Синий туман

     Выцветшая пилотка разводяги Мармазянова скрылась в сыром мареве. Он был высок, этот таджикский Геракл, наверное поэтому его чёрный затылок ещё проглядывался, хотя ни Кирнычного, ни Мишки Сазонтьева, трусящих за ним, не было видно. Шаги сменного караула затихли и над объектом №5 опять нависла безжизненная тишина.
     Толян передёрнул плечом, поправляя антабку автомата, уныло прислонился к дощатой стенке и носом затянул надоевшую мелодию «Тумана». Усмехнулся явному и неожиданному соответствию песни и действительности.
     Песен и просто мелодий Толян знал уйму, старых и новых, наших и не наших. Спасибо отцу, не расстающемуся с радиоприёмником. Благодаря им Толян пока ещё не свихнулся в караулах и на постах. Он научился отстранять себя вэвэшного от себя настоящего. Отдавая службе своё тело, руки, глаза и уши, он словно отдалялся от них и себе оставлял самое ценное – прочное внутреннее состояние. Шизо? Нет. Толян не раздваивался на парочку равнозначных идиотов. Он незримо делил себя на тело и душу. Одно, сданное Родине на безвозмездный прокат, упиралось глазными датчиками то в КСП, то в забор с колючим орнаментом, то в кирпичные коробки зэковской стройки. А другое с песнями летало над всем этим недоделом, над Барабино, над таёжной глухоманью, куда в начале лета отправили призывника Синицына, не вникая в его мечты о морской пехоте. Ай кью сто четыре? Здорово! Разрядник и кэмээсник? Молодец! Рост сто семьдесят два? Добро пожаловать в ВВ МВД СССР, недомерок!
     Позади учебка, первые жёсткие стычки со смуглыми ещё плохо говорящими по-русски призывниками из Курган-Тюбе, безответные сержантские придирки и пинки под колено, марш-броски в противогазах, отливающие синевой такие непривычные портянки, бьющий по паху подсумок и шлёпающий по заду черенок сапёрной лопатки. Позади горечь от первого письма, пришедшего откуда-то из Североморска. Мишка Теняков - морпех! Друг Мишка, все преимущества которого перед Толяном всего лишь в полголове роста - чёрная смерть! Обижаться было не на кого и некогда. Может быть, обида прорвётся потом, после дембеля, когда его сверстники, моряки, погранцы и десантура на своих Днях будут гордо поправлять береты, значки и гюйсы, нетрезво водить пальцами по фоткам в альбомах. Может быть… А тысячам Толянов по всему Союзу останется зажимать яйца в кулак и сквозь зубы шептать – а я не люди? А я два года лямку не тянул? Я что ли выбрал себе ТАКУЮ  армию?
     Низовой туман густел. Гадский прогорклый октябрь давно качал свои права. Дождливая слякоть, первые заморозки. Что ещё будет, чего ждать? Смены хэбэ на пэша и только.
     «Сырая тяжесть сапога, роса на карабине. Кругом тайга, одна тайга…» - начал было Толян и тут же оборвал услышанную в роте и навсегда запомнившуюся песню. Она была такой… непривычной, из какой-то другой серьёзной жизни. Он втянул её слёту, с первого раза, хотя её почти никогда не пели. Геологов песня, не армейская. Но он бережно уложил её в тайничок памяти и как-то горько принял для себя, что эта песня и о нём тоже, что это и есть гимн ЕГО армии. И никогда в жизни он не признается, что находился в оцеплении огромных туш автозаков у ворот ИТУ, пока шестиколонные чернобушлатные отряды не заполняли их железные желудки, что пёхом сопровождал бригады осужденных с автоматом наперевес по неприметным барабинским улочкам, что встретил свой девятнадцатый год, стоя здесь, на угловой вышке объекта №5. Что служба его называлась конвойной…
     «Синий тума-а-ан» - заставил себя промычать Толян и упёрся глазами в пустой оконный проём второго этажа, откуда с шуршанием медленно вытянулась широкая и толстая доска. Толян оцепенел, вышаривая взглядом покрытую молочным белёсевом землю и видимое пространство вокруг дома. Было по-прежнему тихо. Стройка оставалась безжизненной. Но конец доски, зависший в трёх метрах от колючей проволоки – это неспроста. После случая на КРС, когда Толян повёлся на уговоры какого-то чмыря, разрешив переброс через запретку, и когда вместо одного пакета над забором взвились сразу три, он был особо внимателен.
      Доска качнулась и на ней появился зэк. Он осторожно и совершенно открыто шагнул на доску и скользнул по ней к самому её краю. Толян напрягся, обхватив обеими ладонями рыжий ремень автомата. Вот сейчас как раскачается и… полетит, что ли? Куда? Зэк медленно согнувшись сел на доску верхом и подняв лицо к мутному небу… улыбнулся. Дурак, что ли? Нашёл место улыбаться… Может в карты продулся, на спор вылез? Но ухмыляющихся рож в окне не мелькало. Парень, по виду толянов погодок, чудил в одиночку. Обострённым взглядом Толян вцепился в молодое простовато-безмятежное лицо и тут же услышал:
     «Пришёл туман, постучал в дома…»
     Зэк запел. Толян нахмурился, сбитый с толку…
     Чуть откинувшись назад, слегка прираскрыв фуфайку, словно давая волю лёгким, зэк пел, пел легко и красиво. Толян недоверчиво водил глазами из стороны в сторону, ещё ища подвоха. А парень за или над колючкой смотрел куда-то вверх и в даль, блаженно и отрешённо, продолжая выводить знакомые слова.
     Толян прищурившись, долго и непонимающе оглядывал странную  вывернутую фигуру. Потом, чуть прикусив губу, замычал, словно бы нехотя поддаваясь странной ситуации. Затем медленно и незаметно вплёл свой ломкий хрипловатый баритон в зэковские переливы. Втянул так, чтобы не мешать улетевшему куда-то в свою синеву сидельцу.
     Зэк пел здорово, по-настоящему, пел, ни на что не обращая внимания, словно забыв на время, кто он, где он и почему он здесь. Буквально на следующем припеве Толян вдруг закашлялся и очнувшись от наваждения, прекратил выводить туманно-обманный мотив. Он просто смотрел на необычного певца и уже ни о чём не хотел думать… А чего непонятного? Вырвалась душа на свободу, положила с горкой на тюремные замочки…
     Зэк широко и неторопливо допел песню. Ещё несколько мгновений он неподвижно сидел, прислушиваясь и словно ожидая чего-то, потом тоскливо оглянулся вокруг и наткнувшись на свинцовый взгляд Толяна, поднял руки вверх и насмешливо осклабился:
     - Всё, начальник. Концерт окончен.
     …Зэк уполз, исчезла доска. И опять Толян остался один на один с синим октябрьским туманом.