В вихре времени Главы 11 и 12

Глава одиннадцатая

Санька вспоминал ограбление поезда и довольно потирал руки — всё прошло как по маслу. Что может быть правильнее, чем заставить богатых поделиться с бедными? Давным-давно Робин Гуд провозгласил этот принцип справедливости, и сколько бы ни придумывали теорий о всеобщем счастье марксисты, социалисты и революционные теоретики, все готовы использовать тот же способ, что и английский разбойник: отнять и поделить.
 В этом был убеждён Александр Пешков, или Пешка, коим псевдонимом его наградили старшие товарищи марксистского кружка. Ему это прозвище категорически не нравилось, но его возражения никто не слушал — у Саньки было мало авторитета, в революционной деятельности он новичок, а значит, пешка и есть — куда скажут, туда и пойдёт.
Санька оглядел себя в мутном зеркале меблированной комнаты: студенческая куртка уже мала. Резким движением он её одёрнул и еле застегнул пуговицы на груди. Да, бедность не порок, но неудобство: надо вновь писать прошение на имя благодетельницы-золотопромышленницы Базановой, за чей счёт он, как и другие нищие студенты Московского университета, и учился, и комнату снимал, и даже одевался. Испытывал ли Санька благодарность? Ни капли. Наоборот — подобная зависимость унижала. Вот если бы взять деньги силой у таких, как Базанова! У одних деньги, у других власть. Для этого и революция делается. Так её задачи понимал Пешков.
Своими мыслями он ни с кем не делился, старался быть полезным для товарищей-революционеров и бороться с  властью так, как умеет. А умел Санька много.
Во-первых, он был общительным и не лез за словом в карман. Выросшему в деревне нетрудно найти общий язык с рабочими — вчерашними крестьянами и доходчиво объяснить наивным, верящим в доброту Царя-батюшки, кто их первый враг.
Во-вторых, Пешков уже окончил три курса математического факультета и завёл полезные знакомства среди благородных господ, которые нуждались в толковом учителе для своих недорослей. Симпатичного репетитора охотно приглашали за стол, где выбалтывали ценные сведения для революционного кружка.
 Взять хотя бы последний случай ограбления в поезде. Если бы Санька не познакомился поближе с чиновником из Охраны, благодаря его туповатому сыночку, да не выпили бы беленькой в ближайшем трактире, то не рассказал бы словоохотливый толстячок о нехитром способе перевозки денег для оружейной фабрики. А так — дело сделано в наилучшем виде. Саньку отметили благодарностью на собрании.
Вот только неприятность вышла с пропавшими медяками… Кто-то косился на Пешкова, но доказательств никаких представить не мог. А он убедительно возмущался малейшему подозрению в свой адрес. Дело замяли. И Санька никаких угрызений совести не испытывал.
 Старшие товарищи живут не в пример ему — снимают большие квартиры на партийные деньги, одеваются в дорогих магазинах, а не носят одну куртку и в пир, и в мир. А чуть опасность — за границу бегут, да и там не бедствуют. А он почему должен в нищете жить, когда такие деньжищи достаёт на благо революции? Нет, дело делом, а своя рубашка ближе к телу.

Санька пригладил русые кудри и надел фуражку. В отрочестве в деревне он любил наряжаться коробейником: напялит картуз, засунет за ухо цветок, в руки — поднос с леденцами и на улицу. Девки уже тогда вились возле него, словно пчёлки. А теперь и подавно: это было его третье достоинство — обаяние. Некоторые революционерочки весьма хороши, хоть и стрижены под мальчишек. При воспоминании о том, чем иногда заканчивались свидания с эмансипированными девушками, довольная ухмылка заиграла на его лице.
Встреча с одной из них  состоится сегодня вечером, а пока надо ехать на Пречистенские курсы, где он для вида преподавал математику рабочим, а настоящим делом считал агитацию для революционной ячейки. Это было первое  поручение от старших товарищей ему лично.

