Кулаковский лес

Есть в глубине Пронского района, вдали от основных дорог, ничем, казалось бы, не примечательный Кулаковский лес. Расположен он между двумя далекими друг от друга населенными пунктами: Карповским и Кулаково. По сравнению с некоторыми массивами он совсем крохотный: площадью не более 400 гектаров, к тому же заметно подстриженный со всех краев людьми... Еще дед ездил в этот лес за дровами: в большинстве близлежащих сел и по ныне газ есть только в виде планов на 30-е годы, а что уж говорить про те времена!
Помнится, по осени, когда около домов уже были возведены высоченные сенные стога, а скотину переставали выгонять на выпас, собирались с утра мужики и отчаливали за очередной необходимостью – отоплением: у кого пила, у кого топор, у кого веревки канатные, у кого лошадь или трактор с телегой, – каждый со своим добром – для общего дела. Порой по темноте возвращались: воз полон осиновых и берёзовых стволов, запах влажных опилок вокруг телеги...
На утро следующего дня пилили стволы на бревна и сваливали в отдалении от дома – пусть сохнут теперь до лета. Дров заготавливали всегда много: еще прошлогоднего запаса на две зимы должно хватить, но все равно привозили новых – мало ли что...
Мы, мелюзга, везде совались без опаски и часто по этим бревнам, как козы по ступенькам, скакали: и в прятки играли, и в салки. Как сейчас помню ароматные мокрящиеся срезы – разве с дурманящим запахом сена можно сравнить или со свежестью скошенного по росе мятлика...
Чтоб потемну никуда не уходили, бабушка рассказывала нам про кикимор в пруду, про русалок в речке да про лешего. Ночью мы у дома сидели, а днем и пескариков удить ходили, и купаться, и по грибы и ягоды, – но в лес обязательно с краешку, чтоб поле от глаз не скрывалось и домики сельские из-за дороги виднелись.
– Бабушка, – спрашивала я, – а как же леший дрова пилить разрешает?!
– А у нас леший разборчивый, – отвечала она, – знает, кто по нужде, а кто просто так в лес приходит. Нашенским-то без дела ходить туда не с руки: то пашня, то сено, то печь залатать надо... А лес – он кормилец для сельских: то грибами снабдит, то ягодами угостит, то птицей какой порадует или зайчиком, а то тепло дому подарит... Леший нас знает и пропасть не дает. А ежели чужой кто пойдет, то утащит в самую чащу, – поди поищи потом!
Много прошло лет с той поры: уже и деда с телегой не стало, и бабушки с ее сказками, и газ провели в деревню, и зайцев никто уж не ест – постепенно забыла я про Кулаковский лес...
А тут друзья загорелись идеей по грибы пойти, да не так, чтобы в какую-нибудь посадку, а прямо в настоящие дикие места! Там, говорят, все экологичное...
Я-то грибник еще тот: разве что мухомор от поганки отличить сумею, да и резиновые сапоги – не самый лучший мой наряд, но рассказала я им про лес из своего детства. Глаза у друзей сразу загорелись, корзины зашевелились, калоши сами к двери побежали. Вот и привезла я их в Кулаковский лес.
Есть, наверное, еще более глухие места, чем это, но по сравнению с расчерченным тропинками лесопарком, к которому привык городской житель, здесь дорогу надо протаптывать самому: осины, дубы и березы стоят плотно, между ними кустарники изгородью разрослись: мол, не ходи сюда, закрыто, – а на земле – ветки, поломанные ветрами, гниющие коряги, озелененные мхом, да палки сухой травы вперемешку с живыми былинками...
Друзья даже опешили немного от такой "дикости": может, не стоит туда соваться, может, постаринке – поближе к дому?
Но, раз уж приехали, надо идти... Памятуя бабушкины рассказы, предупредила всех: в чащу не ходите, а то вдруг леший?.. Друзья посмеялись и, вооружившись ножами и палками, стали шуршать в траве – выискивать стариков-боровиков.
Я до грибов не охотник, я больше по ягодам, а тут как раз раздалась в ширину черноплодная рябина у входа в лес: и в лесу вроде, а вроде и поле, и дома видно, и – как много-много лет назад – не страшно с лешим повстречаться... Так что я в черноплодку с энтузиазмом погрузилась, тем более она вся обсыпная и крупная!
Ведро наполнилось по край часа за два. Язык щипало от терпкого вкуса детства. Руки от сока окрасились в фиолетовый цвет. Я была победно горда собой и поездкой.
Отнеся улов в багажник, села в ожидании возвращения друзей, которые скрылись из виду практически сразу, как только я нырнула в сочные черно-зеленые заросли ягоды...
Время шло.
Я уже и колеса проверить успела, и бардачок перебрать, и найденные в нем правила дорожного движения полистать... А из лесу никто не шел...
