док4

дафонами сделал, чуть ли не в уборную по разрешению парторгана ходят. И нас не поддерживают, откололись от социалистического движения.
Но понимают правители, что Китай у нас все пе­ренял, только довел до гнусности наш беспорядок и бюрократизм, наше чинопочитание и высокомерие перед народом. Сколько им помогали, проявляли интернацио­нализм! Сколько другим помогаем, отрываем от себя.
Умер Брежнев, восемнадцать лет правил. "Голос Америки" взахлеб вел передачи, все гадал, кто будет теперь лидером партии. В школу пришло распоряжение поставить в рекреации портрет умершего, караул из пионеров на весь день. Все ждали крупных изменений внутри страны. Никто не предполагал, что пойдет свис­топляска с избранием и смертями генеральных секре­тарей. Избирались старые и больные, а нужен был мо­лодой и энергичный. Нужен был человек, который бы взял на себя всю ответственность за абсолютно рево­люционные преобразования, который бы твердой рукой навел порядок.
Избрали Андропова, он взялся жестко и круто, но народу понравился. Сразу стал вводить дисциплину и порядок. Местные власти умудрялись допускать иска­жения. Женька видел, как подъезжали милицейские ма­шины к кинотеатру и хватали всех выходящих после сеанса, кроме явно пенсионеров. Требовали доказательств, что, не находясь на работе, в кино пошли, звонили, узнавали. Процедура унизительная, наглость властей вышла беспредельной. Находились, конечно, те, кто в рабочее время гулял. Зато вечерами народ спокойнее расхаживал по городу, вся шпана притихла, спряталась.
Напечатали о предполагаемой реформе в школе. Просвещение всколыхнулось. Потекли письма во все инстанции с предложениями. Министерство обратилось к учителям высказать свое мнение о реформе. Женька воспрянул духом, теперь можно внести и свой вклад.
-Зря пишешь,-сказала жена ему,-все равно не поймут твои идеи.
-Я знаю, что нет уверенности, но что делать, не писать хуже для самого себя.
Он написал большое письмо, много внес своего и слышанного от коллектива, только по-своему перера­ботанного. Через месяц позвонил завгороно и сообщил, что их обоих вызывает завоблоно.
-По какому поводу?-недоумевал Евгений.
-Не знаю, начальство не докладывало. Приехали в облоно.
-Где тот директор, который пишет?-спросил завоблоно, когда их впустили в кабинет в назначенное время. Евгений впервые увидел близко областное на­чальство. Высокий мужчина, холеное свежее лицо, барс­кий взгляд. Завгороно улыбался, расшаркивался, жал протянутую руку. Женька немного нервничал.
-Так чем вы, молодой человек, недовольны? Что у вас не получается?
-А почему вопросы такого плана? -удивился Евге­ний .
-Ну, как же, вы пишите, что у вас не так с шефами
отношения, не так дети должны учиться…
-Простите, куда я пишу?-До Женьки стало доходить, что завоблоно говорит о его письме с предложения­ми по реформе.
-Как куда? В Москву. Прямо писатель какой-то.
-Но я же писал предложения по реформе, а не жа­лобу на свои дела. Предложения, разве непонятно? Разве не могу этого делать?
-Можете, -снисходительно ответил завоблоно.
 -Только лучше работой занимайтесь, чем писать. Пусть учителя это делают, их письма найдется кому читать.
-Что, в этом мой криминал?-усмехнулся Евгений. --Я свободный человек, педагог, и имею полное право вносить свои предложения даже и без повода реформы. Надеюсь, вы не будете с этим спорить? А сегодня отор­вали меня от работы ради ненужной беседы.
Завгороно посмотрел осуждающе. Дескать, не соб­людаешь дистанцию. То бишь нет почитания. Областной начальник барски повел плечами и велел Женьке ид­ти. Обратно ехали молча, завгороно ничего не гово­рил. Вот так, Евгений! Разинул рот, поверил наивно при­зывам, написал. Теперь шелкоперы сдуют у таких, как ты, все ценное, а тебя приструнят, чтобы не заводилось свободомыслие. И опять перед глазами возникала ка­кая-то стена, стена безысходности.
Умер Андропов, умер другой старик-генсек Чер­ненко. Назначили молодого Горбачева. Люди с надеждой прислушивались к Москве, всматривались в экраны те­левизоров. Евгений видел, что люди надеются на лучшее, точнее, хотели бы надеяться, но побаиваются, скеп­тицизм перевешивает. Слишком много видели обмана, чтобы сразу и без оглядки поверить. Чувствовалось, что народ хотел вождя, в воздухе, в умах витала жаж­да по сильному и справедливому человеку. И первые же заявления нового генсека стали притягивать к не­му симпатии всех честных, порядочных людей. А в жизнь уже ввели школьную реформу. Частично повысили зарп­лату учителям, обещали поэтапно повысить всем. На собраниях объявляли, что пришел конец проценту обуче­ния, основе процентомании.
-Значит можно учителям ставить реальные оценки?-недоверчиво задавали вопросы директор;. От гороно шли уклончивые ответы. Говорили много хороших, но пус­тоцветных слов о торжестве советской демократии, о заботе партии и правительства о подрастающем поко­лении и учителях, о том, что надо реально обучать и реально оценивать, что теперь педколлективы в школах хозяева положения, теперь необходимо усилить, улуч­шить, затем повысить, отнестись более ответственно, принять меры и не допустить.
У Женьки язык не ворочался, когда читал на пед­совете подобные фразы. Было видно, что учителя почти ничему не верят. Опыт подсказывал, что если начали заставлять прорабатывать материалы по реформе, то, значит, пичкают очередным демагогический пирогом, от которого ни сытости, ни пользы, одна раздутая форма. Единственно, что отметили-это повышение окладов. В город ждали комиссию из Министерства просвещения.
-Вы не вздумайте говорить членам комиссии,-менторски покрикивали на директоров и учителей ин­спектора ,-что реформа дала вам только повышение зарплаты. В одной школе задавали такой вопрос, так глупо и ответили. Об этом надо молчать, а говорить, что реформа дала новые, улучшенные условия для рабо­ты, повысила ответственность за результаты труда, улучшила программы, учебники и прочее.
Вместо радости учителя получили новый импульс нервной перегрузки. Так и говорил везде Евгений. По­шли по школам очередные всевозможные комиссии, от радиовещания до исполкома. И всех вдруг стал инте­ресовать один вопрос: что дала учителю школьная реформа? Бедные учителя не знали, что отвечать. Да и что можно было ответить через полгода после принятия её! Демагогические верха еще ничего не дали просве­щению, а уже требовали отдачи.
-В таком вопросе только через пять-десять лет можно получить предварительный вывод и сделать пред­варительные заключения-шумели учители на педсовете.
-Знайте,-объявлял Евгений,-что хотя и разреши­ли ставить реальные оценки учащимся, но сказали, что если будет много двоек, то это означает одно: учителя не работают.
Все возмущенно зашумели.
-Пусть другие школы ставят, а мы поднажмем и дадим, пусть опять фиктивно, получше результат. И по­верьте, мне самому противно говорить это, но мы одни ничего не изменим.
