Жилины Том 2-21

Жилины. Том 2. Глава 21. Рассказ дяди Никиты. 1919 – 1922 года (продолжение).

     Все встали и направились было в коридор, но тут послышался Любин голос:

     - Интересно, а есть кто будет? Пообедайте вначале, а уж затем поедем. Время ещё в запасе имеется. Никита Фролович, будьте добры, вернитесь на кухню и сядьте на своё место. Давайте, давайте.

     - Как же все любят командовать, - засмеялся дядя Никита, усаживаясь за стол.

     Обед проходил в молчании, все быстро, почти наперегонки, съели и первое, и второе, а киселя клюквенного, который ещё настолько горячим был, что, когда в желудок попадал, там долго его тепло ощущалось, каждый из нас по две кружки выпил.

      Пока ехали до клиники, обсуждали, как быстро, прямо на глазах, желтеют берёзы, приобретая красивый золотистый цвет. За неделю, что дядя Никита у нас прожил, они из совершенно зелёных превратились почти в жёлтые.

      - На улице прекрасная погода, по-летнему тепло, солнечно, а на берёзки посмотришь и видно, что на нас стремительно надвигается осень, затем зима, весна, лето и круг замкнётся, - задумчиво сказал дядя Никита, - и не дано знать человеку, когда для него это кружение времён года закончится. Наверное, это и хорошо – знать, что когда-то это завершится, но не знать, когда.

     Дядя Никита пошёл занимать очередь в процедурный кабинет, мы с Любой высадили у метро папу с дядей Фимой, окончательно согласовав, что к десяти часам все должны прибыть на дачу, и отправились на рынок. Виктор, как только меня заметил, тут же завёл свою песню, насчет того, что долго ты товарищ, звонить ходишь, я уж собирался твоё мясо на прилавок выложить. Очередь это всё слышала уже не один раз, но терпела, понимая, что такой у этого продавца стиль работы, а возмущаться или просто ворчать только у самого себя время отнимать, да свои и окружающих нервы мотать без дела. Работал Виктор так быстро и так красиво, что одно наблюдение за его руками удовольствие доставляло. Вот у него большой поднос почти в полприлавка полностью опустел, а на его место следующий откуда-то снизу как по мановению волшебной палочки возник. А на нём мясо лежит кусок к куску, на любой пальцем укажи, не прогадаешь. И всё это сопровождается такими шутками и прибаутками, что уходить не хочется. Отдать же заказ постоянному посетителю занимало вообще какие-то доли минуты – заранее подготовленный товар, в бумагу завёрнутый и в полиэтиленовый пакет уложенный, на деньги менялся и все оставались довольны.

     Подкупили мы ещё помидорок с огурчиками, перчиками и прочей овощной продукцией, без которой шашлык не шашлык получается, и назад к клинике. Приехали, боялись опоздать, но там ещё минут двадцать пришлось ждать, пока ссутулившаяся фигура моего дядьки на крыльце появилась.

     Он, как в машине оказался, первым делом вопрос задал:

     - Заждались небось, узнать хочется, как дальше дело развивалось семьдесят с лишним лет назад. Господи, давно то как это было, - и он тяжело вздохнул.

     - Конечно, не зря говорят, что ждать и догонять самое тяжёлое в этой жизни, но ведь она вся и состоит из этих ожиданий и догоняний, поэтому всё это надо благодарно принимать, - улыбнулся я, - ведь не просто так Рязанов такие замечательные строки написал:

     Осень жизни, как и осень года
     Надо благодарно принимать.

     - Вот и ожидание вас мы тоже благодарно приняли.

     - Ну, если так, то что стоим? - воодушевился после моих слов дядька, - Поехали.

     И мы все засмеялись.

     По дороге до дома, дядя Никита сам без всяческой просьбы с нашей стороны принялся рассказывать, какой же замечательный доктор Маргарита Семёновна Антонова, и как он благодарен мне, что я не дал ему рубануть с плеча, как он это часто в своей жизни делал, да уехать домой, а там мучиться, чуть ли по два раза в год, дробя образующиеся без остановки камни. Мало того, что сама процедура далеко не безболезненная, так предпосылки к её проведению такую боль вызывают, что он раньше действительно чуть на стенки не бросался.