Когда Пешков вышел из дома, рабочий люд Замоскворечья ещё не потянулся с фабрик и заводов домой, но на пути Саньки было многолюдно.
Где-то записаны правила передвижения по троттуарам: ходить осторожно, не толкать других и не останавливаться по пустякам в узком месте, дабы не создавать препятствие движению.
Но Россия — это не Германия. Здесь не соблюдает правила и тот, кто их сочиняет, а что уж говорить про остальных. При движении по улицам народишко внезапно возымеет симпатию к одной стороне и с тупым упорством ни за что не перейдёт на другую, хоть ему кол на голове теши. В результате на троттуарах получается такая вязкая каша, из которой не сразу удаётся вырваться.
 Санька задумал поймать извозчика, но понял, что опаздывает, и решил воспользоваться трамваем или электричкой, как называли его студенты.
Он вышел на Охотный ряд и огляделся в ожидании. Наконец, трамвай показался из-за поворота. Санька не стал дожидаться, когда он остановится, и ловко запрыгнул на ходу, не обращая внимания на разъярённые крики кондуктора.

Пешкову было скучно вести уроки арифметики. Гораздо больше нравилось знакомить рабочих с учением Маркса и методами революционной борьбы. Мужики слушали внимательно и с интересом.
 Но сегодня всё пошло наперекосяк. Двое подвыпивших рабочих по неизвестной причине злобно косились друг на друга. Санька читал выдержки из марксистского учения. И когда дошёл до борьбы с эксплуататорами, один из мужиков не выдержал и бросился на другого с кулаками.
— Так ты подлец.. Эксплутатор…Я тебя зарежу! — рабочий схватил соседа за грудки, но тот стал мутузить обидчика кулаком по голове.
От удивления Пешков оторопел.
— Кого зарежешь? Кто эксплуататор? Стой!.. Вот ирод! — Санька с помощью других рабочих схватил за локти буяна. Тот тяжело отдышался и показал на второго.
— Братец Никифор…
Его держали за руки, а он икал и плаксиво рассказывал, что старший брат забирает большую часть его жалованья и отсылает домой в деревню родным. Младшему надоело быть в подчинении, денег на водку катастрофически не хватало.
— Он и есть эксплутатор! Разве я не должен против него бороться? - продолжал он добиваться ответа у Саньки.
Пешков не знал, что сказать, ему было неловко от таких неожиданных выводов агитации.
— Ну уж точно ты не должен убивать брата, — наконец выдавил он из себя.
— Как? Сам же призывал уничтожать угнетателей! — с пьяным упорством настаивал буян.
На этом собрание порешили закончить. Братья помирились и ушли, а Пешков был раздосадован: и агитатор из него некудышный — ничего толком не может объяснить. Вот деньги достать —  другое дело...
Когда рабочие разошлись, в опустевшем коридоре он встретил товарища Сивцова. Как рассказывали шёпотом Саньке друзья, тот подчинялся самому Бухарину. Пешков знал, Сивцов — птица высокого полёта, не чета ему. И дела за ним числились такие, что стоять рядом было страшно. Его правую щёку пересекал уродливый шрам, который он получил на демонстрации в пятом году от нагайки казака.
Товарищ властно взял его под руку и повёл в другой класс. Они шли по пустому коридору, и эхо шагов гулко разносилось по зданию. Санька заволновался: неужели опять про деньги спросит? И сегодняшний скандал так некстати! Душу окутал липкий страх, и в ногах появилась слабость.
Они вошли в кабинет, не зажигая свет. В окно заглядывал электрический фонарь, и было неестественно светло.
— Александр, — негромко начал Сивцов, — ты ведёшь уроки с рабочими… Но этого мало. Для агитации нужны женщины. — Он говорил отрывистыми предложениями, будто читал лозунги. — Все мы рискуем, когда печатаем и распространяем листовки и литературу. За каждым из нас установлена слежка. Другое дело — женский пол. Их трудно заподозрить, они хорошо маскируются. Ищи барышню в помощницы, но, чтобы она не вызывала подозрение. Ты понял меня?
Санька ошеломлённо кивал. Такого задания он ещё не получал. Где искать барышню, да ещё, чтобы выглядела прилично? Его знакомые — девки гулящие и суфражистки стриженые. Таких жандармы останавливают по поводу и без повода. Но спорить с Сивцовым он не стал, скорей бы от него отвязаться!