Евгений разгадал суть криков о школьной демократии. Его школа дала двадцать неуспевающих за первое полугодие, так сделали еще несколько школ. Остальные   дали по пятьдесят-семьдесят. Разразился гром. Директорам влепили выговоры, Женьке обошлось. В отчете школы процент успеваемости убрали, но хит­ро ввели другой показатель-число неуспевающих. То есть, определить все тот же процент успеваемости не составляло труда.
Просвещение, обвешанное фиговыми листочками от- четов, докладов, планов, рекомендаций ворочалось под облучением нового времени, но оставалось все в том же демагогически-бюрократическом ложе. Так же нель­зя было ставить реальные оценки, такими же уродливыми, усложненными и мало связанными друг с другом были программы школьных дисциплин. Все так же мучал администрацию и педколлектив поток справок, отчетов, результатов, бумагомарание усилилось. Шли сплошные разговоры о реформе, сама же она, сделав полшага, прочно остановилась.
-Хватит, -как-то сказал в перерыве на  одном совещании директор небольшой школы, расположенной в центре города.-Хватит обманывать государство и самого себя, надо уходить в учителя или вообще из просвещения. Сил нет работать, мы же преступления совершаем.
Его слушали, махали руками, говорили горькие слова, приводили примеры из своей практики. Евгению симпатичны были эти люди. Они опытные, умные, работящие, с утра до ночи находятся в школе, все под их глазом, но работают впустую. Что по обучению, что по воспитанию. Самому тоже все надоело. Возобновил с же­ной прежний разговор.
-Давай снова писать куда-нибудь на север или Дальний Восток. Все-таки я  вырос на Сахалине, тянет иногда туда.
-Куда мы поедем? Дочь закончит школу, в институт поступать надо. И с ней быть.
-А мы как учились? Сами, никто не опекал.
-Ну, это когда было, сейчас другое время.
-Да все то же, -злился Евгений.-Так и будем тор­чать здесь, дышать химией.
-Пиши, -пожимала плечами Аля,-год-два поработай, будет хорошо-потом и я приеду.
-Вот-вот, и теща так же говорит: поезжай один, за­работай. А на кой леший туда одному ехать? Машина совсем разваливается, тысячи полторы ухлопаешь на хороший ремонт. А где взять? Вам бы только кататься в деревню, и никого не интересует, как мучаюсь с ре­монтом.
Они часто стали с Алей ругаться. Подстегивали к этому и Женькины пропадания в гараже. Осенью, на шестой год работы директором школы, Евгений решил хорошо отремонтировать машину, а весной продать. Каж­дый вечер после работы уходил в гараж, методично paзбирал и собирал узлы, заменял изношенное. Помогли за­ранее сделанные запасы.
Мысленно благодарил своего учителя пения Геннадия Федоровича, приучившего его обращаться с ма­шиной и иметь запас запчастей. Тот часто ездил в об­ласть и привозил детали себе, для горбатого старого "Запорожца", и директору. Дал хорошую науку Евгению по ремонту машины, учил никогда не отчаиваться, если что не получается. Спокойно всегда расспрашивал Жень­ку, а потом давал неожиданно простой совет. Хотя Ев­гений и сам до всего докапывался, но опыт учителя своего очень ценил и использовал.
Ходил Геннадий Федорович по дороге всегда гля­дя себе под ноги, и часто находил неожиданно инте­ресные и нужные железки. Приучил и Женьку к этому. Евгений платил ему чем мог за хорошее отношение. Конечно, понимал, что тут и должность имеет какое-то значение, но все же душевность должности не подчиня­ется. Отдавал учителю подписку журнала "За рулем", делился некоторыми запчастями.
Однажды Геннадий Федорович поехал в Чехосло­вакию к своей сестре. Та вышла за чеха и работала в нашей фирме по теплоходам. Приехал довольный, много рассказывал интересного. Сожалел, что не купил там машину, старая "Волга" пять тысяч крон стоила, пять­сот нашими. Привез некоторые интересные запчасти и электронные часы, австрийские, себе, сыну и Евгению. Часы отличные, с большими возможностями.
Евгений долго задерживался в гараже, приходил поздно домой. И так в течение трех месяцев. Иногда приходил выпивши. Там своя коалиция по ремонту обра­зовалась. Мужики в шутку гаражи называли "Ресторан Колесо". У всех погреба, свои помидорки, огурчики, гриб­ки соленые-маринованные, то есть хорошая закуска. Народ всегда имеется, друг с другом советуются, помога­ют, а за помощь принято ставить.
Напротив Женькиного гаража, ворота в ворота, га­раж приятеля, Николая, зама главного инженера одного завода. У того точно такой же "Москвич". В машине пло­хо разбирался, боялся простой регулировки. Женьке жал­ко было его технику, подходил, советовал, часто брал инструмент и делал что нужно. Соседи заметили, что разбирается, советовались, просили помочь. Николай без Женькиного контроля уже и не выезжал. А чем платили? Тем же вином, денег Евгений не брал. В начале долго отказывался, но наседали, махнул рукой. Старался толь­ко побыстрее свою машину сделать.
Наконец ему надоел этот "ресторан", стал запи­раться. Весной, еще по снегу, два раза выгонял машину для продажи. Все же один молодой парень заинтересо­вался.
-Продаешь?-спросил Женьку, стоявшего возле ма­шины на стоянке около комиссионного.-Почем?
-Садись в салон, поговорим,-предложил Евгений.
-Знаешь, жена запилила, покупай да покупай.-Он сидел и все оглядывал, ощупывал.-У меня четверо па­цанов, просят на природу вывозить. Права получил, те­перь тачку надо. Ребята из бригады помогут отремон­тировать, если что.
Женька понял, что ему повезло с продажей. Пока­тались по городу, потом ударили по рукам. Смотрел с грустью, как его машина удалялась от него по дороге.
В феврале 85-го Евгений написал много писем по городам севера и Дальнего Востока. Отовсюду шли отказы. Теперь, после стычек, жена говорила:
-Ничего, вот найдешь себе молодую, посмотрим, как она будет за тобой ухаживать.
-Чего ты мне все кого-то прочишь? Никто не нужен, проживу и один.
-Она за тобой так не будет смотреть, попомнишь мои слова,-продолжала жена. Женька чертыхался и пе­реставал спорить.
Весной пришел положительный ответ из одного национального округа на Севере. Просили выслать до­кументы. Женька воспрянул духом.
-Хватит бедствовать, авось удастся заработать,-говорил жене.
-Что ж, поезжай, поработай год-другой один.
-Как один? Вдвоем поедем. А дочь  с бабкой пусть живет и учится, взрослая уже. Летом поступит-и мы свободны.
-Еще надо поступить, все бывает, можно и сорвать­ся.
-Ничего, я уверен в ней. Круглая отличница.
-Нет, поезжай один.
Поняв, что бесполезно вести разговоры, Евгений собрал документы, взял характеристику в гороно. Ког­да оформлял медицинскую справку, зубной врач усмех­нулась:
-Заработаешь на севере, потом все деньги истратишь на зубы. Потеряешь их там.
-Нe надо страхов, уважаемая. Разочек можно  попробовать.
Все бумаги отправил и стал ждать вызова.