     Он вроде бы замолчал совсем, но вдруг, как что его толкнуло, вновь заговорил:

     - Доктор – чудо, представляете, я ей несколько дней назад сказал, что скучно лежать вот так на спине, хотя скорее не скучно, а даже вредно, поскольку за эти десять минут столько мыслей всяких в голову залезает и все ведь о болячках разных, лучше бы музыку какую спокойную послушать. Я ведь сказал и забыл об этом, а она представляете мне сегодня наушники предложила надеть, такие большие, очень удобные. Я надел, а там музыка слышна, тихонько так звучащая, расслабляющая. Я потом посмотрел у всех наушники эти надеты. А ведь неделя не прошла, а она уже на слова старика дряхлого отреагировать успела. А ведь это не просто, наверное, было. Ведь где-то всё это закупить пришлось, да умельцев к этому делу привлечь, чтобы всё это наладить, а сами знаете, в нашей стране это не так и просто.

     Он замолчал, голову на спинку кресла откинул, и глаза прикрыл. Наверное, в его ушах всё ещё та музыка звучала. Неожиданно он с уже открытыми глазами повернулся ко мне:

     - Интересно, а как бы ты Иван поступил на моём месте – пошёл бы сам на заклание в контрразведку, или попытался бы скрыться?

     - Дядя Никита, любопытно, что ещё до того, как вы этот вопрос задали, я сам уже сколько времени над ним размышляю.

     - Ну, ну и какому ты выводу пришёл?

     - Знаете, я так до сих пор и не нашёл ответа. Ведь, что могло получиться? С одной стороны, Никитин был совершенно не уверен в вашей виновности. Был бы уверен, свистнул и всё, вас бы прямо тогда повязали. Значит, особо опасаться вроде бы нечего. Но, в организациях, подобных контрразведке, не вполне обычные люди служат. Внешне они точно такие же, как и все остальные, а вот в голове у них одной загогулинки или не хватает, или она недостаточно большая. Ведь дети все обладают природной жестокостью. Сколько раз вам, наверное, случалось видеть удовлетворение на лице малыша, когда он доставлял боль другому, неважно ребёнку, животному или насекомому. С возрастом природные садистские наклонности уходят вглубь, у многих исчезают совсем, но у отдельных типов они проявляются под влиянием каких- то внешних раздражителей, это даже в мирное спокойное время бывает. В массовых драках такие наклонности обычно сразу видны. Поэтому у большинства народов имеются запреты почти на уровне законов, такие как, например, у нас - ;лежачего не бьют;. А вот во время войны садистские наклонности вылезают на поверхность у многих, не зря говорят, что запах свежей крови дурманит чище алкоголя. Вспомните сцену из прекрасного фильма "Адъютант его превосходительства", когда, белый офицер, звереющий буквально на глазах, в присутствии ребёнка избивает пожилого разведчика красных. Поэтому пойти самому в контрразведку чрезвычайно опасное деяние. Но морально, наверное, намного сложнее не пойти, а скрыться, чем доказать свою причастность к большевикам. В этом случае наверняка пострадали бы совершенно невинные люди – Петрович, Ольга Николаевна, пожилые супруги-владельцы магазина. Не знаю, дядя Никита, я не готов ответить на подобный вопрос до тех пор, пока сам не окажусь в такой же ситуации.
 
     - Ловко ты всё это разложил, - кивнул головой дядя Никита, - вот и я, как ушёл с той площади, просто ходил до самого вечера по городу и думал, может даже скорее не думал, а представлял себе, что может быть. Приду – пострадаю я один, не приду - невинно пострадавших будет много. Вероятность, что меня разоблачат – невысока, но она есть. Вроде бы все, кто меня видел в Царицыне в форме, город покинули, в Москве людей, знающих, что я чекист, тоже не так и много. Связную, конечно, могут взять. Такая опасность имеется, но… И вот опять это "но", как часто оно встречается нам на жизненном пути. "Направо пойдёшь – коня потеряешь, прямо пойдёшь – жизни лишишься", подобные дилеммы до самой темноты крутились у меня в голове. А потом вдруг я подумал, а что я сейчас себя истязаю, пойду-ка я, поем по-человечески, да надо на объявлении об открытии магазина время изменить. Новая площадь оказалась недалеко. Мне быстрым шагом туда дойти удалось за несколько минут. Поискал вокруг, обнаружил какой-то недогоревший уголёк, исправил цифру 10 на объявлении на 12, и таким же быстрым шагом отправился домой, размышляя по дороге, как мало времени требуется человеку, чтобы он временное жилище стал домом называть.

