Как Гулливер меж лилипутов. Феномен Сельвинского

“Розоватеньким, жёлтеньким,
сереньким критикам, а также
критикам переливчатого цвета
шанжан”

Эпиграф И. Сельвинского
к «Читателю стиха»


     Феномен личности и творчества Ильи Львовича Сельвинского, казалось бы, нередко интересовал литературоведческую среду. Однако не всегда эта истинная глыба – Сельвинский! –представлялась в образе “Гулливера”, хотя и была излюбленной “мишенью” для критиков-лилипутов.

Как Гулливер меж лилипутов,
Кляня свою величину,
Систему карличью запутав,
Лежу, рукой не шевельну.

Как им страшна моя весёлость.
Невинный, я кругом во зле!
Я – Гулливер! Мой каждый волос
Прибит ничтожеством к земле.

     Подобная “карличья система” оставила недооценёнными или даже обесцененными многих достойных представителей писательского ремесла. И наоборот – поддерживала на плаву сомнительный пласт противоположных.

     Широта творческого диапазона Ильи Львовича Сельвинского всё же перекрыла контроверзы вокруг и укоры в отношении столь яркой фигуры в поэзии, драматургии и теории стиха России 20 века. Сколько было создано Сельвинским во всех поэтических жанрах! Поэт Лев Озеров отмечал: “Сельвинский пробует разные манеры, не боясь потерять себя. И не теряет, потому что сквозь любую выбранную им манеру виден он сам, его поэтический характер” .

     Действительно, феномен Сельвинского прежде всего в характере. Как и феномен Лемюэля Гулливера – неутомимого путешественника. Илья Сельвинский – такой же неутомимый искатель вдохновения, источников жизни и творчества, новых, свежих, оживляющих родников (сам автор в одном из стихов использует словосочетание «сокровища событий»). Он – жанровый старатель, литературный изыскатель.Поэмы, пьесы, поэзия более твёрдых и более мягких (хотя он не любил лирику!) форм, песни, эпиграммы наконец.

     Более того, как отмечает известный литературный критик Лев Аннинский“Всю жизнь он [Сельвинский] как поэт влезает в чужие шкуры: то царь, то бунтарь, то развесёлый бандит Улялай, то железный комиссар Гай, то спец-интеллигент Полуяров, то партократ Кроль – фамилии сплошь «значимые». И – чужие” [Аннинский].

     Многообразие творческих исканий, путей и страстей Ильи Львовича Сельвинского, его творческий мир – это область, “где стихи совсем ясные по форме, иногда чуть наивные, общепонятные, соседствуют с философски насыщенными, накалёнными глубокой мыслью и сложной простотой образного развития темы. Стихи эти не противоборствуют, а дополняют друг друга, ибо у них единая система кровообращения” . Сельвинский пишет:

Поэзия! Ты – служба крови!
Так перелей себя в других
Во имя жизни и здоровья
Твоих сограждан дорогих.

     Стихи Сельвинского – это “пестрота, буйство красок, сложность и усложнённость поэтического рисунка, «вавилонское столпотворение» говоров и наречий, калейдоскоп впечатлений, почерпнутых из разных географических и исторических широт и меридианов” [Резник, с. 446].

     Даже когда, десятилетие от десятилетия, стихи Сельвинского становились всё более сдержанными, начинали излучать становящийся заметным лирический свет (что же, все дороги ведут в Рим), они не становились холодней, бесстрастней. Страсть – это слово и чувство, которое сопровождало судьбу и произведения Ильи Сельвинского на всём их протяжении. Однако не следует забывать, что:

Нет, страсть – не похоть,
Не костёр самосжигающий.
Не страсть – плоти,
Но страсть – духа!

     Как будто пропонируя этим строкам автора статьи Илья Львович Сельвинский ещё в 1967 году написал:

Нет, любовь не эротика!
Это отдача себя другому,
Это жажда чужое сердце
Сделать собственной драгоценностью.
Это не просто ловушка
Для продолжения рода –
Это стремление человека
Душу отмыть от будней,
Это стремление человечества
Лаской срубить злодейство,
Мир поднять над войной… [Резник, с. 451]

     Поднимать мир над войной брались многие поэты и прозаики. Многим это удавалось. Философия и религия военных действий предопределяет заострённое чувство художников, непременно реагирующих на события военной жизни. Сельвинский не стал исключением и на этой площадке, где воплощались бессмысленно-ожесточённые жизненно-литературные сценарии. «Он это видел» . Видел глазами, зрением (сердечным, духовным, ментальным), которым не может быть наделён лилипут от литературы, лилипут от жизни. Вместе с тем поэт признавался: “Поэмой ли скажешь о нём? [то самый расстрельный Багеров ров] ...Об этом нельзя словами. Огнём! Только огнём!”