Однажды поздно вечером ему позвонили прямо с Камчатки. Завроно одного городка предлагал выехать к нему. Евгений не знал как быть. Он сказал, что уже получил приглашение и выслал согласие. Тот убеждал ехать на Камчатку. Жена сказала, что неудобно метать­ся туда-сюда, несолидно, да и коэффициент тaм меньше. Какое-то десятое чувство подсказывало, что лучше со­гласиться со звонком завроно, но Женька все же от­мел.
Наконец, ему пришел вызов с Севера, с  Трубинки. Приглашали директором школы в поселок Киту. Женька стал собираться. Капитально отремонтировал всю тех­нику дома, купил цветной линолеум, постелил себе и матери. Она расщедрилась, заплатила за него. Почитал литературу про север. В июне дочь сдала выпускные экзамены, получила золотую медаль. Выбрала политехни­ческий институт, факультет кибернетики. Что ж, самая ходовая, самая современная специальность. Готовилась к поступлению, если сдаст всего один экзамен на пятерку-сразу зачислят. Евгений подал заявление об
увольнении.







































                Ч   А   С   Т   Ь


                В   Т   О   Р   А   Я






              И    С    Х    О    Д


















               II
Евгений задремал. Надоедливо зудящие двигатели наконец-то ввели его в полусон-полубодрствование. Всплывали последние картинки в памяти.
Вот аэропорт в Москве. Вытащил свои чемоданы на улицу, купил папиросы, в голове поплыло, закружилось. Не курил с новогоднего праздника, и к вину не притрагивался . Э х, парень, нервы сдают. Куда едешь, зачем? Признайся, что бежишь от всего. Евгений усмех­нулся. Да, ему все надоело. Надоело лицемерие на работе и дома. Надоело быть ванькой-ответчиком за все, быть бесправным, всем и всему обязанным, а самому ни­чего не иметь. Никакого душевного удовлетворения, никакой отдачи за свой труд, свою жизнь. Давай, давай, гони работу, героически преодолевай все труд­ности, исполняй чьи-то глупости, узаконивай их с умным видом, делай вид, что ты идейно убежден во всем, что делаешь, что безоговорочно веришь политике партии и власти, что всему гип-гип-ура.
Он уже чуть ли не до истерики не мог выносить безысходности на работе. Приближалось лето, предсто­яло выбивать ремонт в школе перед новым учебным го- дом. Снова унизительные просьбы перед шефами, снова они не желают помогать, выкручиваются, как ужи, хотя по закону стали базовым предприятием; снова РСУ от­футболивает директоров, перекладывая на них поиск материалов. И снова в гороно предупреждают о годо­вом отчете, об успеваемости, хотя процент и отменен. А "трудные" ходят по школе с победным видом, прогу­ливают занятия, попадают в милицию. Безотцовщина, ма­тери не справляются, многие и не желают воспитывать, живут своей жизнью.
Учителя разрываются между школой и домом, ник­то им не помогает. Представители власти все свалили на школу. Комиссия по делам несовершеннолетних-как мертвому припарка, сидят пенсионеры, журят оболтусов, иногда штрафуют мать на тридцатку, а что это дает? Она и так мало зарабатывает, а тут выкладывай замет­ную сумму. Стрелочники - учителя и администрация школ, они "не могут заинтересовать, проявить инициа­тиву, творчески подойти к процессу воспитания, орга­низовать кружки по интересам, вечерами и по выход­ным дням заниматься с подростками".
А где же общество? Ведь это-их дети, и за них все общество несет ответственность. Требовать все от учителей, и многое бесплатно-просто узаконенное издевательство над ними. Любой работник на производ­стве бесплатно не работает, каждый час за денежку. А учитель почему-то обязан, он почему-то должен быть сознательнее других. Общество одно, социалистическое, но получается, что кто-то должен, а кто-то -нет. Дерьмовая логика!
Демагоги находят кучу аргументов для оправда­ния и нападения. Вот, мол, энтузиасты, не жалеют ни се­бя, ни времени для детей, истинные педагоги, мастера своего дела. Будьте как они. Значит, забудьте свою  семью, своих детей, свое свободное время для разви­тия и совершенствования. Все думают, что если учитель, то должен много знать, а ему некогда книгу прочитать. И в тоже время многие новаторы изгоняются из школы, не допускаются до детей. Сколько же можно жить на энтузиазме, за его счет, за счет доброты и отзывчи­вости простых людей?
Евгений вспомнил нового завгороно, женщину лет пятидесяти, белый еврей все же ушел в школу директо­ром. Он пришел к ней подписывать заявление об уволь­нении. Боялся, что не подпишет. Если бы в пределах го­рода уходил в учителя, то не отпустили бы. Здесь при­чина-отъезд, на это и надеялся. А перед ним уже боль­ше десятка директоров уволились, и все придумали важные причины. Опытные мужчины не выдерживали, ухо­дили. Вместо них ставили женщин из тех, кто рвался к власти. Находились такие, любителей повластвовать, покуражиться в народе достаточно.
Евгений потянулся в кресле, тело застыло от долгого сидения. Его отпустили, сейчас он летит далеко, в совсем незнакомые места. Говорят, там суровые края, человек проходит хорошую жизненную школу. Посмотрим, подумал, чем обернется. Женька поглядел в иллюминатор. Безоблачно, сильное солнце, внизу безлесая земля и ог­ромное количество сияющих пятен. Значит, это тундра, и вплотную друг к другу озера. Перед отъездом видел в одной географической книге такое же фото, с интересом рассматривал. Он подумал, что повидал мно­гие места земли, от Сахалина до Германии. А на Север летит впервые. Помнил сахалинские вьюги, большое ко- личество снега, а здесь добавляются сильные морозы. Холод вообще-то Женька не любил, как и сильную жару. Но ничего, думал, люди живут, привыкнем.
Сели на небольшом аэродроме. В окошко виднелось невысокое здание, по бокам тоже невысокие строения.
Женьке показалось, что на него пахнуло пятидесятыми годами. На воздухе достаточно тепло. Сразу налетели комары. Огромные, громко зудели и мгновенно ударяли по голым участкам тела.
-Особенно любят тех, кто впервые здесь, едят жи­вьем, - смеясь сказал кто-то из шагавших рядом пасса­жиров.
От укусов вздувалась кожа. Иногда налетавший ветер разгонял кровососов, но в затишье они снова набрасывались. Приходилось стоять на улице, ждать
прибытия чемоданов.
Евгений решил оставить их в аэропорту, а само­му налегке ехать в окружной центр. Перед отъездом получил телеграмму, где предлагалось заехать в ок­ружной отдел народного образования, что-то менялось, что-то хотели новое предложить.
Ехал на электричке, глядел в окна, рассматривал природу. Тундра, сплошная тундра. Леса нет, встречают­ся деревья-кусты и много озер. Все казалось таким чахлым, однообразным по сравнению со средней полосой. Электричка двигалась медленно, пропускала встречные товарняки. И все же интересно видеть, впитывать в се­бя. Евгений мысленно составлял фразы письма домой, где опишет первые свежие впечатления, сравнит с тем, что было привычным. Наконец, к вечеру доползли до го­рода.
