1. ПУТЬ ЕВРОПЫ
Оглавление
Ученичество
Осевое время
Античность
Римская империя
Перед новым стартом
Рождение новой науки
Большой скачок Европы
Лидерство Великобритании
УЧЕНИЧЕСТВО
Народы и цивилизации постоянно учатся друг у друга. Но чтобы обучение было успешным – или хотя бы просто возможным, – требуются как минимум два условия.
Во-первых, необходимы желание и способность воспринимать чужой опыт. Тех, кто не желает учиться, история рано или поздно оставляет на второй год (век, тысячелетие), а то и вообще выгоняет из своей школы.
Во-вторых, нужно, чтобы было у кого учиться. В ходе обучения «ученик» должен постоянно и как можно теснее общаться с «учителем». Между тем средства передвижения в течение тысячелетий оставались примерно на одном уровне: на суше – лошади, верблюды, ослы и мулы, на море – гребные суда и примитивные парусники. С таким транспортом далеко не уедешь и не уплывёшь. Поэтому научиться чему-то можно было только у близких соседей.
Но одни народы жили в тесном общении друг с другом, а другие, можно сказать, в глуши, в изоляции от более развитых соседей.
Европейской цивилизации повезло с местом рождения. Средиземноморье – совершенно особенный регион, подобных ему нет больше нигде на земной поверхности. Вероятно, основа его уникальности была заложена десятки и даже сотни тысяч лет назад, когда маленькие сообщества всё более совершенных Сапиенсов покидали свою родину – Восточную Африку и через Синайский полуостров разбредались по всему свету. Некоторые из них постепенно зашли очень далеко – вплоть до крайних южных, северных и восточных пределов Азии, а кое-кто через перешеек Берингию попал и на Американский материк. Но большая часть этих древних выходцев их Африки, похоже, остались вблизи Средиземного моря, где, перемешиваясь друг с другом (а отчасти и с неандертальцами), со временем образовали множество разных народов, каждый со своим национальным характером и особым историческим опытом. Именно в окрестностях Средиземного моря зародились самые ранние цивилизации – египетская и месопотамская.
Благодаря изрезанной береговой линии и многочисленным островам в этом регионе рано развилось мореплавание. Множество кораблей бороздили Средиземное море ещё в те времена, когда скорость хода зависела от количества хлеба и пива, съеденного и выпитого гребцами, а парус считался модной новинкой. Предприимчивые купцы и пираты (обычно эти занятия совмещали одни и те же люди) знакомили европейских и африканских варваров с хитроумными выдумками египтян, вавилонян и финикийцев: со сложными обрядами почитания таинственных богов, с техникой изготовления красивой глиняной посуды, с удивительным искусством записывать бестелесные звуки, и т. п. Здесь, на стыке континентов, уже четыре тысячелетия назад сложилась система межконтинентальной торговли. Малая Азия, например, куда крепче была связана с Балканами и Кипром, чем с отдаленными областями Азиатского материка. Египтяне веками поддерживали тесные отношения с Сирией, Финикией, Критом, Кипром и Грецией; да и вообще североафриканское побережье исторически было гораздо ближе к Европе и Передней Азии, чем к африканским землям, лежащим к югу от Сахары.
Ко времени Рождества Христова цепочка передачи культурного наследия в Средиземноморье выглядела примерно так:
от египтян и шумеров – вавилонянам, финикийцам, хеттам, критянам;
от египтян, вавилонян, финикийцев, критян – эллинам, этрускам, кельтам;
от эллинов и этрусков – римлянам, кельтам и семитским народам восточного Средиземноморья, включая потомков египтян, вавилонян и финикийцев.
Круг замкнулся; при этом первенство в Средиземноморье перешло от древних цивилизаций Египта и Месопотамии к Элладе и Риму.
***
На протяжении, по меньшей мере, двух тысячелетий в Средиземноморье безраздельно доминировали ранние цивилизации Египта, Месопотамии и Финикии. Под их влиянием развивался Эгейский мир – район древних очагов культуры на стыке юго-западной Азии и юго-восточной Европы: Крит, Балканы, Малая Азия и близлежащие острова. Развитие остальных регионов Европы надолго задержало вторжение индоевропейских племён, которые в IV-II тысячелетиях до Р. Х. расходились Предуралья на запад, юг и восток, разрушая старые культурные очаги и потом веками осваивая их наследие. Пока одни индоевропейцы создавали арийские цивилизации в Иране и Индии, другие дошли до Амура, удивляя предков сегодняшних китайцев величиной носов и светлыми волосами, а третьи опустошили «Старую Европу» (термин Марии Гимбутене) и стали постепенно утверждаться на её развалинах.
Ситуация начала меняться в результате двух событий: крушения Критской (Минойской) державы, скроенной во многом по египетским образцам, и передвижений «народов моря», в ходе которых Эгейский мир стал приобретать отчётливо греческий облик.
Греческие земли долгое время оставались варварской окраиной. Вплоть до VIII века до Р. Х. б;льшая часть предметов роскоши – образцов изысканности, моды и тонкого вкуса, воплощённых в украшениях, одежде, обуви, косметике, парфюмерии, – импортировалась с Востока. Однако греки быстро учились – быстро, по крайней мере, в сравнении с общим медленным темпом тогдашних перемен. Причём они не просто копировали чужие достижения, а развивали и совершенствовали их.
Финикийцы переняли у египтян значки для записи отдельных слогов, которые те употребляли наряду со словами-иероглифами. Греков, по преданию, этим значкам научил финикиец Кадм, основавший в греческой области Беотия полис Фивы. А уж сами греки ввели особые значки для гласных звуков, создав, таким образом, настоящий алфавит. Писали они, как и другие средиземноморские народы, на египетском папирусе. Из Египта же они заимствовали медицинские знания. П;лос (модель небесного свода) и гномон (солнечные часы) привёз в Элладу из Вавилонии Анаксимандр, уроженец малоазиатского Милета, около 547 года до Р. Х. Основываясь на египетских и вавилонских знаниях, этот выдающийся философ выдвинул совершенно сенсационную, фантастическую гипотезу, что «Земля свободно возносится, не будучи ничем связана, и удерживается, так как отовсюду она одинаково отдалена». Другой знаменитый уроженец Милета, старший современник Анаксимандра Фалес учился астрономии и астрологии в Вавилоне, а в Египте – земледелию и геометрии. Великий Пифагор (около 570 – 490 годов до Р. Х.) тоже ездил в Египет, где познакомился с математикой, астрономией, философскими и религиозными идеями.
Эллины заимствовали у египтян не только практические знания, но и религиозно-философские воззрения. Вот что писал в V веке до Р. Х. говорит греческий «отец истории» Геродот: «Владыками подземного мира египтяне считают Деметру и Диониса (в Египте это Исида и Осирис. – А. А.). Египтяне первыми стали учить о бессмертии человеческой души. Когда умирает тело, душа переходит в другое существо, рождающееся в тот момент. Пройдя через тела всех земных и морских животных и птиц, она снова вселяется в тело новорожденного ребенка. Такое круговращение продолжается три тысячи лет. Учение это заимствовали некоторые эллины как в древнее время, так и недавно. Я знаю их имена, но не скажу».
Активно осваивая чужой опыт и знания и обогащая их собственным творчеством, Эллада во второй половине I тысячелетия до Р. Х. сделалась культурным лидером Средиземноморского региона. В какой-то степени европейская цивилизация зарождалась в Эгейском мире.
В основании колоний греки превзошли финикийцев. К началу VI века до Р. Х. по берегам Средиземного и Чёрного морей протянулась цепь греческих поселений, часть которых существует до сих пор: Сиракузы, Неаполь, Марсель, Одесса, Феодосия, Пицунда, Керчь… Наладив отношения с Тартессом на юге Испании, греки через Гибралтарский пролив проникли в Атлантический океан, куда раньше отваживались выходить только финикийцы.
Средиземноморский мир состоял из множества небольших общин, каждая из которых жила по собственным обычаям и законам. После развала скороспелой империи Александра Македонского большинство этих общин признавали власть царей той или иной греко-македонской династии, заставлявшей их платить налоги и выполнять определённые работы, а в остальном обычно не мешавшей им жить так, как они привыкли. Тем не менее, всюду распространяются греческий язык и греческие обычаи. Разноплемённые общины именуются полисами, управляющие ими советы — герусиями, должностные лица — демархами, этнархами, стратегами, агораномами и т. п. По всему Средиземноморью горожане ходят в гимнасии, смотрят греческие театральные представления, по греческим образцам устраивают соревнования в беге и борьбе, а дворцы и храмы захолустных царей и богов украшаются греческими статуями и картинами. От Испании до Египта и Месопотамии образованные люди говорят на греческом диалекте койнэ; на нём пишут стихи, пьесы и учёные трактаты, письма друзьям и доклады царям.
Эпоха господства в Средиземноморье греческой культуры именуется эллинизмом. Однако блестящий покров эллинизма был весьма тонок и непрочен. Основная масса населения за пределами Эллады сохраняла в неизменном виде прежние обычаи и собственные языки.
ОСЕВОЕ ВРЕМЯ
I тысячелетие до Р. Х., особенно его середина, – одна их самых важных вех в истории человечества, рубеж куда более значительный, чем принятое деление на «древность» и «Средневековье». «В это время происходит много необычайного, – писал немецкий философ Карл Ясперс (1883–1969). – В Китае тогда жили Конфуций и Лао-цзы, возникли все направления китайской философии, мыслили Мо-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы и бесчисленное множество других. В Индии возникли "Упанишады", жил Будда. В философии Индии, как и Китая, были рассмотрены все возможности постижения действительности, вплоть до скептицизма, материализма, софистики и нигилизма. В Иране Заратустра учил о мире, где идёт борьба добра со злом. В Палестине выступили пророки – Илия, Исайя, Иеремия и Второисайя. В Греции – это время Гомера, философов Парменида, Гераклита, Платона, трагиков, Фукидида и Архимеда. Всё, что связано с этими именами, возникло почти одновременно в течение нескольких столетий в Китае, Индии и на Западе независимо друг от друга».
