Дмитрий Донской. Часть II. Гл. 5-8

Глава 5
 Тохтамыш
    Последнее пребывание Мамая в Сарае продлилось недолго: сын казнённого Урус-ханом Туй-ходжи–оглана, царевич Тохтамыш,  заявил претензии на трон Золотой Орды. Пожалуй, впервые за многие годы переворотов в Орде появился хан, права которого никто не оспаривал: он действительно был чингизидом. Царевич захватил Сарай. Тем не менее  и Тохтамыш вскоре был выдворен из столицы заяицкими степняками  во главе с Араб-шахом.
    Тохтамыш собирал войска. Он понял, что одной его решительности и храбрости воинов недостаточно для победы. Один человек способен вести за собой малое число людей: храбрецы нужны во главе десяти, сотни, тысячи воинов. Во главе же туменов должны стоять умные, опытные полководцы. До сих пор он сам, вместе с простыми воинами, кидался в пекло битвы, часто упуская контроль над ситуацией. Чтобы это понять, царевичу пришлось испытать горечь не одного поражения! Тем не менее удача сопутствовала ему и, в конце концов, он утвердился в Синей и большей части Белой Орды, захватил город Сыгнак на берегу реки Сырдарья.
    Осуществлению его честолюбивых замыслов препятствовали Араб-шах, крымский темник Мамай и Литва, имевшая виды на русские княжества. Осложнились отношения и с «железным хромцом» Тимуром , так как тому не понравились независимая политика царевича и притязания на весь Улус Джучи. От него ждать поддержки уже не приходилось. Своих сил явно недостаточно, и нужны были союзники...
    Об этом размышлял Тохтамыш, ожидая приглашённого для совета своего лучшего военачальника -  бека Булата.   
     Мужественный воин бек Булат, спасая правительницу Тулунбек и её детей, с сотней верных воинов сражался против тысячного отряда Урус-хана и сумел уйти от погони. Так они достигли расположения войск Тохтамыша. Булат оказался человеком чести и не оставил в беде потерявшую трон Тулунбек, предложив стать его женой. Тохтамыш назначил Булата начальником лучшей тысячи, и очень скоро тот стал опорой молодого хана в делах, и не только военных.
    Вошёл Булат.
    - Приветствую тебя Булат-бек. Я пригласил тебя для разговора о делах в русском улусе. Ты лучше других осведомлен о происходящем там. Хочу знать, в какой мере и кто из князей станет помогать нам? Кто же, наоборот, будет помогать нашим врагам?
    - Великий хан! Я всего лишь воин и вряд ли много смогу сказать того, чего ты сам не знаешь, - ответил Булат.
    - Но разве не ты отправлял людей для сбора сведений в Рязань и Москву? Мне сообщили об их возвращении.
    - Истинно так, великий хан! Но булгарский купец Ильдар, ходивший в Москву, прибыл ночью, и я ещё не встречался с ним, - ответил бек.
    - Отправьте за купцом! -  приказал хан начальнику стражи.
    - Он уже во дворце, великий хан.
    - А что Олег Рязанский? - продолжил вопросы Тохтамыш.
    - Этот князь искушён в делах, великий хан. - Воины у него храбрые и умеют сражаться. Только мало их числом, и вряд ли он может что-либо сделать самостоятельно. Потому и хитрит часто Олег.  Нельзя ему верить.
     - Ему никто не верит! Только ведь не позавидуешь рязанскому князю. Со всех сторон на него нападают соседи, и ото всех ему приходится отбиваться.  А делает он это весьма успешно, - засмеялся Тохтамыш.
    Вошёл купец Ильдар и пал ниц, не смея поднять головы.
    - Вставай купец. В добром ли здравии прибыл и хорошо ли торговал в русских землях? – приветствовал его Тохтамыш.