Трубинка оказалась пяти-девятиэтажной, тот же город, только на севере. Застроен компактно, дома вплотную друг к другу, все на сваях. Женька шел с вышед­шими из вагонов по какой-то улице, поднимавшейся слегка наверх, разглядывал дома. Спросил рядом шагав­шую девушку, как найти окроно. Та скосила глаза, не поворачивая лица.
-В окроно никого сейчас нет, поздно. А дойти прос­то: идите все время наверх и на горке найдете старое здание окрисполкома. Приходите завтра.
Оказалось, что Евгений сразу по адресу обратился-эта девушка работала секретарем в окроно. В кон­це улицы увидел старые одноэтажные домики, видимо из первых. Новые дома располагались внизу. Нашел окроно и пошел обратно, искать гостиницу. Их оказалось две. В старой мест не оказалось, в новой упросил дать номер на одного человека. Его для кого-то берегли, но тот не приехал, поэтому Женьке повезло. Хотелось есть, весь день впроголодь прошел. Он сейчас реально почувствовал, что придется мотаться по столовым впе­рвые после двадцати лет домашней жизни.  Столовскую пищу не любил, через полчаса забываешь, что поел, ос­тается только изжога. Храбрился, все перемелется, все ерунда, главное-устроиться и с работой, и с жильем. Потом, когда-нибудь, жена приедет, и будет все в порядке.
Столовые закрылись, поесть удалось только в рес­торане. Денег Женька привез совсем немного. Завел книжку на имя дочери и положил на нее тысячу из вы­рученных от продажи машины. Две положил на книжку жены. Своей книжки сам никогда не имел. Был доволен, что им оставил деньги, что не пропадут. А сам надеял­ся здесь заработать, для того и приехал. В ресторане поел и с устатку, впервые в этом году, выпил сто пять­десят коньяку. Потом долго корил себя, что распустил­ся, почувствовал свободу. Жены рядом нет и некому пи­лить.
Время позднее, одиннадцатый час ночи, но самой ночи Евгений не видел. В это время, восемнадцатого июля, властвовал полярный день. Это тоже оказалось новым и непривычным. Женька зашел в маленький номер и решил все же лечь спать. Мешало солнце, висело низ­ко, светило прямо в окна. Нашел булавку, сдвинул шторы, скрепил их. Темно не стало, однако не слепило. По­вздыхал, поворочался и как-то уснул. Утром солнце не мешало. Выстоял в столовой большую очередь. В пище многое оказалось непривычным, изобиловало мясо. Взял оленину на пробу, понравилось.
В окроно его ждали. Знали, что устроился в гос­тинице. Женька сообразил, что город небольшой, каждый шаг становится известным. Завокроно Дьячкова, малень­кая, с круглым хитрым лицом и постоянно смотрящими куда-то в сторону глазками, заулыбалась, предложила сесть.
-Садитесь, садитесь, познакомимся. Вот передо мной ваши документы, характеристика. Как доехали, как ус­троились?
-Спасибо, хорошо. В гостинице номер дали,-смущен­но, но цепко все оглядывая, ответил Евгений.
-Расскажите о себе, о работе на материке. У нас-опять заулыбалась-называют ту землю материком.
-Да?-удивился Женька.-Я жил на Сахалине, там большую землю называли материком, но это на острове.
-У нас тоже говорят "материк", так уж утверди­лось. Далеко, знаете, живем, на самолете летаем. Летом еще по реке можно, но навигация короткая. А морские суда приходят с  ледоколами. Вы директором в своем городе работали?
-Да, шесть лет отработал и год перед этим заву­чем.
-Ну, это срок. А жена где, дети? Евгений-знал, что перед Дьячковой лежит его подробная автобиография, но видел, что к нему приценива­ются, внимательно слушают. Рядом сидела еще приглашенная инспектор окроно Черная. Слушали его, видимо, для того, чтобы определить стиль речи, грамотность рассуж­дений. Так директор в школе, где работала жена, заста­влял произносить новых учителей слово "трамвай", и если кто говорил "транвай", того не брал. Внутренне усмехнулся: пусть слушают, это их работа.
-Жена в Веджинске биологом работает, дочь школу окончила, готовится поступать в институт. Она у меня медалистка,-не удержался, похвастался.
-Она, наверное, приедет сюда к учебному году?-спросила впервые Черная. Женька не знал, что ответить. Аля не собиралась приезжать.
-Да, если понравится мне...распишу ей, приедет. Но особенно мы не планировали, надо с дочерью хотя бы год пожить, пока она первый курс окончит.
Говорил, а сам знал, что такого не предполагалось, она ждала его только летом, в отпуск, и так года три.
-Ну, вот освоитесь и вызывайте, не гоже жить од­ному, здесь север, все на виду.
-Хорошо, спишусь с ней.-Мне нужен приказ, чтобы ехать в Киту?
-Нет, Евгений Васильевич, у нас к вам другое пре­дложение. Она переглянулась с Черной.-Мы хотим пред­ложить вам школу здесь, в городе. Там сейчас директо­ром в общем уважаемый нами человек. Он шесть лет ко­мандовал, но не получается, не справляется. Подал заяв­ление о переводе в учителя. Мы уговаривали остаться,
но в общем понимаем, не настаиваем.
Дьячкова замолчала и боком смотрела на Евгения. Вообще-то он предполагал подобное предложение, не зря в телеграмме просили заехать в окроно.
-Что ж...не знаю, что вам и сказать...а что за школа? Что за коллектив?
-Давайте, Евгений Васильевич, соглашайтесь,-мяг­ким, добрым голосом проговорила заведующая.-Мы сей­час и договор оформим. Знаете, нам, честно говоря, ну­жен свежий человек, потому и вызвали вас. Сразу могу предупредить, что коллектив в школе очень трудный, сложный.
-В чем это выражается? Спрашиваю потому, что меня в своем городе назначали тоже на сложную школу. Вообще мне везет на это в жизни. Женька думал, что и здесь будет что-то похожее на то, что оставил в Веджинске, потому несколько самоуверенно отнесся в душе к сло­вам заведующей. Мог ли он предположить все последст­вия сиюсекундного предложения и своего согласия!
-Скажите, а в чем была сложность коллектива ва­шей школы?-поинтересовалась Дьячкова.
Женька кратко ответил. Она что-то пробормотала и продолжала.
-Этот коллектив самый трудный в городе. Посто­янно разводят склоки, пишут жалобы во все инстанции, в основном анонимные. Пишут на директора, на завучей, работа страдает, дети это все видят.
—Простите, а удалось выявить группировку и как-то её обезвредить?
Заведующая замялась.
-Знаете, там весь коллектив надо перетрясти. -Затем назидательно добавила:
-Главное-ни к какой группировке учителей не приставать, иметь свое мнение и не иметь любимчиков. Ну, мы об этом еще поговорим попозже. Сейчас оформим трудовой договор на три года и приступайте к работе. Пойдете в гороно и там со всем вас познакомят.
-У меня есть вопрос,-вспомнил Евгений. Он понял, что его судьба здесь определилась. Согласия никто по-хорошему и не спрашивал, посчитали, что за город­ские удобства на севере, предложенные сразу, будет немедленная благодарность. Евгений еще не знал мест­ных неудобств и трудностей, потому и воспринимал раз­говор в обычном, вежливо-игровом тоне.
