­ко несколько предметов надо досдать и примут сразу на третий курс очно-заочно. Учиться пять лет, получается, что институт за четыре года всей учебы с водным вместе можно закончить, хоть год один после армии вернуть. Устроился в школе вести электротехнику. Зарпла-
та мизерная, сорок рублей, фактически ничего не выиг­рал по отношению к стипендии. Так начался у Женьки новый виток жизни. Работа, сдача зачетов, экзаменов. Завуч в школе выпивоха, практически алкоголик. Жил он с семьей в том же доме, выше этажом. Часто ходил к Женьке занимать трояк, иногда делился выпивкой с ним. Пил дешевую краснуху, ходил с бидончиком в магазин за ней. Потом, под мухой, все втолковывал Женьке азы педагогики. Про него знали, но терпели, работу свою делал, расписание составлял четко. Алю он побаивался, она в долг не давала, гнала. Шумела на Женьку, когда с завучем выпивал. Требовала, чтобы её не нервировал. Сама была уже беременной.
Жили бедно, но старались дружно. Правда, начали поругиваться. Аля призналась, что после его отпуска, когда приезжал жениться, её несколько раз провожал один хороший человек, даже предлагал жениться. Он уговаривал, но она все же отказала. И еще кто-то ухаживал за ней. Женьку это сильно ударило по сердцу.
-Значит, ты времени зря не теряла? Пока я там был, далеко от Союза, от тебя, ты здесь выбирала...
-Ну, я же тебя выбрала!
-Выбрала, только говоришь об этом с каким-то сожалением,-говорил злым голосом, нервно. Представил, как её убеждают, что с этим молодым, не имеющим ни­чего, жить будет трудно, что у них есть все, и специ­альность, и положение. Действительно, что он из себя представлял? Так, ни рыба, ни мясо. Никто. А сейчас паршивенький учителишка, с мизерной зарплатой. Такого только ради большой любви можно терпеть. А стоит ли он её, этой любви? Ведь, действительно, никто!
Женька считал себя потомственным интеллиген­том, а русскому интеллигенту свойственно самобиче­вание, самоунижение, сюсюкание, перекладывание с руки на руку. Женька понимал, что такие мысли выбивают его из колеи, доводят до опускания рук. Что ж, она вправе выбирать. Он еще пока не понимал всего, а только почувствовал сущность её сожалеющих и рас­судительных воспоминаний. Кто её знает, а может еще что было? Женька сначала психовал, потом стал гнать эти мысли. Ладно, сам все повернул, надо жить, а там видно будет.
Женька иногда перехватывал немного деньжонок ремонтом телевизоров у соседей. Своего у них, конеч­но, не было. Находились с одними соседями в хороших отношени­ях, вечерами на фильмы ходили к ним. За ремонт или трешку получал, или стаканчик. Один раз посмеялся над учителем пения, которого не переваривал. Тот под­рабатывал на дому, обучая музыке детей.
-Ну, это ладно,-говорил Але,-что у него есть деньги. Это его дело, сумел заработать-живи и радуй­ся. Только не гляди на нас так свысока, пренебрежи­тельно. Низкопробная, плебейская душонка! Чуть карман стал потолще, так те, кто победнее, уже не люди, уже скот.
-А ты что нервничаешь, плюнь!
-Как не нервничать, он же, паразит, среди нас жи­вет.
-Ну, и плюнь, береги свое здоровье.
-Вот так все и говорят, а подобные процветают. Ну, ничего, посмотрим.