      И опять он замолчал. Я на него искоса посматривал, нет ничего, лицо порозовело, по сравнению с тем каким он был, когда в Москву приехал. Видать ему процедуры на пользу пошли. Наконец, мы до дома добрались, на девятый этаж поднялись, в квартиру зашли и на кухню отправились чайку после дороги выпить. Только с кружками в руках мы на кухне расселись, как кому удобно было, как дядя Никита вновь ко мне обратился:

     - Ну, к какому решению мы придём?  Будем ждать, когда опять сможем все собраться, или я тебе одному эту историйку из моей жизни дораскажу, а ты потом ей литературную форму придашь? Только учти, тянуть с этим делом нельзя. Я всё чаще и чаще начинаю понимать, что мне уж пора настаёт, а я ведь то, чем с вами поделился, никому ещё не рассказывал. Так и с собой можно всё это унести. А история моей жизни на некоторые вещи заставляет совсем с другой стороны смотреть, нежели это ранее было предписано. Возьмём к примеру такое событие, как сдача Царицына Деникину. Начиная с тридцатых годов это всячески замалчиваться стало, а ведь скрыть это было очень тяжело. В двадцатые годы это всем живущим в нашей стране широко известно было, а вот ведь сумели всё так замылить, что народ лишь о подвигах Сталина на Царицынском фронте теперь знает, и даже город ему в угоду переименовали. Попробуй найти хоть одну книгу, изданную в нашей стране после смерти Ленина, где бы говорилось, что деникинцы целых полгода в Царицыне командовали, гарантию даю не найдёшь. На Западе, там да, там таких книг полно наиздавали, но ведь на то и железный занавес, за которым мы жили, чтобы подобные книги сюда не проникали. Так и с Монгольской революцией произошло, к которой я случайно тоже руки приложил, или совсем отдельная страница истории - борьба с басмачами, в которой я благодаря судьбе, тоже некое участие принял. А уж о Дальневосточной республике, я вообще молчу. Так, что я бы на твоём месте сидел и старика, которым я всё больше и больше становлюсь, внимательно слушал.

      Он опять помолчал, а затем новый вопрос задал:

      - Вань, а ты реально собираешься книгу такую написать или так послушаешь-послушаешь, да забудешь о чём я рассказывал? Ведь всё запомнить невозможно, а ты ничего не записываешь.

     Я молча встал, в кабинет сходил и притащил оттуда такую солидную пачку, листов уже под пятьсот, исписанных моим корявым почерком.

     - Это не стенографический отчёт, конечно, но этого достаточно будет, чтобы нюансы в памяти воскресить, - сказал я, и на реакцию дядьки посмотрел.

      Он сидел и только глазами хлопал.

     - Когда же ты успел столько написать? – только и смог он спросить.

     - Так, дядя Никита, я прежде чем спать ложиться, в свой кабинет отправлялся и там на скору руку записывал всё, что в памяти моей на тот момент отпечаталось.
 
     Дядя Никита ничего говорить мне не стал, он вначале лишь головой повертел из стороны в сторону, а затем встал и мне руку пожал, по-настоящему, по-мужски.
 
     - Надеюсь, я правильно понял? – он спросил, а сам на меня уставился, - я продолжать могу?

     Я кивнул головой, Люба придвинула свой стул поближе ко мне, так чтобы она смогла прижаться к моему боку, а дядька вновь к своему рассказу вернулся:
 
      - Утром я проснулся с каким-то облегчением в своей душе. Встал, объяснил Петровичу, что у меня дело неотложное появилось, поэтому ему одному придётся баркас на этом берегу встретить, на подводу всё переложить, затем в магазин перетаскать, что по прилавкам разложить, а что на крюки повесить. Ну, а если я к двенадцати подойти не успею, начать торговлю. Цены мы с ним все согласовали, он покорно головой кивнул, а я отправился на Петровскую улицу, где в доме Зимина находилась резиденция Врангеля. Наверное, контрразведка, где-нибудь поблизости находится, решил я. Мне объяснили, куда следует идти и я пошёл. Волнения уже никакого не было, накануне я, наверное, его полностью израсходовал. У дверей контрразведки я оказался с небольшим опозданием, минуты в три-четыре. Никитин стоял около крыльца, с кем-то беседуя. Меня увидел и, с протянутой для пожатия рукой, ко мне направился:

     - Рад вас видеть, господин поручик. Знаете, ни минуты не сомневался в том, что вы придёте. Слушайте, а почему вы мне не сказали, что ваш отец входил в руководство московской полиции? Оказывается, я хорошо его помню. В 1911 году наш полк был направлен в Крым, в Ливадию, куда должен был прибыть на отдых Государь Император вместе со своей семьёй. Я стоял во внешней охране дворца и часто видел Государя, прогуливавшегося по его территории. Свита всегда была немного сзади, ближе чем на два, а может и три метра никто подходить к царю не имел права, а вот рядом с ним постоянно находился один и тот же человек. Издали у меня не получалось хорошо его рассмотреть, поэтому понять, кто же это, я никак не мог. Вроде бы штатский, поскольку он всегда в светлый костюм был одет, да и шляпа лёгкая соломенная на его голове, никак военную фуражку не напоминала. Позже мне объяснили, что это пристав Пятницкой части Москвы полковник Фрол Жилин. Вроде бы он сопровождал будущего Государя в Восточной поездке, тот высоко его оценил, и взойдя на престол, перевел служить в Москву, в один из самых важных районов города.

     - Извините, ваше высокородие, но мой отец никогда не рассказывал нам об этом. Благодарю, что вы открыли мне эту страничку его жизни.

     - Послушайте, Жилин, вас же Никитой Фроловичем зовут, не так ли? А меня Виктором Николаевичем. Вот и давайте примем такую моду, в приватных беседах будем общаться без щёлканья каблуков и всяческого чинопочитания. Ладно?

     Мне осталось снова только кивнуть головой.

     - Шёл бы ты ко мне Никита Фролович служить, жалование достойное тебе положим, погоны новые получишь, для начала капитанские, а там… Ведь во время войны карьеру легко делать, а если учесть, что в нужный момент я подтолкнуть сумею, то и совсем хорошо может получиться, - и он на меня прямо в упор уставился.

     - Виктор Николаевич, хотите услышать честный ответ? – я точно также, как парой минут это он сделал, на него в упор посмотрел.

     - К чему такой вопрос, любезный Никита Фролович, разумеется желаю.

     - Так вот, я четыре года в окопах провёл, защищая Отечество, и эти годы считаю в своей жизни очень и очень важными, и вовсе не потерянными. А вот сейчас идёт какая-то странная и мне непонятная война на истребление русского народа, и я не хочу в ней принимать участия. Навязывание  народу, какую ему власть выбрать, противоречит моим убеждениям. Я лучше мясом торговать буду. В моём роду было семь Иванов, семь Иван Ивановичей, купцов первой гильдии. Холера, напавшая на Русь в прошлом веке, прервала эту преемственность, и мы с отцом пошли в армию служить Царю и Отечеству, но Государя подло убили, Отечество находится под угрозой раздробления на несколько маленьких, почти карликовых государств, русский народ стоит на грани уничтожения, и я не желаю во всём этом принимать участия. Прошу прощения, если не оправдал ваши ожидания.

      - Я хотел, - продолжил дядька, - по многолетней привычке щёлкнуть каблуками, даже начал первое движение, не оставшееся без внимания Никитина, но вспомнил, что мы с ним договорились отказаться в приватных беседах от этой привычки, попытался остановиться, покачнулся и с трудом удержал равновесие. Мы оба одновременно засмеялись, и он протянул мне руку:

     - Жаль, я имел дальние планы на вас, кабы вы согласились на моё предложение. Ну, что ж бегите открывать свой магазин и смотрите не проторгуйтесь.

     Я уже повернуться успел, как он меня остановил:

     - Никита Фролович, простите Христа ради. Всё собирался вопрос задать, да что-то он где-то в горле застрял. Откройте секрет, где сейчас в этом краю, войной опустошённом, вы мясо собираетесь доставать?

     У него был такой растерянный вид, что я снова улыбнулся, к его уху потянулся и прошептал:

     - Это очень большая тайна, открыть я её вам даже под пытками не открою, она не моя, но, если вы надумаете ко мне присоединиться, сведу вас со знающими людьми.