Санька поднимался по лестнице домой и снизу почувствовал аппетитный запах варёной картошки. Видно, Варвара пришла и уже похозяйничала в его комнате. Тусклая керосиновая лампа освящала усталую девушку, сидящую у стола. Красными натруженными руками она раскладывала по щербатым тарелкам картошку из чугунка и квашеную капусту с грибами. Хозяйка увидела Пешкова, улыбнулась и встала ему навстречу.
Он небрежно чмокнул подругу, бросился к столу и стал жадно есть, откусывая крупные ломти хлеба и с удовольствием ощущая, как на зубах хрустит капуста.
Санька ни к кому из любовниц не привязывался, но Варвара была ему почти как мать. Она опекала его. Иногда приходила пораньше, как сегодня, убирала и готовила. А потом терпеливо дожидалась Саньку с работы, словно верная жена. Единственным её недостатком была ревность. Это Пешкова раздражало: не мог же он всё время проводить с ней! Но сегодня Варвара была очень кстати...
Санька запил нехитрый ужин квасом, вытер губы рукавом и напряжённо посмотрел на неё. Та  всё поняла и с робкой улыбкой пошла к кровати, снимая на ходу платок. По плечам тяжёлой волной рассыпались длинные каштановые волосы. Пешкову нравилось их гладить, словно дорогую шёлковую ткань. Это была почти единственная ласка, которая досталась подруге. В дальнейшем он думал только о себе, не заботясь, хорошо ли ей было.

Санька отдышался, взял за руку любовницу и снова потянул к себе.
— У меня к тебе серьёзный разговор, — начал Пешков, но увидел испуганные глаза Варвары и понял — боится. — Да не волнуйся, не бросаю я тебя… Мне сегодня важный гусь дал задание: найти бабу поприличней…
— Санечка, а я как же? — застонала Варвара.
— Да не спать же с ней! — он поднялся в раздражении. — Я тебе говорю, дура, “поприличней”!  Её надо уговорить вступить в нашу ячейку, а то листовки некому разносить. За каждым из нас по два хвоста ходит, надоело бегать. А такую сразу не заподозрят. Поняла?
— Да, милый, только где ж я её найду? Чай, в богатые дома не вхожа…
— Вот бестолочь! — Санька стукнул рукой по колену, — ты же на курсы акушерок ходишь? А там и богатые учатся, и с другими факультетами вы, наверное, тоже пересекаетесь? Подбери такую, которая мечтает пользу приносить… ну, и прочей дребеденью увлечена. Поняла?
— Поняла, милый. А как определить, кто о чём мечтает?
— Да сама и заводи разговор на эту тему, а как клюнет кто — предложи неграмотным рабочим преподавать на Пречистенских курсах. А дальше уж моя забота. Коготок увязнет — всей птичке конец! — весело закончил он и щёлкнул Варвару по носу.
Та робко улыбнулась, готовая выполнить всё, что обрадует любимого. Санька это знал. Он отвернулся к стене и уснул, ни о чём больше не беспокоясь.



