Красносельские новости

Известно, что Троицкая церковь в городке Красный Холм Тверской области была разрушена в советское время. Осталась дишь высокая колокольня, которая использовалась военкоматом в качестве парашютной вышки. И вот произошло чудо, недавно на месте разрушенного храма, на радость жителей Красного Холма, была построена церковь Живоначальной Троицы.

Церковь небольшая, но очень светлая и уютная. Построена они была во многом стараниями местного священника- отца Олега. Жители не только Красного Холма, но и окрестных сел поражались местному священнику, который буквально дневал и ночевал на строительной площадке. И появление этого храма- это во многом его заслуга!

А 18 мая прибыл в Красный Холм епископ Бежецкий и Весьегонский Филарет и в храме состоялось праздничное богослужение. Во время литургии, епископ Филарет, по поручению патриарха Кирилла, вручил настоятелю этого храма отцу Олегу награду - служебную палицу.

Епископ произнес небольшую речь:
"Могли ли мы с вами представить лет десять назад, что здесь, на этом месте, будет такой замечательный, уютный и светлый храм? Если кто и сказал бы тогда такое, вряд ли бы ему поверили. Мечтать-то все мы можем, и слов, не подкрепленных реальными делами, мы слышим очень много. И когда такие слова звучат, это отнюдь не способствует укреплению веры. Но надо знать, что человек слаб, а Господь может всё.

По молитвам отца настоятеля, его помощников, трудами тех людей, которые услышали голос Божий в своём сердце и потрудились не ради земной славы, а для стяжания сокровища на Небе, совершилось величайшее дело. Здесь, в центре Красного Холма появился Дом Божий, и это свидетельствует о том, что это место особенное. Здесь прославляется Имя Божие и совершается дело спасения.

Даже те, кто пока проходят мимо, глядя на крест и купол, который, как свечка, горит золотом, вольно или невольно хоть на минуту устремляют свой мысленный взор от земного в небесное, горнее. Верю, что многие и многие, находящиеся пока на стороне далече, блуждающие во тьме, найдут путь ко Христу, ко спасению в вечности. .

Дорогие мои! Сегодня я особенно поздравляю отца Олега с высокой Патриаршей наградой. По благословению Святейшего Патриарха Кирилла он награждается служебной палицей.

Но любая награда священника является не только его личной, но и всей общины, потому что священник без помощников, без клироса, без ктиторов, без строителей, благоукрасителей и без вас, прихожан, один не может совершать, по определению, своего служения. «Где двое или трое собраны во Имя Мое, там Я посреди них», — сказал Господь.. Хочу особо отметить всех, кто потрудился при строительстве и благоукрашении этого храма — всеми возможными силами, молитвой и другими способами..

Ещё не закончены работы, ещё очень многое предстоит сделать и в самом храме, и в строительстве дома притча, где будет воскресная школа.. Хочу пожелать, дорогие мои, чтобы труды так же продолжались, и темп, который вы взяли, поддерживался. Кто-то может внести лепту по своим силам и возможностям, а кто-то и «лепту вдовы». . Главное, чтобы было единство, чтобы у нас у всех было ясное осознание того, что трудимся мы во славу Божию, а Господь нас направляет и укрепляет. .Поэтому желаю, дорогие мои, всем крепости сил, здравия душевного и телесного — каждому на своём месте, в том звании, в котором призваны, трудиться во спасение своё и ближних наших. Аминь".

Список литературы:

Сподвижниками Ильи Глазунова стали русские писатели, которых поэты-шестидесятники полупрезрительно прозвали "Деревенщиками. И правда, большинство из них было выходцами из деревень и они в своем творчестве часто обращались к теме патриархальной сельской жизни, описанию красоты русской природы, к нашей истории. Поэтому взгляд их на жизнь был более глубоким, он включал в себя не только сиюминутные переживания и восхищение красотами западной жизни, но показывал связь настоящего с нашим историческим прошлым, с нашими корнями. Без сомнения, что Илья Глазунов участвовал в воспитании и формировании патриотической идеологии этих писателей.   