И вот этот Виктор купил себе телевизор с боль­шим экраном. А антенну не купил, пожалел деньги. И попросил Женьку что-нибудь придумать. Женька же заме­тил, что принимает телевизор программы в том месте, где стоит их дом,  на любую проволоку. Если проволоку петлей скрутить, то вообще шел чистый прием. Стоило в сторону от дома отойти-и эффект пропадал. Понял, что так проходит луч радиоволны над рекой, и при вы­ходе из луча изображение сбивалось, оставался толь­ко звук. Вот и предложил Виктору, чтобы тот поискал где-нибудь на свалке старую железную кровать, взял бы спинку её, лучше, сказал, чтобы больше было блестя­щих трубочек, никелированных. Женька укрепит её на шесте над крышей и будет у Виктора хорошая антенна. Тот недоверчиво смотрел на объясняющего Женьку, но он так серьезно и учено объяснял, что Виктор сдался и весь день искал эту спинку. К вечеру откуда-то притащил.
Женька приготовил шест и кабель. Прикрепил на­мертво спинку к торцу шеста и водрузил все это на крыше. Виктор помогал, и когда работа почти закончи­лась, побежал проверять, не терпелось включить теле­визор. Женька знал, что прием будет, спускался с кры­ши медленно и никак не ног унять смех. Действитель­но, телевизор отлично показывал, Виктор ходил доволь­ный. Налил коньяку себе и Женьке, выпили. Наутро весь поселок ржал над Виктором, спинка на крыше действи­тельно дико выглядела. Через несколько дней Женька увидел, что спинка исчезла, а вместо нее стояла нор­мальная антенна.
В апреле у них родилась дочка. Женька безумно радовался этому. Он хотел дочку, сына почему-то сов­сем не хотел. Жена уехала рожать в деревню, поближе к матери. Женька туда приехал и наутро ему показали в окно его крошку. С ним творилось что-то непонятное,
-Надо же, я отец!-торжественно говорил теще.
-Вот и радуйся. Господь дал тебе то, что ты хотел, Вот и благодари Его!-религиозно отвечала она и кре­стилась.
-Какой Господь! Это чисто нашенское,-самоуверен­но парировал Женька.-Бога нет, все это враки-добавлял.
-Есть, есть, ты просто еще этого не знаешь. Женька махнул рукой. Надо было собираться на автобус. Сидеть просто так не имело смысла, да и ра­бота не позволяла. К тому же предстояло готовиться к летней сессии в институте.
В автобусе вспомнил разговор с тещей о Боге. Причем тут Бог, если дочка-их создание? Ну, конечно, получилось то, что хотел, но это все случайно. Может, правда, и не случайно, только люди в этом пока ниче­го не понимают, наука не может объяснить, потому и считается все случайным. А теща говорит, что был уго­ден Богу чем-то, потому и дал Он желаемое. Нет, она неприятна Женьке своей фанатичной исступленностью в вере, неприятно даже то ему, как верующие крести­лись. Что за дурацкая условность-тыкать пальцами в лоб и плечи? Потом смотрят на какую-то мазню, да еще гоняются за ней, крестятся и считают это Божьим изо- бражением. Потом все крест один целуют в церкви. Фу, грязь какая! Это не верующие, это туполобые самооб­манщики .
Нет, а так теща пока в общем ничего. Евгений вспомнил, как брал у нее почитать Евангелия. Страшно интересно, казалось, что коснулся чего-то запретного, но в то же время совсем непонятного, таинственного, имеющего какой-то свой, значительный смысл. Одно де­ло видеть верующих, их молитвы, смотреть в кино на дураков-попов, другое-читать текст, написанный старым шрифтом, являющийся основой всей веры. Женька помнит какой оглушающий по красоте смысл уяснил в тех че­тырех Евангелиях. И все слова в них такие справедливые и понятные. Жаль, что не удается всю Библию про­читать, нет её у тещи, и найти нигде не смогла. Да, может, и нашла бы, но кто даст?
По Евангелиям получалось, что Иисус Христос все и про всех знал. Знал про грехи каждого, и за эти грехи-то и пострадал. И что Бог еще накажет всех поганых, всех паразитов в жизни. Женька изучал физику, считал себя материалистом, видел во всем точное, четкое научное объяснение. А где чего не понимал, то считал, что еще не знает по этому поводу научных выво­дов. Правда, кое-что его смущало, на кое-что не мог найти ответа ни сам, ни в институте от преподавателей.
