26. Все звери уходят в лес

Изысканно сервированный стол остался почти нетронутым…

- Как это понимать, князь? – наконец металлическим голосом спросила Грёза у Бреальдьеге, равно – ошеломлённому и несказанно обрадованному её внезапным появлением. – В окрестностях замка Бреальдьеге не водятся враждебные фейри. Откуда здесь мог взяться гоблинский грипп?

- Из моего воображения, например, – со спокойной улыбкой отвечал Эли, отставляя в сторону аппетитный клубничный десерт, даже не взглянув на него.

- Не знала, что оно у вас такое богатое, – зло проскрипела Грёза, чувствуя себя до крайности глупо – ведь она должна была предвидеть столь прозрачную ложь.

- Зато каков результат! – безмятежно возразил Бреальдьеге. – В радиусе тридцати миль от замка – ни одного королевского егеря. Поскольку гоблинский грипп чрезвычайно заразен, а его величество до смерти боится всякой заразы – в окрестностях замка Бреальдьеге официально объявлен карантин, и надолго! – с особенным удовольствием произнёс он последние слова. – Можно совершенно спокойно продолжать жить  так, как нам нравится, и… – он не договорил.

- Эли! – раздражённо перебила его Грёза, безжалостно теребя в руках салфетку с княжескими монограммами, едва удерживаясь от того, чтобы не порвать её в клочья. – Если вы это сделали ради меня, то напрасно – сей благородный поступок я вряд ли оценю!

Всепрощающий, любящий и понимающий взгляд князя Бреальдьеге однозначно лишал её остатков душевного равновесия, и способности здраво рассуждать.

Конечно, Бреальдьеге пошёл на эту глупую, заведомо рискованную ложь ради неё, ради её безопасности он обманул самого короля; тем не менее, Грёза не позволила себе забыть, что явилась в замок именно для решающего и окончательного разговора. Тянуть далее она не представляла возможным, поэтому начала с главного:

- Я люблю Альстеда, вы знаете, – короткая фраза прозвучала как выстрел.

Князь закрыл лицо руками, бессильный бороться с бесспорной истиной, ужасной правдой, которая его убивала, в которую он никак не хотел верить.

- Вы мне также отнюдь не безразличны, – мрачно продолжала Грёза, глубоко сожалея о своей прямолинейной резкости, потому что Бреальдьеге был дорог ей, и она вовсе не хотела заставлять страдать этого прекрасного человека, который её искренне любил, заботился о ней, сделал столько добра; но по-другому было нельзя, и выхода у неё не было – только ранить него ещё сильнее.

- Мне надоело с вами ссориться, Эли… – тоскливо проговорила она, отворачиваясь к окну, за которым сплошной тёмной стеною величественно шумел Дремучий лес, и, затем, всё же произнесла роковое:

- Всё, что касается Альстеда – касается меня. Существует некая тайна, которую вы никак не хотите открыть… которая словно стоит между нами, и так нам мешает! Почему вы мне не доверяете?

Появились духи любопытства, прилепили носики к стеклу.

Досадливо махнув на них рукой, Грёза продолжала:

- Я хочу её знать! Не заставляйте меня выяснять всё самой, на свой страх и риск! – непреклонно закончила Грёза, хотя, глядя на Бреальдьеге, ей хотелось плакать.

Князь поднялся с кресла, понимая, что вот, настал тот час, которого он ждал, так не хотел и боялся, когда объясниться всё же придётся – ведь по сути дела Грёза предъявляла ему ультиматум – неожиданно, бесповоротно… и, тем не менее, он не собирался так просто сдаваться!

- Вы меня шантажируете, – с горьким упрёком произнёс он.

- Да неужели? – зло прорвала его Грёза – её прекрасное тело вдруг поросло смоляной шерстью, ангельское личико исказили звериные черты. Ослепительная красавица оборачивалась монстром.

Это было страшно:

С невыразимой печалью Бреальдьеге вдруг понял, что выбора у него нет, и в любом случае ему суждено потерять Грёзу.
Его надежды и мечты рушились, их отношения были изначально обречены, потому что это самодостаточное, независимое, непредсказуемое существо – рано или поздно, уйдёт всё равно, навсегда, и удержать её он не сможет…

Грёза посмотрела через плечо – за её спиной грозно, могущественно и величественно шумел лес, похожий на огромного тёмного зверя с волнующейся гривой. Казалось, он властно звал оборотня в свои объятия.

С катастрофической безысходностью Бреальдьеге осознал, что их расставание абсолютно предопределено и фатально неизбежно, и прекрасный носферату тут ни при чём, и его, князя, глупая ревность – необоснованна и бесцельна, ведь в Грёзе было так мало человеческого:

Любя Альстеда, и восхищаясь Бреальдьеге, она выбирала… –  свободу.

- Все звери уходят в лес, – невесело подтвердили Грёза, без особого труда угадывая ход мыслей князя.

Однако, тайна, касающаяся Альстеда, сложная и непонятная тайна, по-прежнему была скрыта в глубинах его души, словно за семью замками, оттого ещё более разжигая страстное желание непременно узнать её.

- Неужели вы прощаетесь со мной? – воскликнул Бреальдьеге, не в силах поверить в очевидное. – Опять? Навсегда?

- Да, мы расстаёмся, – холодно прозвучало в ответ. – Но, будь спокоен, я всё равно вернусь к тебе. Когда-нибудь… когда устану скитаться по тёмным дорогам!

И это было лучшим, что слышал Бреальдьге за всю свою жизнь.

- Я буду ждать, – произнёс он, заворожено глядя в жестокие до жути, бесчеловечные, и всё же такие любимые  узкие, антрацитово-чёрные глаза, отливающие кровавым карбункулом – непостижимые глаза невероятного, волшебного зверя.

Бреальдьеге хотел поцеловать её, но Грёза отстранилась.

- Я тебя очень люблю, – просто сказал он тогда.

- Ты заставляешь меня забывать Альстеда, – задумчиво произнесла она. – Меня это до такой степени удивляет, и – злит! Как тебе это удаётся? Ты, наверное, колдун… Хотя, правда – Альстеда давно уже нет. Единственное, что я желаю, чего хочу, моя последняя просьба – пусть между нами не останется ничего недосказанного.

Её слова опять вынудили князя измениться в лице – безошибочно и предельно ясно Грёза вдруг уловила его отчаянную мысль: Бреальдьеге было известно слишком много, важного, секретного, и судьбоносного про Альстеда и его двойника, но это была не его тайна, он поклялся её хранить, несмотря ни на что, и рассказать ничего из того, поэтому, никак не мог, не имел права.

В его взоре сверкнула несгибаемая воля – твердокаменный характер князя Грёза успела узнать прекрасно – её последней просьбе суждено было остаться без ответа: она поняла сразу, и без слов, что в любом случае ничего от него не добьётся, ни сейчас, и – никогда…

Их расставание было неизбежным.

Грёза ещё раз взглянула в глаза Бреальдьеге, усталые, полные бесконечной печали, и всё же, казавшиеся ей такими прекрасными, словно навсегда стараясь запомнить  дорогие черты до мельчайших подробностей, потом – обернулась в зверя, выпрыгнула в окно, перемахнула через замковые стены, и – стремительно помчалась навстречу деревьям.

…Князь Бреальдьеге стоял возле распахнутого окна, и смотрел ей вслед, а разгорающаяся утренняя заря поливала его ослепительным ало-золотым светом, ясным светом, побеждающим тьму, как будто заставляя решиться на что-то невозможное, окончательное, и бесповоротное…