Билет на непридуманную пьесу Главы 13 и 14

Глава тринадцатая
Вчерашняя премьера показалась ярким счастливым сном, после которого не хотелось просыпаться. Ксюша открыла и снова закрыла глаза, вспоминая...
Впервые она ощутила благодарность публики. Да, раньше в детском театре ей тоже горячо хлопали, но там были дети. Им нетрудно угодить. А взрослые — это суровые критики, которые слышат каждую ошибку и видят малейшую фальшь в образе. Вчера Ксюша не совсем справилась с волнением, но, видимо, смогла вызвать у зрителей сочувствие — аплодисменты были оглушительными. Громогласные "Браво!" на поклонах заставляли её вздрагивать, а когда зрители кидали цветы, ей хотелось всё время переспрашивать: "Это мне?" Да, цветы были ей...
После представления они шумно отпраздновали успех за кулисами. Плюшев проставился вкусным шампанским, радостно поблагодарив всех: и солистов, и хор, и миманс за отличную игру. Только на Стасова он странно косился, а ей даже руку поцеловал, чего уж Ксюша никак не ожидала.
Кто-то из великих певцов сказал, что "работа доставляет нам столько радости и удовольствия, что мы могли бы делать её бесплатно. А платят нам за горечь расставания с родными и близкими". То же самое могла бы сказать и Ксюша, вспоминая с огромной радостью вчерашний вечер и ощущая себя одновременно никчёмной дочерью и женой.
"Сегодня обязательно съезжу к маме", — смакуя кофе, решила она, чтобы задобрить совесть. Гучи разделял её хорошее настроение и всё активнее играл с кушаком халата. И словно тень набежала на сердце: они с Олегом уже условились о встрече, а с Гришей она опять не поговорила. Враньё — а по-другому это подвешенное состояние совесть не позволяла назвать — затягивалось. То, что она скрывала от Гриши свою влюблённость в другого, было именно враньём, а может, и изменой...
Щёки её запылали, но неожиданно в груди родилось раздражение. Почему Олег может быть ей другом, а Гриша — нет? Она стала вспоминать первые годы брака и припомнила, что как-то быстро они перестали делиться своими проблемами, впечатлениями, переживаниями. Почему? Почему в конфетно-букетный период у них было о чём поговорить, а потом общие интересы пропали, как дым?
Да, сначала они были просто друзьями, но разве после того, как начинаешь спать с любимым в одной постели, нельзя удержать это прекрасное чувство — дружбу? Друга нельзя обманывать, нельзя ничего скрывать и предавать, иначе это будет уже не дружба... А если супруги не друзья, значит, всё это возможно? Так получается? Главное, не изменять физически... Но увлечение другим — это тоже предательство, только кого же она предаёт, если друга-то нет? Ксения запуталась...
Иногда она явственно ощущала, как сквозь равнодушие мужа прорывается скрытое раздражение. Даже в те короткие разговоры, что случались у них по утрам или вечерам, он успевал недовольно фыркнуть на её новое платье или какую-нибудь новость. О театре вообще ничего нельзя было говорить — эта тема была табу. А когда Ксюша спрашивала его совет, что готовить на ужин, он бросал небрежно "решай сама", чтобы потом из упрямства отказаться от еды.
"Зачем так мучить друг друга?" — всё время хотелось спросить после такой сцены... Надо, надо поговорить с Гришей о разводе сегодня хоть вечером, хоть ночью.
Олег предложил ей сходить в кино. Правда, Ксении больше хотелось погулять по парку в золотую осеннюю пору, болтая о том о сём, а не сидеть в тёмном зале, но Олег объяснил, что обещал этот выходной посвятить сыну. А тот любил кино.