Женька учился старательно, ощущал себя как на очной учебе. Конечно, лучше бы лекции слушать, это легче, чем самому копаться, искать, но коли жизнь так распоря­дилась... Хотя полтора месяца в год всё же у них были лекции, причём с утра до вечера, это здорово помогало. А преподаватели спуску не давали, спраши­вали, как с чистых очников.
Он часто спрашивал: а откуда все появилось? Не только весь  мир, земля, звезды, животные и прочее, но и законы, существующие в природе, и по которым все живет и развивается? Вопросы простейшие, думал Женька, только никто не мог ничего конкретного сказать. Отговаривались, что пока науке не известно, а также неизвестно, будет ли это известно. Книги атеистичес­кие лили воду из пустого в порожнее, все доказатель­ства строили на махинациях церкви и священников. Женька чувствовал, что ученые крепко сидят каждый в своей области, но объять всего не могут. А те, кто пи­шет атеистические книжки, обыкновенные бездари, их доказательства для детей в школе, да и то не для всех. Заладили одно: "Нет Бога!"-и все доказательства. Да пугают на лекциях людей всевозможными сектами, су­ществующими в них безобразиями, физическими мучени­ями и даже убийствами. Мало ли убийств в самой жиз­ни, тут и без сект всякой дряни много. А в сектах так же могут искажать и веру, и Бога, как и в жизни все хорошее.
Автобус въехал в город. Женька стал думать о дочке, о жене, об их будущем приезде. Надо купить ко­ляску, как поручила жена. К вечеру домой к нему заг­лянул завуч, принес бутылку.
-Давай, давай, не утаивай, надо же обмыть новорож­денного,-и улыбался во весь рот. У  Женьки тоже бу­тылка. Позвали соседа Михаила.
-Э-а-х! -крякнул завуч, запрокинув в большой рот полный стакан вина.-От, теперь пусть живет долго и счастливо! Теперь по-христиански.
Почему выпивка-это по-христиански- Женька так и не понял. Посидели, поговорили, докончили все, что было, пошли наверх смотреть телевизор. Когда возвра­щался, увидел завуча валявшимся в коридоре. Значит, где-то еще добавил. Ну, пусть валяется, жена его об этом знает, потом утащит.
Через месяц Аля с дочкой вернулись. Отец час­то любовался маленьким кричащим человечком. Никак не мог поверить, что это его дочка, что это его кровь. Теперь, считал, настоящая семья, теперь их трое. Женькины родители поздравили с новорожденной, но особой радости не проявили. Они хотели внука, а  не внучку. Обозвали Женьку, хотя и в шутку, бракоделом. Дали немного денег на новорожденную.
Приближался июнь, Евгений готовился к сдаче сессии в институте. Не так давно, казалось, сдавал экзамены зимой, да еще добавочные в связи с перево­дом из института в институт, и снова надо сдавать. Выручала хорошая память. В конце мая Женька получил повестку из военкомата на сборы, пятого июня забирали. Он возмутился, поехал в военкомат и потребовал, чтобы его не трогали, так как у него сессия. Там и слушать не хотели, съязвили, что министр обороны Гречко не лю­бит возмущающихся. Учения организовывались крупные, не только в их городе, но и во многих областях подняли запасников. Даже небольшая паника была в городе, когда многих призвали.
Женька прибыл в регистрационный пункт в какой то школе, получил обмундирование, переоделся и их группу увезли в лес за город. Правда, погонов еще не выдали, от этого все считали себя равными. И с Женькой обращались как с рядовым, а он впервые должен был одеть погоны младшего лейтенанта. Сидели в лесу возле костра и ждали какого-то начальства. Весь лес забит призванными и урчащей техникой. Зачем столько призвали? И что Евгений будет делать? По его военной специальности нет занятия, надо снова в Германию ехать, а туда, конечно, не пошлют. Мужики сидели, бол­тали. Кто-то привез водку, собрались группками, выпивали. Женька разлегся на траве, стал почему-то вспоми­нать прожитые два года после демобилизации.