Деревенщики по духу оказались противоположны шестидесятникам. Если основными идеями творчества первых были любовь к Родине, интерес к религии и истории России, то вторые пропаганировали индивидуализм, демократию и западные ценности.

В отношении этой группы писателей распространялся стереотип, дескать, могут они писать только о деревне. Они же возражали и не уставали повторять – не о деревне мы, а о целостности русского человека, о русском мире. И еще говорили, что не из деревенских очерков мы вышли, наша почва – это Пушкин, Некрасов, Тургенев, Толстой, Чехов, Бунин…

Благодаря этому позднее получили они и другое название -  почвенники и славянофилы. Тут уже просматривается прямая аналогия с 19 веком- как там, так и здесь шестидесятники- это либералы, реформаторы, склонные к западничеству, а почвенники и славянофилы - это консерваторы и патриоты. Самым известным почвенником в 19-м веке, как известно, был Ф.М.Достоевский.

В 19-м веке все началось с агрессивного выступления в печати убежденного западника Чаадаева со статьей "Философические письма". В ней Чаадаев выводил глобальное обобщение. Он утверждал, что русский народ абсолютно бесплоден в плане духовного развития человечества, он ничего не способен дать миру, его судьба быть горьким уроком для всех остальных цивилизованных народов. Против такого презрительного отвратительного отношения к России выступили писатели- славянофилы - А.Хомяков, К. Аксаков, Ю.Самарин.

Так и в последующем веке, после хрущевского развенчания культа Сталина, активизировались "дети 20-го съезда" - шестидесятники, то есть поэты, писатели, скульпторы, режиссеры либерального прозападного направления. Они навязывали свою идеологию, а в ответ им вышли на сцену писатели - деревенщики, которые стали отстаивать идеалы духовности, патриотизма, религии. То есть выступали примерно за те же идеалы, которые провозглашали патриоты 19-го века: "Православие, самодержавие, народность". Первое и радикальное отличие почвенников в том, что они государственники. Процветание России есть обязательное условие благополучия отдельных личностей. Это противостояние продолжается до настоящей поры, то есть перешло оно по наследству к нам, в век 21-й.

Первый ряд писателей «деревенщиков» всем известен: Белов, Абрамов, Распутин, Астафьев, Солоухин, Шукшин, Проханов и др…  Все эти писатели объединились вокруг журнала "Молодая Гвардия", за что их еще прозвали молодогвардейцами.

Шестидесятник В. Аксенов и его дружки категорично заявляли, что в литературе «деревенщики» им мешали работать. Чем же? Надо полагать, тем, что всеми этими скучными, надоевшими героями, темами и проблемами, с их «несовременным» языком и примитивной народностью. Ведь не было в их произведениях  ни заморских «апельсинов из Марокко», прекрасных английских кораблей, картонных мальчиков и девочек, а все какие-то мужики да бабы со своими «вечными» проблемами и мировыми вопросами, а главное – только труд и работа, работа.. Скучно все это, нет праздника жизни.

Мешала шестидесятникам, разумеется, прекрасная лирическая проза В. Солоухина с его чистым, как слеза, русским языком, русскими женщинами, наконец, с христианскими мотивами добра и справедливости, таким ясным и простым патриотизмом и гуманизмом послевоенных лет. Все это было так далеко от сладких сказочек в западном стиле в духе «Бригантина поднимает паруса» или натужной романтики «Продолжения легенды»...

А главное, отвлекали читателя от красивой «забугорной жизни», о которой мечтали персонажи В. Аксенова и Ко. «Уродливые плоды деревенской прозы»... Что это такое? Может быть, это повесть В. Астафьева «Перевал» (1959), в котором перед нами предстает хорошо знакомый и по поздним произведениям писателя мир сиротского детства, величественной сибирской природы, деревенских обычаев, сложных человеческих отношений?

С начала возникновения неопочвеннического движения огромную поддержку писателям оказывал русский художник Илья Глазунов. В 70-е гг. 20-го века большинство патриотов были «красными», то есть советскими державниками. Но были и «белые» (И. Глазунов, В. Кожинов и др.), симпатизировавшие идеям монархизма, искавшие идеал в Николае II и (или) Александре III, белых генералах и эмигрантских деятелях. 