     Однако же военную пору в жизни поэта следует не упоминать, но посвящать ей отдельный разговор, сосредоточенный и чёрно-белый (нет, всё-таки периодически кроваво-красный...).

     Палитра жизни... Казалось бы, выбор красок предопределён. Но, Гулливер по духу, Сельвинский берётся с а м раскрасить Холст Судьбы.

     “Поэзия появилась тогда, когда появилось слово «лиловый»”. Эти слова приписываются Бунину . А что же Сельвинский? «Живописность, цветопись – характерная черта его поэзии. Специальные исследования этого вопроса осуществили филологи И. А. Неведрова и Л. С. Пастухова. «Лирика Сельвинского многоцветная, радужная, – отмечает Л. С. Пастухова, – …в ней представлено, говоря словами поэта, и «семицветы», и «стоцветы»: все семь цветов радуги в их неисчислимых полутонах и оттенках» .На страницах сборников стихов поэта мы встречаем Фиолетовую Фантасмагорью – Осень; аквамаринную прозрачность, / выложенную небом; огромную пятнистую каменную рысь («зарисовка» из Симеиза); белые белогвардейские виллы (Евпатория); а ещё коралловый, розовый, чёрный и золотой, золотой, золотой!

Загар в Евпатории золотой,
В Алупке сизый, в Алуште рыжий,
В Гурзуфе лилово-густой,
В Ялте лиловый пожиже [...]

Но в Севастополе даже загар
Сер, как серы его броненосцы [...]

Огни в горах.
Они горят
Стаканами морозных вин,
Жёлтых, чёрных, розовых,
Залитых,
Золотых. [Дайнеко, Пащеня]

     Воистину, Сельвинский добывал золото. И обрабатывал его.

     Обратимся к воспоминаниям Павла Антокольского: “Поэт смелый до дерзости и безрассудства – таким было первое впечатление от молодого Сельвинского. Сознаюсь, что и сегодня я могу говорить о нём теми же определениями. В начале поэтического пути Сельвинский с упорной страстью работал над материалом неподатливым и необжитым в расхожем поэтическом языке. Это была настоящая лаборатория поэтического языка. Здесь могли лопаться на огне колбы и пробирки, мог раздаться взрыв, не принятый в литературной гостиной, – но работа шла всамделишная” [Резник, с. 468].

     Такого «начальника поэтической лаборатории» Максимилиан Волошин называл не иначе, как “поэт-оркестр” (уже затронутая нами широта диапазона).

     Луначарский определил Сельвинского “виртуозом стиха”, “Ференцем Листом в поэзии”. И, восхищённо слушая стихи Ильи Львовича в авторском исполнении, как-то отметил: “Вас бы прикладывать к каждому томику ваших стихотворений, чтобы любители поэзии могли не только глазами, но и слухом воспринять музыку ваших стихов” .

     Сам Сельвинский называл себя “рыцарь стиха”.Получил он и прозвище «Байрон», ещё среди гимназистов, за активное участие в концертах и литературных вечерах. Так и осталось – «крымский «Байрон». (По происхождению Илья Львович Сельвинский – крымчак, родился и рос в Симферополе, где ныне близ Свято-Троицкого женского монастыря, хранящего мощи Святителя Луки Крымского (Войно-Ясенецкого), находится восстановленный Дом-музей Сельвинского, двери которого всегда открыты для стремящихся, жаждущих, как и двери монастыря. В Евпатории Илья Сельвинский учился в мужской гимназии. В 1921 году он переезжает в Москву, но это уже совсем другая история...).

     «Смелый», «виртуоз», «оркестр», «рыцарь». Гулливер. История и литература доказывают: лилипуты остаются в памяти бесславно и недолго, их имена становятся отрицательно-нарицательными. Но именно они из Гулливеров делают... себя. Так было и с Ильёй Львовичем. Хочется и требуется, как писал в своём крупном монографическом труде о Сельвинском “Жизнь в поэзии”Осип Сергеевич Резник,“восстановить кое в чём историко-литературную правду” .