Да, кое-что произошло, кое-какие изменения есть. Не все шло так, как хотелось, но и это неплохо. К ним даже тезка приезжал зимой из своего города, приез­жал с женой. Изменница жила с другим, с этой где-то быстро познакомился и сразу поженились. Не очень oна Женьке понравилась, но не ему жить, тезке виднее. Он только порадовался за него, за устройство его личной жизни. Договорились переписываться, не забывать друг друга.
Потом вспомнил подругу Али и её жениха. Коло­ритный мужик этот жених. Заметно старше их всех, ра­ботал штурманом в авиации на Севере, москвич. Внешне всегда шикарно одет. Женька узнал, что у штурмана раньше была жена, есть ребенок. А с подругой Али, с Люд­милой, познакомился на юге, на пляже. Что ж, и пляжное знакомство до женитьбы доводит. Все это ему самому почему-то не рассказывали, держали в неведении, толь­ко жена знала, но и она помалкивала. Женька где вы­тягивал у нее сведения, где сам догадывался. Да и не стал бы думать об этом, пусть бы скрывали, не любил копаться в чужом белье, если бы не был ошарашен ши­карностью действий жениха.
-Меня и вас Слава приглашает в ресторан, в об­ластной центр. Что-то вроде помолвки-объявила как-то Людмила. В ресторан так в ресторан. Женька бывал, его не удивишь. Только в Германии у него деньги во­дились, а здесь ни шиша. Чувствовал себя паршиво, ка­ким-то плебеем, униженным. Аля наоборот радовалась, предвкушала поездку. Откуда у неё это? Неужели знала, что такое рестораны? 3начит,сам её плохо знал. А те­перь надо улыбаться, делать вид, что ты такой же, как и все.
Ресторан Слава выбрал новый, шикарный, над обрывом к реке. Заказал все самое лучшее, и много. У Женьки сложилось такое впечатление, будто у этого штур­мана деньги вообще не переводились. Он уже много раз устраивал обильные вечеринки в доме у Людмилы, куда неизменно и их приглашали. И несколько раз во всех руках привозили полные сумки домой к Женьке.
Потом, через годы, Евгений поймет действия штур­мана, его желание показать себя благотворительным, шикарным, околдовать Людмилу. После свадьбы она возь­мет его в свои руки и не будет в его карманах та­кого шика. А сейчас, в ресторане, они объедались всем, пили коньяк, слушали оркестр, болтали обо всем, шути­ли, анекдоты рассказывали. Женька чувствовал себя прекрасно, все вкусно, голова кружилась от вина, хоте­лось еще выпить. Можно развалиться в полукресле, пред­ставить себя кем-то и что-то имеющим.
Правда, не все понимал из общего разговора. Аля понимала, кивала, что-то свое говорила. Это немного подтачивало удовольствие. Женька ощущал себя наив­ным ребенком. И в конце видел унизительную процеду­ру расчета за ужин. Женька весь сжался и смотрел, как штурман выкладывал официанту огромную, нереальную для него сумму. Он впервые подумал: кому-то все мож­но, а кому-то нет. И завидно стало. Завидно и противно.
Вспомнил другой случай. Гуляли по городу, в Веджинске. В одиннадцатом часу на центральной площади никого не было. Гуляли вчетвером, смеялись, шутили. Откуда-то появились двое молодых парней, подошли к Славе.
-Что-то мне эта морда не нравится,-развязно из­рек один из них и ударил штурмана в челюсть. Тот от­прянул, Женька рядом стоял, у него мгновенно все вскипело. Коротко замахнулся и ударил наглеца. Молодой успел немного отклониться, кулак попал по горлу. Наглец удивленно отскочил. Второй набросился на Женьку, потом первый. Женька отмахивался от обоих. Второй все пытался попасть ему тоже по горлу. Женька отсту­пал к штурману, внимательно следил за нападающими и отбивался, ждал, когда Слава поможет. Но тот стоял и уговаривал:
-Не надо, ребята, ну что мы вам сделали? Отойдите, не трогайте.