-Как быть с жильем? В гостинице долго не прожить, да и дорого, три рубля в день.
-Да-да,-заулыбалась заведующая,-в гороно уже знают, там договорились с горисполкомом насчет гостинки на первое время. Квартиру в течение полугода, думаю, выделим. Давайте быстрее вызывайте жену и будем решать.
"Что она о жене постоянно говорит,-подумал Ев­гений.-приедет-не приедет, но я их работник, и жить где-то надо. Знакомых никого, есть ли тут частные квартиры и удастся ли еще найти? Сами же в письме обещали сразу выделить жилье".
-Хорошо, понял вас. Прошу еще помощь оказывать по работе, если такой сложный коллектив.
-Да, пожалуйста, приходите, делитесь всем, спрашивайте. Будем помогать.
-Только,-улыбнулся Евгений,-прошу не посылать комиссии, проверки на первое время. Сами понимаете, что надо ознакомиться, осмотреться, явно будет что-то непривычное в работе.
-Ну, работайте, не волнйтесь . Фронтальных проверок вам не запланировано. А сейчас прочитайте и распиши­тесь.
Евгений прочитал условия договора, расписался. Зарплата по реформе с сентября повышалась, коэффи­циент, северные, большой отпуск. Все, в общем, неплохо. Только как обернется? Сплошная неизвестность. Дьячкова позвонила в гороно и распрощалась с ним. В город­ском отделе все были в отпуске.
-Проходите-пригласила молодая женщина явно сре­днеазиатской внешности,-я инспектор, исполняю обя­занности заведующего. Дьячкова звонила о вас.
-Да, я только что от нее.
-Может, сразу в школу пойдем, Евгений Васильевич? Оформимся только в бухгалтерии.
По дороге Евгений спросил про жилье.
-В понедельник узнаю в исполкоме, заявка была раньше отдана,-ответила женщина. Правда заметил, что при этих словах как-то странно посмотрела на него. Вошли в школу, четырехэтажную, кирпичную. Везде стро­ительный мусор, столы по коридорам. Шел ремонт. В ка­бинете директора ждал мужчина средних лет, в замше­вом пиджаке.
-Раскрасавица моя, наконец привела мне замену!
Здравствуйте!-подошел к Евгению, пожал руку и наз­вал себя. Евгений с интересом присматривался к уже бывшему директору. Он знал людей подобного склада, типа разлюли-малина. Иногда такие под внешней бравадой, разбитной общительностью скрывали порядочный характер, но чаще всего среди них встречались дву­личные, с предательской и подленькой душонкой.
-Вы сами тут договоритесь, покажите новенькому школу,-попросила инспектор и ушла.
-Да, покажу. Пусть идет, а мы поговорим. Кури и давай на ты. С какого года?
Женька ответил.
-А я с сорок третьего, почти ровесники. Ну, брат, считай выручил, хоть на месяц слетаю на материк в отпуск. С этой работой все прелести жизни забудешь. Ты откуда приехал? С Оки? А что сюда потянуло, на заработки? Ну, заработаешь. Я шестьсот-семьсот получал. У меня все полярки.
-С этого года должны повысить, начнут отсюда, с севера,-напомнил Евгений. Он старался меньше гово­рить , больше прислушиваться.
-Должны? Возможно. Только с меня хватит. Не завидую тебе, хлебнешь здесь,-и пустил матерком.
. -Расскажи, что за условия, какой коллектив, какие отношения с шефами,-попросил Евгений.
-Условия? Какие условия в просвещении! Ты сколько директором отработал?
-Шесть.
-Я столько же. Тогда поймешь меня, мать их...Никто не помогает, приходят и орут, буквально орут, требуют делать, пальцем тычут. Вот из отпуска прие­дет завгороно Лысовцева, вот эта классическая горлопанка. Ничего, еще познакомишься. С шефами как у те­бя были отношения на материке? Женька пожал плечами.
-Здесь не допросишься, хотя все равно ремонт де­лают. Но надо утром каждый день стоять над душой на планерках. Хитрят, крутят, тянут, рабочих дергают, пос­тоянно забирают. Потом их директор производства..., тогда бегом бегают, заканчивают перед первым сентяб­рем.
-А кто шефы?-спросил Евгений.
-Трубинское оптово-розничное объединение, сок­ращенно ТОРО.В общем, вся торговля здешняя и окруж­ная. Обязательно познакомься с директором Абрикосо­вым, самая примечательная личность здесь. Завтра ут­ром пойдем в мастерские, познакомлю со всеми.
-Да-а,-протянул Евгений,-смотрю-все то же, те же проблемы. Та же глупость российская в просвеще­нии.
-А ты чего ждал? 3апомни: директор школы всем обязан, ему никто.
-Америку открыл! Это я и без тебя вывел.
-И чего ты приехал директором?-спросил бывший. -Работал бы учителем и никакой ответственности.
-Видишь ли, мне все это бесправие на материке надоело, но здесь хоть платят, здесь хоть за что-то работают, а там все то же, а получают чуть. Может реформа что-нибудь изменит.
-Реформа? Да с ней еще хуже стало. Программы свихнутые, бумаг больше пишем, а «сачки» на нашей шее-Академия педнаук-так и продолжают ничего не делать, то­лько изощряются в кабинетных писаниях. Нет, ты хлеб­нешь здесь, не завидую. Мне чуть легче было, я член горкома партии, могу что-то и потребовать. Ну, смотри, дерзай.
-Про учителей расскажи,-напомнил Евгений,
-Да, сейчас. Обговорим сегодня основное, завтра сходим на планерку, а потом я улетаю. Учителя по возрасту...-хитро посмотрел на Женьку-бабоньки разные. Мужиков мало, человека четыре. Я тут сам учителем был до этого, потом выдвинули. Пока жены с тобой нет-будут клеиться. Впрочем, давай выпьем, потом поговорим. Как, пьешь?
Женька усмехнулся,
-Не увлекаюсь,-ответил.
-Я тоже не увлекаюсь, то есть больше нормы не беру. Давай-давай, уже к вечеру, никого нет. В этом году объявили Указ, но у нас такой ассортимент в магазинах, какого и в Москве не найдешь.
Достал откуда-то снизу коньяк, стаканы, две конфетки. Налил по половинке .Женька чувствовал себя не в своей тарелке, но все же выпил. Бывший заговорил посвободнее.
-Я с этими бабами...да в этом кабинете...счи­тай с половиной из них...
На Евгения пахнуло чем-то незнакомым, каким-то другим миром. А может  бравада?
-Ну, ладно,-продолжал бывший,-это мое дело. Важно-коллектив поганый, сам узнаешь, чего говорить. Постоянно пишут во все места анонимки, я уже замучался с ними разбираться. Здесь или жены начальников, или подруги этих жен. Капризные и лодыри. Впрочем, не бу­ду больше давать характеристики, разбирайся, ты теперь командуешь. Одно добавлю: я одиннадцатый по счету ди­ректор, ты двенадцатый. Школа тоже двенадцать лет су­ществует. До меня и по полгода не удерживались, выжи­вали. Сейчас одну, самую главную склочницу, проститут­ку и пьяницу убрали...то есть, перевели инспектором в окроно. Познакомишься еще с ней. Кстати, а как к те­бе Дьячкова отнеслась?