«Наш патриотизм тогда был не имперским, а советским. Все мы были дети Советского Союза и признавали важность его социальных достижений. Мы считали себя государственниками и не собирались покушаться на фундамент советского строя. На этом фундаменте мы стремились противостоять тенденциям, которые считали вредными. У нас было недовольство тем, как живет русский народ, каково его положение среди других народов, культурной политикой, засильем бюрократии, которая ничего в культуре не понимает. Мы готовим к печати такого-то, а нам из ЦК резолюция — вычеркнуть из плана. Мы готовим собрание сочинений Распутина, а нам из ЦК резолюция — не дорос», - вспоминает сотрудник издательства «Молодая гвардия» С.Н. Дмитриев.

***
Подъем национально-патриотического течения как самостоятельной силы стал заметен в середине 60-х гг. «Первым звонком» было выступление художника И. Глазунова на заседании Идеологической комиссии ЦК, которое, несмотря на почти нескрываемую критику антиправославной кампании, не встретило отпора «сверху» ().

Круг национал-патриотов складывался в 60-х гг. во время таких же квартирно-салонных бесед, в которых формировалось либерально-западническое течение-шестидесятников. Причем взгляды их разнились, были среди них и сталинисты и монархисты, но главным была государственность, идея сохранения, развития и расцвета России.

Брежневское руководство, склонное к преодолению интернационалистических и антирелигиозных «перегибов» Хрущева, стало поощрять радетелей за русскую национальную культуру. Западническая интеллигенция с тревогой и недовольством отметила эту тенденцию в связи с нееожиданным празднованием юбилея С. Есенина в 1965 г.

Виктор Андреевич Чалмаев – один из выдающихся литературных критиков, доктор филологических наук. В 1960-е гг. он был заместителем главного редактора «Молодая гвардия». В юбилейной статье о Горьком в 1969 году он поднял вопрос о самосознании и национальном характере и достоинстве русского народа. Причем Горький здесь был лишь поводом, чтобы изложить собственную точку зрения по основным вопросам историософии. Суть ее — «вера в Русь, которая скажет свое слово по всем вековым тяжбам человеческого духа. Ведь есть же в сердце России тот заветный ключ, родник, который незаметно, непрерывно рождает кристально чистый, светоносный поток идей, чувств, так необходимых в ХХ веке, когда Запад уже задыхался от бездушия, избытка ненависти, рационализма мещан, культа толпы, террора безнравственного общественного мнения, созидаемого продажной прессой»[467].

Горький «обличает буржуазное чудовище материализма в виде „золотого мешка“, о котором писал еще Достоевский в 1877 г.»[474] Однако Достоевский обличал не только капитализм, но «чудовище материализма». А теперь, в 20 веке, происходит проникновение в советскую жизнь «культа сытости», «дешевой моды», «транзисторных мелодий», «туристских песенок». Разговор «о Горьком» — не о прошлом. Откуда проникает к нам культ сытости и транзисторные мелодии? С той же части света, откуда явился капитализм.

Редакция журнала «Новый мир» тут же выступила с резкой отповедью. С ней выступил заместитель Твардовского А. Дементьев, который называет себя прогрессистом (это выглядит приличнее, чем западник, но по сути тоже). Он раскритиковал статью Чалмаева.
Прежэде всего он был возмущен языком чалмаевской статьи: "что за выражения у Чалмаева: что за сокровища, «накопленные предками», он противопоставляет современной культуре?"
«Словно из мешка сыплет наш автор такими выражениями, как „священный идеализм“, „стихия духовности“, „идеальность верований“, „всеосеняющая, выводящая умы к огненным страстям идея“, „неразменная духовная сущность“, „Русь изначальная, не тронутая суетой“, „цивилизация души“, „смерчи страданий и дум“… Фразеология особенная, витийственная, корнями своими уходящая разве что не в церковное красноречие»[479].