Описываемую эпоху Ясперс назвал «осевым временем». «Эту ось мировой истории, – писал он, – следует отнести, по-видимому, ко времени около 500 лет до Р. Х., к тому духовному процессу, который шёл между 800 и 200 годами до Р. Х. Тогда произошёл самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, какой сохранился и по сей день».
Главной составляющей духовного процесса, о котором говорит Ясперс, стало логическое мышление. Не то чтобы до этого люди вообще ни о чём не думали. Ранние цивилизации построили модель звёздного неба и дали планетам имена богов (позже римляне заменили вавилонских богов своими: Нергала назвали Марсом, Мардука – Юпитером, Иштар – Венерой и т. д.), разделили год на 12 месяцев, сутки на 24 часа, час на 60 минут и минуту на 60 секунд, окружность разбили на 360 градусов, а градус – на 60 минут. Были заложены основы геометрии и математики, включая вычисление процентов и понятие об арифметической и геометрической прогрессии.
Тем не менее, до «осевого времени» рациональное, логическое мышление было редким исключением.
В человеческом сознании понятия и образы обычно сменяют друг друга, цепляясь за наработанные ассоциации; мысли текут как бы сами собой. В XX веке этот процесс метко окрестили потоком сознания. И такой поток течёт до тех пор, пока мы не сосредоточимся специально на каком-то предмете.
Общий уровень знаний «доосевой» эпохи свидетельствует, что по-настоящему сосредотачиваться люди тогда ещё не научились. Их математика сводилась к решению частных задач, без пояснений и доказательств. Связи между понятиями устанавливались с помощью ассоциаций, аналогий: закапывание зерна и его прорастание олицетворяло смерть и новое рождение, заход и восход солнца ассоциировались с уходом и возвращением, и т. п. Насколько аналогии соответствуют действительности – такой вопрос у древнего египтянина или вавилонянина просто не возникал. Люди жили, полагаясь на вековые обычаи и привычные стереотипы. Всё происходящее, включая собственные успехи и неудачи, они объясняли действиями сверхъестественных сил – богов, Неба, Судьбы.
В «осевое время» в наиболее развитых районах мира некоторые, очень немногочисленные люди научились систематически и вполне сознательно размышлять, целенаправленно устанавливая причинно-следственные связи между предметами, явлениями и событиями. Греческие философы даже выработали правила построения истинных суждений. Так был заложен фундамент научного мышления, плодами которого все мы сейчас пользуемся едва ли не ежеминутно.
Начиная с «осевого времени», рациональное логическое мышление навсегда входит в жизнь человечества. Оно не вытесняет «поток сознания», а дополняет его: неожиданно всплывший образ и поныне часто замыкает цепь ассоциаций в обход всякой логики.
Остальные перемены «осевого времени» так или иначе связаны с утверждением рационального мышления.
В Китае, Индии и особенно в греческом мире складывается слой людей, жаждущих учиться, причём не только ради хлебного чиновничьего местечка, но просто для того, чтобы знать и понимать. Умственный труд превращается в самостоятельную область деятельности.
Письменность в предшествующие эпохи использовалась только в делопроизводстве, для хозяйственных и религиозных нужд; остальные знания, включая анонимные литературные произведения, передавались из уст в уста. В «осевое время» научные и художественные тексты стали записывать, и за каждым текстом появился конкретный автор. (Правда, ещё долгое время произведение записывал не он сам, а его ученики).
В ранней древности каждое божество принадлежало определённой семье, клану, общине, народу. В «осевое время» межклановые и межнациональные границы теряют прежнюю чёткость. Многие египетские, греческие, индоиранские боги становятся предметом почитания у разных народов. Появляются религии, изначально обращённые к людям разных наций – зороастризм, ещё в большей степени буддизм (христианство и ислам возникли позже, уже за пределами рассматриваемого периода).
В «осевое время» люди в передовых странах приходят к великой мысли: важно не только то, что ты делаешь непосредственно для богов (жертвоприношения и молитвы), но и то, как ты поступаешь с другими людьми. Религия увязывается с моралью и в то же время с понятием абсолютной истины. В результате смягчаются отношения между единоверцами, в том числе иноплеменными, зато закладывается почва для религиозного фанатизма – явления, ранней древности неведомого.
И в биологии, и в социальной жизни новое обычно не уничтожает полностью старого, не вытесняет его, а надстраивается над ним. Достижения «осевого времени» не отменили прежних обычаев и привычек. Логически мыслить и сегодня способны, мягок говоря, далеко не все. Утилитарное отношение к Богу («я Тебе – Ты мне») сохраняется во всех религиях. Наиболее ревностные индуисты и буддисты подметают перед собой путь, чтобы ненароком не раздавить какую-нибудь живность, однако и людоедство пока не стало вчерашним днём человечества.
И всё же можно утверждать, что в «осевое время» мир кардинально изменился.
АНТИЧНОСТЬ
Перечисляя творцов «осевого времени», Ясперс называет китайцев, индийцев, персов, евреев и греков. Представителей Египта, Месопотамии и Финикии в его списке нет: их вклад в достижения «осевого времени» неразличимо мал. Впрочем, эти достижения касались лишь духовной жизни, и плоды принесли далеко не сразу. В материальном плане влияние ранних цивилизаций сохранялось несравненно дольше.
Правда, Египетское царство в первой половине I тысячелетия до Р. Х. приходит в упадок. Геродот характеризовал египтян следующим образом: «Вообще говоря, они не желают перенимать никаких обычаев ни от какого народа». Они продолжали пестовать собственный образ жизни – с крайне ограниченной ролью рыночных механизмов, отсутствием экономической конкуренции и поглощением общества государственной властью. В течение двух тысячелетий эти черты египетской цивилизации компенсировались способностью фараонов мобилизовать большие массы людей. Но по мере появления конкурентов страна, не желавшая пользоваться чужим опытом, безнадёжно отстала в исторической гонке.
Зато семитские страны Юго-Западной Азии в «осевое время» вроде бы процветают. Ассирийцы создают огромную империю; при царе Ассархаддоне (680–669 годы до Р. Х.) они даже подчиняют Египет. Ассирия и Вавилония остаются бесспорными лидерами в экономике и финансах. Ввоз восточных товаров в страны Европы значительно превышает вывоз на протяжении последующих двух тысячелетий – вплоть до эпохи Великих географических открытий! Монетные системы Греции и Рима изначально строились на вавилонских весовых соотношениях. Ассиро-вавилонские банкиры принимали и выдавали вклады, проводили безналичные расчеты между вкладчиками, принимали к оплате выданные чеки, и даже использовали деривативы. На протяжении многих столетий народы Западной Евразии и Средиземноморья учились у вавилонян и ассирийцев приёмам ведения торгово-финансовых операций. Вавилон, разрушенный до основания ассирийским царём Синаххерибом и восстановленный его преемником Асархаддоном, даже после завоевания персами (539 год до Р.Х.) не имел конкурентов. На Геродота он произвел огромное впечатление: «Вавилон не только очень большой город, но и самый красивый из всех городов, которые я знаю». Финикийские города-государства тоже никуда не исчезли в «осевое время»; один из них – Карфаген – долгое время соперничал с Римом.
Но на окраинах этого мира, в котором экономически развитые семитоязычные народы боролись за первенство друг с другом, с древним Египетским царством и с молодой Персидской державой, рождается и развивается то, что европейцы позже назовут античностью.
Античность двойственна: эллинская цивилизация – новая ипостась Эгейского мира – переплелась в ней с более молодой римской. Несмотря на несхожесть, эти цивилизации имели много общего.
Из богатейшего античного наследия остановимся здесь только на понятиях свободы и народовластия (демократии).
Свобода привычно противопоставляется рабству. Но исторически такой подход неверен. Рабство в древности существовало повсюду, свободы же не было почти нигде. Люди, не считавшиеся рабами, имели так мало прав, что отличить их от рабов порой довольно сложно. Во всяком случае, их судьба от них самих почти не зависела. Как им жить, что делать и чего не делать, решали старейшины рода, племенные вожди, жрецы, цари и многочисленные царские слуги.
В греческих полисах рабов было много, особенно в периоды военных успехов. Родовые структуры у греков тоже сохранились; однако их роль, чем дальше, тем больше ограничивалась религиозными функциями. В результате в некоторых полисах все взрослые граждане мужского пола обрели основу свободы – самостоятельность.
Античное понимание свободы не имело ничего общего со вседозволенностью. Свободными назывались люди, которые сообща устанавливают нормы жизни и сами их соблюдают. На рабов эти нормы не распространялись. Если раб напивался, врал, воровал, это считалось в порядке вещей – на то он и раб, держать его в узде можно лишь с помощью палки и кнута.
Внутри античного полиса действовали самоуправляемые религиозные и профессионально-религиозные объединения. А в некоторых полисах даже самые важные вопросы общественной жизни, включая выборы руководителей, объявление войны и заключение мира, перешли в общее ведение всех свободных граждан. По современным меркам античная демократия выглядит ограниченной, поскольку из неё исключались рабы, женщины и неграждане. Однако в сравнении с господствовавшей повсеместно неволей это был грандиозный прорыв. Китайцам, например, мысль о том, что подданные могут выбирать себе правителя, представлялась нелепой. Народное собрание играло важную роль в ряде городов-государств Месопотамии и Финикии в разные эпохи, но, кажется, только греки выработали чёткие процедуры принятия решений, выборов и смещения должностных лиц. Эти процедуры в значительной степени защищали права граждан от посягательств олигархов и тиранов.
Конечно, одних процедур для народовластия недостаточно. Надо ещё, чтобы граждане хотели и умели сами определять свою судьбу. Без этого любые процедуры превращаются в фикцию. В сочинении «Афинская полития» Аристотель пишет об афинском архонте Солоне (VI век до Р. Х.): «Видя, что в государстве часто происходят смуты, а из граждан некоторые по беспечности мирятся со всем, что бы ни происходило, Солон издал относительно их особый закон: “Кто во время смуты в государстве не станет с оружием в руках ни за тех, ни за других, тот предается бесчестию и лишается гражданских прав”». С таких суровых обязанностей начиналась демократия в Афинах. А закончилась она, когда гражданам пришлось приплачивать за то, чтобы они ходили на собрания.