-Неплохо, вежливо, обещала гостинку, через полго­да квартиру. О тебе сожалеюще говорила,-рассказал Женька.
-Да? Что-то удивительно. Это самая противная, са­мая поганая крыса-заводила. Мягко стелет. Ты ей про­тив что-нибудь говорил в разговоре?
-Да нет, вроде. Только сказал, что метод Бабанского на материке уже не определяющий. Она, правда, го­ворила, что надо на него уповать, но я больно не со­противлялся.
-Вот, видишь. Она четко запоминает тех, кто с ней спорит или против её выводов выступает. И тогда бе­регись, не даст жить. Учти на будущее.
"Хороша, видимо, штучка по словам этого директо­ра, -подумал Женька,-надо быть настороже. Хотя выводы буду сам делать. Обязательно все слушать, учитывать, но не считать определяющим".-А с них не слезай нас­чет жилья, обманут в два счета, только уши раскрывай слушать-продолжал бывший.
-Не должны же обманывать, люди занимают ответст­венные должности, вопрос жилья тоже ответственный, как можно обмануть, где жить тогда?
-Э-эх!-сожалеюще протянул почти ровесник,-не знаешь ты здешних. Ладно, пошли по школе, покажу все натурально.
Поднялись сразу на четвертый этаж.
-Здесь начальная школа, ремонт этажа почти за­кончили. Одна учительница работает, и еще химичка со старшеклассниками практику ведет, завтра их увидишь. А вот стекло над головой-показал на стеклянный по­толок в коридорах. Ниже обычного потолка лежали на уголках толстые стекла, закрывающие трубы вентиляции -Бестолковый проект.  Кто-то построил, теперь Дьячкова каждый год ругает меня, что не могу по всем эта­жам демонтировать это стекло. Работа большая, шефы не хотят, говорят, что по проекту положено, а выгово­ры мне пишут. Недавно снова приходила и ругалась. С Абрикосовым не ругается, он её просто пошлет, а со мной проще. Самое главное, запомни, в школе на севере-отопление и свет. Слесарь, ты знаешь, не положен по штату.
-Знаю,-сокрушенно откликнулся Евгений.-Есть только рабочий по обслуживанию здания. Одна из боль­ших вредительских глупостей в школьном хозяйстве. И зарплата низкая, никто из мужчин не идет.
-Вот именно. Прорывы бывают очень часто, беру ключ и сам делаю с Валерой, слесарем. Чуть зазеваешься-и заморозишь всю систему. Ни в одной школе нет слесаря, то есть рабочего по обслуживанию. Я взял, ему деваться некуда было, после ЛТП. Пока работает. Бывает, запивает. Болтун, все его слова проверяй. И еще свет. Когда будет темно, при полярной ночи, за отсут­ствие света выдерут как Сидорову козу. Особенно СЭС изощряется. Электрик есть, совместитель. Парень хоро­ший, непьющий. Работает мало, все же полставки. Поста­райся в ремонт весь свет наладить. Основное все, да­льше сам разбирайся. Пошли по домам.  Завтра суббота, строители неполный день будут работать.
Спустились в кабинет. Когда подходили к двери, Женька вдруг заметил большое количество коричневых пятен на двери, стенах, полу,
-Это тараканы?
-Не удивляйся, такого добра везде много, не толь­ко в школе. Воюют с ними, но бесполезно. Казалось, се­вер, холодно, но их столько, что считаются нормальны­ми жильцами. И наша химия ничего не может сделать. Потом одел свое кожаное пальто, вечером было прохладно. Хотя вечер, конечно, условный.
-Знаешь, сколько стоит? Восемьсот, не шутки. Жень­ка поразился. Восемьсот рублей за какую-то кожу?!
-Обдираловка. Ну, вы долго живете на Севере, ты вот двадцать лет, можешь себе позволить. Вышли из шко­лы, пошли по дороге вниз.
-Домой не приглашаю, у меня развал, один. Жена уже улетела в Молдавию, там у нас кооперативная квартира. Знаешь, как в отпуске хорошо! Сяду в свою третью мо­дель, дорогие чехлы, на сиденье японская магнитола за две тысячи пятьсот, музыка, я в шикарной одежде-он даже причмокнул.-Подцепишь какую-нибудь девочку-и гуляй! Да, послезавтра уезжаю. Подожди минутку, зай­ду в магазин.
Он поднялся по какой-то лестнице во дворе до­ма, зашел в дверь без надписи. Евгении подумал, что это черный, блатной вход, но потом узнал, что обычная дверь в винный отдел. Через пару минут вышел с бутылкой в руках.
-Ну, ладно, давай!-протянул руку.-До завтра. Пой­дем к строителям.
Женька сходил в столовую, поужинал. Почти сразу почувствовал изжогу. Вспомнил, что в чемодане есть сода. Делать больше нечего, идти некуда, направился в гостиницу. Надо оценить весь день и написать письмо домой. Часа два лежал на кровати, обдумывал и сочинял. Солнце лезло в окно, спать не хотелось. Женьке стало тоскливо. Достал цветные фото жены и дочки, слайды, сделанные самим. Рассматривал, вспоминал. В сущности он был домашним человеком, и удивительно, что вдруг все бросил и улетел за тысячи километров от привыч­ного, установленного порядка, ритма жизни и ухода.
А может домашняя жизнь-главное, остальное толь­ко средства для её содержания и поддержания? Свобо­ден относительно и хозяин себе только дома. И какая разница, как идет работа-плохо или хорошо, какие на­чальники -умные или дураки, и какие условия-издевательски -глупые или распрекрасные? В конце концов все приходят домой и здесь проявляют себя в полную меру своего характера и своей воспитанности. И уж кто что имеет, что успел приобрести за свое количес­тво прожитых лет, тот то и выкладывает.
Евгений был щепетильным в домашних вопросах по чистоте и аккуратности, не допускал неоправданного беспорядка. Это ему, видимо, передалось от родителей, те были именно такими. Да, одному тоскливо. Он пока не думал, что придется жить так хотя бы год, просто по­чувствовал, что будет тяжеловато. Написал жене пись­мо, все расписал почти до мелочей, просил отвечать до востребования. Посчитал деньги, мало оставалось. Утром заплатил тридцатку за десять дней вперед. Надо в по­недельник узнать конкретно насчет жилья, в гостинице долго не наживешь. Потом все убрал в чемоданы и с трудом заснул.
12
Евгений сидел в гороно, ожидая возвращения из исполкома врио заведующего. В субботу утром обошел с бывшим директором все мастерские, познакомился с нужным начальством. Строители больно-то не шевелились, считали, что еще времени до начала учебного года дос­таточно .
-Не волнуйтесь,-снисходительно объяснял механик
Т0РО,-ребята через две недели закончат по сантехни­ке. Лишь бы бригада маляров потом успела.