Чтобы доказать безопасность «ветра с Запада», Дементьев продолжает гнуть ортодоксальную линию: «Советское общество по самой социально-политической природе своей не предрасположено к буржуазным влияниям»[485]. Значит, буржуазного влияния можно не бояться, а другое влияние с Запада следует только приветствовать. И в конце Дементьев заключает: «Надо ли еще раз объяснять, что советский патриотизм не сводится к любви к „истокам“, к памятникам и святыням старины, что он включает в себя любовь не только к прошлому, но к настоящему и будущему Родины и не отделим от дружбы народов и пролетарского интернационализма»[492].
 
В защиту Чалмаева встала целая группа писателей, опубликовавшая в «Огоньке» коллективный ответ Дементьеву. Полемика велась в резких тонах, резким был и ответ редакции «Нового мира», где противники обвинялись в низких художественных качествах их произведений. В спор были вовлечены также «Советская Россия», «Социалистическая индустрия» и «Литературная газета».

А. Дементьев упрекает «деревенщиков»: «Их поэзия — это не поэзия земледельческого труда, а скорее поэзия отдыха в деревне, на лоне природы»[507]. Но потому они и так популярны — горожанин устал от урбанизма и хочет отдохнуть в деревне. Это его стремление и выражают литераторы-деревенщики.

Но эта первая проба сил 1969 г. западников и почвенников оказалась неудачной — принципиальные вопросы обходились стороной. Обе стороны изо всех сил пытались выглядеть истинными коммунистами[493].

* * *
После отставок в «Молодой гвардии» в 1971 г. флагманом патриотов стал журнал «Наш современник». Редактор «Нашего современника» С. Викулов стал печатать В. Астафьева, Ф. Абрамова, В. Белова и других «деревенщиков». Так образовалась коалиция «красных патриотов» и «деревенщиков», которые теперь стали все более склоняться к почвенничеству, «белому патриотизму». Национал-патриоты сохраняли сильные позиции в журнале и издательстве «Молодая гвардия», в журналах «Огонек» и «Москва», в газетах «Советская Россия», «Литературная Россия», «Комсомольская правда», «Роман-газета». Патриоты были сильны в Союзе писателей РСФСР и (в меньшей степени) в СП СССР, доминировали в ряде провинциальных журналов — «Север», «Волга», «Дон».В 70-х гг.

Произведения «деревенщиков» в конце 70-х гг. все более критичны. Они показывают моральное разложение, царящее в обществе «развитого социализма», разрушительное воздействие индустриальной машины — «технического прогресса» на человека и природу. Надежду на спасение «деревенщики» видят в сохранении традиций, а не в победной поступи «прогресса». Но в отличие от Солженицына, выступившего с аналогичными идеями, «деревенщики» не делали политических выводов.

Иногда «деревенщики» позволяли себе и выступления на грани риска. В 1982 г. нашумела рецензия М. Лобанова в «Волге» на роман М. Алексеева «Драчуны», в котором он обличал коллективизацию и коммунистическое наступление на русское крестьянство. Не удивительно, что выступления почвенников то и дело влекли за собой официальную критику, разбирательства, а иногда — и оргвыводы[508]. В целом «славянофилы» конца 70-х-начала 80-х гг. были достаточно осторожны, чтобы не потерять массовую трибуну, и в то же время достаточно критичны, чтобы привлекать внимание.

В большинстве своих столичных очагов национал-патриоты не были полными хозяевами. Так, в издательстве «Молодая гвардия» они плотно контролировали общественно-политическую редакцию и серию «Жизнь замечательных людей». Но, как и в остальной структуре советского общества, позиции течений были перемешаны: «Либералы не считали „Молодую гвардию“ полностью потерянной позицией, издавались у нас писатели типа Ананьева. Не все отделы были под контролем патриотического движения. В редакции прозы либералы легче проходили, чем в „ЖЗЛ“» [511].

С.Н. Дмитриев, работавший в редакции общественно-политической литературы издательства «Молодая гвардия» с 1981 г., вспоминает о царившей там атмосфере патриотического клуба: «Это была не просто редакция, а такой центр патриотического „бурления“. Здесь царила дружеская атмосфера общего дела. Раз в неделю в актовом зале проводились встречи с писателями и историками — нашими авторами. Приезжает, скажем, Распутин в Москву. И идет в свой „дом“, в „Молодую гвардию“, встречаться с близкими по духу людьми. Речь шла не столько о литературе и прошлом, сколько о настоящем и будущем России, о том, что нужно патриотическое движение поднимать. Каких-то организационных выводов из этого мы не делали, но это влияло на нашу редакционную политику.