Валентин оказался высоким десятилетним мальчиком, с отцовскими чертами лица, только с чёрными волосами и глазами. Он глядел на Ксению исподлобья, как на непрошенную спутницу. Ей стало неловко.
— Ты уверен, что Валентин доволен, что я пошла с вами в кино? — тихонько спросила она Олега.
— Как бы то ни было, я хочу, чтобы ты была со мной тоже. Пусть привыкает, — серьёзно ответил он.
В кино Ксении не сиделось. С самого утра она ощущала в желудке странную тяжесть и подумала, что театральные переживания скоро доведут её до больницы. Вот и сейчас желудок странно реагировал на вонючий попкорн, который с удовольствием грызли рядом сидящие подростки. Она решила пойти в кафе и почитать книгу, пока Олег с сыном смотрят фильм. Поделившись шёпотом своим планом, она заметила расстроенное лицо Олега, но не могла больше терпеть резкого запаха мусорной еды. Её затошнило.
В кафе торгового центра было малолюдно и уютно. Ксюше всегда нравились подобные заведения, где можно было спокойно сидеть, читать или разглядывать посетителей, думая о своём. Она не заметила, как пролетел час, и к ней подошли Олег с Валей. У мальчика было ещё настороженное лицо, но после заказанного мороженого и коктейля настроение улучшилось бесповоротно. Они рассказали Ксюше, сколько много интересного она пропустила, недосмотрев фильм, и Ксения сокрушённо поохала, пообещав Валентину обязательно сходить в другой раз.
— Если пойдёшь, возьми меня с собой, — неожиданно попросил он, — я с удовольствием ещё раз посмотрю.
Олег удивлённо уставился на сына, а потом подмигнул Ксении — контакт случился.
После поедания мороженого внимание Валентина привлекли детские автоматы, и они все вместе отправились сразиться в игровой уголок для детей. Но Валя нашёл себе в партнёры сверстников, и Олег с Ксюшей наконец остались вдвоём. Они сели на мягкий кожаный диван, и он взял её за руку. У Ксении сразу загорелись щёки, она вспомнила поцелуи в тот вечер, когда стало ясно, что им надо быть вместе.
— Ты вчера чудесно пела. Я, когда не играл, слушал тебя с замиранием сердца. Всё боялся срыва, ведь это было твоё первое выступление, а партия Татьяны очень сложная.
— Да, особенно сцена письма... Я и дрожала как осиновый лист, но знаешь, чем сложнее роль, тем больше я думаю о партии, а не о зрителях. Да ещё этот странный Стасов с его восточным темпераментом...
— А что в нём странного?
— Понимаешь, — замялась Ксюша, — мне всё время казалось, что он по-настоящему признаётся в любви. Или он так хорошо играет как драматический артист, или это правда.
— Всё может быть, — задумчиво проговорил Олег, проводя рукой по её волосам, — я-то влюбился, почему он не может? Ты необыкновенная...
Они болтали о пустяках, но каждое слово будто приобретало глубокий смысл. И они, словно обладатели особого слуха любви, слышали звучание не обычной речи, а постигали то внутреннее, глубинное значение, которое было доступно только им двоим. Больше слов говорили жесты, улыбки и пожимание рук, тесно сплетавшихся друг с другом. Это было полное согласие, которое родилось в надежде на будущее счастье...
— Папа, иди сюда! — позвал Валентин, и он отправился к сыну, а Ксюша решила съездить к маме. Олег огорчился не на шутку и не хотел её отпускать, но взял с неё слово вечером созвониться, чтобы договориться о встрече наедине...