    - Слава Аллаху, великий хан, вернулся живым! А о торговли и сказать нечего. Нынче разве решишься взять много в дорогу. Кругом разбойники и воры! Никого они не боятся, грабят купцов всюду.  И мне пришлось новгородским ушкуйникам  отдать половину товара на великой реке Идель ещё по пути в Москву, - поднимаясь, ответил купец. – А на обратном пути люди Араб-шаха, что ныне сидит в Великом Булгаре ,  или же кто-то от его имени  отняли чуть не всё приобретённое в Москве. Если так будет продолжаться, совершенно прекратится торговля и захиреют города, - с горечью добавил Ильдар. 
    - Ничего, скоро, уже очень скоро уничтожим врагов, искореним разбой в Улусе Джучи. Вновь вам, купцам, будут открыты караванные, водные пути и неприкосновенность. Никому не будет пощады за воровство.  Рассказывай теперь о делах в Москве! - велел Тохтамыш.
    - Не всё просто в Москве, великий хан! После падения Твери, когда князю Михаилу вновь не удалось завладеть владимирским престолом, московский князь сильно укрепился.  Михаил признал себя «младшим братом» Дмитрия и согласился во всём помогать ему. Мамай не смог отстранить Дмитрия от власти, на что он надеялся, выдав «грамоту» на владимирский престол Михаилу. Да и умерший не так давно литовский князь Ольгерд не стал помогать Михаилу. Может быть, немощен был, а может по-прежнему сам мечтал взять под свою руку Владимирское княжество. В этом случае Михаил стал бы ему соперником. Но теперь в Литве правит Ягайло…
    - О Литве потом, - прервал Тохтамыш. А что в самой Москве? Многое ли изменилось там со смертью митрополита Алексия? Кто станет во главе Церкви? – продолжил хан.
    Видно было, что в первую очередь его интересуют московские дела. От своих сторонников в стане Мамая Тохтамыш знал, что темник вознамерился захватить Москву и стать её полноправным властителем. А это уже была реальная угроза планам Тохтамыша. Тем более, что для своих целей Мамай пытается привлечь донских казаков. Если они пойдут в поход против московского князя, силы Мамая значительно возрастут! Остаётся надеяться, что христиане не станут воевать против Дмитрия. 
    - Кто сегодня во главе Церкви у православных христиан? – вновь спросил Тохтамыш.
    - Главой Киевской и Московской Церкви является Киприан, великий хан. Ему патриарх константинопольский предписывал быть митрополитом после Алексия.  Но Киприана не приемлет князь Дмитрий. Он желал видеть на митрополичьем посту своего попа, Митяя. Только Митяй неожиданно умер по дороге в Константинополь, куда следовал для утверждения в митрополичьем звании.
    - Убили?
    - Нам это неизвестно, великий хан, - осторожно ответил Ильдар, - но ходят слухи – отравлен был.
    - Что же Алексий? Не оставил преемника?
    - Он желал видеть преемником игумена Троицкого монастыря Сергия. Но тот отказался от ноши митрополичьей.
    - Чем плох или хорош был Митяй? Почему он был близок Дмитрию?
    - Достоверно не знаю, великий хан! Только купцы московские говорили, что склонял он Дмитрия к покорности Мамаю и предлагал выплачивать   выход ему, – был ответ Ильдара.   
    - Тогда хорошо, что убили. Нехорошо другое - о чем не начнёшь говорить, везде Мамай, – сквозь зубы процедил Тохтамыш. – Пора идти в Крым и покончить уже с зарвавшимся темником! – обратился он к Булату.
    - Истинно так, великий хан, - согласился бек Булат, - но войска не готовы! Мало у нас воинов, и потребуется время для набора людей, их обучения. В улусах не желают отправлять воинов согласно законам «Великой Ясы». Отвыкли от порядка.
    - Сколько надо времени? – спросил Тохтамыш.