У нас была уверенность, что в конечном счете патриотическое дело победит, что там, „наверху“ есть „наши люди“, которые все знают и все понимают. Они пока в меньшинстве, но будут укреплять свои позиции и рано или поздно возьмут в руки рычаги власти. А мы будем им помогать. Все-таки совокупный тираж „Молодой гвардии“ составлял 17 миллионов экземпляров. Мы, ориентируясь на интерес в обществе, „поднимали“ темы, например, масонства, правды об Октябрьской революции — как она на самом деле произошла. Нам „давали по шапке“. Тогда мы поднимали на щит патриотических героев прошлого — это можно проследить по серии „ЖЗЛ“, как она сдвигалась от пламенных революционеров к русским государственникам. Вышел Достоевский Селезнева тиражом 200 тысяч. На критику в наш адрес мы писали ответные письма, в нашу защиту выступали писатели и общественность» [512].

В СССР открыто выходили книги против сионизма, написанные в тональности идеологической войны. Авторы этих сочинений (В. Бегун, Е. Евсеев, Л. Корнеев, В. Емельянов и др.) направляли свой гнев против зарубежного сионизма, лишь намекая на его влияние в СССР.

В целом, в дискуссии национально-консервативные "деревенщики" были успешней, нежели их оппоненты. Это объясняется их активным просвещением со стороны известных «русистов» - Ильи Глазунова, Сергея Семанова, и успешным курированием профессионального продвижения этих писателей.

***
Противостояние западников и почвенников явно обнаружилось в период горбачевской Перестройки. В перестройку и в девяностые годы «деревенщики» объявят о своей православности во весь голос.

Кульминацией стало– противоборство Верховного Совета, в рядах защитников которого были почвенники, и «демократов»-ельцинистов в 1993 году. Расстрел парламента подвел черту этому конфликту. А западники совершили подлый шаг - опубликовали письмо 42-х, призывавшее к расправе с зищитниками Белого дома. Письмо называлось "Рзхдавить гадину". И клнечно стоят подписи шестидесятников- Белла Ахмадулина, Окуджава, А. Дементьев, Ананьева и даже Астафьева.  Диакон Владимир Василик
:

«Нам некого было бы винить, кроме самих себя. Мы “жалостливо” умоляли после августовского путча не “мстить”, не “наказывать”, не “запрещать”, не “закрывать”, не “заниматься поисками ведьм”. Нам очень хотелось быть добрыми, великодушными, терпимыми. Добрыми… К кому? К убийцам? Терпимыми… К чему? К фашизму?

И “ведьмы”, а вернее – красно-коричневые оборотни, наглея от безнаказанности, оклеивали на глазах милиции стены своими ядовитыми листками, грязно оскорбляя народ, государство, его законных руководителей, сладострастно объясняя, как именно они будут всех нас вешать… Что тут говорить? Хватит говорить… Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?..

Мы не можем позволить, чтобы судьба народа, судьба демократии и дальше зависела от воли кучки идеологических пройдох и политических авантюристов».

По сути дела подписавшие письмо с призывами раздавить, запретить, закрыть обращаются к тем, кто хладнокровно устроил ловушку у мэрии и телецентра и кто еще хладнокровнее расстрелял Верховный Совет. Скорбь о невинных жертвах выглядит более чем лицемерием, и всё перевернуто с ног на голову.



Сергей Кара-Мурза в работе «Интеллигенция на пепелище родной страны» справедливо отметил тоталитаризм мышления авторов: «Насколько чужда им идея права. Все неугодные партии и объединения они требуют запретить не через суд, а указом исполнительной власти. Неугодные газеты – закрыть не после судебного разбирательства, а до него. Лучше всего – разгромив редакции и выкинув в окно редакторов».