Подходя к дому родителей, она с радостью заметила машину отца. Давно они не виделись, Ксюша соскучилась по ним обоим.
В квартире, как обычно, вкусно пахло. Услышав открывающуюся дверь, мама и папа вышли в коридор и тепло обняли Ксюшу. Как хорошо быть дома! Ксения рассказала о первом выступлении и видела, что родители за неё очень рады. Нет, она всё-таки счастливый человек... Единственно, о чём она не говорила — это о семье и Грише, и была вдвойне благодарна родителям, что они и не спрашивали.
На обед были щи из кислой капусты — любимое блюдо отца, но Ксения, как только ощутила резкий запах, убежала в ванную... Её снова затошнило. "Да что же у меня с желудком?" — тревожно подумала она, рассматривая в зеркало своё побледневшее лицо. Дверь открылась, на пороге стояла мама, загадочно улыбаясь.
— Ксюша, это то, что я подумала?
— А что ты подумала, мама? — удивилась она.
— А почему женщину может тошнить только от одного запаха?
Поражённая догадкой, Ксюша уставилась на неё во все глаза.
— Ты думаешь, я беременна?
— Думаю, да.
Со всех ног Ксюша бросилась в коридор и, как была в одной рубашке и джинсах, сбежала вниз, в аптеку, которая находилась в соседней парадной...
Тест показал, что мама была права. Ксения сидела в ванне, и в голове её была сумятица: как же так? Когда они с Гришей жили-не тужили — детей не было, а как только отношения разладились, она забеременела. Что делать? Радость от жизни, зародившейся под сердцем, перебивалась щемящим чувством сожаления о новой любви, которую она должна принести в жертву ради ребёнка. Слёзы беззвучно текли по щекам — этот выбор приводил её в отчаяние.
— Ты что, не рада? — удивилась мама.
— Рада, мама, если бы только отец ребёнка был другой человек. Я уже не люблю Гришу.
— Глупости, — рассердился отец, — вы так хорошо жили вместе, и вдруг, в один миг, ты его разлюбила? Выброси эти мысли из головы и думай о ребёнке.
— Папа, но моя жизнь так же важна, как и его, я тоже хочу быть счастливой! — в отчаянии почти прокричала Ксюша, — да и Гриша, похоже, хочет развестись. Его, наверное, только здоровье матери останавливает.
— Доченька, ты не торопись с выводами, — мягко попросила мама, — сообщи новость Грише, и вместе решите, что делать. Поняла? Только не надо расстраиваться, береги жизнь ребёночка.
Ребёночка... Это звучало, как музыка... нет, лучше музыки. Ксюша успокоилась, задумалась и представила нежное тельце малыша... Тепло разлилось по её груди. Она так давно этого ждала. А как же театр? Да, было жалко бросать удачно начавшуюся карьеру, но ведь у неё есть мама с папой, после родов она сможет снова выступать. Да и всё это не важно, потому что у неё будет ребёнок. Голова закружилась то ли от счастья, то ли от голода. Мама уговорила её съесть блинчики, и появились силы доехать до дома.