    - Могло бы хватить шести месяцев, великий хан, но казна пуста. Мало набрать всадников, надо ещё закупить оружие, провиант для воинов, корм для лошадей. Сборы войска и его обучение совместным действиям требуют длительного пребывания   на одном месте, где поля уже через несколько дней обеднеют и лошадей кормить станет нечем. А без сборов сегодня нельзя. В этом нас убедил пример обучения воинов эмира Тимура. Его гулямы   хорошо подготовлены  и потому прекрасно воюют.
    - Где же нам взять средства для большого похода?
    - Для пополнения казны, - продолжил Булат, - предлагаю выбить Араб-шаха из богатого Булгара и убедить Дмитрия платить выход нам, но не Мамаю.
    - Дмитрий не сумел удержать Булгар, захватив его?
    -  Войско Дмитрия легко одолело дряхлого Булат-Тимира, но у его сына -  Араб-шаха сильные воины и сам он опытен в боях, как мы убедились! Потому и быстро восстановил власть в Булгаре - разбил московский отряд на реке Пьяне и сжёг Нижний Новгород. Сегодня Араб-шах, сидя в Сарай-Берке, контролирует весь Идель.
    - У нас достаточно сил для уничтожения Араб-шаха?
    - Да, великий хан! – Сделав это, мы получим выход из Булгара, мордовских и других земель по берегам Иделя. Кроме того, контроль на реке даст немалый доход в казну от торговых людей. Надо лишь сделать безопасными торговые пути. 
    - Хорошо! Готовь войска к походу, - согласился хан и вновь обратился к купцу. - А что народ московский? Пойдут люди за Дмитрием как шли они за митрополитом Алексием?
    - Там нет единства, великий хан! Народ легко склонить как на сторону Дмитрия, так и против него. В Москве много сторонников Литвы. Они говорят о близости литвинов и московских людей, о близости языков и веры православной, - ответил Ильдар.
     – Народу нужна сила, которую он уважает и боится. Выходит, слаб Дмитрий? – задав вопрос, задумался Тохтамыш.
    - Возможно, великий хан, народ московский отвык уже от твёрдой княжеской власти. Дмитрий только начинает входить в силу, - предположил Булат.
    - Хорошо, коли так! Тебе, купец, придётся вновь отправиться в Москву и всеми способами склонить Дмитрия к союзу со мной. У него нет выбора: на западе Литва, готовая проглотить все северные княжества, что ещё ей не подвластны; на юге – Мамай, который сам стремиться сесть в Москве! 
    - Великий хан, я готов отправиться туда немедля, но, видит Всевышний, у меня нет средств на закупку товаров и после прошлой поездки!  - взмолился купец.
    - Дадим тебе товары и деньги. Ты же обязан найти людей, способных влиять на Дмитрия и его бояр. Мы тем временем изгоним Араб-шаха из Сарая и Булгара, дабы у князя Дмитрия не оставалось сомнений в моих намерениях, - закончил хан, дав  понять, что аудиенция окончена. 
    Для Тохтамыша настали времена больших дел, и первой  целью стал Великий Булгар – столица Волжской Булгарии, бывшая во власти союзника Мамая – Араб-шаха.
 
Великий Булгар до разрушения монгольскими войсками. http://images.yandex.ru
    Когда в 1223 году войска Чингисхана впервые пошли на Запад, Великий Булгар сумел противостоять отрядам Субедея и разгромил их. А потому, во время второго похода в 1236 году хан Батый разрушил город до основания и перебили чуть не всех его жителей.
***
    Изгнанная из Сарай-Берке Тулунбек, став женой Булата, более уже не претендовала на власть ни в Орде, ни в доме. Казалось, ничто не помешает её семейному благополучию, а времена, когда волею судьбы она оказалась на престоле Орды, всё более отдалялись в прошлое. Так память человека устроена: из сознания вытесняются события, связанные с печалью и горем. Вот и Тулунбек не вспоминала царственные дни в Сарае, когда она вынуждена была вести непрерывную войну против всех. Счастье оказалось совсем не таким, каким представлялось ранее.