Поняв, что помощи не будет, Женька отбежал в сторону, остановился. Хулиганы не стали его преследовать, что-то говорили штурману и махали руками. Женька за­метил рядом с собой женщину.
-Ой, я все видела! Эти хулиганы сами на вас напа­ли. Что же это делается? 3ахотели и нападают. А ты бе­ги, сынок, раз тот тебе не помог, беги сам.
Женьке было нестерпимо стыдно. Но он, идеалист, ругал только себя, сам не смог справиться с наглеца­ми. А штурман с ними так рассудительно разговаривал. Куда ему бежать, там жена его стоит. Разошлись, женщи­ны со штурманом пошли к нему, те-дальше.
-Плебеи,-сказал, подходя, штурман. Женьке почему-то стало неудобно перед ним.
-Пошли на автобус, пора домой,-проговорил, пряча возбуждение и подходя к Але. В автобусе говорил ей:
-Ну, как же я мог терпеть и ждать? Ему же по мор­де при мне дают, а я молчи?
-Успокойся, успокойся, все прошло. Славка, конечно, не так поступил, больше не будем гулять по ночам.
Потом у них была свадьба, пригласили. Жених где-то по блату купил очень мягкие и красивые черные туфли, все красовался в них. Женька позавидовал, ко­нечно, ему такие и не снились. Но смотрел на все уже иронически. Какая разница-какие туфли? Женится   вто­рой раз, ребенок, сын, где-то живет, не с ним. И вооб­ще все п;шло, обывательщина.
Народа на свадьбе немного, стол шикарный. В ма­газинах кое-что появилось, как всегда «осчастливили» перед праздником, готовились к 50-летию Октябрьской революции. Их подарок выглядел очень скромно, прямо нищенски. И снова внутри у Женьки что-то перевернулось, сно­ва стало тошно. Эх, люди, люди! С виду хорошие, добрые, образованные, а деньги все перебивают, деньги-кумир, деньги-бог, которому молятся. И не любит Славку, а пошла, стерпится, зато стала обеспеченной москвичкой. Впрочем, их дело, своих проблем хватает.
Прибыло начальство, кадровые офицеры, двое. Один, майор, позвал офицеров в палатку. Женька поднялся, окружающие удивленно посмотрели на него. Офицеров запаса на этой полянке оказалось трое.  Зашли, предс­тавились. Майора назначили командиром батальона за­пасников.
-В вашей роте будет три взвода. Вы кто по воен­ной специальности?-спросил у Евгения. Тот сказал. Май­ор переглянулся с другим кадровиком, подумал.
-Ладно, принимайте взвод разведки. Расконсерви­руйте радиостанции Р-105, приведите их в готовность, назначьте командиров отделений. Вот список вашего взвода-и протянул ему листок.
-А как с этим быть?-спросил Евгений, показывая на пустые плечи.
-Ах, да! Головотяпствуют снабженцы. Ничего, привезут-нацепите. Пока без погонов. Можете идти.
Женька козырнул и вышел. Волновался, когда шел к большой палатке. Армия хорошо помнилась, всего два года прошло. Сейчас впервые шел к людям командиром взвода, офицером. Да еще взвод разведки, самые разбит­ные люди, как не волноваться. Подошел, нашел сержан­тов, представился, приказал по списку солдат  пос­троить.
Начинало темнеть. На поляне все оживилось, забе­гали беспогонные запасники, появились грузовики, ГАЗ-69, два броневых вездехода. Подошел сержант, доложил, что люди построены. Женька оглядел каждого в своем взводе, каждого из тридцати. Объяснил ближайшую зада­чу, распорядился о ночлеге. Потом распустил, все заня­лись своим делом. С сержантами определил командиров отделений.