Она вышла не на Садовой, а на Невском и медленно пошла по каналу Грибоедова до своего дома. Как она любила Петербург! Она обожала гулять по Летнему саду, заглядывала в мутные воды Лебяжьей канавки и пыталась представить, что чувствовала Лиза — героиня "Пиковой дамы", когда решилась утопиться. Какое вселенское отчаяние завладело душой бедной девушки, и никто в этом холодном городе ей не помог. Странно — столько людей вокруг, а она чувствовала одиночество, как в пустыне. Иногда и Ксюшу охватывало такое же чувство. Но Петербург ей был родным, здесь жили её предки, мама, папа, Гриша и... Олег.
"Нет, про Олега я пока не буду думать", — решила она. И чтобы не расстраиваться, она стала рассматривать дома. Сумерки уже сменились темнотой, и зажглись фонари, делая город ещё красивей: старинные дома девятнадцатого века в темноте выглядели более выигрышно — сколы и потёртости времени затемнялись, а самые выразительные части — балконы, решётки, лепнина — рельефно выступали и предлагали полюбоваться своими изогнутыми линиями. За каждым особняком была история: здесь, наверное, снимал этаж какой-нибудь статский советник, а здесь — важный полицмейстер, тем более что и Гороховая рядом. Фонари отбрасывали на воду канала яркие блики и вовсе не были тусклыми, как во времена Блока, а наоборот — слепили глаза, и на них долго лучше было не смотреть. Иногда открывались двери парадных, и Ксения успевала заметить мраморную лестницу, наверное, выглядевшую ещё лучше, чем в позапрошлом веке.
Подходя к своему дому, она в который раз вспомнила Достоевского. Её дом был мрачноват, так же как и рядом стоящие старые дома. Не удивительно, что именно в этом районе писатель поселил Раскольникова. Ксюша увидела новое кафе — ещё совсем недавно здесь был ремонт, а сейчас уже сидят парочки, глядя друг на друга влюблёнными глазами. Стоп... Это же Гриша...
Прямо у окна, ни от кого не скрываясь, сидел её муж. Он что-то оживлённо рассказывал той самой черноволосой девушке, которая приходила на день рождения Маргариты Львовны. Так вот чьи волосы были на расчёске... Что ж, вот и ответ на её вопрос, будет ли она разводиться? Теперь и сомнений нет. Гриша, конечно, захочет общаться с ребёнком, а она и не против. Размышляя, Ксюша не заметила, как дошла до дома и приготовилась к разговору с мужем, ставшим уже почти бывшим.
Гучи соскучился и проголодался. Ксюша, положив ему поесть, с нежностью глядела на котёнка и представляла, как она будет кормить малыша, гулять с ним по каналу, целовать, пеленать. Она поражалась своему спокойствию — только что получила доказательство неверности собственного мужа и почти не расстроилась, будто они были в разводе уже очень давно, и сейчас пришло время разъехаться.
Она села в кресло, закрылась тёплым пледом, ожидая Гришу, и не заметила, как уснула. Когда входная дверь хлопнула от сквозняка, Ксюша вздрогнула и проснулась.
— Ты чего не ложишься в постель? — равнодушно спросил муж, раздеваясь.
— Гриша, мне надо с тобой поговорить, — потягиваясь, ответила Ксения. На её коленях так же сладко тянул лапки Гучи, словно повторяя движения за хозяйкой.
— Ой, только не начинай выяснять отношения, ладно? — устало попросил Гриша. Он не спеша прошёл в комнату и включил компьютер, собираясь играть в свою любимую войнушку, — да, и ужинать я не хочу, поел у мамы.
— А я думала, что ты наелся в кафе около нашего дома, — усмехнулась невесело Ксюша.
Гриша развернулся к ней и внимательно посмотрел в глаза.
— Когда ты меня там видела?
— Сегодня, — пожала плечами Ксения, — с этой девицей, волосы которой остались на моей расчёске. Ты в следующий раз, когда она будет у тебя ночевать, попроси её приносить с собой предметы личной гигиены, а то она ещё, может, и бельё захочет моё позаимствовать.
Ксюша давно не видела эмоций на лице мужа, поэтому смотрела с любопытством, что он ответит. Гриша смутился, но решил пойти в атаку:
— Да что ты знаешь о ней, чтобы так осуждать! Она гораздо чистоплотней тебя...
Ксения подняла руку.
— Подожди, я не хочу говорить о ней. Давай поставим все точки над "и". Нам надо развестись, ты меня не любишь, я... тоже встретила другого человека. Правда, я тебе не изменяла, но это не меняет дело.
Муж сидел молча, не пытаясь возражать. "Значит, он не против", — подумала Ксения и не поняла — это радует её или огорчает.
— Единственно, что я должна сказать тебе... — начала она, но Гриша её перебил:
— Если насчёт квартиры, так не волнуйся, я скоро съеду.
— Нет, это важнее.
— Важнее? — брови его удивлённо поднялись, — какие-то проблемы?