     Я быстро одной головой поклонился, повернулся и направился к Новой площади. Мужичок в длинной, белой, расшитой петухами рубахе с косым воротом, подпоясанной цветным пояском, в синих полосатых портах, войлочной шапке на голове и лаптях, который всё время нашей беседы стоял в конце усадьбы, делая вид, что кого-то ожидает, тотчас направился может и не следом за мной, но в том же, что и я направлении. Правда, больше я его в тот день не видел.

     Пришёл я вовремя. Петрович с каким-то незнакомым мне мужиком, по внешнему виду его ровесником, как раз заканчивали разгружать подводу.
 
     - Ваше благородие, - обратился ко мне Петрович, - я вот вас хочу попросить, мне помощника нанять. Иван, - мужик привычно с головы шапку сдёрнул и в руках мять принялся, - тут рядом живёт, говорит раньше он всегда барину Вячеславу Владимировичу помогал. Много он за работу не просит, обрезь всякую, да кости, обычно собакам скармливаемые, вот и всё.

      - Петрович, считаешь, что одному трудно справиться будет, давай привлекай, я не возражаю.

     Но тут появились первые покупатели и мне пришлось заниматься, тем, чем я никогда заниматься не собирался. К моему удивлению, я сказал бы даже немного по-другому – изумлению, в магазине выстроилась очередь. Цены, которые мы установили, оказались намного либеральней, нежели рыночные, товар был надлежащего качества и местные более или менее состоятельные граждане, соскучившиеся по мясным блюдам в отсутствие доступного мяса, потянулись к нам. Основным недостатком магазина, который мы открыли, было отсутствие морозильника. Вернее, по факту помещение для него было, но в связи с тем, что магазин не работал последние два года, никто морозильником, созданным по классической схеме, не занимался. Схема была примитивной, но при этом действенной. Зимой в большом погребе, намораживали много льда, который всё лето поддерживал в получившемся хранилище отрицательную температуру. При наступлении холодов погреб освобождали от остатка льда, мыли, чистили и всё повторялось сначала. Но в тот первый день на улице было около двадцати градусов тепла и возникло предположение, что то, что мы не успеем допродать, к утру начнёт портиться. Петрович, светлая голова, предложил такую схему. Всё, что останется нераспроданным к закрытию магазина, следует продать оптом по закупочной цене, которая была примерно в два раза ниже магазинной. Как раз в этот момент в магазин зашли новые покупатели, муж с женой. По виду они были людьми не бедными, оказались владельцами неподалёку находящегося ресторана, с морозильником там всё было в полном порядке, и, когда они попросили продать им последнюю баранью полутушу, Петрович предложил им купить все остатки вместе с этой полутушей по половинной цене. Через полчаса мы закрывали входную дверь в абсолютно пустой магазин. Наша торговая точка пользовалась такой популярностью, что мы принялись завозить товар по два раза в день: рано утром и сразу после полудня. Появились постоянные покупатели, причем некоторые брали приличные количества чуть ли не ежедневно. Очевидно, что это были перепродавцы или владельцы ресторанов. Вот они вечерами и стали выстраиваться в очередь, чтобы приобрести остатки по сниженной цене.

     Через несколько дней в нашей дружной компании пополнение появилось. Молодая, недурственная бабёнка к нам пристала. Уж откуда она взялась, я не стал разбираться. Утром пришёл, а она уже пол мыла. Петрович рядом стоял и ей указывал, где, по его мнению, ещё грязь осталась.

     - Наталья, - представил он девицу, - убираться будет, да простирнуть что потребуется, а когда людей много набьётся, и в продажах помочь сможет.

     Наверное, с неделю прошло с того дня, как я с Никитиным встречался. И вновь мне на глаза тот странный мужичок попался. Стоял в сторонке и в нашу сторону смотрел. Увидел, что я его заметил и из других прохожих выделил, повернулся и медленно по площади пошёл. 
 