Подошел майор, передал ему одну бронемашину и одного козлика. Женька забрался в вездеход и велел водителю гнать машину куда покажет. Тот справлялся с ней, хотя иногда носом налетал на березы. Потом за­нялся радиостанциями. Сухие элементы питания, конеч­но, сели, но Женьке повезло, где-то в грузовике нашел несколько мотоциклетных аккумуляторов. Наладили две рации, разошлись по разные стороны поляны и проверили их работу. Пошел к майору.
-Разрешите доложить, товарищ майор? Рации рабо­тают, но нужно питание. Аккумуляторы, которые я нашел для проверки, дохлые, больше десяти минут не протянут. Разрешите команду ко сну?
-Хорошо. Питание завтра подвезут.  Устраивайте сол­дат на ночлег.
Женька отправился к своей палатке. Возле нее уже горел костер и висело два котелка с водой. Гото­вились к ужину, распаковывали сухой паек. Заметил, что ребята переглядываются между собой. Потом сер­жант протянул ему кружку.
-Это что?-не понял лейтенант.   
-Не обижайте и не ругайтесь, товарищ лейтенант.
Сегодня еще можно выпить, завтра не выйдет. Давайте
за  начало дела.
Женька хотел возмутиться. Хорош командир, сразу же во взводе бардак, выпивка. Мужики просительно смотрели на него. Ни от одного совсем и не веяло военным духом. Не стал злиться, отпил два глотка. Все же не вытерпел.
-Сейчас ладно, все мы еще беспогонники, наполови­ну гражданские. Хотя должен бы вас разогнать. Только вы все равно бы выпили без меня. Потому прямо предупреждаю на будущее: замечу-пеняйте на себя.
-Все понятно, товарищ командир,-загалдели.-Это так, это сейчас, это пока. Мы же разведка, с нас спрос особый.               
-Ну, если понимаете, тогда живем,-улыбнулся Женька. Быстро поели и спать. В шесть утра майор разбу­дил Евгения.                               
-Бери "газик", шофера и одного сержанта и кати в город, в танковую часть за оружием для взвода. Там возьмешь себе погоны.
Женька разбудил молодого солдата, водителя и сержанта. Поехали в город лесом, чтобы сократить до­рогу. Долго искали по части нужного офицера. Все же получили оружие, погоны не удалось достать. Поехали обратно. Решили ехать по трассе, по асфальту, затем свернуть на Московское шоссе, а с него в лес.
Женька сидел впереди с шофером, глазел по сто­ронам. Утро свежее, приятное, солнечное. Спать хотелось, правда. Шофер вел машину километров под семьдесят в час. Женька посмотрел вперед, увидел слева стоящий пустой автобус. За ним прикрылся грузовик, шел навс­тречу им и притормозил. Вдруг он выскочил и стал приближаться с большой скоростью. Женька удивленно смотрел на все, успел что-то крикнуть шоферу...Оч­нулся, его вели двое под руки к санитарной машине.
-А что это меня ведете? Я сам могу,-удивился он. Потом упал, снова провал. Второй раз очнулся, когда его несли на носилках по какой-то широкой лестни­це. Опять провал. Третий раз очнулся от тихого муж­ского голоса.
-Как вы думаете, может еще для гарантии укол?
-Можно, все же кровоизлияние,-ответил женский голос. И снова провал. Окончательно очнулся в палате. Лежал на спине, голова вся перебинтована и сильно болела. Оглядел лежащих и ничего не понял.
               
                7

Хорошо помнил Евгений больницу. Сильно болела голова. В палате стояло восемь коек, почти на всех приспособления для поддержания на весу рук, ног. Напротив лежал шофер "газика". Женька застонал, на него обратили внимание.
-Сестра, с головой-то наконец очнулся! - кто-то позвал из лежащих. Прибежала сестра, осмотрела его, потрогала лоб. Потом позвала врача.
 -Повезло вам, молодой человек, с  прибытием с того света.