Тогда-то и начала зарождаться во мне тревога: мало ли что там, в лесу, с друзьями приключилось? Да и я здесь одна...
Выйдя из машины, я прошла метров сто вдоль леса. Деревья возвышались стеной, доходили до самого неба и, словно наклоняя ко мне верхушки, грозили мне: не входи!
– Э-э-эй! – крикнула я в глубь густоты. – Ребята-а-а, вы где-е?!
В ответ ветер пронесся по листьям и скрипнули вековые ветви дубов.
Я вернулась к машине и подождала еще какое-то время, не желая вторгаться во враждебное царство природы. Однако все
 указывало мне на то, что надо идти искать...
Я подняла с земли сломанную ветку и, обломав сучки, превратила ее в волшебную палку. Превозмогая страх, ступила на застеленный хворостом пол меж осиновых и березовых стен.
Сперва что-то словно тянуло меня обратно, я опасалась оглянуться назад и, увидев сквозь гущу стволов машину и поле, сорваться и убежать в безопасность. Но постепенно я втянулась и даже чуть-чуть успокоилась.
Лес удивлял контрастами: то стояла невероятная тишина – такая, что слышно было лишь мое шарканье сквозь цепляющуюся за ноги траву, а то будто налетал ураган и колыхал листву так, что вершины разметали тучи и создавали шелестяще-воющий звук, раскатывающийся в пространстве...
Лес был густым: среди вековых деревьев частоколом взмывали вверх стволы потоньше, из земли тянулись к свету молодые прутики. Юные березки казались скромными, нежными, гладкими, зато их родители с черными рытвинами средь снега коры были исполинны и необъятны. Осины зеленели стволами, маскируясь под общий тон. Дубы могуче нависали надо мной, выглядывали корнями из-под земли и корябали мои прикоснувшиеся к ним руки шершавой корой. Кое-где расщелины стволов были замазаны густым слоем похожей на сливочное масло субстанции, на которой тучей скапливались насекомые, жужа и набегая друг на друга, отлетая и снова устремляясь в рой. Лишайники расползались по старой коре серыми, желтыми и зелеными волнами. Многие старые деревья были переломлены и лежали громадными черными буквами "Л", постепенно сгнивающими в труху... Кое-где в овражках встречались непроходимые колючие заросли шиповника или малины.
Чем глубже я уходила в чащу, тем больше натыкалась на вырубки, деревья толпились реже, и в какой-то момент они расступились настолько, что дали место для низких растений! Почти сухие листья майских колокольчиков желто-зеленым ковром стлались по земле от дуба к осине. На бугорках павлиньим хвостом красовался раскидистый папоротник. Я перестала проваливаться в мох, наконец, почувствовала твердость под ногами. Начали попадаться муравейники: сначала пониже, а потом совсем огромные. Я даже сначала не поняла, что это за шевелящиеся горы: высотой больше полуметра, состоящие из рыхлой земли и мелких щепок, веточек, листьев и сухих травинок, они словно опирались одним боком на стволы деревьев, а поверх насыпи беспрестанно и суетливо носились огромные муравьи, ворочая новые стройматериалы, роя и закапывая проходы...
Звук, который изначально я приняла за тишину, оказался голосом леса: слышалось то верещанье какой-то птицы, то вспархивание ее, то хлопанье крыльев; снизу изредка доносился хруст палок, на которые я наступала; если остановиться, закрыть глаза и слушать, можно было различить шорох в траве и скрип веток и скрежет от их сталкивания. Но больше всего, конечно, впечатляла шумная песня высоченных крон, внезапно рождаемая налетавшим ветром и так же внезапно стихающая...
Шурша палкой в траве перед собой, чтобы избежать нежелательных встреч с жителями леса, я постепенно добралась до старых оградок. Я знала, что со стороны Карповского есть кладбище, поэтому не удивилась, хотя и испытала некоторое волнение: всё-таки погост на открытой местности кажется значительно более безопасным, чем в густо заросшем лесу. Ограды и кресты были покосившимися и облупившимися, на могилах хаотично разрослись деревца и кусты, захватив место успокоения людей, и теперь уже трудно было различить природу и творения человеческих рук: все как-то соединилось и существовало в неразмыкаемых объятьях.
Решив, что мои друзья вряд ли будут собирать грибы на кладбище, я развернулась и пошла в противоположную сторону. Лес шумел и в то же время был нем. Кричать было боязно, и я продолжала шуршать палкой в траве, углубляясь в чащу.
Каково же было мое недоумение, граничащее с паникой, когда я вновь наткнулась на заросшее кладбище! Постояв перед ним и оценив свой маршрут, я осталась в уверенности, что никак не могла вернуться к прежнему месту, однако вид металла и заполоненность погоста растительностью были абсолютно теми же!