Как это было, вспоминал Александр Проханов: ворвавшиеся в редакцию газеты «День» бойцы ОМОНа избивали журналистов, глумливо расклеивали портреты Гитлера и кричали «фашисты». Всё в духе авторов письма, назвавших фашистами защитников законной конституционной власти, своих же соотечественников, среди которых были ветераны Великой Отечественной войны, проливавшие кровь в борьбе с фашизмом.
 И невольно соглашаешься с молдавским политиком Владимиром Солонарем, который в 2010 году называл письмо «возмутительным примером» дискредитации политических оппонентов: «Чтение этого текста и сегодня вызывает вопрос: кто тут больше подобен „фашистам“ – те, кого письмо называет таковыми, или его авторы?»




И дальнейшее творчество «мастеров культуры» очень даже подтверждает подобную точку зрения. Даниил Гранин в 2000-е годы отошел от своей первоначальной позиции, которую он отстаивал в «Блокадной книге», – теперь он настаивал на том, что Ленинград надо было сдать. Как точно замечает бывший фронтовик и блокадник Григорий Васильевич Романов: «Что бы он ни говорил, его мысли склоняются к тому, что “город надо было сдать”, а это вообще неправильная постановка вопроса. Если бы мы его сдали, от него бы ничего не осталось, жертвы были бы страшнее блокадных». К сожалению, Гранин услышал системный «общественный» заказ на антипатриотизм и, увы, отозвался на него. То же можно сказать о Викторе Астафьеве. Как справедливо отмечает ветеран войны, фронтовик, кавалер семи боевых орденов, трижды раненый офицер постоянного состава штрафбата Александр Васильевич Пыльцин:

«Одно дело – “догорбачевские” и “доельцинские” произведения Астафьева, за которые и присуждались ему Государственные премии. Совсем другое – когда читаешь “военную прозу” Астафьева времени перестроечного, горбачевского и позже. Возьмем, например, его “роман” “Прокляты и убиты”. Вот только немного из этого астафьевского “сочинения” о том, как формировались маршевые роты из мобилизованных:

“Казармы (для них) не освобождались. В карантинных землянках теснота, драки, пьянки, воровство, вонь, вши. Никакие наряды вне очереди не могли наладить порядок и дисциплину среди людского сброда. Лучше всего здесь себя чувствовали бывшие урки-арестанты. Они сбивались в артельки и грабили остальных. Весь солдатский быт был на уровне современной пещеры. Улучшения в жизни и службе бойцы так и не дождались. Переодели их в старую одежду, заштопанную на животе. Ребята еще не понимали, что этот быт, мало чем отличающийся от тюремного… Попцов во время пробежки упал. Командир роты с разгона раз-другой пнул его узким носком сапога, а потом, распаленный гневом, уже не мог остановиться. Попцов на каждый удар отвечал всхлипыванием, потом перестал всхлипывать, как-то странно распрямился и умер”.

И весь его “роман” кишит подобными сценами, описывает ли он боевые действия, армейские или советские государственные порядки. После чтения любой главы этого “гениального романа” Астафьева, изобилующего подобными “пещерными событиями”, просится на язык русская фраза “врет как сивый мерин”. Описание им пребывания в запасном полку, на фронте, не имеют ничего общего с тем, что приходилось видеть мне, начиная с первых дней войны красноармейцем в Краснознаменной Дальневосточной и курсантом военно-пехотного училища в далеком Комсомольске-на-Амуре и далее за всю 40-летнюю армейскую службу».

И всё же без более глубоких объяснений не обойтись. Ведь нашлись же честные русские писатели, такие как Василий Белов, Юрий Бондарев, Александр Проханов, Юрий Кублановский, которые не стали выполнять заказа, не откликнулись на дудочку гамельнского крысолова, не услышали призывов системы к оболваниванию своих сограждан, а выступили против беззакония. И они спасли честь русской культуры и интеллигенции. Более того, даже бывшие диссиденты, такие как Андрей Синявский и Владимир Максимов, поступили совершенно неожиданно. Они публично призвали Ельцина после всего совершенного им уйти из власти, отправиться в монастырь и замаливать грехи.