     Характеризуя Сельвинского как поэта и человека, описывая его профессиональный, творческий и жизненный путь, то и дело мы буквально натыкаемся на“исполинские”слова, “слова-атланты”, “слова-гулливеры”, из которых выстраивается такой синонимический или околосинонимический ряд: сила; перипетии; борьба; огонь; баррикады; приступ; удар; взрыв;принципы; напряжённость; неутомимость; неуёмность; неистовость; новаторство; резкость; спор; смелость; дерзость; срыв; надрыв;рокот; шум; задыхаться;рычать; разряд чувств; взвинченность; мятежность; пыл; нерв; экспрессия,…

     …А ещё поиск. Вечный поиск. Или, как писал Лев Аннинский, “экспериментальный зуд”.Вот что было и остаётся за плечами Ильи Львовича Сельвинского. Плечами атланта, на которых он так долго удерживал разножанровый литературный свод. (Известно, кстати, что свою статью, посвящённую 60-летию Сельвинского, Павел Антокольский так и назвал: “Вечный поиск”. Вечный поиск, на который “обречены” все поэты. Вечный поиск, на который был “обречён” Сельвинский.)

     Плечи атланта, талант атланта, голос атланта. Голос Сельвинского – это также феномен.“Бархатистое, “оранжевое” звучание” . Законно обогатить восприятие тембра поэта и такой характеристикой: “Голос стальный, голос стильный, голос сильный, но не сальный” . Голос Сельвинского – это любовь с первого взгляда. В советские времена выходили грампластинки «Мелодии» из серии «Читают авторы». Сельвинский «выходил» с завидной, но достойной регулярность. Теперь есть и иные, менее душевные носители звука и информации.Но, кажется, голос Сельвинского (в отличие от автора статьи) – не в обиде. Он «в образе».

     Итак, характер Сельвинского – феномен. Поэзия Сельвинского – феномен. Голос Сельвинского – феномен. Всё это и рождало у “берега письменного стола” его более или же менее известные, но бессмертные произведения.

     Берег письменного стола (реальный ли, условный ли) Ильи Львовича Сельвинского знавал и лёгкий прибой, и штормы, и девятые валы в виде отдельных стихов, эпосов, драматургии. Однако то была стихия не разрушающая, но созидающая.

     Стоит без неловкого стеснения заметить, что далеко не все (поэты, литературоведы, критики и прочие представители интеллигентной общественности) принимали творчество Илья Львовича Сельвинского. Его стихи, проза, драматургия были и по сей день остаются предметом жарких и острых споров и дискуссий, а то и вовсе однозначно критикуются. Подбирая одно-единственное слово, критика эта сводится к следующему: “чересчур”.

     Однако: “чересчур” чего? Таланта, заражённости идеями и образами, любви, глубинной исследовательской жилы, упорства, образности, незаурядности, жажды жизни и творчества?.. Вновь обращаемся за помощью к Павлу Антокольскому: “Кто из нас бывал больше, жестче и громогласнее раскритикован и обруган, нежели он? Он действовал на свой страх и риск, и его «провалы» порою поучительнее, нежели чистописание иных” [Резник, с. 468].Только Гулливер-Сельвинский мог пройти по своей жизни с гордо поднятой (или гордо опущенной – всё определяется “розой ветров”, характеризующей режим воздушных масс, формируемых критикой вокруг фигуры поэта ) головой, среди снующих и воющих лилипутов.

И снова, зажавши хохот в зубах,
Живёшь, как будто полмира выиграл!
И снова идёшь
среди воя собак
Своей. Привычной. Поступью. Тигра.[Резник, с. 451]

В дискуссиях о трёхэтажной рифме
Ещё могу я тряхнуть плечом
И разом повалить цыплячьи роты
Высокочтимых оппонентов [...] [Резник, с. 451]

     Однако же оставим лилипутов. Возвернёмся к Гулливеру.

     Мнение Сельвинского о поэзии, между прочим, – какое оно? “Ничего общеобязательного в поэзии нет, ибо как только вы заявите, что стих должен быть таким, а не этаким, непременно явится новатор, который шагами командора пройдёт по вашим учебникам и создаст шедевры, построенные вопреки вашим правилам” [Резник, с. 471].

     Дерзну перефразировать Илью Львовича: “Ничего общеобязательного в поэзии нет, и однажды я [Сельвинский] заявил, что стих должен быть таким, а не этаким!”Явился новатор, который шагами командора, Гулливера прошёл по нашим учебникам и создал шедевры, построенные вопреки нашим правилам!