— Гришенька, — заулыбалась Ксения, чувствуя, что её начинает бить нервная дрожь, — я жду ребёнка.
— Ты ждёшь ребёнка?! — он вскочил на ноги и застыл, округлив глаза.
— Чего ты испугался? — грустно усмехнулась Ксения, — боишься, что я тебя буду упрашивать не бросать меня?
— Да нет, — он растерянно потёр лоб и медленно подошёл к ней поближе. — А ты точно...
— Беременна? Да, точно. Тебе нужны доказательства? Это случилось, когда я вернулась с гастролей, а кроме тебя у меня никого не было. Я очень рада этому, но не вынуждаю тебя изменить решение, если ты полюбил другую. Мы разведёмся, а с ребёнком ты сможешь видеться, когда захочешь, я...
— Нет, нет, — он медленно помотал головой, — я тебя не брошу. Мы столько ждали ребёнка, я уж и не верил, что это когда-нибудь случится. А с той женщиной у меня случайная связь.
— Случайная связь? А тебе не кажется, что этого достаточно для развода?
Гриша нервно заходил по комнате, решая что-то про себя.
— Ксюша, я понимаю, что виноват перед тобой, но давай попробуем начать сначала ради ребёнка. Ты моя жена, и я тебя люблю. Не будем говорить про развод.
— То есть как не будем? Ты спишь с другой, а мне говоришь: "я люблю тебя обратно"?
— Я встречаться с ней больше не буду, обещаю, — он присел перед Ксюшей на корточки и взял её за руку, — я не оставлю тебя и не отпущу ни к кому. Я так мечтал о сыне. Прошу тебя — не руби сгоряча! Я буду хорошим отцом и мужем.
— А если будет дочка? — грустно усмехнулась Ксюша.
— Ещё лучше, — разволновался Гриша, опасаясь, что сказал не то, — мы её тоже Ксюшей назовём. Хочешь? Только не бросай меня...
Его взгляд был таким искренним и просящим, что сердце её дрогнуло.
И всё-таки она не могла сразу сказать "да". Словно испуганная улитка, Ксения спряталась в себя и раздумывала. Она не вырывала руки, но и ничего не отвечала, почти не слушая, что он шептал ей в порыве раскаяния... А как же Олег? Что-то светлое и почти волшебное было в их дружбе, от которой придётся отказаться... Обещания мужа казались фальшивыми и несбыточными даже теперь, когда он предлагал начать сначала семейную жизнь.
Ей хотелось любить и быть любимой горячо, как про это написано в романах, но жизнь почему-то предлагала суррогат — совсем немного мужского внимания, радость материнства и... что? Это всё? Но разве не может быть в реальной жизни и того и другого через край? Она могла бы отдать любви всю себя, без остатка, полностью доверившись любимому, со всей нежностью, что накопилась в её изголодавшемся сердце, и с преданностью, и верностью, которые описаны в самых святых книгах мира.
Но сейчас она не верила, что в отношениях с Гришей это всё будет востребовано — сокровища её души словно прятали в коробочку, зарывали в землю и просили пока не доставать. Из-за этого ей стало грустно, как на похоронах.
Слёзы будто ждали сигнала и сразу полились из её глаз. Гриша увидел и подумал, что это из-за него. Он пересадил её на диван и стал обнимать, утешая и горячо клянясь мамой, будущим ребёнком и всем на свете, что никогда больше не изменит ей, не бросит и постарается стать самым лучшим отцом и мужем. Устоять было невозможно.
— Ладно, Гриша, давай попробуем сначала, — выдавила Ксюша, вытирая слёзы.
Как всё-таки глупы мужчины — ничего не понимают в женском сердце. Но, может, оно и к лучшему, с облегчением вздохнула она.
Гриша от волнения уже не мог играть в компьютер. Спросив, не нужно ли ей купить что-нибудь прямо сейчас, ночью, он поцеловал её и пошёл спать. А Ксения сидела на кухне и со страхом ждала звонка, чтобы сказать любимому человеку, что не сможет быть с ним.
Глава четырнадцатая
В репетиции дуэта Снегурочки и Мизгиря не было ничего необычного, но Стасов видел, что для Ксении это было испытанием.
— Вы не знаете партии, милочка? — поинтересовался Плетнёв, заметив её бледность. — Если хотите, мы можем отложить занятие на другой день, время ещё есть.
— Нет, Геннадий Борисович, я знаю партию, просто не очень хорошо себя чувствую.
— Да, заметно, что вы нездоровы... Вы какая-то бледная сегодня. Выпейте воды, а может, вина хотите?
Но Ксения дёрнулась, будто ей предложили яду.
— Нет, спасибо, это не повлияет на моё пение. Я готова.
— Давайте тогда первую арию.
Стасов, не стесняясь, разглядывал Ксению. Её серые глаза, русые волосы и тоненькая фигурка делали её похожими на настоящую Снегурочку. Героиня Римского-Корсакова должна быть холодной, ведь она непростая смертная. И сейчас перед Дмитрием именно такая девушка и стояла — холодная и неземная.


С подружками по ягоду ходить,
На оклик их весёлый отзываться:
«Ау, ау!»
Круги водить, за Лелем повторять
С девицами припев весенних песен:
«Ой, Ладо, Лель!»
Милей Снегурочке твоей,
Без песен жизнь не в радость ей.
Пусти, отец!


Куда девалась страстная, сильная Татьяна? Неужели эта девочка так искусно умеет перевоплощаться, что пропал даже тот блеск в глазах, который не давал ему покоя все последние дни? Сейчас её глаза были словно ледышки, и в её голосе Стасову чудились хрустальные нотки.
— Да... хорошо. Вам очень подходит эта партия, Ксюша, — мягко сказал Плетнёв. Стасов с удивлением замечал, что концертмейстер впервые привязался ещё к кому-то кроме него. — Только постарайтесь дать больше страсти в конце оперы, когда Снегурочка отвечает на чувства Мизгиря.
Ксения вспыхнула и упорно не хотела смотреть на Стасова. Она наклоняла лицо и пряталась от него за длинными русыми локонами.
— А теперь дуэтом, друзья... Дима, начинай.


До сей поры душа моя любви не знала,
одни утехи лишь известны были ей,
А не страданья; а сердце гордое
Приказывать привыкло, не плакало оно...


— Дима, Дима, ты помнишь, что самое главное — не пережимать, ты даже сейчас пугаешь нашу Снегурочку, а что будет на сцене?
Дмитрий отдышался и повернулся к Плетнёву.
— Тогда я на вас буду смотреть, — хмуро сказал он.


Сломился я теперь под гнётом жгучей страсти.
Смотри, перед девчонкой
Клонит колена гордый человек.


Он встал на одно колено и снова повернулся к ней. Ксения не ожидала, что Стасов изобразит картину как на сцене, и отпрянула назад:


Зачем, зачем! Вставай Мизгирь!


Пение её было искренним и горячим. Но Стасов не встал, как не встал и Мизгирь.


О, скажи, скажи мне, молви одно слово,
Видишь на коленях я тебя молю,
Ты меня полюбишь али нет, скажи мне?


Ксения не смотрела на него, а пела Плетнёву будто это он Мизгирь, а не Стасов. На её лице была написана решимость не принимать на свой счёт искренние чувства партнёра.


Слова твои пугают, слёзы твои страшны,
Уйди, уйди, оставь меня,
Пусти, пусти, ты добрый,
Оставь меня, пусти, пусти,
Зачем пугать Снегурочку!


Стасов поднялся с колен и хотел продолжить, но Плетнёв внезапно прекратил играть.
— Всё, спасибо, Ксения, вы можете идти. Очень хорошо. Только помните, чему я вас учил и берегите здоровье, чтобы на спектакле не расклеиться. А ты, Дима, задержись, нам ещё надо позаниматься.
Она быстро попрощалась, не взглянув на него, и упорхнула.
— Что вы хотели ещё порепетировать? — посмотрев Ксении вслед, повернулся Дмитрий к наставнику, — я знаю эту партию назубок.
— Дима, сядь, — устало произнёс Плетнёв. — Поговорим по душам.
Он тяжело поднялся и подошёл к столу, где стоял электрический чайник.
— Давай попьём чайку.
Дмитрий чаю не хотел и не хотел слушать наставления, но из уважения к Плетнёву не отказался.
— С моей точки зрения — любить холодную Снегурочку — это какой-то мазохизм, и я никогда не понимал Мизгиря. Но, видно, ты относишься к той категории мужчин, которых чем больше отвергают, тем больше им хочется добиться своего. Только стоит ли? Она тебя не любит, ты это понимаешь?
— Сейчас не любит, а потом, может, полюбит.
— Что же нужно сделать, чтобы женщина изменила своё мнение? Уж точно не пугать её страстными признаниями, это тебе не Восток. Здесь другие отношения... — Плетнёв задумался. — Мы с женой долго встречались до брака, и сначала даже не понимали, что любим друг друга. Мы просто дружили, понимаешь? С женщиной надо дружить, тогда она тебе доверится, а так ты её только отталкиваешь. Здесь женщины не подчиняются мужчинам, а скорее, наоборот, — Плетнёв усмехнулся, — как бы они не забрали власть в свои руки.
Презрительно усмехнувшись, Стасов возразил:
— Я такого не понимаю. Мужчина должен быть сильным, а женщина послушной.
— Ты что, только вчера из Средней Азии приехал? Столько лет прожил в России и ничего не понял? Может, поэтому ты и не женился...
— Может, и поэтому... Я не хочу никому подчиняться и ни под кого подстраиваться. Женщина должна уважать мужа.
— Тогда тебе надо искать жену на Востоке... Но ты не оставишь Ксюшу в покое, так я понимаю? А ведь она замужем... Где же твоё уважение к семье?
Стасов разозлился. Он уже давно еле сдерживался, чтобы не оборвать болтливого старика, и ответил презрительно:
— Что у неё за семья, если она до сих пор бездетная? Одно недоразумение... И какое вам дело до моей личной жизни? Вы думаете, я нуждаюсь в ваших советах? Ошибаетесь... Мне давно уже надоело слушать наставления. Вы, наверное, забыли, что я уже не тот юноша, который смотрел вам в рот. И если вы говорите о восточных традициях, то именно из-за них я никогда не позволял себе спорить с вами, а всегда вас слушал с большим почтением. Это у вас, в России, ни во что не ставят стариков, а у нас слово старшего — закон. Но даже мне надоело слушать ваш бред.
Геннадий Борисович откинулся в удивлении и потёр виски как при головной боли.
— Почему ты так со мной разговариваешь? Разве я не был тебе вместо отца? Кто тебя всему научил, поддержал? А сейчас не нужен стал?
— Всё когда-нибудь кончается, Геннадий Борисович, — грубо ответил Стасов, чувствуя, что пришло время откровенно сказать о своих планах, — я буду искать нового концертмейстера. Оставьте меня в покое! — последнюю фразу он уже почти крикнул и непроизвольно стукнул кулаком по столу.
Плетнёв как-то странно обмяк на стуле. Стасову даже показалось, что он уснул. Кружка выпала из его рук и покатилась по полу, а он даже не повернул головы. Дмитрий с удивлением смотрел на старика и не понимал, что с ним. Тот будто оцепенел...
— Геннадий Борисович, — потряс его Стасов, — вам плохо?
В ответ Плетнёв даже не повернул голову и что-то бормотал себе под нос. Инсульт! — осенило Стасова. Дрожащими руками он вынул телефон и стал мучительно вспоминать номер Скорой помощи...

После занятия Ксения вышла в коридор и побежала в буфет. Она надеялась застать там Олега, хотя понимала, что после вчерашнего вечернего разговора он может не захотеть слушать её объяснения. Но Олега, да и никого из оркестрантов, уже не было... Она побрела к себе в гримёрку, чтобы ещё и ещё поучить трудную арию Снегурочки. Опера ей нравилась, да и постановка была классической, вот только настроение было всё время подавленным.
Гришу как подменили: она и не знала, что он может быть таким ласковым и предупредительным. А может, и знала, да позабыла... Но несмотря на это, Ксения почему-то чувствовала себя более несчастной, чем раньше. Неужели у неё такое и будет теперь настроение? "Наверное, после рождения ребёнка улучшится", — утешала она себя. Вздохнув над своей несчастной долей, она начала заниматься... В коридоре, за дверью её гримёрки, был какой-то шум, беготня, но Ксюша решила не отвлекаться. Надо было позаниматься как следует...
На улице потемнело, фонари заглядывали в окно и освещали гримёрную холодным блеском. Дома Гучи, наверное, уже все глазки проглядел, высматривая хозяйку.
Она вышла на улицу и заметила, что недалеко от входа, у белой тойоты, стоял Стасов и поправлял "дворники". Но необычным было то, что он ужасно шатался, словно при пятибальном шторме.
— Дмитрий Алексеевич, а вы почему такой? — растерянно спросила Ксюша, подходя к машине.
— Какой? — пьяно посмотрел на неё Стасов.
— Пьяный.
— Вы, мадам, как всегда за словом в карман не лезете, — ухмыльнулся он и попытался сесть за руль. Движения его были неловкими, и он чуть не ударился головой о машину.
— Да вы что! Куда вы садитесь?! — воскликнула Ксюша и схватила его за руку, — и сами убьётесь, и другие из-за вас погибнут. Давайте я такси вызову.
Одной рукой она вынула телефон, а другой придерживала за руку Дмитрия.
— Не садитесь в машину, ладно? — попросила она, — постойте здесь.
— С удовольствием, — нагло ухмыляясь, ответил он, схватив покрепче её руку.
Такси приехало быстро.
— Садитесь, — попросила она Стасова, но тот, подойдя к машине, вдруг заупрямился:
— Без вас не поеду.
— То есть — как? Я не собиралась к вам в гости. Садитесь, Дмитрий Алексеевич, прошу вас, — она попыталась толкнуть его в салон.
— Нет, — он захлопнул дверь такси, — тогда я на своей.
— Вы не можете на своей, — громко сказала она, — ой, ладно, давайте я с вами, — вздохнула Ксюша, решив, что дальше поедет домой на этой же машине.
С довольным видом Стасов залез в салон и буквально заставил Ксюшу сесть рядом с собой. Потом он еле-еле вспомнил адрес, и они поехали.
— А что случилось? Почему вы такой сегодня? Вроде бы мы репетировали, было всё нормально... Что с вами?
Пьяная ухмылка слезла с его губ, и брови нахмурились. Он словно протрезвел.
— Плетнёва в больницу увезли, инсульт.
— Инсульт? Из-за чего? — поразилась она.
— Из-за меня... А вообще-то, из-за тебя, — Стасов снова схватил её: его пальцы, словно сталь, сжали её руку, и Ксюша поняла, что опять будут синяки.
— Почему из-за меня? Я чем-то его огорчила? — Ксении было жалко Плетнёва.
— Ты ничем, зато... я сказал, что люблю тебя, а он меня ругал... — глаза его заблестели, а голос был такой страстный, словно он изображал бедного Мизгиря, которого отвергла Снегурочка. — Но что я могу сделать? Я никому не говорил такого, а тебе говорю — я не могу жить без тебя. Ты у меня как навязчивая идея... и днём... и ночью...
Ксюша вздрогнула и испуганно посмотрела на таксиста — тот не реагировал на их разговор, но всё равно ей было стыдно.
— Избавьте меня от ваших признаний, я замужем, и мужу изменять не собираюсь.
Но он её не слушал.
— Ты напомнила мне то, что я предпочёл забыть, а теперь жалею. Моя жизнь стала пустой и скучной, понимаешь? Пустой и скучной... Я чего-то достиг, но почему в душе нет огня? — его язык иногда заплетался, но взгляд трезвел с каждой минутой, — я думал, что живу счастливо, но когда увидел тебя, вдруг вспомнил... — он закрыл глаза, потом снова посмотрел на неё и подвинулся ближе, — теперь я словно в лихорадке, но мне это нравится... Я как будто проснулся, с тобой моя душа очнулась от спячки, понимаешь? — он поднёс её руку к губам и поцеловал.
Его необычно нежный взгляд и бархатный голос, от страсти ставший ещё более проникновенным, околдовали её. Она была готова сопротивляться грубости и наглости, но мягкость и нежность парализовали её волю. Стасов будил в ней смутные желания, его рука была горячей, и кровь прилила к её лицу, но всё-таки она не собиралась уступать ни ему, ни себе...
— Мне вас жаль, но я не могу ответить взаимностью, — с дрожью в голосе произнесла она и вырвала руку, стараясь отодвинуться от него.
Глаза его сверкнули, а ноздри раздулись. Его взгляд был взглядом человека, готового на всё. Но он ничего не ответил и отвернулся к окну. А у Ксюши в горле образовался комок, и она поняла, что её укачало. Только бы не вытошнило в машине...
"Как же отвязаться от него? Он же меня не отпустит", — Ксюша боролась с тошнотой и напряжённо думала, что делать. Наконец спасительная мысль пришла ей в голову — вызвать на помощь Юльку.
Она осторожно вытащила телефон и написала приятельнице: "Приезжай к Стасову, он тебя ждёт, срочно!"
Юлька что-то писала в ответ, уточняя, но Ксении было не до объяснений, она боялась, что Дмитрий отберёт у неё телефон. Надежда была на пробки, в которых даже вечером можно было простоять долго, и Юлька успеет подъехать.
Они ехали ещё минут пятнадцать в полном молчании, Ксении даже казалось, что Стасов уснул. Её тошнило всё больше и больше...
Наконец, такси подъехало к его дому на Васильевском острове. Она протянула водителю деньги, однако Дмитрий оттолкнул её руку и расплатился сам.
Ей пришлось вылезать первой, чтобы он смог выйти. Она рассчитывала сесть обратно в машину, но Стасов опять вцепился в неё железной рукой.
— Ну идём, — сказал он вдруг мрачным голосом.
Ксению охватил ужас — народу вокруг не было, и ей стало страшно — а что если Юлька не приедет?
Он потащил Ксюшу к парадной, словно пленницу, а её так тошнило, что не было воли сопротивляться... Может, закричать? Но её дыхание прерывалось, горло перехватило от страха — на её руке лежала сильная рука Стасова. У неё подкашивались ноги, а он с пьяной решительностью шагал по лестнице и тянул её за собой.
"Сейчас меня вырвет, вот будет облом для него, — в сознание влетела смешливая мысль, которая даже успокоила, — если что, запрусь в ванне..."
Они медленно поднялись на третий этаж, и тут внизу хлопнула парадная дверь, кто-то, стуча каблуками, быстро-быстро побежал по лестнице. "Юлька!" — со вздохом облегчения подумала Ксюша.
— Димочка, что с тобой? — запричитала запыхавшаяся подруга, отрывая его руку от Ксении и одновременно открывая дверь квартиры своим ключом. — Давай, давай, милый, я тебе помогу...
Стасов тупо смотрел на неё, не понимая, откуда она взялась, но не сопротивлялся и, пошатываясь, вошёл в квартиру.
Ксения была готова расцеловать приятельницу.