Античные демократии имели локальный характер. Сильные демократические полисы не хуже монархий и олигархий угнетали слабых соседей, ограничивали их самостоятельность, а то и обращали в рабов. Демократический строй в различных полисах периодически сменялся олигархией или тиранией.
Античные демократии не особенно заботились о правах отдельного человека. Народные собрания и демократически сформированные суды по своему произволу изгоняли граждан, лишали имущества и даже жизни. В 399 году до Р. Х. избранные по жребию афинские судьи приговорили к смерти философа Сократа, обвинённого в богохульстве и внушении юношеству ложных идей.
И, тем не менее, в течение следующих двух с лишним тысячелетий борцы против монархического произвола искали и находили в античном народовластии образцы для подражания.
РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ
Древние греки были отличными воинами. Они сумели отстоять свою цивилизацию от натиска персов (иранцев) – народа тоже индоевропейского, но с совершенно иным отношением к свободе. Сами же греки к экспансии не стремились, да и не имели такой возможности из-за вечной грызни между полисами. Широкую экспансию эллинской цивилизации обеспечили родственные грекам македоняне, утвердившие власть греко-македонских династий на больших территориях.
Рим, в отличие от Эллады, с самого начала двигался по пути, ведущему к империи. Римское понимание свободы во многом совпадало с греческим. Слово империй у римлян означало власть, подкрепленную силой. Считалось, что в полном объёме империй принадлежит римскому народу, который по частям передаёт его высшим должностным лицам. Включив в состав своей державы множество народов, сами римляне долго сохраняли республиканский строй, а наследственной монархии у них не было вообще никогда. Государственное управление находилось в руках сената и ежегодно переизбираемых руководителей – консулов и преторов. Вручаемый им империй позволял обращаться за советом к богам, вербовать солдат и командовать ими, созывать народное собрание, судить, принуждать и наказывать. Консулов обязательно должно было быть двое, чтобы исключить возможность единоличной тирании, а избираемым в чрезвычайных обстоятельствах диктаторам полномочия вручались ограниченные и на очень короткий срок. Позднее властные полномочия, включая консульские и преторские, сосредоточились в руках одного лица – императора, но источником его власти по-прежнему считался римский народ.
Римлянам были в высокой степени свойственны мужество, организованность и стойкость в неудачах. Однако не менее важно то, что им в течение нескольких веков удавалось наращивать число римских граждан. Разношерстная разбойничья шайка, составлявшая первоначальное население римских холмов, достаточно быстро сплотилась в единую общину патрициев. Но если бы патриции защищали свои привилегии столь же ревностно и удачливо, как граждане Афин, Спарты или Фив, Рим никогда бы не стал господином Средиземноморья. К тому времени, когда римляне приступили к широкомасштабным завоеваниям, патриции и «понаехавшие» позже плебеи уже слились в единый римский народ. Достаточно быстро в число римлян были включены и близкие им по духу и образу жизни соседи-италики. Самым же крупным и постоянным источником пополнения римского населения являлись рабы.
В греческих полисах отпуск рабов на волю являлся исключением. В Риме он был скорее правилом. Получив свободу, отпущенник не порывал связи с господином, а брал его родовое имя и становился его клиентом – чем-то вроде официального прихлебателя. Впрочем, статус клиента выбирали и многие свободные люди, не имевшие средств для самостоятельной жизни или просто предпочитавшие независимости защищённость. В обмен на покровительство патрона клиент был обязан оказывать ему самые разнообразные услуги – оффиции. Иметь власть над клиентами, то есть людьми свободными, с точки зрения римлян было значительно почётнее, чем владеть рабами, и этот взгляд они передали современной Европе.
Быстрый рост числа римских граждан позволил Риму подчинить огромные густонаселённые территории и удерживать их в повиновении. В течение III–I веков до Р. Х. империум попули романи (власть римского народа) перешагнула границы Апеннинского полуострова, охватив Сицилию, Сардинию, Корсику, большую часть территории современных Франции и Испании, Балканского полуострова, часть Юго-Западной Азии и Северной Африки (включая Египет). Кроме того, со многими государствами были заключены союзные договоры, ставившие их в зависимость от Рима.
Распространив свою власть на Эгейский мир, сами римляне испытали глубокое и многостороннее влияние господствовавшей здесь греческой культуры. У греков они заимствовали сельскохозяйственные орудия, бытовые удобства и формы литературных произведений. В Риме устраивались игры в честь Аполлона, греческие скульптуры массами вывозились в Италию. Актёры и переводчики из числа греческих рабов познакомили римлян с настоящим театром; римские учителя, доктора, музыканты и другие представители «свободных профессий» являлись за редким исключением греками. Среди римской элиты было много горячих поклонников греческой культуры. Первые римские историки (т. н. «старшие анналисты) писали по-гречески, а прославленный полководец Луций Корнелий Сципион, когда ему воздвигли статую на Капитолии, пожелал, чтобы его изобразили в греческом одеянии. Греческая образованность сохранялась среди римлян вплоть до падения Западной Римской империи.
А вот на подвластное римлянам население Западной Европы греческая культура почти не повлияла. Здешние кельтские племена, ассимилировавшие более раннее население, ко времени римского завоевания оставались варварами. Именно римляне, при всей жестокости их колониальных порядков, принесли сюда свет цивилизации. Латинский, а не греческий язык, римские, а не греческие нравы и обычаи усваивали жители Галлии, Испании, Британии и Ирландии.
Так закладывался фундамент западноевропейской цивилизации, не похожей ни на Эгейский мир, ни тем более на европейский северо-восток.
ПЕРЕД НОВЫМ СТАРТОМ
В первые века после Рождества Христова на земли Римской империи хлынули германцы из Скандинавии и кочевники из Великой степи, протянувшейся от пустыни Гоби до венгерской пушты. В результате этого нашествия, а ещё больше из-за постоянного отпуска на волю рабов коренные римляне постепенно растворились в массе иноплеменников. Защищать империю, которая в борьбе за самосохранение драла с подданных три шкуры, эти новые римляне не имели желания. Хрупкий сплав римской организованности с греческой культурой треснул: восточная, греко-азиатская часть империи откололась от западной, римско-европейской.
Судьба этих двух обломков античности оказалась очень разной. Восточная империя (Византия) продержалась ещё тысячу лет, но её развитие застыло. Традиции свободы, зародившиеся в полисах древней Эллады, в Византии заглохли, уступив место семитско-иранскому культу царской власти. Культура Византии так и не сравнялась с древнегреческими образцами, а её территория постепенно скукоживалась под ударами персов, тюрков, славян, западноевропейских «латинян» и преемников ассиро-вавилонской цивилизации – арабов.
Захват в 1453 году остатков Византии турками-османами означал не просто падение очередной империи: это был последний гвоздь в гроб древней эгейской цивилизации. На её месте и к северу от неё возник цивилизационный вакуум – зона соперничества исламского мира, европейского Запада и Московской Руси, выросшей на северо-востоке Европы в относительной изоляции от Средиземноморья. Процесс рассасывания этого вакуума длится несколько веков; он ещё не завершён и продолжает постоянно порождать конфликты.
Западная Римская империя рухнула намного раньше Восточной – ещё в середине V века от Р. Х. Однако её наследие оказалось гораздо прочнее и долговечнее. Кельто-романо-германское население Западной Европы под водительством римско-католической церкви сумело не только отразить вторжения мусульман и накатывавшие одна за другой волны восточных кочевников – гуннов, аваров, мадьяр, но также освоить и приумножить греко-римское культурное наследие. Норманнские конунги, чьи дружины в течение трёх столетий опустошали Европу, превратились в рачительных европейских монархов.
Разные стороны римской действительности пытались копировать деятели Великой Французской революции, отцы-основатели США и московские цари, считавшие свою державу Третьим Римом. Но прямыми наследниками Западной Римской империи стали варварские королевства, созданные на её развалинах германскими племенами готов, франков, бургундов, гельветов, англосаксов и др. Латынь сделалась языком всех образованных европейцев. В Италии, Франции, Испании и Португалии, несмотря на господство германских завоевателей, диалекты той же латыни утвердились в качестве разговорных языков. Хранителем римских традиций и римской культуры стали римские епископы-папы, возглавившие церковную иерархию Западной Европы. Римское право оказало огромное влияние на европейское судопроизводство (как, впрочем, и на византийское). А главное, в средневековой Западной Европе сохранялись и развивались традиции самоуправления и выборности властей.
Самоуправление – понятие очень широкое. Его можно углядеть даже в тюремной камере, где заключённым позволено выбирать старосту, делить пайку и решать, кому спать у параши. Но в средневековой Западной Европе самоуправление заняло очень важные позиции. Значительную автономию имела католическая церковь. Профессиональные корпорации – гильдии, цеха, университеты, – не только регулировали собственную деятельность, но и активно влияли на городскую систему управления. Многие города добились статуса коммуны, то есть сами формировали властные структуры, имели собственные финансы и ополчение. Флоренция, Венеция, Генуя превратились в независимые республики, они вели войны и заключали мирные договоры.
Кому Западная Европа обязана развитием самоуправления – римлянам, кельтам, составлявшим большинство населения, или германским завоевателям? Скорее всего, действовали все три фактора, с вариациями по странам.
Жители Западной Европы имели чётко очерченные права. И хотя права разных сословий сильно отличались, они не были пустым звуком. «Управлять свободными людьми гораздо почётнее, чем рабами» – эта истина, прочно вошедшая в менталитет европейцев, за пределами Европы выглядела абсурдом. В Месопотамии, Северной Африке, Китае, Персии, в Османской империи и в Московском царстве, – всюду власть стремилась низвести подданных до рабского состояния, добиться абсолютной покорности. Поэтому вне Западной Европы самоуправление не привилось, а там, где оно сохранялось, было сведено к минимуму.