Глава двенадцатая


С утра в воскресенье Николая разбудило телефонное треньканье. "Хорошо, что телефонный звонок, а не стук в дверь этого болвана," — со вздохом подумал сонный Елагин, неохотно поднимаясь и направляясь к аппарату.
— Коля, здравствуй, — услышал он оживлённый голос Михаила Рябушинского, — не желаешь сегодня составить мне компанию в манеж? Мне привезли из Орла трёх рысаков, и я хочу посмотреть — стоит их покупать или нет? Ты же разбираешься в лошадях?
— Немного, Миша, немного, — скромно ответил Николай, — но с удовольствием поеду с тобой...
Они договорились встретиться в одиннадцать часов.
После прошлой верховой прогулки Николай предусмотрительно сдал в чистку костюм для верховой езды, и теперь порадовался своей аккуратности: фрак, бриджи и длинные сапоги были в идеальном состоянии. Довершал образ небольшой цилиндр, который служил плохой защитой от ветра, но был непременным атрибутом истинного джентльмена. Зима хоть выдалась и малоснежной, но холодной, — сверху пришлось одеть тёплое шерстяное пальто.
"Надеюсь, в манеже хотя бы не будет ветра," — думал Николай, держа одной рукой цилиндр, а другой подзывая лихача.
В манеже он сразу увидел Михаила в компании высокого стройного офицера, по виду кавалериста. Тот был одет в синий нарядный мундир. В его руках был длинный хлыст, которым он нетерпеливо бил по сапогу.
— Коля, познакомься, это поручик Ерофеев Андрей Сергеевич, мой давний знакомый. Он окончил Александровское кавалерийское училище. Вчера мы случайно, но очень вовремя встретились, — любезно закончил Миша, представляя Николая поручику.
Николай вежливо приподнял цилиндр в знак приветствия. Ерофеев держался достаточно учтиво и доброжелательно улыбнулся, но в глазах молодого человека он увидел самоуверенность и лёгкую снисходительность, распространённую среди военных к гражданским. Николай простил ему эту снисходительность: он много видел подобных щеголеватых юнкеров и кадетов, которые считали, что нет на свете ничего прекраснее их формы с позолоченными эполетами и достойнее военной службы, которой они посвятили свою жизнь.
— Господа, пройдёмте скорее к моим рысакам, — с улыбкой позвал Михаил.
Николай и поручик отправились вслед за Рябушинским.
В конюшне стояли два крепких орловских красавца и высокая ахалтекинская кобылка, по всей вероятности, едва объезженная, потому что её немного раскосый "азиатский глаз" испуганно косился на людей.
— Какая красавица, — восхищённо воскликнул Николай.
— Красавица, но опасная, — серьёзно возразил Миша. — Мы сможем их испытать, Андрей?
— Сможем, конечно, я сяду на этого орловского красавчика. Николай Константинович, вы заглядываетесь на азиаточку, так уверены в своих силах? У вас есть хлыст?
Николай слегка усмехнулся.
— Не волнуйтесь за меня, Андрей Сергеевич, я поеду на кобылке, и хлыст мне не нужен. Миша, ты не против? Как её зовут, кстати?
Миша улыбнулся.
— Её зовут Искра. Конечно, я не против, потому что сам уж точно на неё не сяду.
Искра оглядывала окруживших её людей и всё больше и больше волновалась. Её глаза налились кровью, а под тонкой, нежной шерстью нервно дрожали мускулы. Николай погладил её красивую шею, поправил чёрную гриву, и кобылка затихла, почувствовав уверенные руки человека.
Они не спеша вывели лошадей на поле. Всадников было много, и Искра испуганно прижала уши к голове. Николай шёл рядом, поглаживал её по шее и шептал: "Мири чаюри, мири чаюри (моя девочка)". Искра чуть кивала изящной вороной головой, словно понимала его слова. Ерофеев удивлённо на них поглядывал.
На манеже Николай дал кобылке припасённый кусочек сахара и, увидев, что та успокоилась, уверенно запрыгнул в седло. Норовистая лошадь встала, как вкопанная, показывая всем своим видом, что никуда не поедет. Николай тронул Искру шенкелем, и та неохотно тронулась с места.
Впереди ехал поручик и снисходительно поглядывал на осторожные движения Елагина. Молодой офицер чувствовал себя в своей стихии. Он пускал коня то рысью, то галопом, то иноходью. Так, без приключений, они проехали два круга.
На самодовольном лице Ерофеева сияла улыбка превосходства над гражданскими — никто не мог сравниться с новоиспечённым кавалеристом. От избытка чувств он звонко щёлкнул хлыстом... Искра, идущая следом, вздрогнула и прижала уши к голове. Николай не успел среагировать, как в следующее мгновение она дёрнулась с места и понесла, с безумным видом обгоняя всех лошадей на круге. Николай быстро вынул ноги из стремени, чтобы в случае падения не оказаться в них, как в мышеловке...