Ему принесли поесть. Кормили лежащего с ложки. Есть было очень больно. Женька быстро устал и отказался, потом уснул. И так несколько дней. Приходила мать, посидела немного. Ему ничего не рассказывали. Наконец приехала жена с дочкой. Женька, конечно, обрадовался, но в то же время стало появляться какое-то безразличие ко всему. Он понял, что случилось что-то тяжелое, однако память ничего не подсказывала, ничего совсем не помнил. Через несколько дней, почувствовав себя лучше, попросил шофера рассказать. Тот хотя и тянул слова, все же вкратце объяснил.
-Водитель грузовика нарушил правила, выехал навстречу, не пропустив наш "газик", пытался уйти от столкновения, но не смог, у обеих машин скорости под семьдесят, так лоб в лоб и столкнулись. Ты ударился головой о двигатель дворника, да сержант сзади налетел на тебя, добавил. "Газик" в гармошку, мне грудь баранкой смяло. Но зря держат, все прошло. Тебе операцию делали, говорят, сложную. Тут все военный прокурор прорывался, не пустили, обещал через неделю прийти.
Вот так повезло!   Женька вспомнить после расска­за кроме трех коротких мгновений ничего не мог. Го­лова казалась чужой. Стеснялся, когда санитарка при­носила ему судно. Много лекарств давали, и противный хлористый кальций. Через неделю пришел прокурор, дол­го расспрашивал. Евгений кое-что начал вспоминать, только без деталей, самое основное. А прокурор копал­ся во всех деталях. Заставлял подписывать протоколы. Еще через неделю в окна заглянули какие-то ребята, стали ему махать руками. Кто-то открыл им окно. Расска­зали, что они из его взвода, что их прогнали маршем до Белоруссии, даже кто-то погиб на учениях. Насмот­релись, мол, натерпелись. Теперь освободили по домам.
Женька с удовольствием на них глядел и слушал, все-таки навестили. Аля приезжала очень редко, ска­зала, что дочка перестала сосать грудь, видимо, моло­ко испортилось от того, что она испугалась за Жень­ку. И ездить, конечно, с поселка в город тяжело с ре­бенком.
Через три недели он сделал, шатаясь, первые ша­ги. Голова перестала сильно болеть, хотя еще казалась чужой. У врача узнал, что у него в височной части че­репа дыра размером с металлический рубль, если бы чуть ниже, то.… От удара произошло кровоизлияние в мозг. Но повезло, акклемался. Молодость и здоровье по­могли. Правда, медицина ничего не гарантирует, все
может быть. Как будет здоровье дальше-никто не знает.
Через месяц Женьку отпустили домой на амбула­торное лечение. За ним в больницу с Алей и матерью приехал на машине отец. Мать никогда не отпускала его на машине одного, все время неизменно торчала на сиденье рядом. Женька обрадовался, не на автобусе предстоит трястись, а потихоньку доберется на легко­вой. Все же голове легче. Родители приехали нервные, дерганые. Отец сразу хотел везти их домой в поселок, Женька остановил.
-Завезите к себе домой, помоюсь в ванне разок за месяц, в поселке это труднее сделать.
Отец сильнее задергался.
-Нам некогда, мы спешим.
-Спешите? Так чего же на машине заехал?
-Хорошо, даю двадцать минут, не больше. Женька разозлился. Помылся с трудом, провозился с полчаса. Отец весь изошелся, набросился с ру­ганью. Оказалось, что они к вечеру обещали увезти на природу одну продавщицу из обувного отдела с мужем, потому боялись опоздать. У этой продавщицы отовари­вались по блату.
-Эх, вы, лицемеры!-выдавил им Евгений,-А еще строите на работе печальное лицо, сокрушаетесь по пово­ду моего несчастья. И вас, наверное, жалеют. Как же, сы­на чуть не убило! А для самих продавщица важнее его здоровья.
Отец огрызался и гнал машину в поселок. Домой Женька заходил так, как будто куда далеко ездил и долго отсутствовал. Родители ссадили их и сразу же уехали.