Что же подтолкнуло авторов письма 42-х к сделанному им выбору? Во-первых – упоение «легальной революцией», победившей демократией. Обратим внимание на фразу:

«Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже, как мы вновь с радостным удивлением убедились, достаточно окрепшей демократии?»

Это – «демократический идеал», неразрывно связанный с западной либеральной цивилизацией. Вот еще одна ключевая фраза: «История еще раз предоставила нам шанс сделать широкий шаг к демократии и цивилизованности. Не упустим же такой шанс еще раз, как это было уже не однажды!» Иными словами, опять «страна святых чудес» – Европа, только теперь уже либерально-демократическая, с ее сытостью, вседозволенностью, возможностью безнаказанно потреблять наркотики и сношаться с кем хочешь. Не забудем, что первые указы Ельцинского правительства отменяли уголовную ответственность за гомосексуализм и потребление наркотиков, а равно и отменяли принудительное лечение наркоманов. И как зачарованные, мастера культуры шли за лозунгами безудержной свободы, не замечая, что страна гибнет от «шоковой терапии» Гайдара, что ее нагло разворовывают.

Ваучеризация 1992 года была грандиозным обманом, она коснулась только долей процента реального достояния Российской Федерации, да и то потом эти доли вытянули назад спекулянты. Большая часть российской собственности была роздана за бесценок узкому кругу людей. Вот несколько данных: одно лицо стало владельцем всех акций Газпрома (210 миллионов), каждая из которых была оценена в 10 рублей (2 цента по ценам 1994 года, то есть всего 4 миллиона долларов). Автомобильный завод им. Лихачева был продан всего за 1 миллион долларов – в 250 раз дешевле реальной стоимости (4 миллиарда долларов). Красноярский алюминиевый завод был продан братьям Черным в 250 раз дешевле реальной стоимости. Как цинично заявил Березовский: «У нас – власть капитала».

Этому задумал было воспротивиться Верховный Совет – и за это его разогнали. А известный петербургский ученый, доктор исторических наук Сергей Николаевич Полторак считает, что одной из причин расстрела Верховного Совета явилась «Плутониевая сделка» между ельцинским правительством и США: передача Штатам 750 тонн оружейного плутония. Но всего этого «мастера культуры» знать не хотели: их пьянила химера европейского, «цивилизованного» пути. Любой ценой.

Не в последнюю очередь их выбор был сделан и потому, что многие из подписантов письма, по выражению писателя Николая Фомина, на все русское смотрели как бык на красную тряпку.

За несколько лет до этого Алла Латынина в связи с присуждением В. Распутину премии Александра Солженицына предположила, что недовольство части критиков решением жюри имеет политическую подоплеку – категоричное неприятие консерватизма, напомнившее ей о прецеденте из XIX века – гонениях на «обскурантов» Федора Достоевского и Николая Лескова.
»,
вроде Дмитрия Пригова или Владимира Сорокина, и огорчительную для него логичность ее присуждения В. Распутину:

Разве можно было наградить их с формулировкой «за пронзительное выражение поэзии и трагедии народной жизни в сращенности с русской природой и речью, душевность и целомудрие в воскрешении добрых начал»?

Однако с приходом к власти Владимира Путина, с двухтысячных начинается медленный, но неуклонно набирающий силу, процесс реванша почвенников.однако завершение периода реформ и переход к «стабильности» совпали с появлением, казалось бы, более взвешенных, примиряющих оценок.

Когда в начале 2000-х годов экспертам (искусствоведам, философам, психологам, культурологам) был задан вопрос о художественно состоятельных именах и произведениях 1970-х, многие вспомнили Василия Шукшина, Виктора Астафьева, Валентина Распутина, оговорившись, что не относят их «ни к официальной, ни к неофициальной, а точнее оппозиционной культуре».

