de omnibus dubitandum 111. 364

ЧАСТЬ СТО ОДИННАДЦАТАЯ (1902-1904)

Глава 111.364. ВАТНЫЙ ДВОРЯНЧИК…

    Однажды, отлучившись еще из первой квартиры на целый день на дачу П.Ф. Якубовича [Якубович Петр Филиппович (евр.)(наиболее известный лит. псевдоним — Л. Мельшин) (1860–1911) — революционер-народник, лидер «Молодой партии „Народной воли“», поэт и публицист. По «процессу 21-го» приговорен к смертной казни, замененной 18-летней каторгой. Вышел на поселение до окончания срока каторги, в 1899 вернулся в Европейскую Россию. Входил в редакцию народнического журнала «Русское богатство». Большую известность приобрели его очерки о каторге «В мире отверженных» (СПб., 1896–1899. Т. 1–2). Принимал активное участие в общественном движении начала XX в.], я возвратилась под вечер и сразу заметила в своем муравейнике несколько приподнятое настроение.

    Перебивая друг друга, женщины передавали: «Приходили, Григорьевна, к тебе господа, в услужение нанимать. Барыня такая красивая, роскошная. А барин чудной, не русский, по всему видать, говорит как-то неладно, морда некрасивая. Обещались завтра придтить».

    Я тоже почувствовала большую радость, что кончается тягостная и уродливая жизнь, мучительная по условиям, жизнь напряженная, с оглядкой, с боязнью обнаружиться, не попасть в тон окружающих обитателей. Главное — не было уже для нее и принудительной необходимости.

    Решаю завтра никуда не отлучаться с квартиры, но устроить, однако, так, чтобы моя встреча с «господами» произошла вне общей комнаты. Муж Анны оставался дома, и его острый глаз мог уловить какие-либо обмолвки в наших разговорах, не соответствующие моему званию и положению. Уже странным могло казаться и то, что богатые господа поднимаются на шестой этаж за прислугой сами, и бабы мне не преминули заметить: «Знать ты, Григорьевна, искусная стряпка, сами ишь пришли».

    Утром, к приближению назначенного часа, с большим чайником в руках, как бы идя за кипятком, я вышла на лестницу и стала тихо спускаться вниз. Расчет оказался верен.

    На третьем спуске, подымался навстречу очень изысканно одетый молодой господин, каких, вероятно, эта лестница никогда и не видывала на своих ступенях. Приблизившись, он приподнял красивым жестом свою шляпу, спрашивая у меня обо мне.

    Переговорив быстро о времени явки к ним на квартиру и взяв у «барина» их адрес, я возвратилась радостная в комнату, спеша поделиться со своими сожительницами приятною неожиданностью: «получила-де хорошее доходное место к одиноким господам. Кроме меня у господ будет лакей, жалованье дают достаточное, работа необременительная».

    Многие жильцы слушали с затаенной горечью, завидуя счастью, без труда свалившемуся мне. Анна даже предлагала уступить ей, давно и тщетно искавшей именно такое место. Адель обещалась приходить раз в неделю, не чаще, дабы не раздражать барыню более частым посещением.

    Положение именинницы обязывало угостить вместе живших женщин кофе внакладку и дать обещание не шибко зазнаваться в положении прислуги богатых господ.

    На утро, не беря с собой всех вещей, как это принято у поступающих на место, и поручив присмотреть за ними Адели, я налегке отправилась по врученному адресу.
«Господа», которых я раньше не знала, только что переехали из гостиницы в нанятую ими (на Жуковской ул., № 30) хорошую большую квартиру с полной меблировкой и всем готовым хозяйством.

    Дама-хозяйка хвастливо уверяла, что она в городе имеет еще несколько квартир, обитаемых по преимуществу графами да баронами. В нашей квартире тоже жили раньше генералы, неожиданно уехавшие на войну. При вечернем освещении, правда, наша квартира казалась нарядной, эффектной, но дневной свет обнаруживал все ее убожество и «поддельную краску ланит». Тут были электрические люстры, зеркала и картины, рядом с бумажными цветами и, замызганными коврами, на поцарапанных стенах, просвечивались пятна на полинявших обоях.

    Равнодушие и холодность «барыни» к болтливой профессионалке по сводничеству прервали, поток ее безудержного вранья о своем благородстве. Она перенесла свое благосклонное внимание на меня, давая множество советов по части угождения «гостям» и рисуя заманчивую перспективу возможности, после некоторого искуса, перейти к ней в качестве экономки.

    Познакомив с своим прошлым, настоящим, со связями и обширным кругом знакомств, она, в конце концов, примостилась завтракать со мной. Отвращение и страх, что эта дама-нахалка станет пытаться проникнуть в нашу жизнь, заставила меня просто грубо оставить ее одну в кухне, уйти будто бы помогать моей «барыне».