Традиция рационального, логического мышления сохранилась в средневековой Европе в форме схоластики. По мнению историка Жака Ле Гоффа, «схоластика попыталась установить связь между свободными искусствами и механикой, между науками и техникой… Учительница строгости, вдохновительница оригинальной мысли, подчиняющейся законам разума, она оставила свой неизгладимый след в западном мышлении». Биолог и культуролог Г. Ю. Любарский считает, что «развитие культуры рассуждений, культуры рассудочной работы никогда не достигало таких высот, как во времена схоластики. Современная логика не может идти ни в какое сравнение с этой схоластической мыслью». По его мнению, именно из схоластики «родился дух протестантизма – чёткий, рассудочный, морализирующий, устанавливающий множество формальных правил, и этот дух замечательно сочетается с характером современной культуры и особенно с культурой хозяйственной жизни, с высоко технологичными областями производства».
Но стебельки будущей европейской цивилизации прорастали медленно, очень медленно. Германским завоевателям и покорённым ими кельтам потребовалось тысячелетие, чтобы освоить великие традиции античности и двинуться дальше. В эпоху раннего Средневековья Европа всё ещё оставалась отсталым регионом. Лидерами в политике и экономике, хранителями античной культуры скорее выглядели мусульмане-арабы, одно время захватившие даже юг Италии и почти всю Испанию. Однако европейцы никогда не переставали учиться. Медленно, но верно они усваивали римско-греческое наследие и перенимали достижения исламской цивилизации. Национальная и государственная пестрота, а также наличие какой-никакой свободы обеспечивали очень высокую степень конкуренции во всех сферах – в политике, экономике, культуре. Особенно ярко это проявилось во внешней экспансии.
Между XII и XV веками Европа разительно изменилась. Эпоха викингов закончилась, места воинов в скандинавских ладьях заняли купцы. Расцвело и уже клонилось к закату рыцарство. Франция, Англия и отвоёванная у мусульман Испания превратились в обширные, более или менее централизованные королевства. Появились города-коммуны, университеты, банкирские дома. Позже это время назовут «эпохой Возрождения», «эпохой великих географических открытий», «эпохой религиозных войн».
Чтобы лучше представить европейские реалии XV – начала XVI века, припомним (в порядке старшинства) некоторых людей, благодаря которым это время осталось в нашей памяти.
Ансельм Кентерберийский (1033-1109) – богослов, архиепископ Кентерберийский, один из основоположников схоластики.
Иоанн Севильский (ок. 1100 – ок. 1180) – один из виднейших переводчиков с арабского языка; переводил в основном астрономические, медицинские и философские сочинения, в том числе Абу Машара, Ибн Гибероля, Ибн Курры, аль-Кинди, аль-Фергани, аль-Хорезми и др.
Леонардо Пизанский по прозвищу Фибоначчи (ок. 1170 – ок. 1250) – первый крупный математик средневековой Европы.
Роджер Бэкон (1214-1292) – английский монах-францисканец, профессор богословия в Оксфорде. Первым стал доказывать преимущество опыта над схоластикой. Занимался математикой, химией и физикой; в оптике разработал новые теории об увеличительных стёклах, преломлении лучей, перспективе, величине видимых предметов и другие.
Данте Алигьери (1265-1321) – богослов, политический деятель, один из основоположников литературного итальянского языка, создатель «Божественной Комедии».
Джотто ди Бондоне (1266 или 1267 – 1337) – итальянский художник и архитектор, основоположник эпохи Проторенессанса.
Джефри Чосер (ок. 1340/1345 – 1400) – один из основоположников английской национальной литературы и литературного английского языка, первым начавший писать свои сочинения не на латыни, а на родном языке; автор «Кентерберийских рассказов».
Кристина Пизанская (не ранее 1364–1430) – французская писательница итальянского происхождения, считающаяся предтечей феминизма.
Ян Гус (1369–1415) – чешский проповедник, провозгласивший поиск истины долгом каждого христианина; сожжён по приговору церковного собора в Констанце.
Энрике Мореплаватель (1394–1460) – португальский принц, благодаря которому его страна стала великой морской державой.
Иоганн Гуттенберг (не ранее 1397 – 1468) – немец из Майнца, изобретатель книгопечатания.
Жанна д’Арк (1412–1431) – национальная героиня Франции, возглавившая освобождение своей страны от власти англичан; сожжена в Руане по обвинению в колдовстве.
Томас Торквемада (1420–1498) – великий инквизитор Испании; Хуан Антонио Льоренте, первый историк инквизиции, утверждает, что за время руководства Торквемады этим учреждением были сожжены 10 000 человек и подвергнуты пыткам 27 000.
Франсуа Вийон (не ранее 1431 – не позже 1491) – французский поэт, совмещавший занятия поэзией с грабежами.
Мехмед II (1432–1481) – султан из династии Османов, уничтоживший Восточно-римскую (Византийскую) империю.
Христофор Колумб (1451–1506) – генуэзец на службе испанской короны, открывший Америку.
Изабелла Католическая (1451–1504) и Фердинанд Католик (1452–1516) – монархи, чей брак привёл к объединению Кастилии и Арагона в единое Испанское королевство; изгнали мавров из Гранады, финансировали экспедицию Колумба.
Ричард III (1452–1485) – узурпатор английской короны, убийца своих малолетних племянников.
Леонардо да Винчи (1452–1519) – итальянский художник, универсальный учёный-изобретатель.
Васко да Гама (1469–1524) – португалец, первым из европейцев совершивший морское путешествие в Индию.
Фернан Магеллан (1480–1521) – португалец на испанской службе, возглавивший первое кругосветное путешествие.
Мартин Лютер (1483 – 1546) – немецкий богослов, идеолог Реформации.
Лоскутная, разноликая Европа нашла в себе достаточно сил, чтобы отразить натиск арабов и турок и самой перейти в наступление. Эпоху великих географических открытий Европа и Китай начали практически одновременно. В 1405 году огромный флот императора Чжу Ди (девиз правления Юнлэ, 1403-1424 годы) под командованием адмирала-евнуха Чжэн Хэ вышел в Индийский океан для установления торговых и политических контактов с окрестными странами. А в 1415 году на другом конце света, в маленькой Португалии, принц Энрике Мореплаватель снарядил первую, весьма скромную, экспедицию на поиски морского пути в полусказочную Индию.
Плавания китайского флота, охватившие Индокитай, Индостан, Аравийский полуостров и Восточную Африку, продолжались при Чжу Ди и при его внуке Чжу Чжаньцзи (девиз правления Сюаньдэ, 1425-1435 годы). Однако последующие императоры пришли к выводу, что тесные контакты с заморскими странами расшатывают стабильность Поднебесной, и плавания китайцев за рубеж были запрещены.
В Европе единовластия не существовало, поэтому запрещать или разрешать дальние плавания было некому. Почин Энрике Мореплавателя подхватили конкурирующие друг с другом купеческие компании, монархи, горевшие желанием добраться до легендарных заморских сокровищ, и даже римско-католическая церковь, надеявшаяся распространить своё влияние на новые страны. В результате в конце XV века европейцы достигли Индии, открыв попутно Американский материк. В начале XVI века они добрались до Китая, продолжавшего вариться в собственном соку, а чуть позже обнаружили Московское царство: в 1553 году один из кораблей английской купеческой компании, посланных на поиски северного пути в Индию и Китай, попал в Белое море, его капитан Ричард Ченселлор побывал в Москве и был принят Иваном Грозным.
РОЖДЕНИЕ НОВОЙ НАУКИ
Последний шаг к мировому лидерству Западная Европа сделала в XVI-XVIII веках, когда наряду с развитым ещё в античную эпоху дедуктивным мышлением (от общих истин к частным) получило широкое распространение мышление индуктивное – от частных фактов к общим выводам. Последовало бурное развитие точных наук, техники, а затем и промышленности. Это, в свою очередь, обеспечило Европе экономическое превосходство и в итоге закрепило за ней мировое господство вплоть до середины XX века.
На рубеже XVI и XVII веков в Европе стали возникать общества учёных людей, которые, в отличие от своих средневековых коллег, сознательно отказались от бесконечных размышлений о природе вещей и в своих исследованиях опирались только на факты, подтверждённые экспериментом.
Первые научные общества нового типа появились в Италии, раздробленной тогда на несколько государств. Ещё в 1560 году в Неаполе в доме Джованни Баттиста Порта стали собираться е любители новых наук, называвшие себя Академией тайн природы (Academia secretorum naturae). Правда, наряду с естественнонаучными вопросами участники этого кружка интересовались также магией и астрологией.
17 августа 1603 года в Риме молодой граф Федерико Чези и трое его знакомых – два итальянца и голландец – основали Академию деи Линчеи (Accademia dei Lincei). Буквально её название означало «Академия Рысьеглазых», то есть «зорких, как рысь»; при этом оно было созвучно ходячему выражению «Линкеевы глаза» (Линкей, вперёдсмотрящий на корабле легендарных аргонавтов, обладал, по преданию, очень острым зрением). В следующем году отец Федерико, презиравший новые науки, заставил сына прекратить заседания. Однако в 1609 году младший Чези возродил Академию, пригласив в неё новых членов – итальянцев и иностранцев, в том числе знаменитого Галилео Галилея, пытавшегося убедить римского Папу, что гелиоцентрическая система Коперника вполне совместима с католической религией. Его усилия пропали втуне, и 5 марта 1616 года папский престол официально осудил гелиоцентризм как опасную ересь:
«Утверждать, что Солнце стоит неподвижно в центре мира – мнение нелепое, ложное с философской точки зрения и формально еретическое, так как оно прямо противоречит Св. Писанию.
Утверждать, что Земля не находится в центре мира, что она не остаётся неподвижной и обладает даже суточным вращением, есть мнение столь же нелепое, ложное с философской и греховное с религиозной точки зрения».
Тем не менее Академия деи Линчеи, опубликовавшая ряд важных научных работ, продолжала выступать с открытой защитой гелиоцентрической системы. Однако после смерти в 1630 году Федерико Чези деятельность Академия забуксовала. Галилей же в 1633 году был арестован инквизицией по обвинению в нарушении папского эдикта 1616 года и принуждён публично признать ошибочность своих взглядов.