Да, Евгений, по всему Союзу так ремонтируют: сна­чала пробивание и раскачка, потом за несколько дней до занятий-гонка. Главное, первого сентября не забыть поблагодарить строителей за ремонт, за "светлую, сия­ющую, как новую школу". А как сделают-это уже потом обсудят и осудят учителя и родители. Все потом, ког­да начнут учиться. Женька усмехнулся. Кому глаза замазываем? Кому лжем? И зачем демагогическая показуха и бравурные речи? С глазу на глаз, если с кем из на-чальников поговоришь, все соглашаются, сокрушаются, говорят, что "у нас все глупо делается, все по-русски, но стоит начать точно так высказываться в официаль­ной обстановке, как тут же оборвут, пристыдят, призо­вут к партийной сознательности. И смотрят как на не­нормального, говорят, что тебе, больше всех надо? Или ты думаешь, что один все понимаешь, остальные дураки?
Женька спрашивает, почему же молчат, если пони­мают, почему с умным видом отходят в сторону, стано­вясь участниками фактических духовных сделок и мо­ральных преступлений? Что, не нравится такая формули­ровка? Видимо, проще делать с умным видом и презри­тельным выражением на лице то, что не требует усилий, хотя и идет против гражданской совести. Видимо, забо­ты о своем кармане, о личном спокойствии и благопо­лучии у многих, а точнее-у большинства, стоят на пер­вом месте, и попробуй кто посягнуть на них. Модно ста­ло объяснять: время такое, что каждый о себе только думает.
Врут, время не причем. Обстоятельства или время-это люди, и только они. Нет людей-нет для нас ни времени, ни обстоятельств. Люди испортились, испогани­лись, опошлились, некоторые хуже зверей стали. Впрочем, сравнивать с животными человека бессмысленно. Звери-это природа, Богом созданная на земле, и нет среди них поганцев, там все разумно и справедливо. И нельзя человека сравнивать со зверями, он-хуже зверей. Все понимают, все иронически усмехаются...и стоят в сто­роне. А бесовские кудесники куролесят, изощ­ряются, наслаждаясь обладанием власти.
Евгений вспомнил анекдот, рассказанный бывшим директором утром при прощании.
-Передает начальник дела другому и говорит: если будет трудно-вскрой первый конверт из трех лежащих в сейфе. Тот вскрыл, когда ему стало трудно. Прочитал, что надо ругать во всем бывшего начальника. Стал ру­гать, сошло, отстали. Потом снова стало трудно, вскрыл второй конверт. Теперь предлагалось признать свои ошибки и клясться их исправить. Так и сделал, снова отстали. Наконец, снова стало совсем трудно работать. Вскрыл третий конверт, читает: готовь три конверта. Желаю тебе, Евгений, не доходить до третьего конверта.
Да, и анекдоты-то безысходные. Рабство, сплошное рабство.
Что-то захандрил ты, Женька, надо веселее смот­реть на жизнь. Впрочем, не умеешь ты этого, не дано, все рассуждаешь. И слишком многое видишь. Не видел бы, не обращал бы внимания, глядишь-и легче жилось бы. Недаром дураки счастливы. Вот идет инспектор.
-Здравствуйте, Евгений Васильевич! Как первый день? Ознакомились?|
-Ничего, через пару недель войду в курс дел. Правда, только по хозяйству. Ни учителей, ни учеников не узнаю до последних чисел августа.
-Да, все в отпусках, к конференции начнут съез­жаться. Что поделаешь, такие условия у нас.
-Скажите, как с жильем для меня? Когда дадут, вы узнали?
-Нет, председатель горисполкома точно не может сказать, ему надо изучить возможности, узнать по пред­приятиям.
-Что же делать?-Женька стал нервничать.-Мне гос­тиница дорого обходится, до зарплаты далеко.
-Велели позвонить в конце недели. А почему вам в окроно не дали подъемные?
-Дьячкова попросила подождать до сентября, ска­зала, что главбух в отпуске. Правда, я не понял, причем здесь главбух, но раз просили...согласился.
-Пока работайте, в пятницу что-нибудь прояснит­ся.
Женька направился в школу. Двое учителей отра­ботали, ушли. Бригада маляров и плотники обедали.
-Проходите к нам, попейте чайку, товарищ дирек­тор, -приглашали женщины.
-Нет, спасибо, прямо со столовой пришел.
Евгений увидел пустые бутылки из-под вина, сто­ящие у стены. Значит, успели "приободриться". Сейчас часа два будут сидеть, громко разговаривать, потом немного поработают. Так в субботу было. Он обошел шко­лу, посмотрел что сделано и засел в своем кабинете. Делать нечего, фактически от него сейчас ничего не зависело. Идти тоже некуда. Секретаря отпустил, завхоз ушла куда-то. Она тоже новая, месяц отработала. Все новые, каждому ничего не известно. Трудненько, Женька, тебе будет. Ладно, не боги горшки обжигают.
На следующий день Евгений ходил по кабинетам, изучал учебную базу. Слабенькая, оборудования мало, север плохо снабжался. Потом разбирался с сантехни­ками, у них пошли сбои в работе. То труб не было, то сгонов, то батарей. Все где-то надо доставать, бегать, искать. А где? Женька ходил в мастерские, искал, зака­зывал. Найдешь-значит хороший руководитель, не найдешь грош тебе цена.-Проклятый, загнивающий капитализм,-думал он,-разве там так ищут, просят, унижаются? А здесь и он, и завхоз новые, никого не знают, в гороно никого нет и надо доставать дурацкие мелочи. Не идти же в инстанции по такому поводу. Неудобно, в Веджинске не ходил. Впрочем, почему бы и нет? Пусть все отвечают за подрастающие поколения.
В середине недели его вызвала к себе для зна­комства секретарь горкома партии Кобут.  Она из наци­онального населения, или националов, как здесь все го­ворили. Опять распросы, автобиография, много слов. В конце спросила о проблемах личного плана.
-Жить негде,-ответил Евгений,-в гостинице пока. Но вроде обещают.
-Я проконтролирую, узнаю, помогу. Только с жильем у нас очень трудно, даже с общежитием.
-С этим везде трудно. Но я приехал по вызову, письменно гарантировали обеспечить сразу, на это и надеюсь.
Кобут обещала Евгению на следующий же день сообщить результаты, но не сообщила ни на следующий день, ни позже. Женька замотался со строителями и забыл про это. Потом ему рассказывали, что Кобут ни­какого влияния не имела, существовала в горкоме толь­ко как представитель местного населения. И в окружкоме партии подобная же секретарем наличествовала. Хотя Евгению и нечем было больше заниматься, некуда было ходить, но все же работал он добросовестно, с восьми утра и до десяти вечера. После строителей за­нимался с художниками, оформлявшими стенды за плату от ТОРО, бумагами.
В конце недели инспектор сообщила, что у испол­кома ничего из жилья нет, даже места в общежитии. Женька расстроился. Он с головой влез во все школь­ные дела, а бытовой вопрос заедал. В номере гостини­цы даже постирать белье-проблема.
-Лучше бы я уехал в поселок, там бы с какой-ни­будь хозяйкой договорился насчет еды и стирки, толь­ко работой бы и занимался. А что обещают насчет квар-тиры?-спросил у инспектора.
-Сказали, что в конце сентября что-то могут подумать.