Теперь я решила пойти вдоль кладбища, а не обратно. Лес был прежним: полянами встречались необъятные дубы, среди которых влезли молодые березки, затем –  скопление старых осин и берез с торчащими между ними совсем юными деревцами, кое-где путь преграждали россыпи кустарников. Сквозь кроны виднелись обрывки сереющего августовского неба, и то, словно кистью, размывалось черно-зелеными лапами лесных исполинов.
Кладбище давно кончилось. Я шла и понимала, что пейзаж абсолютно не меняется: начала ловить себя на мысли, что уже видела вот это сломанное дерево или что обходила уже вот этот шиповник, что папоротник уже рос между двумя осинами на холме, а вот этот соломенный шевелящийся стог размером вполовину моего роста, закинутый краем на дуб, прохожу уже в третий раз...
Несмотря на уверенность, что заблудиться в пространстве два на два километра, если идти по прямой, сложно, внутри меня похолодело... Я уже довольно давно бродила по лесу – и не сказать, что петляла, – а к полю так и не вышла! Тут во мне шевельнулся детский страх перед бабушкиными сказками: неужто леший водит по кругу? Вон, и на оградки снова наткнулась, и места все одни и те же...
Огляделась: вокруг частоколом деревья, никакого намека на сияние свободного пространства за ними. "Заблудилась!" – с ужасом пронеслось в голове и на какое-то время меня физически сковал страх, не позволявший ни повернуться, ни сделать шаг. "Если Вы потерялись, никуда не уходите," – вспомнилось сквозь пораженное сознание правило выживания. "Кто это придумал? Если не двигаться, так и волки съедят!" – вступило с ним в спор критическое мышление. И, постепенно оттаивая от оцепенения, я решила идти вперед: логика говорила, что рано или поздно я должна пересечь массив и выбраться из него.
Теперь я уже не стремилась найти друзей, моей целью было спешное продвижение через лес. Я шла довольно быстро, стараясь не сворачивать и, огибая непроходимые места, возвращаться на воображаемую прямую. Тело вибрировало мелкой холодной дрожью: над ухом, казалось, пролетали хищные птицы, громко хлопая крыльями и едва не задевая меня своими когтями, вершины дубов гудливо шумели, а в кустах шевелился опасный зверь!
Когда сквозь стволы начало просматриваться пространство, я с облегчением выдохнула: чутье меня не подвело, и я скоро выйду из леса. Но каково же было мое изумление, когда я попала не в поле, а к большому заполненному водой оврагу, простирающемуся в ширь метров на двенадцать и вдоль – на двадцать пять...
Земля леса резко врезалась в темную неподвижную воду озера, посередине которого стояли серые ободранные от коры пни некогда могучих деревьев, а на них из сухих веток был сооружен широкий шалаш!
Я оглядела находку: водоем был явно неглубоким, учитывая торчащие из него посередине пни и заросли тростниковых растений с одной из сторон, стоящие по берегам дубы отражением своих верхушек создавали черную оправу у берегов, слева к вбитому в землю колышку была привязана деревянная лодка – вполне добротная, как мне показалось (подходить я не стала). Ощутив невероятный прилив тревожности, я резко развернулась и направилась обратно.
Снова начались повторяющиеся сломанные стволы, высоченные муравейники, знакомые заросли малины и шиповника, россыпи листьев ландыша...
Палку я бросила. Я уже не понимала, что именно представляет для меня опасность, но ощущение этого не покидала меня. Я стремительно шла вперед, иногда спотыкаясь или цепляясь за ветки...
Мне казалось, что уже начинало смеркаться, небо постепенно становилось темным, а пространство в лесу серело и сливалось общим фоном. Волосы вставали дыбом от мысли, что ночь застанет меня в лесу!
Я не однажды слышала, как в критических ситуациях люди совершали несвойственные для себя поступки, спасавшие им жизнь. Что-то схожее с этим, вероятно, приключилось и со мной: в какой-то момент мое сознание очистилось от лишнего и я чётко осознала, что нужно снять куртку и надеть ее вывернутой наизнанку! И сразу во мне поселилась уверенность, что скоро я выберусь, которая не заставила себя ждать: через короткое время я вышла прямо к своей машине!
Друзья с корзинками, полными грибов, сидели у колес, подстелив под себя куртки. Они очень обрадовались моему появлению:
– Нам говорила в лес не ходить, а сама по нему бродишь!
Еще не веря своему освобождению, я приблизилась к друзьям:
– А сколько времени?
– Пол-одиннадцатого... Скоро обед!
Мне казалось, что я плутала не меньше часов шести, а на самом деле провела в лесу не более часа. К тому же удивили меня переполненные мясистыми грибами корзины: я, конечно, специалист в этом посредственный, но за все время блуждания мне не встретился ни один шляпо-на-ножке-носец – словно мы с друзьями были в абсолютно разных местах...
Чуть придя в себя после странного приключения, я села за руль, и мы отправились в сторону города. Дорога пролегала через участок Карповского, на котором рассредоточились на большом друг от друга расстоянии кривенькие старые домишки. Рядом с подъездом к одному из них на старой ветле красовался большой картонный плакат с крупной надписью: "МЁД".
Недавно был Медовый спас, поэтому друзья попросили остановить: раз выбрались за натуральными продуктами, надо запасаться по полной.
Дом был низкий, словно вросший в землю, деревянная покосившаяся дверь казалась слишком маленькой для обычного человека, грязные темные окна находились почти внизу. В палисаднике не росли никакие садовые цветы, земля была усеяна палками с синими лепестками цикория и выглядывающим из-под него белым засыхающим клевером, зато ветвистая яблоня раскинулась широко и скрипела под обсыпавшими ее плодами.
Из-за двери домика выглянула старушка. Слегка сгорбленная, с седыми не убранными под платок волосами, в грязном переднике поверх потрепанных куцавейки и юбки, в странных не то тапках, не то калошах, она без проб получила бы роль бабы Яги.
Мы сказали, что хотели бы приобрести мед. Она обрадовалась, засуетилась и шмыгнула внутрь дома, откуда вскоре появилась с трехлитровой банкой, наполненной прозрачно-охристой субстанцией. В отличие от привычного нам меда содержимое казалось значительно темнее, к тому же внутри просматривались крупинки грязи или слипшихся насекомых, а также мелкие обломки сот.
– Экологически чистый продукт! – усмехнулась беззубым ртом старушка, крутя перед нашими носами банкой. Эти слова перечеркнули наше намерение отказаться от предлагаемого меда, и мы согласились брать.
– Вы откуда в наших краях? – уточнила бабуля.
– В лес за грибами ездили...
– Тю! – махнула рукой наша собеседница. – Да разве ж то лес?! Моя мамушка рассказывала, что раньше все поля окрестные в деревах стояли и не видно было, где оканчивались! Вот то был лес. А теперь посадочка скромнехонькая...
– А зачем в лесу кладбище? – поинтересовалась я (друзья уставились на меня круглыми глазами: видимо, им не пришлось набрести на могилы). – Церковь же есть в селе, обычно рядом хоронят...
– Так то ж церковь 1800-го года, а погост ужо был, так и клали туда по-старому: зачем дробить? И Кулаковские тож: у них свой, тут свой...
У меня чуть отлегло от сердца: значит, это были два разных кладбища, а не одно и то же, значит, не леший меня кругами водил!
– А шалаш на озере чей? – не унималась я. Друзья, казалось, снова были удивлены: видимо, к озеру они тоже не выходили...
– А это лесничий тут был... Но давнехонько: лет тридцать уж нету, а то и больше. Да и чего тут и от кого охранять? Здесь три дома жилых осталось, а Кулаковские и вовсе все пустынные. Вот и отписали его от леса, одна сараюшка стоить, а лесничего нетути...
– А как шалаш и лесничий связаны?..
– Ну как же ж: пойдет, бывало, в лес осмотр делать, а посветлу не успевает, сделал себе шалашик на прудике – чтоб звери не беспокоили, в челноке доплывет и ночует, а поутру – в новый обход...
– И лодка с тех пор его сохранилась? – вспомнила я добротный ялик.
– Не знам, не знам, – закрутила космами женщина. – Мож, охотники пользуют... У нас тут знаете, сколько живости: и зайцы, и лисы, и волки, инда и косули скачуть!
– А леший Ваш охотников не выгоняет? – в шутку спросила я.
Старушка посмотрела исподлобья с ухмылкой:
– Хозяин, он знаить, кто за чем в лес приходит, и с какими намере;ниями, и с какими помыслами. Он зла лесу не допустит, всем даст по заслугам, всех наградит за труды, – кивнула она, глядя на мои испачканные черноплодкой руки.
Я не поняла ее философских размышлений, да и ехать домой было пора. Мы распрощались и пошли к машине, и уже издалека я услышала голос старушки:
– Ты б, дочка, куртенку-то перевернула б, а то в городе засмеють...
Оглянувшись, я увидела, как она ковыляет к своему низенькому жилищу, и мне показалось, что одежда ее со спины усыпана чешуйками серых лишайников...
Дом находился на повороте, и, проезжая его, я взглянула на место с обратной стороны: как и в палисаднике, в огороде не было никаких садовых цветов, не росли овощи, он вообще мало отличался от обычного луга, посреди которого то здесь, то там раскинулись с природным размахом деревца. И самое главное, что заставило холодок пробежать по телу: нигде рядом не было ульев!..