Потянулись недели лежания дома, ему то лучше, то хуже. Так проползал на четвереньках четыре меся­ца, потом больничный закрыли. Советовали подать на инвалидность.
-Что я, неполноценный, что ли?-возмущался Евге­ний. И слушать не хотел о таких разговорах. В нача­ле сентября пришли к ним домой двое, мужчина и жен­щина. Начала разговор женщина,
-Это мой муж... он был водителем грузовика и вас сбил.
Женька растерялся, посмотрел на высокого, мор­дастого мужчину.
-Знаете,-продолжала женщина,-у нас дети, а его могут посадить. К тому же был выпивши за рулем. Мы вам заплатим...только на суде не предъявляйте иск. Женька и не собирался никакого иска предъяв­лять, он совсем ничего не знал о судебном производ­стве.
-Значит, вас пожалеть? Ну, а кто мне здоровье вернет?-спросил мордастого.-Вы что, за этим сюда пришли?
-Но ничего уже назад не вернешь,-поспешно ска­зала женщина.-А мы вам за лечение оплатим. Муж у ме­ня сидел раньше, теперь точно посадят, если иск предъ­явите.
Женька стал раздумывать. По натуре он не зло­памятен, легко поддавался на призывы к добру. К тому же сидели совсем без денег; по больничному платили сорок рублей в месяц, много уходило на лекарства. Женщина, видя его раздумия, вытащила сто пятьдесят и положила на стол. Женька глядел на деньги и ему казалось, что идет купля-продажа: его покупают. Не знал, что делать, сумма казалась большой. И смотрели оба так просительно, выглядели такими удрученными. Мах­нул рукой и взял деньги. Оба долго его благодарили.
Пришла повестка на суд, Женьку вызывали в качестве потерпевшего. Перед началом суда прокурор завел его в какую-то комнату и показал на две объемистые книги.
-Можете посмотреть, изучить, ваше право.
-А чего изучать? Моей вины ни в чем нет.
-Это-то ясно. У меня есть только один вопрос. Это так, не для протокола. Вы были раньше судимы?
-Я? Нет, конечно. Вы должны знать об этом,-удивил­ся Женька.
-Да, мы запрашивали. По области у вас все чисто, но Москва дала, что в 1961 году вы, поступив в Кировске в институт, были судимы за хулиганство и полго­да отбывали наказание в колонии.
-Извините, вы что-то путаете!
-Это не я, это Москва дала такие сведения.
У Женьки внутри все зашлось. Что за гадость, что за ложь!
-Вы не расстраивайтесь, по закону об амнистии уже не считаетесь судимыми,
-Да что мне ваш закон, если я точно знаю, что не был судим!
Прокурор смотрел на Женьку и явно не верил ему,
-И доказать очень легко! В 61-ом я учился в на­шем областном центре, а в 63-ем ушел в армию отсю­да же .Как же я мог одновременно, в двух лицах, учить­ся и здесь, и в Кировске, в двух разных институтах? Легко же проверить по институтскому архиву. И потом, у того судимого что-нибудь не должно сходиться с моей биографией, какие-нибудь данные: место рождения, родители и прочее.
-Все сходится, абсолютно все,-прокурор положил ему руку на плечо.
-Но я протестую и требую расследовать!
-Это уже несущественно, та судимость не считает­ся.
-Простите, товарищ прокурор, зачем мне чужое пятно? Любой потом заглянет в эти документы и сделает обо мне ложный вывод.
Прокурор не стал слушать, началось заседание. На суде защитник официально объявил, что потерпевший получил в порядке компенсации деньги от обвиняемого, что иск он не предъявляет. Мордастому дали два года условно с невыездом за пределы города. Через год Женька узнал, что он уехал на север.
-Вот так,-говорил Але,-вот так нас облапошили. У меня здоровье отняли, прилепили ни за что черное пятно, а преступник отделался легким испугом. И утер­ли нос проклятыми ста пятьюдесятью рублями. Вот таков наш советский суд , преподало мне урок государство. Да и сам
глупец.