     Ко всему вышесказанному хочется добавить только одно: «Бробдингнега» (страны великанов, в которой Лемюэль Гулливер сам стал лилипутом) для Сельвинского-Гулливера нет и по всем законам физики и лирики быть не может.

     В завершении – о непримеченном «слоне». КОНСТРУКТИВИЗМ.

     Что это? Конструктивизм – это высокопарно, это мощные формы, это монолитность, это богатая палитра форм. Такова архитектура характера Сельвинского, такова архитектура его стиха. А потому не может быть места удивлению – именно Илья Сельвинский полагается основателем более чем логичного для его современников стиля в поэзии.

Я не сверхчеловек, не уникум,
Не крыжовник размером в арбуз,
Не помесь зебры и зубра,
Не Солнца племянник, ни Лунный кум.

Мне противна поза поэта,
Страдающего бронзовой болезнью
И вымучивающего поэтому
Свою биографическую лестницу [...]

     Кстати говоря, вышеуказанные строки – они из (ни много, ни мало) – «Декларации прав поэта» поэта Сельвинского. Нет. По-другому: Поэта Сельвинского.

Был у меня гвоздёвый быт:
Бывал по шляпку я забит,
А то ещё и так бывало:
Меня клещами отрывало.
Но, сокрушаясь о гвозде,
Я не был винтиком нигде.

     Я верю, что настанет в нашем государстве такое время, когда люди (и, с Вашего позволения, рабочий класс, и интеллигенция) не станут спрашивать: «Сельвинский? А кто это?»


P.S.

Завидую Белле Ахмадулиной, прошедшей «Студию стиха»  Ильи Сельвинского!..
Завидую Ахмадулиной. Восхищаюсь Сельвинским.


«О потомок, близкий или дальний,
Встань  тогда горою за меня!»
И. Сельвинский, «Завещание»

Ксения Петрова
Читатель стиха

Читатель
    Стиха
       С берегов
            Петрограда
                Тебе
                Салютует
                Полуденным
                Выстрелом!

От страшно поражённого (поражённой...)
Твоим диапазоном,
От странно гипнотизированного (гипнотизированной…)
Твоим баритоном,
От страстно влекомого (влекомой…)
Твоим Аполлоном
Получи
Из-за бухты Посьета
Эпистолу!

- Он?
  Она??
- Какой рожна?!
  Читатель стиха - дм!
  Айса!

Читатель стиха.

Он видит звуки.
Твои!
Он слышит краски.
Твои!
Он встал за тебя горой!!!

Ты пьесы – творил!
Эпиграммы – творил!
Недо-
           оценённый
                герой!

Не
согнули!
К сорока годам
не сломали!
Давно
сами
сглотнули
кислые
пули!

Не
простили.
Но
не сломали.

В незабвенной,
приютной,
пёстромастной
«Сопатке»
уложил,
нет, поклал
Маяковского
ты
на лопатки!

Немыслимо?
Мыслимо!!!

Читатель
    Стиха
      С берегов
         Петрограда
                Тебе
                Салютует
                Полуденным
                Выстрелом!..


Список литературы:

1. Книги:
1.1. Илья Сельвинский. Я буду говорить о стихах. Статьи. Воспоминания.
1.2. О Сельвинском. Воспоминания / Сост. Ц.А. Воскресенская, И.П. Сиротинская. М.: Советский писатель, 1982. 399 с.
1.3. Резник О.С. Жизнь в поэзии. Творчество И. Сельвинского. М.: Советский писатель, 1981. 528 с.
1.4. Сельвинский И.Л. Избранная лирика. М.: Художественная литература, 1979. 269 с.
1.5. Сельвинский И.Л. Избранные произведения. Ленинград: Советский писатель, 1972. 960 с.
1.6. Сельвинский И.Л. Лирика. М.: Художественная литература, 1964. 487 с.
1.7. Сельвинский И.Л. Студия стиха. М.: Советский писатель, 1962. 348 с.

2. Статьи:
2.1. Аннинский Л. Илья Сельвинский: “Этот стих… как стакан океана”// День литературы. 2003. № 9. По: https://public.wikireading.ru/166955 (дата обращения: 20.06.2019).
2.2. Гаврилюк В.Л. О лингвоэстетическом сознании Ильи Сельвинского // Культура народов Причерноморья. 2009. № 164. С. 31–34.
2.3. Дайнеко Л.И., Пащеня Е.И. Портрет Крыма “кисти” И. Сельвинского// Вопросы духовной культуры – Культурология.