В 1657 году во Флоренции князь Леопольдо Медичи, брат Великого герцога Тосканского Фердинанда II, основал Академию Опытов (Accademia del Cimento), призванную продолжать традиции экспериментальной науки. В 1667 году ученый секретарь Академии Магалотти подвёл итоги её десятилетней деятельности, издав «Очерки о естественнонаучной деятельности Академии Опытов» («Saggi di naturali esperienze fatte nell'Accademia del Cimento»), а 5 марта 1667 года Академия провела своё последнее заседание. Вскоре она была распущена из-за внутренних распрей, поощряемых и раздуваемых католической церковью (по некоторым сведениям, за её роспуск Леопольдо Медичи была обещана кардинальская шапка, которую он и получил в конце того же 1667 года).
Роспуск Академии Опытов прервал развитие точных наук в Италии на целое столетие.
Более удачно сложилась судьба новых научных обществ во Франции, где королевская власть зависела от католической церкви куда меньше, чем в итальянских государствах. Ещё в 1620 году Пьер Гассенди, воскресивший атомную теорию, и другие французские учёные-экспериментаторы собирались в доме богатого адвоката Пейреска в Эксаи-Провансе. Другим центром новой науки была келья францисканского монаха Маренна Мерсенна. Через Мерсенна, который сам был незаурядным исследователем, вели оживлённую переписку учёные всей Европы. После смерти (в 1648 году) Мерсенна собрания учёных устраивались в доме адвоката Моимора. Врач Теофраст Ренодо, основавший бесплатную клинику для бедных, устроил также лекционный зал для научных собраний и издательство. Но когда в 1661 году умер покровительствовавший ему кардинал Мазарини, враги Ренодо добились закрытия этих учреждений.
Точным наукам во Франции оказывал покровительство могущественный министр финансов Жан-Батист Кольбер. В 1666 году по его инициативе Людовик XIV санкционировал создание на основе кружка Моимора Королевской Академии наук (Acad;mie des sciences), призванной вдохновлять и защищать французских учёных (обычно её называют Парижской академией наук, в отличие от Французской академии, занимающейся вопросами французского языка и литературы). В XVII и XVIII веках Парижская Академия наук находилась на передовом фронте естественнонаучных исследований.
Но наиболее интенсивно точные науки развивались в Англии.
Ещё в 1600 году придворный врач королевы Елизаветы Уильям Гильберт издал трактат «О магните, магнитных телах и о большом магните Земли», в котором описал более 600 опытов магнитных и электрических явлений и построил первые теории электричества и магнетизма.
Научное общество появилось в Англии полувеком позже, во времена войны между католической партией короля Карла I и протестантами – сторонниками парламента. «Около 1645 года, – вспоминал Джон Уоллис, – когда я жил в Лондоне (в те времена, когда из-за нашей гражданской войны академические занятия в обоих наших университетах были в значительной мере прерваны), случилось мне познакомиться с несколькими ст;ящими лицами, интересующимися естественной философией и другими частями человеческого знания, в частности тем, что называлось новой или экспериментальной философией. Мы договорились встречаться еженедельно в Лондоне в определенный день и час. В числе участников были д-р Джон Уилкинс, д-р Джонатан Годдард, д-р Джон Энт, д-р Глиссоп, д-р Миретт (все доктора медицины), м-р Сэмюэль Фостер, в то время профессор астрономии в Грешемском колледже, м-р Теодор Гаак (немец из Палатината, который жил тогда в Лондоне и который, кажется, был первопричиной и первым предложил эти собрания) и многие другие».
По-видимому, ведущую роль в лондонском кружке играл упомянутый выше Джон Уилкинс – священник, женатый на сестре Оливера Кромвеля и ставший впоследствии епископом Честерским.
Эта маленькая группа ученых-экспериментаторов изредка собиралась для бесед на научные темы либо дома у кого-нибудь из участников, либо в таверне возле лондонского Грешэмовского колледжа. Обсуждали вопросы физики, анатомии, геометрии, астрономии, навигации, статистики, магнетизма, химии, механики, знакомились с состоянием естественных наук в Англии и за рубежом, слушали сообщения о циркуляции крови, о лимфатических сосудах, о гипотезе Коперника, о природе комет, о спутниках Юпитера, о пятнах на Солнце и о вращении этого светила вокруг собственной оси, о фазах Венеры и Меркурия, о шлифовке стекол и совершенствовании телескопа, о весе воздуха… Словом, темы были самые разнообразные; не касались только богословия и политики. Историк группы Томас Спрат (в 1645 году ему было всего десять лет), впоследствии епископ Рочестерский, писал: «Первоначально они ставили себе одну только цель – удовлетворение желания дышать более свежим воздухом и спокойно беседовать друг с другом, не опасаясь быть втянутыми в страсти и безумства этого мрачного века. И одного этого было бы достаточно, даже если бы учреждение настоящей ассамблеи не принесло никакой другой пользы, кроме того, что с ее помощью была подготовлена для следующего века целая плеяда молодых людей, чьи умы, получив здесь первые впечатления о трезвом и обширном познании, были непобедимо вооружены против всех очарований энтузиазма... На какую более подходящую тему могла бы напасть такая искренняя и бесстрастная компания, как эта, какой предмет мог быть более подходящим для такого мрачного времени, как не натурфилософия... которая никогда не разбивает нас на смертельно враждующие фракции, которая даёт место разойтись без злобы; позволяет нам выдвигать самые противоречивые домыслы, не вызывая опасности гражданской войны».
Встречи проводились нерегулярно: время было тревожное. Но вскоре армия парламента одержала победу над королевскими войсками, и около 1648 года Уилкинс, Уоллис и Годдард перебрались в Оксфорд, где продолжили встречи, собираясь в квартире Уилкинса. Таким образом, кружок разбился на два – лондонский и оксфордский. Вскоре к ним присоединился Роберт Бойль; именно он назвал своих единомышленников «Незримым колледжем» («Invisible College») – имя, под которым кружок вошёл в историю Англии и мировой науки. Терри Пратчетт, описывая «Unseen University», – центр магических наук Плоскомирья, – несомненно, держал в уме «Invisible College».
Достопочтенный Роберт Бойль родился в 1627 году в Ирландии, в замке Лисмор. Он был седьмым сыном и тринадцатым (или четырнадцатым) по счету ребенком свирепого протестанта Ричарда Бойля – 1-го графа Коркского, англичанина по рождению, ставшего ирландским пэром и умножившего свои угодья незаконным захватом чужих земель. Роберт пошёл не в отца. Совестливый, болезненный, глубоко верующий христианин с уклоном в мистику, он был уверен, что наука способствует раскрытию во всей полноте Божьего величия и в то же время «может не только сама выиграть от проникновения в ремёсла, но и в свою очередь содействовать их развитию. То благотворное влияние, которое она может на них оказать, является не последним средством, с помощью которого естествоиспытатель может использовать её для расширения могущества человека».
Помимо зависимости упругости газа от занимаемого им объёма (закон Бойля–Мариотта), Бойль показал, что тёплая вода закипает при разрежении окружающего её воздуха; что жидкость лучше поднимается в полой трубке, из которой выкачан воздух; что дым, как и всякое другое тело, подвержен действию тяжести; что трение тел и гашение извести выделяют теплоту даже в разреженном воздушном пространстве; что цвет не является имманентным свойством тела, а определяется взаимодействием света с его поверхностью, и т. д. «Перу Бойля, – пишет Дж. Д. Бернал, – принадлежит множество сочинений на религиозные и научные темы. Наиболее известными его трудами, если не считать работы об упругости воздуха, были «Святой любовник», «Химик-скептик» («The Sceptical Chymist») и «Безуспешность экспериментов». В результате раннего увлечения Бойля атомистической теорией появился его эпохальный труд о пустоте и газовые законы… Он заражал своими увлечениями и энтузиазмом других ученых, и многими из своих успехов в следующем столетии наука была обязана тем, что её вдохновил Бойль. В лице Бойля мы можем видеть соединение пиетистского и филантропического аспектов новой науки. В нём сочеталось желание показать славу Бога, открывающуюся в его творениях, со стремлением помочь своим ближним, и он фактически стал членом правления Бермудской и Ост-Индской компаний для того, чтобы претворить в жизнь свои планы обращения язычников в христианскую веру. Однако в отличие от средневековых пиетистов он показал себя в осуществлении этих целей крайне практичным человеком».
Позже к «Незримому колледжу» примкнули ещё несколько молодых исследователей, чьи имена впоследствии вошли в историю: сэр Уильям Петти, д-р Кристофер Рен и помощник Бойля Роберт Гук.
Гук, в отличие от своего шефа, был бедняком, сыном малоимущего англиканского священника, и наука была для него средством к существованию. Устроившись служителем в оксфордский Колледж Ориеля, он познакомился с Бойлем и стал ему помогать. Вероятно, Гук изготовил для Бойля всю его аппаратуру и проводил большинство его экспериментов по изучению пустоты и газов. Исследуя интерференцию в тонких пластинках, Гук пришёл к выводу о волновой природе света. Свою гипотезу он изложил в сочинении «Микрография»; также в этой работе было помещено описание усовершенствованного микроскопа. В 1660 году Гук открыл основной закон упругости твёрдых тел, выражающий зависимость между напряжённым состоянием и деформацией упругости тела. В 1665 году совместно с Гюйгенсом он предложил как основные точки термометра точки плавления льда и кипения воды; в 1668 году показал, что точки кипения и плавления постоянны для каждого вещества. Дж. Бернал считал Гука величайшим физиком-экспериментатором до Фарадея: «Если бы Гук имел более обеспеченное общественное положение и не страдал от своего уродства и хронических болезней, он не был бы таким обидчивым, мнительным и сварливым человеком и его выдающаяся роль в истории науки получила бы полное признание».
«Незримый колледж» в течение пятнадцати лет существовал в качестве неформального кружка; при этом в ходе проводимых в Оксфордском университете реформ его участники заняли все свободные вакансии преподавателей и президентов факультетов.