    «Господа», как уже упоминалось выше, были мне совсем незнакомые люди, и тут, на нелегальной квартире, мы встретились лицом к лицу впервые, с самой определенной целью, с твердым, непреклонным желанием осуществить эту цель — убийство Плеве, — а это сразу сделало между нами отношения хорошими.

    В апреле (1904 г.) — не помню числа — квартиру на Жуковской № 30 занял под видом богатого англичанина Мак Куллох [Б.В. Савинков («Жорж»)] с содержанкой, бывшей певицей «Буффа».

    «Барин», действительно, выглядел иностранцем, совсем не русским, и характеристика моих угловых людей была правильной. Это был новый человек нового поколения, яркий, с внешностью изящного джентльмена, с нерусским акцентом речи, в безукоризненном костюме, благожелательный в обращении — все эти качества резко его выделяли и делали заметной величиной во всякой среде. Наружность его не была красива: маленькие карие глаза, голова, слабо покрытая волосами, небольшие усики, выражение аристократической надменности в лице, с немного остро выступавшими вперед плечами над впалой грудью, делали его похожим на ватного дворянчика.

    И, однако, все эти внешние черты в значительной степени стушевывались. В нем, в глубине, было какое-то тонкое «нечто», вызывавшее большой интерес, глубокую привязанность, любовь к даровитой его природе.

    Он красиво рассказывал, спорил без претенциозности, умно, с какой-то особенной правдивостью высказывал свои мысли и отношения к людям, что часто рисовало его не совсем выгодно для него самого. Да, это был новый представитель молодого поколения, уже сильно и резко отошедшего от своих предшественников, восьмидесятников, все разложившего, переоценившего ценности, выпукло и резко выдвинувшего свою индивидуальность.

    Жена «Жоржа» — так звали Мак Куллоха — или, вернее, будто бы «содержанка», с первого взгляда приковывала внимание своими огромными, миндалевидными, черными, как крыло ворона, глазами [Дора Влад. Бриллиант*]. От этих глаз нелегко было оторваться. Какая-то невыразимо глубокая грусть, будто веками пережитая, отражалась в них, и все лицо тонуло в этих, дымкой подернутых, больших, печальных глазах, а между бровями залегла думная морщинка…

    *) БРИЛЛИАНТ Дора Владимировна (Вульфовна) (евр.)(1879—1909)(см. фото) — еврейская революционерка, член партии социалистов-революционеров (эсеров) и их боевой организации, участница организации покушений на министра внутренних дел Вячеслава Плеве и великого князя Сергея Александровича.

    Родилась в 1879 году в Херсоне в семье еврея-торговца. Училась на акушерских курсах. В партию социалистов-революционеров вступила в 1902 году. По некоторым данным, находилась в близких отношениях с членом боевой организации партии Алексеем Покотиловым** (в частности, это описано в книге Романа Гуля «Азеф» и в воспоминаниях Савинкова).

**) ПОКОТИЛОВ Алексей Дмитриевич (евр.)(1879-1904) - эсер, террорист. Из дворян, сын генерал-майора, бывший студент Киевского университета. В 1901 г. за участие в демонстрации у Казанского собора в Петербурге выслан под гласный надзор полиции на 2 года. Жил в Полтаве, откуда скрылся. Член Боевой организации партии эсеров, участник покушения на министра внутренних дел В.К. Плеве. Погиб в ночь на 1 апреля 1904 г. в «Северной гостинице» Петербурга в результате взрыва.

Использованы материалы кн.: "Охранка". Воспоминания руководителей политического сыска. Тома 1 и 2, М., Новое литературное обозрение, 2004.
   
    Вскоре после вступления в партию Дора Бриллиант стала членом боевой организации эсеров, возглавляемой Борисом Савинковым.

    …Она с головой ушла в местные комитетские дела, и комната ее была полна ежеминутно приходившими и уходившими по конспиративным делам товарищами.
   
    Маленького роста, с черными волосами и громадными, тоже черными, глазами. Дора Бриллиант с первой же встречи показалась мне человеком, фанатически преданным революции. Она давно мечтала переменить род своей деятельности и с комитетской работы перейти на боевую. Все ее поведение, сквозившее в каждом слове желание работать в терроре убедили меня, что в ее лице организация приобретает ценного и преданного работника…

Участие в боевой организации

    С начала 1904 года Дора Бриллиант работала в динамитной мастерской, устроенной эсерами под Женевой, и принимала непосредственное участие в изготовлении взрывных устройств, которыми были совершены убийства Плеве и Сергея Александровича.

    Борис Савинков отобрал её для участия в покушении на министра внутренних дел Российской Империи Вячеслава Плеве. По сценарию, предложенному Евно Азефом, Савинков должен был играть роль богатого представителя фирмы по производству велосипедов, прибывшего из Англии, и снять квартиру в Санкт-Петербурге. Дора Бриллиант играла роль любовницы этого представителя, бывшей певицы из кабаре. По воспоминаниям Савинкова, хозяйка дома, где они остановились, неоднократно предлагала Бриллиант уйти от Савинкова на другое место (стать содержанкой-проституткой), и даже предлагала различные варианты.

    …Она жалела Дору, спрашивала её, сколько денег я положил на её имя в банк, и удивлялась, что не видит на ней драгоценностей. Дора отвечала, что она живет со мною не из-за денег, а по любви. Такие визиты были довольно часты…

    Савинков описывал в своих воспоминаниях Дору Бриллиант как «молчаливую, скромную и застенчивую, жившую только своей верой в террор» (чего только не придумаешь, чтобы…). Признавая необходимость политических убийств, она, тем не менее, боялась их, но перед каждой акцией боевой организацией она просила отвести ей роль бомбометальщицы (и хочется, и колется, и мама не велит…).

    По словам Савинкова, «…террор для неё, как и для Каляева, окрашивался, прежде всего, той жертвой, которую приносит террорист…». Также по воспоминаниям знавших её людей, она редко смеялась. По версии Савинкова, такой отпечаток на её характер наложила смерть её товарища и друга Алексея Покотилова.

    После убийства Плеве, согласно воспоминаниям Савинкова, Дору Бриллиант мучили угрызения совести, также как и после убийства великого князя Сергея Александровича в феврале 1905 года. В конце того же года во время облавы она была арестована в тайной химической лаборатории эсеров в Санкт-Петербурге. За участие в покушениях Дора Бриллиант была осуждена к лишению свободы и заключена в Петропавловскую крепость. Там она сошла с ума и скончалась в октябре 1909 года.

Замороченные

    Сто двадцать лет назад одной из главных проблем правительства Российской империи была проблема терроризма. Народовольцы, «максималисты», «правые» террористы из Союза русского народа…

    Головной болью Охранного отделения были социалисты-революционеры (эсеры) — эта партия официально, со дня своего возникновения в начале 1902 г., объявила террор одной из главных задач.

    При партии для осуществления терактов была создана особая Боевая организация с жесткой дисциплиной и конспирацией — даже руководители эсеров знали всего двух-трех человек, представлявших интересы БО в эсеровском ЦК, и знали только по партийным псевдонимам.

    И — что примечательно — примерно четверть, если не больше, этой организации составляли молодые красивые женщины. Именно они часто приводили в исполнение смертные приговоры БО. Когда читаешь воспоминания бывших террористок (а многие из них оставили воспоминания, опубликованные в России в 20-е гг. ХХ в.), не можешь отделаться от впечатления: вступая на путь террора, эти девушки не отдавали себе отчета в том, что их действительно ожидает.

    Они жаждали умереть за свободу — на миру, как известно, и смерть красна, — а в обычной, «законопослушной» жизни ничего яркого и выдающегося не предвиделось. Возможностей реализации в какой-либо иной сфере, кроме семейной, у женщин тогда было немного. Легально участвовать в общественной и политической жизни они не могли — до Февральской революции 1917 г. женщины были лишены избирательного права. Бизнесом, согласно гражданскому праву, заниматься тоже не могли. Высшее образование для большинства женщин было почти недоступно. В сфере культуры и искусства дела обстояли несколько лучше, но художественный талант — явление достаточно редкое, чеховская Аркадина не из всякой получится, а судьба Нины Заречной весьма незавидна.

    И если в столицах молодая женщина еще могла, проявив незаурядную настойчивость, найти приложение своим силам, то в провинции сделать это было почти невозможно.

    Революционный кружок — практически единственный выход. А работа в революционном кружке позволяла увидеть многое, что будило в юных женщинах сострадание и желание помочь: лютую нищету крестьянских семей, голодных детей (кстати, ведь не зря в начале прошлого века по империи прокатилась волна народных бунтов, не зря Столыпин настаивал на необходимости земельной реформы — положение крестьян действительно было катастрофическим). Так что дело революции — террор против властей — казалось и благим, и единственным путем для женщины с общественным темпераментом.

    Они готовились красиво умереть и совершенно не думали о том, что их ждет, если умереть не получится. А ждала их тяжелая и однообразная работа на каторге, а потом скучная и беспросветная жизнь на поселении, где-нибудь в заброшенной таежной деревушке.

    Биография заканчивалась вместе с приговором суда, и начиналось многолетнее прозябание. Многие после теракта надламывались, начинались психические заболевания, как у Леонтьевой и Спиридоновой, — естественное следствие подавления нормальных человеческих инстинктов: страха смерти и желания жить.