     Ещё раза два или три он мне на глаза попадался, а потом исчез совсем. Я уже окончательно успокоился, все дурные мысли в самый дальний чулан, находящийся в моей голове, заткнул и время от времени, принялся садиться в коляску, запряжённую моим жеребцом, совсем застоявшимся в конюшне, и ездил по городу, чтобы хоть немного позволить ему размяться. Далеко за город особого смысла отправляться не было. Там лежала слегка холмистая степь, в которой никаких приготовлений к обороне не было видно. В таком спокойствии я давно уже не находился. Редкие встречи со связными из центра, вот и все развлечения, а так беспрестанно мелькающие день за днём, отличить которые друг от друга было довольно-таки затруднительно.  Связных было двое, пару раз ещё мне довелось всё с той же мадам в положении пересечься, а чаще с каким-то господином лет тридцати незапоминающейся наружности. Сами знаете, бывают такие люди, смотришь на них кажется на всю жизнь запомнишь, а стоит закрыть глаза и всё, как будто ты ни с кем и не встречался, ну никак его припомнить не можешь.  Единственно, что меня занимало в те летние дни, это развитие отношений, складывающихся между Петровичем и Натальей. По-видимому, последней было совершенно безразлично, как выглядело лицо Петровича. Я всё чаще заставал их в редкие свободные минуты, сидящими где-нибудь в сторонке и с увлечением беседующими на какие-то только их интересующие темы.
 
     - Изменения, - говорил и говорил дядя Никита, - в городе стали заметными лишь к началу августа. Стало появляться всё больше новых частей белых. Были они какими-то сильно потрёпанными и явно измученными. Судя по всему, где-то на дальних подступах к Царицыну шли тяжёлые бои. Конь мой совсем застоялся и мне всё чаще приходилось выезжать из нашей с Петровичем обители, чтобы размять его затёкшие конечности. В середине августа произошёл первый серьёзный бой в самом городе. При поддержке большевистских кораблей, моряки-десантники попытались высадиться на набережной, но были сброшены оттуда назад в Волгу спешившимися донскими казаками, перешедшими в контратаку. После этого в город буквально чуть ли не каждый день стали прибывать всё новые и новые войска, он был переполнен военными. В разговорах, которые слышались вокруг, постоянно звучали названия населённых пунктов, оставленных Белой армией – Камышин, Дубовка, Качалино… Кольцо вокруг Царицына со всей очевидностью продолжало сжиматься. В первых числах сентября казалось, что всё, Царицын вот-вот падёт, бои шли на самых городских окраинах, но попытка красных не удалась и положение временно стабилизировалось. Так прошло ещё около двух месяцев. Торговля шла всё с таким же успехом и Петрович начал подумывать, что пора брать ещё кого-нибудь в помощь, поскольку у меня времени на магазин практически не было. Я всё чаще гулял по улицам Царицына, заглядывал и в район Петровской улицы, с любопытством наблюдая, стоя в толпе подобным самому себе обывателей, как из бывшего дома Зимина, где располагалась резиденция Деникина, выносили мешки и коробки с документами и грузили всё это на подводы, выстроившиеся в конце концов в большой обоз, тронувшийся в сопровождении охраны в сторону Дона. Впоследствии, правда, оказалось, что добраться туда он не сумел, налетевшая неизвестно откуда конница отбила его у белых и позднее находившиеся там документы поступили в Государственный архив Октябрьской Революции, в котором теперь работает мой племянник.

       Дядя Никита ненадолго прервался, но по возвращении продолжил рассказывать с первоначальной энергией и напором:

     - Заканчивался декабрь, было очень холодно, каждый день дул ледяной ветер, пронизывающий меня буквально насквозь. Пришлось надевать тяжёлую, но тёплую бобровую шубу, крытую светло-серым сукном английского производства с воротником из черев рыси, на голову натягивать малахай, пошитый из спинки всё той же рыси, а ноги утеплять сапогами, подбитыми изнутри мехом выдры, и в таком более или менее комфортном виде наблюдать, как командование Кавказской армии окончательно покидало Царицын. Рядом со мной стоял связной из центра. Вот тут я его казалось досконально рассмотреть сумел, но стоило нам расстаться, и я его сам для себе постарался описать, но кроме того, что это мужчина лет тридцати и ростом примерно с меня, ничего другого вспомнить не смог. В разговоре выяснилось, что он был мужем той самой дамы, находящейся некогда в интересном положении. Пришлось ей временно в связи с появлением на свет божий прелестного мальчугана, названного родителями Владимиром в честь вождя мировой революции, оставаться дома, возложив весь объём разведывательной работы на своего супруга. Стояли мы так и болтали на разные темы, совершенно не имеющие отношения к интересующим нас проблемам. Скрываться нам уже не было нужды. Белые бежали, им было ни до чего, лишь бы спасти собственные шкуры. Молчаливая толпа царицан наблюдала за их исходом. Повсеместно гремели взрывы. Это спасители Отечества уничтожали всё, что могло позволить городу пережить надвигающуюся суровую зиму. Были взорваны все мосты, железнодорожный так вместе с составом, перевозящим щебень и другие подобные материалы, чтобы восстановить было сложней. Пострадали также водопровод, электростанция и многое ещё.

     Дядя Никита как-то немного сник, по-видимому воспоминания навеяли ему грустные мысли, потому что добавил совсем уже потерянным голосом:

     - Жаль, Никитина я в те дни не увидел. Возможно контрразведка эвакуировалась раньше.

     Затем он встряхнулся, посмотрел на нас из-под своих кустистых совершенно седых бровей, подмигнул даже и продолжил:

     - Утром следующего дня, это было 3 января 1920 года, в город вошли части 10-й Красной армии. Мне довелось наблюдать с какой помпой в покорённый Царицын въезжал генерал Врангель. Как его встречала немногочисленная группа бывших хозяев жизни в этом крупном губернском центре. Хлебом-солью встречали, но почти молча, так некоторые экзальтированные дамочки кричали "Ура" и подбрасывали вверх свои чепчики. Я свидетелем был, могу за свои слова отвечать. Как же разительно отличалась встреча красных конников. Они ехали по улицам города, тесно сомкнув ряды, а толпы, действительно толпы, и откуда столько народа взялось в этом измученном городе, ликовали. Это была настоящая всенародная встреча. Передовые советские части шли через город практически без остановки в течение нескольких дней, их задача была расколоть группировку белых и с этой задачей они блестяще справились. Уже через три дня 6 января они вышли к берегу Азовского моря. Впереди было ещё много боёв, почти два года войны, множество славных побед, но в моей памяти взятие Царицына осталось одной из ярчайших картинок. Возможно это было связано с тем, что я тоже приложил свои скромные усилия в его освобождение.

      Дядя Никита снова задумался, немного помолчал и продолжил:

      - Через пару дней я получил приказ вернуться в Москву. Пришлось попрощаться с теми людьми, которые сами не зная того невольно помогали Красной армии. В местной ЧК я получил охранные грамоты и для Ольги Николаевны и для четы пожилых царицан, на плечи которых неожиданно свалился вполне работоспособный магазин. Пришлось распрощаться с Петровичем. Ольга Николаевна настолько привыкла к этому непоседливому, вечно чем-то занятому, но чрезвычайно предупредительному человеку, что не стала возражать и он вместе с Натальей остался жить во флигеле.

     Москва встретила меня толчеёй и немыслимым гомоном, так что я даже стал побаиваться оглохнуть. Столько народа, казалось я не видел никогда. Как всё-таки отличалась столица от периферии. В кабинете Дзержинского после отчёта о проделанной работе меня ждало новое назначение. Оказывается, пока я торговал мясом, в Красной Армии была создана новая мощная группировка – Первая Конная Армия, под началом уже знакомого мне Будённого, вот туда мне и предстояло незамедлительно отправиться. На этот раз я следовал вместе с эшелоном, направлявшимся на Южный фронт. До отправления поезда в моем распоряжении было всего два часа. Конечно и речи не могло быть, о том, чтобы я съездил навестить маму с детьми. Я успел лишь забрать со склада свою форменную одежду, оставленную там на хранение, переодеться, повидать кое-кого из сослуживцев, зайти в наградной отдел, получить там орден Красного Знамени и отправиться на Курский вокзал, где уже под парами стоял паровоз, которому предстояла задача в целости и сохранности доставить меня в Ростов-на-Дону, буквально несколько дней назад освобождённый бойцами Первой Конной.

     На этом мы решили прерваться. Я занялся маринованием мяса для завтрашнего шашлыка, Люба приготовлением ужина, а дядя Никита отправился в спальню, отдохнуть. Он заснул и спал так крепко, что мы не стали его будить. Поужинали сами и тоже легли спать. Правда, прежде всего я на половине странички успел коротко записать, всё, о чём дядя Никита нам рассказал.

     Продолжение следует…