Конечно, в 2000-е годы бывших «деревенщиков» к востребованным писателям могли причислить только их самые преданные поклонники, но именно в ХХI веке началась очередная волна официального признания «деревенской прозы». Если учитывать только самые крупные государственные премии и награды, то выяснится, что В. Распутин в 2003 году получил премию Президента Российской Федерации в области литературы и искусства, в 2010 – премию Правительства России за выдающиеся заслуги в области культуры, еще через два года – Государственную премию Российской Федерации за достижения в области гуманитарной деятельности за 2012 год. В 2003 году лауреатами Государственной премии Российской Федерации стали В. Астафьев (посмертно) и Василий Белов, последний в том же 2003 удостоился ордена «За заслуги перед Отечеством» IV степени. Связать присвоение «деревенщикам» череды государственных премий с сегодняшней популярностью их произведений невозможно, ибо такая популярность – дело «давно минувших дней», она пришлась на 1970 – 1980-е годы. Но чем же тогда руководствовалось экспертное сообщество, отдавая предпочтение тому или иному автору-«деревенщику»?

Среди мотивов можно предположить лестное, например, для того же Распутина ретроспективное признание его литературных заслуг вне зависимости от актуальной общественно-политической повестки. Вот только премия, особенно присуждаемая государством, редко бывает проявлением бескорыстной любви к искусству, ибо прежде всего она нацелена на легитимацию определенных культурно-идеологических установок и ценностей, в данном случае – на «продвижение» и утверждение очередной версии традиционализма. Взволнованная реакция журналиста информационного портала «Русская народная линия» на известие о присуждении Распутину Государственной премии наглядно это демонстрирует:
Неужели что-то существенно повернулось в сознании тех, от кого зависит выстраивание идеологии нашего государства и нашего народа? Неужели духовными и нравственными приоритетами в современной России становятся традиционные ценности русского народа и выдающиеся соотечественники, их исповедующие и утверждающие во всех сферах повседневной жизни страны?
Хотелось бы в это верить! Тем более что совсем еще недавно Валентин Распутин воспринимался и подавался на страницах очень многих влиятельных изданий и на экранах федеральных телеканалов со скепсисом и издевкой – как уходящая фигура застойного и преступного режима, как представитель сомнительного патриотического лагеря, давно уже не влияющий на современную интеллектуальную жизнь России [6] .





У Шукшина, у Абрамова, у доперестроечного Распутина не могло быть вероучительной христианской риторики: советская цензура не пропустила бы такие произведения, да и не были эти писатели в то время сознательными христианами. Но горница уже была выметена, и в «деревенской литературе» уже чувствуется эта чистота, столь необходимая для того, чтобы в душу человека постучался Господь.

Назидательная риторика, даже если она христианская, может быть вредоноснее для культуры, чем атеистический скепсис. Примером того, как назидательность умаляет талант, является поздний Гоголь. Что-то подобное произошло и со многими «деревенщиками», после того как распался Советский Союз. Проповедуя православие в лубочном стиле, они вольно или невольно понижали его до уровня почвеннической идеологии.
***
После того как вера в коммунистическое «светлое будущее» стала уделом «чудиков», деревенский интеллигент вдруг ощутил вдохновенный подъём от приобщения к глубоко дремавшей в его душе, но никогда не умиравшей православной традиции. И вот у «деревенщиков» «чудики» начинают наделяться чертами христианской «неотмирности». Это, по сути, юродивые – те, кому было бы неуютно в любой толпе, хоть советской, хоть несоветской. Неприятие «деревенщиками» западного стиля столь же сильно, как и неприятие ими советской фальши; собственно, не принимается одна и та же фальшь, имя которой – буржуазность: они чутко уловили западническую суть коммунистического режима.
Список литература:
(газета «Завтра», журнал «Наш современник», «Бесогон-тв» Никиты Михалкова, статьи и романы Александра Проханова и др.). «Почвенники» они потому, что

Никита Михалков, Владимир Хотиненко, Николай Бурляев. Эстетика почвенников наглядно предстает во множестве восстановленных и вновь построенных церквей и мечетей. Наиболее масштабные из них – мечети в Грозном, Казани, Москве, Храм Христа-Спасителя в столице.

Можно упомянуть и процессы, происходящие в театральной режиссуре, где в противопоставлении постмодернистским деконструкциям МХТ им.Чехова и Ленкома Марка Захарова, отстаиваются традиции русского реалистического психологического реализма Х1Х- начала ХХ века ( например, в Малом театре, во МХАТе им.Горького под руководством Татьяны Дорониной).

Список литературы:
Источник: