de omnibus dubitandum 100. 358

ЧАСТЬ СОТАЯ (1869-1871)

  Глава 100.358.  РАЗВЕ ОН ВИНОВАТ В СВОЕЙ ТУПОСТИ?..

    Мужичок попался тупой, но разумный по-своему. Он стоял перед моим столом, переступая с ноги на ногу, мял свой облезлый треух и смотрел на меня с досадой, как на дитя несмышленое, не понимающее самых простых вещей.
   
    - Ну, хорошо, - сказал я. - Ты срубил в чужом лесу три сосны,
   
    - Две.
   
    - Допустим, две. Но ты знал, что лес не твой и сосны не твои?
   
    - Знал, барин,
   
    - Зачем же ты их рубил?
   
    - Нужны были. Крыша текет. Балки менять надо.
   
    - Что нужны были, я понимаю. Мне, может, нужна вот эта твоя шапка. Что ж я теперь ее должен украсть у тебя? Он молчит, смотрит на меня исподлобья.
   
    - Ну, ладно, - говорю я. - Предположим, что у тебя вообще нет никакой  совести и ты можешь у товарища стянуть последнюю рубаху. Но меня интересует: ты думал, когда сосны рубил, что тебя могут поймать?
   
    - Думал, барин, - кивает он.
   
    - И что же ты думал?
   
    - Думал, барин, авось не пымают
   
    - Так вот же поймали. А теперь, что ж? В острог тебя придется посадить,
   
    - Да уж не без этого, - соглашается он.
   
    - И что же, тебе хочется садиться в острог?
   
    - Нет, барин. Ужас как не хочется.
   
    - Для чего же ты рубил эти сосны?
   
    Он опять посмотрел на меня как на несмышленыша и вздохнул:
   
    - Так нужны ж были.
   
    Приотворилась дверь, просунулась голова в пуховом платке:
   
    - Можно?
   
    Я посмотрел и глазам своим не поверил:
   
    - Вера!
   
    Мужичонка стоял, переводя взгляд с меня на Веру; и с нее на меня.  - Сядь на лавку, посиди, я сейчас, - сказал я ему и вышел за дверь.  Здесь мы обнялись и расцеловались.
   
    - Господи, Вера! - сказал я. - Неужели это ты?
   
    - Я.
   
    За три месяца, которые мы не виделись, она стала взрослее и строже.
   
    - Я уж думал, что ты вообще забыла, что существует где-то некий  следователь Филиппов, состоящий с тобой в родственных отношениях.
   
    - Нет, я не забыла, - она улыбнулась спокойной улыбкой. - Я об этом  следователе всегда помнила. Но тебя там ждут, - вдруг спохватилась она.
   
    - Ничего, - сказал я, - подождет.
   
    Улыбка сползла с ее губ и тут же вернулась на место. Я смутился.
   
    - Нет, понимаешь, я как раз хотел оставить его одного, чтобы подумал. Упрямый мужик попался, дальше некуда. И тупость невероятная.
   
    - Разве он виноват в своей тупости?
   
    Говорить на эту тему мне не хотелось.
   
    - Ладно, радость моя, - сказал я, - мы с тобой об этом потом. Что у  тебя?
   
    - Видишь, вернулась.
   
    - С Лидой?
   
    - С Лидой.
   
    - А что случилось?
   
    - Что случилось? Ничего особенного, Алеша. Ты был прав. Ни один талантливый человек на своем месте удержаться не может. Лесгафта из университета выжили, студенты протестуют, другие профессора подают в отставку, и нам с Лидинькой там тоже делать нечего.
   
    Я огорчился:
   
    - Как же быть дальше?
   
    - Мы с Лидинькой решили внять твоему совету и ехать в Цюрих. Поедешь с нами?
   
    - Вопрос серьезный, - сказал я. - Так сразу его не решишь. Все-таки,  понимаешь, у меня есть профессия, должность. Лишиться всего сразу.
   
    - Алеша, - сказала она горячо. - Подумай, что у тебя за профессия.  Наказывать этого мужика? За что? Что он такого сделал?
   
    - Он рубил чужой лес.
   
    - Но ведь это же все от невежества и от нищеты. Может быть, он даже не понимает, что этого нельзя было делать. Подумай о том, какую роль ты  выполняешь. Ты на своей должности защищаешь сильных и казнишь слабых. Ведь если бы у этого мужика были деньги, разве он стал бы трогать чужое? Я тебя очень прошу, оставь ты это свое дело. Поедем в Цюрих, выучимся на врачей,  построим больницу для бедных.
   
    - А ты, я вижу, сильно переменилась за то время, которое мы не  виделись, - сказал я.
   
    Она улыбнулась:
   
    - Нет, Алеша. Во мне кое-что было и раньше. До остального потом додумалась. Ну, поедем?
   
    - Прямо сейчас?
   
    - Чем раньше, тем лучше.
   
    - Ну ладно. Ты меня подожди здесь, я закончу допрос.
   
    - Алеша! - остановила меня Вера. - У меня к тебе есть просьба. Дай слово, что исполнишь.
   
    - Я должен сначала выслушать, о чем речь.
   
    - Нет, ты дай мне слово. Даешь?
   
    - Ну ладно, - сказал я. - Даю слово, потому что нет ничего такого, чего бы я не исполнил ради тебя.
   
    - Алеша, - сказала она почти страстно, - я тебя очень прошу, отпусти этого человека. Ты ведь знаешь, это не он воровал, это нужда его воровала.
   
    - Но он нарушил закон.
   
    - Алеша, ты знаешь не хуже меня, что законы создаются людьми. Плохими  людьми создаются плохие законы.
   
    - Но лучше исполнять плохие законы, чем никакие.
   
    - Алеша! - Она смотрела на меня своими ведьмачими зелено-голубыми глазами, полными слез.
   
    - Ах, - махнул я рукой. - Ты меня толкаешь на должностное  преступление. Я открыл дверь в кабинет и застыл на пороге. Мужичонка, не видя меня, стоял перед пустым столоми медленно жестикулируя, доказывал ему свою правоту.
   
    - Оно-то конечно, ваше благородие господин следователь, дело вышло  нехорошее. Потому что не поберегся. Надо было б мальчонку с собой взять, чтобы он поглядывал, не идет ли кто. А я один поехал. А топором когда тюкаешь, оно далеко слышно. У-ух как далеко! Ну, стало быть, и налетел этот управляющий. Ну, виноват, попался. - Мужик широко развел руки в стороны. - Кабы мальчонку взял, так не попался б. А что до чесности, ваше благородие, так ты кого хошь в нашей деревне спроси и тебе кажный скажет, что Фома, я то есть, человек самый честный.
   
    - Если ты честный, зачем же ты чужой лес-то рубил? - спросил я.
   
    - Да затем, говорю я тебе, что крыша текет! - мужик, осердясь, трахнул  треухом по столу.
   
    Он тут же вздрогнул, опомнился, перевел взгляд со стола на портрет  государя, видно пытаясь понять, кто задал ему вопрос - стол или государь.
 
    Потом оглянулся, увидел меня и насупился. Видимо, с пустым столом ему разговаривать было сподручнее.
   
    - Ну вот что, Фома, - сказал я, садясь на свое место. - Хотел я тебя  посадить в острог, да пожалел. Ребятишек твоих пожалел, а не тебя. Но в другой раз попадешься, смотри у меня.
   
    - В другой раз, барин, не попадусь, - сказал он, глядя на меня  честными глазами.