В 1659 года в Лондоне в помещении Грешемовского колледжа под председательством профессора астрономии Кристофера Рена состоялось совместное заседание лондонской и оксфордской групп. После того как в мае 1660 года вернувшийся из эмиграции Карл II был провозглашён королём, собрания кружка стали регулярными. На одном из таких собраний, состоявшемся 28 ноября 1660 года в Лондоне в Грэшем-колледже, впервые вёлся официальный протокол и было учреждено Общество для распространения физико-математических экспериментальных наук; при этом сорок его членов-учредителей обязались внести вступительный взнос в размере 4 фунтов стерлингов и в дальнейшем платить членские взносы по шиллингу в неделю. В 1662 году Карл II специальной грамотой присвоил этой организации название «Лондонское Королевское общество по совершенствованию познания природы» («The Royal Society of London for Improving Natural Knowledge»); первое официальное заседание Королевского общества состоялось 22 апреля 1663 года. Так возникла британская Академия наук. Её печатным органом стал журнал «Философские труды» (Philosophical Transactions).
Отметим важную деталь. Карл II, учредивший Королевское общество, склонялся к католицизму, основатели новой науки также были людьми глубоко религиозными. У многих из них взгляды расходились с официальной англиканской ортодоксией, однако в Англии середины XVII века это не доставляло им особых хлопот и не мешало занимать прочное положение в обществе.
Джон Уилкинс, сыгравший важную роль в организации «Незримого колледжа», будучи англиканским священником, а впоследствии епископом Честерским, придерживался «естественной теологии», которая опирается не на божественное Откровение, а на разум и повседневный опыт. Англиканскими священниками были также цитировавшиеся выше Джон Уоллис и Томас Спрат (последний стал епископом Рочестерским).
Роберта Бойля приводили в ужас посещавшие его иногда сомнения в истинности христианских догматов; от самоубийства его удержало только опасение, что в этом случае его душа попадёт в ад. Бойль перевёл Библию на ирландский и гэльский (шотландский) языки, учредил христианские миссии в Индии. Своё состояние он завещал на чтение лекций в защиту христианской религии от «печально известных неверных, а именно атеистов, деистов, язычников, иудеев и мусульман».
Исаак Ньютон занимался толкованием Библии, комментировал Апокалипсис и рассчитал, что конец света наступит не ранее 2060 года от Р. Х. При этом он скептически относился к догмату о троичности Бога и на деистский манер верил, что Бог присутствует в каждой точке Вселенной. А знаменитый архитектор и математик Кристофер Рен был масоном, Мастером ложи «Изначальных».
Королевское общество при основании разработало программу исследований, связывающую практические вопросы (ориентировка морского корабля в пространстве и времени, составление карт, изучение движения снаряда в воздухе, металлургия, медицина и так далее) с выработкой научного взгляда на природу в свете гелиоцентрической системы и великих географических открытий. В проекте преамбулы к уставу Королевского общества, составленному Гуком в 1663 году, было записано, что задачей Королевского общества является производство экспериментов для «совершенствования познаний о натуральных объектах, а также всех полезных искусств, мануфактур, механической прак¬тики, машин и изобретений»; при этом Гук предостерегал от того, чтобы «вмешивать в это богословие, метафизику, этику, политику, грамматику, риторику или логику». Вскоре Роберт Гук был избран куратором Королевского общества в области экспериментов. Свой скудный и нерегулярный заработок он пополнял, руководя реконструкцией лондонского Сити после знаменитого пожара 1666 года. Гук значительно опередил Исаака Ньютона, высказав в 1674 году в трактате «О движении Земли» идею тяготения и сделав вывод, что сила тяготения обратно пропорциональна квадрату расстояния.
К середине XVII веке уже оформилась та наука, из которой выросла сначала промышленная революция, а затем и вся наша насквозь технизированная цивилизация. Однако соединение науки с техникой совершилось далеко не сразу. «Фактически, – пишет Дж. Бернал, – лишь в одной области – правда, весьма важной, – а именно в астрономии и мореплавании, новая наука, практически сведенная к математике и физике, была в состоянии принести реальную пользу. Сэру Энтони Дину действительно удалось в 1666 году найти осадку корабля до того, как он был спущен на воду, но на практику кораблестроения это не оказало сколько-нибудь серьезного влияния. Королевское общество на ранней стадии своего развития сулило гораздо больше, чем могло осуществить, и это обстоятельство отчасти оправдывало в тот момент насмешки, которые оно вызывало со стороны интеллигенции, не имеющей отношения к науке, и наиболее известным примером которых является сатира Свифта “Путешествия Гулливера”…
Учреждение ранних научных обществ имело ещё один, более основательный результат: оно сделало науку институтом, институтом со всеми его отличительными признаками, торжественностью и, к сожалению, некоторой долей помпезности и педантизма, присущих более старым институтам права и медицины. Эти общества превратились в действительности в жюри по делам науки, жюри, достаточно авторитетное, чтобы отстранить многих из тех шарлатанов и безумцев, которых широкие круги общественности едва могли отличить от подлинных учёных; однако, к сожалению, оно могло также выхолостить из самой официальной науки, по крайней мере на время, многие революционные идеи…
Правда, вначале ученые претендовали на то, что могут добиться больших результатов, чем это было возможно в то время. Вплоть до конца XVIII века наука черпала из промышленности значительно больше, чем была еще в состоя¬нии возвратить ей. Должно было пройти, по крайней мере, ещё сто лет, прежде чем ученые могли предложить что-нибудь новое для замены или усовершен¬ствования традиционных приемов, использовавшихся в химии и биологии; медицина потребовала для этого даже еще более долгого срока. Даже в области хорошо освоенных физических наук, как в механике, так и в артиллерийском деле, преимущество все еще было на стороне практиков. Усовершенствованию обработки металла суждено было ещё долгое время быть делом рук рабочих- машиностроителей, усовершенствованию пушек—делом литейщиков. При работе с деревом или грубо отлитым металлом невозможно было использовать все те тонкости обработки, которые могли быть предложены новой математи¬кой и динамикой. Ньютон, например, действительно вычислил траекторию полета ядра с учётом сопротивления воздуха. Его методы продолжали при¬меняться ещё во время второй мировой войны, но в то время они были совер¬шенно неприменимы. Канал ствола у пушек был неровным, ядра к ним не под¬ходили, качество и количество пороха были в каждом заряде различными, а для прицельной стрельбы не существовало других средств, кроме как установка пушки вручную, с помощью веревок и клиньев. Артиллерист-практик, знав¬ший все несовершенство своего искусства, мог прекрасно обходиться без баллистики. Единственное исключение из этого правила представляло искус¬ство часовщика, самые высокие достижения которого – конструирование мор¬ских хронометров – требовали известного знания динамики.
Единственной областью, где новая паука сделала большие успехи, было мореплавание. Это явилось действительно достижением, поскольку оно имело место в такое время, когда контроль над морскими путями и открытие Нового Света явились ключом к национальному, экономическому и политическому успеху. Доказав свою ценность в этой области, наука стала утвердившейся частью повой господствующей капиталистической цивилизации. Она приоб¬рела целостность и положение, которые ей суждено было навсегда сохра¬нить за собой. Значение науки должно было непрерывно расти относительно и абсолютно, по мере того как для всех становилось очевидным, что военное и экономическое превосходство европейской цивилизации над старыми цивилизациями ислама, Индии и Китая было результатом её технических дости¬жений и что усовершенствование техники требовало постоянного применения и развития науки».
БОЛЬШОЙ СКАЧОК ЕВРОПЫ
Итак, в XVI-XVII веках в некоторых европейских странах (но прежде всего в Британии) техника совершила рывок независимо от науки.
Уже к середине XVII века в горном деле и ремесле широко применялся водяной двигатель. При обработке металлов вращаемое водой верхнебойное колесо (вода на его лопасти падала сверху) приводило в движение молот весом до одной тонны. В бумажном производстве с помощью такого колеса поднимали и опускали прессы, в горном деле – поднимали руду и откачивали воду из шахт; это позволяло вести разработку более глубоких руд, независимо от нахождения воды в непосредственной близости.
В металлургии при получении из руды железа для вдувания воздуха в горн раньше пользовались ручными мехами. Температура в горне была недостаточной для того, чтобы получить расплавленный металл; железо оседало на дно печи вязким, как тесто. Для придания железу прочности его ковали молотом. В XIV веке стали строить домны – плавильные печи в 2-3 метра высотой. Плавильщики соединили водяное колесо с большими мехами, которые с силой вдували в печь много воздуха. Поэтому в домне удавалось достичь высокой температуры, при которой руда плавилась, становилась жидкой. При остывании образовывался чугун; из него получали железо и сталь. Металла теперь выплавляли намного больше, чем прежде.
С появлением доменной печи ускорился процесс плавки металла. Благодаря применению верхнебойного водяного колеса, соединению его с мехами удалось повысить значительно температуру плавильной печи и получить жидкий чугун. Доменное производство распространилось главным образом со второй половины XV века сначала во Франции, северной Италии и южной Германии.
Важнейшим изобретением в текстильной промышленности было изобретение в 80-е годы XV века самопрялки (прядильное колесо), объединявшей в один процесс кручение и наматывание нитки.
Развитие ремесла и торговли вызвало распространение грамотности в городах. Школьники и студенты нуждались в учебниках. Горожане проявляли большой интерес к литературе. Спрос на книги необычайно вырос. К концу XIV века в Европе распространилось производство бумаги, но книг по-прежнему было мало. Делались попытки получать оттиски с деревянной доски, но этот способ был очень несовершенным. Лишь в середине XV века житель немецкого города Майнца Иоганн Гутенберг изобрёл книгопечатание. После долгих и упорных трудов он стал отливать из металла отдельные литеры (буквы); из них он составлял строки и страницы набора, с которого делал оттиск на бумагу. С помощью разборного шрифта можно было набрать сколько угодно страниц любого текста. Гутенберг изобрёл также печатный станок. Первая печатная книга была выпущена им около 1445 года. Книгопечатание стало быстро распространяться в Европе. Возникали типографии. Книг стало намного больше, они были уже не такие дорогие, как рукописные. Появление печатных книг двинуло вперёд образование, науку и литературу. Благодаря печатной книге знания, накопленные людьми, стали распространяться быстрее и полнее передавались следующим поколениям.
Технические усовершенствования привели к появлению больших предприятий-мануфактур – оружейных мастерских, верфей, типографий. В XVI веке во Флоренции появились шерстоткацкие и сукнодельческие мануфактуры, в Тоскане и Ломбардии – горнодобывающие медные и серебряные рудники, в Венеции и Генуе – судостроительные верфи. В Англии в период мануфактурного производства использовались различные механизмы: различного рода водоподъёмные устройства, насосы, грузоподъёмники, воздуходувки, кузнечные молоты, шелкокрутильные машины, сверлильные и ленточные станки.
Но одно дело – изобретения сами по себе, и совсем другое – их широкое применение. Паровой двигатель изобрёл Герон Александрийский в I веке нашей эры, однако первая паровая машина была построена лишь в XVII веке французским физиком Папеном, а широкое применение получила после усовершенствования её сначала Севери и Ньюкоменом в 1705 году, а затем Джеймсом Уаттом в 1769 году.
В России первую паровую машину построил в 1766 году Иван Ползунов на основании сведений, почерпнутых из английской технической литературы. Но в Англии во времена Уатта усовершенствованием парового двигателя занимались сотни инженеров, и важнейшей задачей изобретателя была защита идей от воровства. А в России машина Ползунова кое-как работала, пока он был жив, а после его смерти превратилась в никому ненужный хлам.
Одной из важнейших причин ускоренного технического развития Европы стала религиозная Реформация, развернувшаяся в XVI-XVII веках.
Протестантские конфессии, в отличие от католицизма и православия, основываются на постоянном живом общении каждого верующего с Богом, требующим, среди прочего, честного и добросовестного исполнения своих обязанностей. Помимо этого, вероучения кальвинистов (швейцарские реформаты, французские гугеноты, шотландские пресвитериане, английские пуритане), методистов, пиетистов и баптистов породили особую этику, требующую от верующего активной светской деятельности, причём акцент делался на опыт и разум как основы действия и веры. Верующему предписывалось изо дня в день, на протяжении всей жизни добросовестно трудиться во славу Божию на том профессиональном поприще, к которому Господь его предназначил, не теряя времени на праздные занятия (и даже на сон более 6-7 часов в сутки). Ревностное, без скидок на человеческие слабости исполнение профессиональных обязанностей становилось, таким образом, чем-то вроде монашеского обета в миру. Верующий обязан в полной мере реализовывать способности, дарованные ему Богом. Богатство вредно, если оно добыто неправедно, или если оно способствует увлечению материальными земными благами – роскошными одеждами, вкусной едой, богатым выездами, тем самым отдаляя человека от Бога. Но богатство, нажитое честным трудом и сочетающееся со скромной жизнью, свидетельствует, что его владелец угоден Богу, что Бог избрал его, предназначив к Спасению и тем выделив из сонмища грешников, обречённых на адские муки. Богатеть – долг христианина. Ричард Бакстер (1615-1691), чрезвычайно популярный пуританский богослов, писал: ««Если Бог указует вам этот путь, следуя которому, вы можете без ущерба для души своей и не вредя другим, законным способом заработать больше, чем на каком-либо ином пути, и вы отвергаете это и избираете менее доходный путь, то вы тем самым препятствуете одной из целей вашего призвания, вы отказываетесь быть управляющим Бога и принимать дары его для того, чтобы иметь возможность употребить их на благо Ему, когда Он того пожелает. Не для утех плоти и грешных радостей, но для Бога следует вам трудиться и богатеть». При этом стремление к благам нематериальным, демонстрация своего превосходства, тщеславие, унижение окружающих грехами не считались.
Множество европейских предпринимателей, ремесленников, фермеров и инженеров и в XVI-XVII веках, и позже, когда религиозный пыл в Европе стал угасать, руководствовались именно этим жизненным принципом. Каждый из них постоянно анализировал свои успехи и неудачи, чтобы получить ответ на главный вопрос: «Избрал ли меня Господь к Спасению или отринул, и что ждёт меня за гробом?».
Как подчёркивает Макс Вебер, «религиозная оценка неутомимого, постоянного, систематического, мирского профессионального труда как наиболее эффективного аскетического средства и наиболее верного и очевидного способа утверждения возрожденного человека и истинности его веры неминуемо должна была служить могущественным фактором в распространении того мироощущения, которое мы здесь определили как "дух" капитализма». Касаясь далее противоборства между «доброй старой Англией» и новым буржуазно-пуританским духом, Вебер пишет: «Вплоть до настоящего времени в "национальном характере" англичан сохранились противоречивые черты: с одной стороны, несокрушимая наивная жизнерадостность, с другой строго контролируемая сдержанность, самообладание и безусловное подчинение принятым этическим нормам».
То же самое происходило в североамериканских колониях Британии. «Через всю раннюю историю североамериканской колонизации проходит это противоречие: с одной стороны, "adventurers", обрабатывающие плантации с помощью indentured servants и качестве рабочей силы и склонные к аристократическому образу жизни, с другой – пуритане с их специфической буржуазной настроенностью». Описывая собственные американские впечатления, Вебер обращает внимание на сохраняющуюся в его время (1920-е годы) жизненно важную роль протестантских общин в бизнесе: «Преуспевали в деловом отношении те (как правило, только те), кто принадлежал к методистской, баптистской или к какой-либо иной секте (или к близким им по типу ассоциациям). Если член секты перебирался в другое место или занимал должность торгового агента, он брал с собой certificate своей общины, что обеспечивало ему не только поддержку членов его секты, но и, что более важно, повсеместный кредит. Если он (не по своей вине) испытывал денежные затруднения, то секта способствовала устройству его дел, предоставляя гарантии кредиторам и помогая ему всевозможными способами, часто даже по библейскому принципу: "mutuum date nihil inde sperantes" ("и взаймы давайте, не ожидая ничего". – "Евангелие от Луки", гл. 6, ст. 35. – А. А.). Однако решающим шансом карьеры были не упования кредиторов на секту, которая, дорожа своим престижем, предохранит их от ущерба, а то обстоятельство, что каждая оберегающая свою репутацию секта примет в число своих членов лишь того, чье "поведение" позволяет с полной уверенностью квалифицировать его как безупречного в нравственном отношении человека… Характер исповедания не играл уже почти никакой роли. Никого не интересовало, был ли данный человек масоном, последователем Christian science, адвентистом, квакером или еще кем-нибудь. Важно было лишь то, что он принят посредством «ballot» (голосования) после предварительной проверки и этического утверждения под углом зрения тех добродетелей, которые провозглашались обязательными мирской аскезой протестантизма, то есть старой пуританской традицией».
Влияние Реформации на технический прогресс Европы в XVI-XVII веке отнюдь не сводилось к трудовой этике; оно имело многосторонний характер. Доскональное знание протестантами Библии, их борьба с королевским абсолютизмом и властью Рима, кальвинистское презрение к неимущим как к людям, отвергнутым Богом, – всё это содействовало распространению грамотности в широких слоях населения, защите прав личности, ликвидации королевских монополий в производстве и торговле и насильственному обезземеливанию крестьян, а следовательно, расширению рынков товаров, услуг и земли.
При этом регионы, населённые кальвинистами, баптистами, методистами или квакерами развивались быстрее, чем регионы с преимущественно лютеранским и тем более католическим населением.
Можно, конечно, пойти дальше и попытаться выяснить, почему католицизм сохранил позиции преимущественно там, где в эпоху Римской империи население в наибольшей степени подверглось романизации, а кальвинизм – там, где в ходе истории германские народы смешивались с кельтскими. Но на этот вопрос ответить до сих пор трудно из-за недостатка информации.
ЛИДЕРСТВО ВЕЛИКОБРИТАНИИ
В XVIII веке бесспорным европейским, а следовательно, и мировым лидером в области техники и промышленности становится Великобритания, образовавшаяся в 1707 году вследствие политического объединения Шотландии и Англии.
К этому времени население Европы было уже достаточно образованным, и даже простые ремесленники и фермеры нередко пользовались научно-технической и сельскохозяйственной литературой. Но в Великобритании раньше, чем в других странах, сформировались институты защиты прав личности (включая право собственности) и контрактных обязательств, что позволило инициативным людям действовать более уверенно в рамках законов.
Уже Великая хартия, которую английские бароны в 1215 году вынудили подписать короля Иоанна Безземельного, узаконила право подданных вооружённым путём противодействовать королевскому произволу. В континентальной Европе так далеко не заходили, но и там в период так называемого абсолютизма власть монархов не рассматривали как абсолютную. В XVI веке французский политик и юрист Жан Боден утверждал, что хотя королевская власть ни в чём не ограничена, суверен следует также божественному и естественному праву, что требует от него соблюдения и уважения прав собственности его подданных. Обладающее собственностью домашнее хозяйство является основой страны. Власть монарха (imperium или potestas) не следует смешивать с собственностью (dominium или proprietas); она останавливается у порога домашнего хозяйства.
В течение XVII века в Европе широко распространилось мнение, что существует естественное право, одним из установлений которого является неприкосновенность частной собственности. При этом континентальные юристы выводили следующую дихотомию: монарх не должен вмешиваться в естественное право подданных на пользование их собственностью, а подданные не должны вмешиваться в не менее естественное право монарха на управление страной.
В Англии ещё в XVI веке вошли в обиход ссылки на «прирожденное право англичан». В следующем столетии в рамках конфликта между короной и простонародьем «прирождённое право» стали рассматривать как синоним естественного права, присущего любому человеку в силу самой его природы. При этом очень многие англичане толковали естественное право шире, чем на континенте. Уже в 1640 году в прениях по поводу так называемых «корабельных денег», воспринимавшихся в обществе как незаконный налог, один член парламента утверждал, что подданные короля «имеют прирожденное право на законы королевства».