-Подумать? В конце сентября? Меня выгонят из гос­тиницы, уже предупредили, что больше месяца нельзя жить. И нет никакого интереса работать на оплату но­мера. К тому же люди говорят, что есть и гостинки, и места в общежитии.
-Ну, вот так сказали, больше ничего не знаю.
Все дни до понедельника Евгений нервничал. На­писал жене подробное письмо, до мелочей объяснил. По­ка связь у них однобокая, он только писал, из дома еще рано было ответа ждать. Иногда подумывал: на кой ляд поехал? Но потом одергивал себя, чего сейчас ма­хать руками, надо действовать. В понедельник пришел к  Дьячковой.
-Извините, со школой в основном ознакомился, ра­ботаю. Можно считать, что дела идут.
-Вот и хорошо. С какой проблемой пришли?
-С одной, с бытовой. Вроде бы ерунда, но мешает, неудобства создает. Исполком не дает жилья, в конце сентября, говорит, что-то возможно. Чувствую, тоже не­надежно.
-Да, да, с квартирами у нас трудно .Вот и сын у меня с таким трудом получил.
-Простите, я в гостинице живу и не миллионер платить по три рубля за сутки. И больше месяца не разрешат в номере находиться, не положено. А куда идти? Вы же мне письменно обещали, вызывали сюда.
Однако Женька решил не говорить, что и письма, и телеграммы у него с собой. Пока рано, может все по-хорошему устроится. Дьячкова передернулась, доброже­лательный взгляд переменился на холодный.
-Я буду узнавать в горисполкоме, возможно что-нибудь придумаем. Работайте, за строителями следите. А как у вас со стеклянными потолками? Впрочем,  завт­ра сама зайду, поговорим. До свидания.
Женька выбежал взбешенный из окроно. Нет, что за лицемерие! Пока нужен и пока молчишь-с тобой веж­ливы, фарисейски улыбаются. Стоит попросить челове­ческого отношения, попросить свое, попросить, еще не потребовать, как тут же маска слетает и хищная сущ­ность обнажается. Видите ли, её сразу стеклянные по­толки заинтересовали! Хорошо, что предупредили насчет них.
Как ни нервничай, а работать надо. На следующий день администратор гостиницы напомнила об оплате. Женька снова заплатил за десять дней, снова услышал, что больше месяца нельзя жить. Настроение испортилось. Тем временем Дьячкова обговорила с Кобут и с пред­седателем горисполкома, что новый директор недоволен, просит жилье. Что они еще говорили-Женька не знал. Его вызвали во второй раз к Кобут. Так прямо и ска­зали-вызывают. Дьячкова сидела там же.
-Евгений Васильевич,-мягко начала секретарь,-мы вам доверили школу. Исходя из ваших характеристик надеемся на вас. Правда, еще запросили из вашего го­рода отдельную партийную характеристику, у вас была совмещенная.
Женька удивленно слушал.
-Вы работаете, -продолжала она,-осваиваетесь. Это очень хорошо. Но жилье вам пока обеспечить не можем. В исполкоме нет ничего.
-Извините,-перебил Евгений,-как же меня тогда вызывали? Хорошо один приехал, а если бы всей семьей?
-Видите ли, у нас не получается, не выходит сей­час.
-Что же делать? Мне надо паспорт на прописку отдавать, а здесь погранзона, могут быть неприятности.
-Вы можете жить в школе на четвертом этаже. Пои­щите себе помещение и устраивайтесь.
-В школе?-удивился Евгений.-Как же там жить? Простите, я мужчина, вы поймете, там даже постирать негде, да и вообще воды до сентября не дадут. Я руки мою в гостинице два раза в день, утром и вечером. Это же несерьезно.
-Директора раньше жили в школе,-вставила Дьячкова.
-Сколько времени? Не больше полугода? Я ведь две­надцатый, -усмехнулся Евгений. Зав окроно бросила злой взгляд.-Неужели так трудно меня понять?
-Знаете, Евгений Васильевич,-перебила Кобут, -да­вайте работайте, переходите жить в школу, а в сентяб­ре что-нибудь придумаем." Да, уж вы придумаете! Теперь вижу вас",-подумал Женька.
Его выпроводили. Сошел на первый этаж здания. Стоял, ничего не видел и ничего не понимал.  Как все объяснить? Куда идти? Где жилье достать? Частную квар­тиру тоже, говорят, трудно снять. Увидел на стене напечатанные часы приема первым секретарем окружкома партии. Подошел к телефону, позвонил в приемную, наз­вал себя. Через минуту секретарша сообщила, что Адаев не может принять. Внутри у Евгения кипело, было мучи­тельно тяжело от того, что не было выхода. Вспомнил, как его предупреждали, что здесь квартиры надо выби­вать с кровью. Вышел на улицу, ноги автоматически по­несли на центральную почту. В голове засело одно: бесполезно просить, унижаться, надо действовать.
Женька почувствовал себя таким одиноким на све­те, от этой мысли было просто невыносимо. Подобного издевательского отношения со стороны власть имущих еще никог­да не испытывал. Взял бланк телеграммы, составил крат­ко, что его вызвали, назначили директором школы, пообе­щали жилье, теперь хоть на улице живи, ничего не дают. Поставил адрес: Москва, Кремль, Генеральному секретарю.
Приемщица взяла бланк, прочитала и сделалась сразу какой-то деревянной, с замедленными движения­ми. Взяла деньги у Евгения. После этого он ушел в гос­тиницу и лежал часа три в номере. Затем взял тетрадь и все, с чувствами и переживаниями, описал жене. Отнес письмо на почту и медленно пошел в школу. Сам был как застывший весь день и следующий.
Через день отношения администраторов гостиницы к нему резко изменились. Жестко и официально пред­ложили взять разрешение на проживание в гостинице. Женька пообещал сходить в горисполком, но не смог, закрутился опять с ремонтом школы. Его второй раз предупредили. Он понял, что это результат телеграммы.
-Если будете настаивать,-твердо сказал админи­стратору, -то, хотя и заплатил вам за проживание, возьму чемоданы, стул у вас и сяду перед окружкомом пар­тии.
-Пожалуйста, ваше дело.
Что было делать? Евгений снова пошел на почту, снова взял бланк. На тот же адрес написал, что рабо­тает директором школы, жилье обещали, но не дали и выгоняют на улицу. Отправил теперь срочную и с уве­домлением о вручении. Не помнил, как отработал в шко­ле. Ночью принесли уведомление, а на следующий день его пригласили на утро к Адаеву.
В приемной никого не было, пропустили сразу в кабинет. Женька отметил, что первый не стал морить его ожиданием приглашения. Адаев показал на стул. Евгений смотрел на его лицо, изучал, пытался сразу определить ответ. После вопросов общего ознакомите­льного плана первый спросил в лоб:
-Зачем сюда, в Трубинку, приехали?
-Свет повидать. Вырос на Сахалине, далеко, иногда тянуло, думал и здесь также. Ну и заработать, конечно. Чего скрывать, работа не воровство, это не позорно,-спокойно отвечал Женька . Он решил держаться абсолютно спокойно.
-Где живете?
Спрашивает, будто не знает. Евгений внутренне усмехнулся.
-В гостинице, только выгоняют, говорят-не общежитие. А идти некуда. Сначала окроно наобещал с три ко-