Кобылка подбежала к барьеру и высоко взлетела в прыжке. Николай плотно обхватил ногами её круп и удержался в седле. Безумная скачка продолжилась... Елагин понял — есть единственный способ остановить неразумное создание. Правой рукой он потянул поводом на себя голову Искры. Та чуть повернула морду, но продолжала бежать со скоростью испуганного мустанга. Тогда Николай натянул повод сильнее. Голова лошади уткнулась носом в сапог наездника. Теперь было не видно, куда бежать, и Искра, наконец, неохотно остановилась. Скачка закончилась так же внезапно, как и началась...
Подбежали Ерофеев с Мишей и взяли Искру под уздцы.
— Вы хороший наездник, Николай Константинович, я восхищён...
— Благодарю вас, Андрей Сергеевич, но в следующий раз будьте осторожны с хлыстом, особенно если объезжаете норовистых кобылок, — холодно ответил Елагин.
Ерофеев покраснел, он понимал, что неправ, но извиняться не собирался.
— А что вы шептали лошади, не скажете? Я не понял, на каком языке?
— На цыганском.
— Вот как? Вы не цыганского племени? Внешне даже чем-то похожи — глаза больно чёрные.
— Нет, Андрей Сергеевич, я русский, — засмеялся Николай, — просто в детстве я с крестьянскими детьми в ночное ходил, а к костру, бывало, цыгане подсаживались, рассказывали всякое... Один из них меня нескольким словам и обучил...
— Господа, господа, — вмешался в разговор Михаил — он завёл лошадей в конюшню и теперь вернулся, довольно потирая руки, — я принял решение купить всех трёх лошадей, и приглашаю вас отпраздновать мою покупку — поедемте в "Стрельну", я заказал столик...
Николай хотел отказаться — ему не очень нравился Ерофеев, но подумал, что может что-нибудь узнать о Марии, и согласился...
Ресторан "Стрельна" считался более тихим местом, чем, например, "Яр", куда съезжались с ипподрома и счастливчики, которым повезло выиграть большой куш, и неудачники — заливать своё горе из-за проигранных денег. В "Стрельне" столики уютно располагались среди тропической зелени, а в бассейне с фонтаном плавали живые стерляди. Николай порадовался, что даже оркестр здесь не гремел над ухом, а звучал словно издалека — мягко.
Официант принёс приятелям шампанское и закуски.
Поручик Ерофеев чувствовал себя самым красивым среди всех и, как это свойственно самоуверенному молодому человеку, после нескольких бокалов начал хвастаться.
— Вот смотрю я на вас, господин Елагин, и удивляюсь: почему вы не выбрали военное поприще? Из вас бы отличный офицер получился. Род у вас древний, вы тоже могли бы в Александровское училище поступить.
— Андрей Сергеевич, вам не приходило в голову, что в мирное время нужны и другие профессии — преподаватели, например?
— Конечно, конечно, а только получали вы когда-нибудь телеграмму от государя императора, где он вас лично поздравляет с производством в офицеры?
Миша доброжелательно улыбнулся и приподнял бокал.
— Андрей Сергеевич, мы вас поздравляем с этим торжественным событием. Вы расскажите, где дальше служить собираетесь?
— В Гатчине, господа, в Кирасирском полку Ея величества государыни императрицы Марии Феодоровны... — горделиво ответил он и тут же зашептал: — а вы слышали о скандале с Михаилом Александровичем?
Николай с Михаилом переглянулись.
— Вы про морганатический брак с разведённой женщиной говорите, Андрей Сергеевич?
— Да, да... — Ерофеев взял бокал шампанского и жадно выпил, словно это была вода, — я поражаюсь Великому князю: так рисковать репутацией из-за женщины... Государь был очень недоволен младшим братом и отправил его в Орёл, а уж от этой интриганки отвернулось всё общество.
— Почему вы так пренебрежительно говорите о женщине? — неприязненно спросил Елагин, — разве у неё не могло быть серьёзного чувства? Вы сразу ей приписываете низменные цели.
— Ах, бросьте вы, Николай Константинович, женщины — хищницы, и эта не исключение. — Ерофеев хлестал шампанское бокал за бокалом, — она, будучи уже дважды замужем, положила глаз на Великого князя, хотя и рождена простой смертной.
— Вы так обобщаете, будто имеете большой опыт общения с женщинами.
— Может, и имею, но жениться не собираюсь, во всяком случае, не в ближайшее время,— пьяно ухмыльнулся Ерофеев,— хотите стихотворение, господа?
И не дождавшись согласия, поручик начал читать:


Чертог сиял, кричали "горько",
Он целовал её смущённый...
Она краснела словно зорька,
Багровел он как рак варёный...

Ушли из свадебного зала...
Наедине он с ней остался,
Она подумала: "Поймала",
А он подумал: "Эх, попался!"

На третий день (довольно скоро!)
Случилась с ней и с тёщей ссора.
Он плакал: "Без жены, без тёщи
Жилося мне гораздо проще!"


— Видите, господа, как бывает... Как говорится: все девушки хороши, только откуда злые жёны берутся? А вы не женаты, господин Елагин?
— Ещё нет, но у меня более уважительное отношение к женщинам, чем у вас.
— Послушайте меня, Николай Константинович, будьте с ними построже... Вот как с Искрой сегодня — держите крепче удила и тяните морду, то есть — пардон, лицо туда, куда вам надо... Да и женщинам, уж вы мне поверьте, такое даже нравится.
— Боюсь, с Марией так не получится, — со смехом возразил Михаил, — её даже отец не может усмирить. Не слушай Ерофеева, Николай.
— Не волнуйся, Миша, я привык жить своим умом, — невозмутимо ответил Елагин. — Андрей Сергеевич, у нас с вами разные цели: вам хочется хорошенько развлечься, а мне найти счастье в браке... Ради любви Михаил Александрович даже не послушал государя. Значит, графиня Брасова стоила того? Вы согласны?
— О, как вы хорошо осведомлены, Николай Константинович, в придворных интригах... Однако я предпочитаю остерегаться брачных уз. Как говорил наш историк Василий Осипович Ключевский: " Любовь женщины даёт мужчине минутные наслаждения, но кладёт на него вечные обязательства и пожизненные неприятности", — цинично процитировал поручик.
За соседний столик села небольшая компания в такой же военной форме, как у Ерофеева. Тот оживился, увидев знакомых, и, извинившись, отошёл к приятелям.
— Теперь можем поговорить нормально... — обронил Елагин, — как там Мария Степановна поживает?
— Хорошо, тебе привет передавала. Рассказывала, что ты прекрасно читаешь стихи. Какие у тебя намерения насчёт сестры, Коля?
Николай почувствовал, что в горле у него пересохло. Он взял бокал с шампанским и поспешно выпил.
— Я и сам не знаю... Мария занимает все мои мысли, я не сплю по ночам — всё думаю о ней, днём хожу, как пьяный... Разве это нормально? До встречи с ней я жил спокойно, знал, к чему стремиться, что хочу получить от жизни... А сейчас голова идёт кругом. Злюсь на себя, что завишу от её настроения, улыбки, но ничего не могу поделать. Вместо того чтобы писать диссертацию, только и делаю, что придумываю, что ей сказать, куда сводить или какие послать цветы.
— Я не знал, что у тебя так серьёзно...
— Я и сам не знал, Миша. Мне нравилось жить одному и не хотелось страдать, как многие мои коллеги, от плохого брака. Но вспоминаю, каким одиноким был отец после смерти матушки, и понимаю, что это ужасно, и я так не хочу... В трудную минуту рядом должен быть близкий друг — любимая женщина. Я всегда представлял, что она будет такая же умная и красивая, как Мария. Понимаешь меня?
— Прекрасно понимаю, но хочу предупредить: я бы на такой девушке, как Маша, не женился... — шёпотом произнёс Михаил, шутливо округлив глаза.
— Почему?
— Характер у неё — ого-го, в прабабку-ведьму... Никто ей не указ. Спорит по любому поводу. Нет, я бы с такой женщиной не справился... Это пока ещё отец её может усмирить, а ещё немного — и никого не будет слушать. Так что, хочешь жениться — поторопись, приятель.
— Меня уже и так подмывает сделать ей предложение, да боюсь отказа.
— Ну-у, знаешь, как в народе говорят: девичье "нет" — не отказ, — подмигнул Миша, — дерзай, брат, у тебя характер как раз подходящий...