ЛИРические отступления. Узел первый

                * * *

    Мы, априори, уверили себя, что Лир из самодурства, фактически без причины, не пытаясь разобраться в ситуации и затормозить, придравшись к слову, взъярился на Корделию.
Хорошо, пусть так.
Но поглядим глазами Лира – разве простой сейчас для него момент? Он передаёт дело своей жизни в руки наследников. Можно сказать иначе – он подводит итог своим свершениям, собирает урожай.
Ну хорошо, не хочется тебе говорить помпезных фраз, скажи хоть что-то, для поддержки, для ощущения родного и понимающего рядом. Что ты вдруг включила подростковый максимализм? Могла же предположить, что ничего хорошего за такой выходкой последовать не может.
Лир взрывается не сразу. Он даёт  дочери возможность пояснить свои слова. Превратить их в шутку. – Напрасно. Она, –  иначе он трактовать её слов не может, – вновь откровенно признаётся в том, что нет у неё к отцу никаких иных чувств, кроме чувства долга. И вот тогда его захлёстывает и несёт слепая волна гнева.

    Но почему так неожиданно заупрямилась Корделия? Неужели это только максималистское сопротивление слащавому, фальшивому потоку словес?
Отчего Корделию заклинило на слове «долг»? Отчего словно отмашкой, словно в отместку, возвращает она это слово отцу? Отчего у неё вообще возникла мысль, что любить можно из долга? Можно, конечно, поверить, что природная скромность не позволяет ей сказать иных слов, но не верится – не тот характер.
Так почему именно «долг»? Рос ребёнок при отце, чувствовал любовь и понимание, а когда настало время взросления, ей стали внушать, что долг в её жизни – главный стержень, который никто не вправе переломить. Её долг – выйти замуж за чужого, незнакомого человека, покинуть дом навсегда, подчиняясь тому, что диктуют политические интересы. Её собственные желания и чувства при этом не значат ничего.
От неё требуют полюбить этого незнакомого человека, о котором она и знать ничего не знает, полюбить, потому что должна. Эту истину вбивали ей в голову, и хотя всё внутри сопротивлялось,  она вынужденно принимала это. Но ведь этот день ещё не сегодня наступит? Не сейчас?
И вот оказалось – сейчас. Оторвут от всего, что дорого и увезут на чужбину.
И в том торжестве, что Лир устроил из своего отречения, совершенно забыли, что она не только приз претендентам на кусок земли, но и живой человек. Что это день, когда решают её судьбу. Никто не подумал, насколько тяжело сейчас ей.
А отец, весь в своей новой идее, вместо того, чтобы поговорить с дочерью по-человечески, требует выполнения какого-то фальшивого ритуала, который бы, в любом случае, её коробил. Она могла не заострять на этом внимания, но её закрутило.
Не надо забывать, что по нашим меркам, Корделия – подросток. Как бы рано тогда не взрослели, а умение сдержать обиду в этом возрасте трудно даётся.
И отец получает в ответ на свой вопрос: – «Как долг велит.»