Знаковой фигурой в ограничении королевского произвола стал в Англии газетчик и памфлетист Джон Уилкс (1725-1797) – человек остроумный и обаятельный, несмотря на косоглазие и выпирающую челюсть, член проповедовавшего вседозволенность рыцарского общества святого Франциска Викомбского, более известного как «Клуб адского пламени». За яростные печатные нападки на короля и премьер-министра, за обличение коррупции в парламенте и правительстве Уилкса несколько раз исключали из парламента, сажали в тюрьму и даже объявляли вне закона, но жители Мидлсекса упорно выбирали его своим представителем в Палате простолюдинов (в русском переводе её неправильно именуют Палатой общин). 23 апреля 1763 года газета Уилкса «Норт Бритен» опубликовала статью с критикой ещё не оглашённой речи короля на открытии сессии парламента. Сразу после этого по так называемым «открытым» королевским ордерам, позволявшим правительству по своему усмотрению вписывать фамилии подлежащих аресту граждан, было арестовано 48 человек. 30 апреля Уилкса посадили в Тауэр, но 6 мая по предписанию лорда – Верховного судьи Чарльза Пратта, графа Кэмдена, освободили на основании парламентской неприкосновенности. Чиновника, вошедшего в дом Уилкса и конфисковавшего его бумаги, а также королевских посланцев, арестовавших Уилкса, судья Кэмден рассматривал как простых правонарушителей, лишивших Уилкса свободы. «Что касается аргумента о государственной необходимости или различия между государственными преступлениями и всеми прочими, – объявил Кэмден, – то общее право не признаёт таких доводов, и в наших сборниках судебных прецедентов такого разграничения нет». Это решение оказало огромное влияние на всё британское право.
В мае 1768 года протесты против нового ареста Уилкса привели к т. н. «резне на Поле святого Георга», во время которой войсками был застрелено семь протестующих. В 1770 году Уилкса избирают шерифом, а в 1774 году – лордом-мэром Лондонского Сити. Позже он в значительной степени растерял популярность после того, как в первых числах июня 1780 года возглавил подавление антикатолического мятежа лондонцев под водительством лорда Джорджа Гордона, главы «Ассоциации протестантов».
За сто с лишним лет до эпопеи Уилкса, в 1658 году, юрист Генри Невилл указывал на связь политических дел с собственностью: «Палата до Генриха VII никогда не голосовала против, и всё зависело от лордов. В те времена трудно было бы найти в этой палате так много джентльменов, владеющих землей. Сейчас джентри не зависят от лордов. Сила на стороне джентри. Вся земля в их руках». По оценке Невилла, после реставрации король удержал в своей собственности всего лишь десятую часть земли, тогда как остальные девять десятых перешли в руки его подданных: «Последствия же такие: естественная часть нашего управления, а ею является власть, следом за собственностью перешла в руки народа; в то же время искусственная её часть, и это пергамент, письменно удостоверяющий форму правления, сохраняется как её каркас».
Таким образом, принцип неприкосновенности частной собственности утвердился в менталитете англичан уже в XVII веке. Король не должен был нарушать права собственности своих подданных. В английском обществе времён Гражданской войны широко распространилось убеждение в том, что права личности – это защита от королевской власти, а собственность – мощный оплот против посягательств. Профессор Дж. Миллер, анализируя причины принятия в 1679 году Habeas Corpus Act, указывал на прямую связь конституционного закрепления личных прав и прав собственности с тем, что доля принадлежащего собственно короне имущества в отношении к национальному доходу страны сократилась в XVII веке впятеро, составив в1690 году немногим более 3 %.
Наконец, важнейшим фактором, определившим техническое и экономическое первенство Британии в XVIII-XIX веков стала ликвидация королевских монополий и переход к свободному рынку.
В той или иной степени рыночная экономика существовала издревле в самых разных странах от Пиренейского полуострова до Китая. Вероятно, в какой-то степени законы рынка действовали даже в Египте фараонов и в государстве III династии Ура с их всеобъемлющей системой государственного контроля. Тем не менее даже в Англии в 1621 году существовало несколько тысяч монополий. Историк Кристофер Хилл пишет: «Нам трудно представить жизнь человека, живущего в доме, который построен из кирпича, являющегося предметом монополии, окна которого (если таковые имеются) застеклены монопольным стеклом, который отапливается монопольным углем, горящим в камине из монопольного железа… Он спит на монопольной перине, причесывает волосы монопольными щетками и монопольными гребнями. Он умывается монопольным мылом… одевается в монопольные кружева, монопольное белье, монопольную кожу… его одежда украшается монопольными ремнями, монопольными пуговицами и булавками… он ест монопольное масло, монопольную красную селедку, монопольного лосося… его пища приправляется монопольной солью, монопольным перцем, монопольным уксусом. Из монопольных бокалов он пьёт монопольное вино… из монопольных оловянных кружек он пьёт монопольное пиво, сделанное из монопольного хмеля, хранящегося в монопольных бочках и продаваемого в монопольных пивных. Он курит монопольный табак в монопольных трубках… он пишет монопольными перьями на монопольной писчей бумаге, он читает сквозь монопольные очки при свете монопольной лампы монопольно отпечатанные книги, включая монопольные библии и монопольные латинские грамматики… Монополия взимает с него штраф за божбу… Когда он составляет своё завещание, он обращается к монополисту (нотариусу). Разносчики товаров покупают лицензию у монополиста. Существовала даже монополия на продажу мышеловок».
Для средневековых европейских императоров, королей, герцогов и графов монополии представляли замечательный источник дохода, собирать с них налоги было легко и приятно. Изобретения разрушали монополии, замена ручного труда машинным порождала безработицу и вообще меняла устоявшийся образ жизни. Поэтому техническим новшествам сопротивлялись и монархи, и ремесленники.
Великая английская королева Елизавета I Тюдор отказалась подписать Уильяму Ли патент на изобретённый им чулочно-вязальный станок, потому что это опасно для Англии: «Вы замахиваетесь слишком высоко, мастер Ли. Подумайте, что это может означать для моих бедных подданных. Это наверняка ударит по ним, так как лишит их работы и сделает нищими». В первой четверти XIX века в Англии луддиты разрушали машины, лишавшие их работы. Австрийский император Австро-Венгерской империи Франц Иосиф I, император Австрии, король Богемии и апостолический король Венгрии со 2 декабря 1848 года, видел опасность в строительстве железных дорог: «Нет, нет, я не будут этого делать, ведь по этой дороге в страну может приехать революция!». Граф Егор Францевич Канкрин, министр финансов при русском императоре Николае I, однажды сделал такое замечание: «Железные дороги – это не всегда следствие естественной необходимости, а чаще предмет искусственных нужд и роскоши. Они побуждают к ненужным перемещениям с места на место, весьма характерным для нашего времени».
Королевская власть в Англии пыталась мешать техническим новшествам при помощи различных статутов. Они касались ограничений на импорт продукции из других стран, законов об ученичестве, монополий на внешнюю торговлю и так далее. Уставы средневековых цехов не позволяли ремесленникам изготавливать продукцию не оговоренной формы и качества или использовать усовершенствованные материалы, инструменты и оборудование. В уставе, данном в 1469 году властями города Кёльна цеху мастериц шёлковых дел, прямо говорилось, что он «был дан по предложению и нижайшей просьбе наших дорогих и верных бюргерш и жительниц из числа ткачих шёлковых изделий, возбуждённых ими из-за того, что ремесло, которым они занимались в течение ряда лет почётным и похвальным образом, стало приходить в заметный упадок, с одной стороны, из-за некоторых новшеств, с другой – из-за отсутствия у них ждо сих пор писаных законов, подобным тем, какими обладают другие ремёсла».
В XVIII веке в Великобритании, образовавшейся в 1707 году вследствие политического объединения Шотландии и Англии, утверждение права собственности привело к постепенной замене монополий на выполнение определённых действий или производство определённого вида продукции патентным правом, то есть монополией на определённое изобретение. Инженер и успешный коммерсант Джеймс Уатт, усовершенствовавший паровой двигатель, сообщал отцу: «Дорогой отец, несмотря на разнообразное и жёсткое сопротивление, я наконец добился от Парламента закрепления за мной и моими наследниками права собственности на мою новую Огненную машину по всей Великобритании и на её плантациях на ближайшие 25 лет, что, я надеюсь, сулит мне большие выгоды, ведь значительный спрос на неё уже есть».
В XVIII веке в Великобритании бурно развивается машинное производство. В первую очередь это коснулось текстильной (особенно хлопчатобумажной) промышленности. Хлопчатобумажные ткани британцы импортировали из Индии, поэтому их производство в самой Британии не регламентировалось никакими статутами, поэтому именно в этой отрасли инновации использовались особенно широко.
1733 год — изобретение ткацкого станка Кея.
1765 год — изобретена механическая прялка «Дженни».
1769 год — изобретена ватерная машина Аркрайта.
1779 год — изобретение Кромптоном прядильной машины «Мюль-Дженни», обеспечивавший рост производительности в 200 раз.
1785 год — изобретение священником Картрайтом механического ткацкого станка позволило восстановить нарушенное равновесие между прядением и ткачеством.
Внедрение машин и механизмов экономило труд, позволяло лучше одеть большее количество людей с меньшими издержками, а рост спроса на станки вызвал ускоренный рост машиностроения и революцию в средствах передвижения.
1755 год — строительство канала Манчестер-Ливерпуль с последующим бумом каналостроения.
1769 год — выдан патент на паровую машину Дж.Уатта.
1781 год – Джон Уилкинсон изготавливает на своих заводах железные трубы, строит первый железнодорожный мост в мире через реку Северн.
1789 год — запущен завод по производству паровых машин.
1804 год — Ричард Тревитик демонстрирует первый паровоз.
1829 год — введён в действие паровоз Стефенсона «Ракета»
К 1830 году издержки и цены на промышленные изделия упали в 10–12 раз, что делает большую часть продукции доступной простым людям. Великобритания становится «всемирной мастерской». В 1870-м году 32% всего мирового промышленного производства приходится на Англию. Её доля в мировом производстве угля, чугуна, железа, хлопчатобумажной ткани превышает 50%.
Итак, благодаря сочетанию целого ряда цивилизационных особенностей Европа в течение XVI-XIX веков стала несомненным мировым лидером. Перед остальными странами встал выбор: подчиниться Европе или попытаться встать с ней вровень.
Догонялки-1. Путь Европы
© Copyright: Александр Алексеев 7, 2022
Свидетельство о публикации №222052300980
Свидетельство о публикации №222052300980
Рецензии