   И вот теперь, когда, казалось, все в жизни устроилось как нельзя лучше, Тулунбек заметила перемены в муже! С ним явно что-то происходило: стал молчалив, замкнут, избегал с ней общения, чего не наблюдалось ранее. Вначале она объяснила перемены в нём озабоченностью предстоящим военным походом, подготовка которого полностью легла на плечи бека Булата.  Вчера же «доброхоты» донесли, что один из тысячников подарили Булату юную наложницу из Нижегородского княжества, отбитую в стычке с воинами Араб-шаха. Наложнице шестнадцать лет, и она необычайно хороша собой. Известие взволновало Тулунбек! За годы, что они прожили вместе, бек Булат не приводил других женщин. Захотелось тотчас же увидеть пленницу. Неизвестно, что преобладало в желании: ревность или любопытство. Скорее и то, и другое! Но гордость не позволяла ей сделать это самой.  Тулунбек ждала, что скажет Булат.
    Он же хранил молчание и, вероятно, сам не знал, как сообщить о девице, красота которой действительно не оставила его равнодушным.   Вот и сейчас, по возвращению из дворца бека угнетало чувство вины и неопределённости.
    Первой нарушила молчание Тулунбек.
    - Мне сказали, супруг мой, что у тебя появилась наложница. Правда ли это? – задала вопрос Тулунбек.
    - Не знаю…  Ещё не решил, - прозвучал неуверенный ответ, совершенно не свойственный храброму воину, - да и видел её всего один раз.
    - Один раз увидел и полюбил?! – удивилась Тулунбек.
    - Причём здесь любовь?! Я люблю одну женщину! Ты это знаешь   много лет.
    - Благодарю тебя, Булат! Я самая счастливая женщина, потому как любима великим воином и прекрасным человеком, - смиренно ответила Тулунбек. - Тогда что же случилось с твоим сердцем, почему оно ищет уединения?   
    - Не знаю!  С моим сердцем всё как будто в порядке. 
   - Я тоже думаю, что у тебя есть всё для счастья. Ты вновь добился успеха, теперь уже на службе у Тохтамыша. Когда же молодой хан, с твоей помощью воцарится на престоле Улуса Джучи, ты получишь высшую должность в самом могущественном государстве на земле. У тебя есть семья. Может быть, не хватает собственного сына?
     - Да, я хочу иметь сына.
    - Понимаю!  Бек Булат должен иметь сыновей. Я же, вероятно, уже не могу сделать тебе такой подарок. В таком случае, ты поступаешь правильно. Только не отдаляй меня! Я ничего плохого тебе не сделала.
    - Ну что ты говоришь? Я люблю тебя, и всегда буду любить! - горячо и искренне ответил Булат, почувствовав, будто камень упал с души.
    Нет ничего хуже, чем оказаться в ситуации неизвестности и неопределённости. Неизвестность даже хуже неприятностей.  Она тревожит, угнетает душу. В таких случаях даже плохое известие способно снять тревогу и разрешить многие проблемы. По крайней мере, появляется способность что-либо предпринимать!
    Тулунбек с легкостью, присущей умным женщинам, разрешила создавшуюся ситуацию со всеми её недомолвками и тайнами. Видно, мужчинам недоступно понимание тонкостей взаимоотношений, особенно если они касаются отношений мужчины и женщины. Поэтому в сложных семейных ситуациях храбрые воины способны только больше их запутать либо «разрубить» одним махом, не очень задумываясь о последствиях и чувствах.
    - Что же, благодарю за добрые слова. Но разреши познакомиться с ней! Ведь я даже не знаю имени наложницы. А мне совсем не безразлично, кто может стать второй женой моего мужа!
    - Конечно, Тулунбек! Её зовут Марьям, и ты можешь посетить её в доме за дворцовым валом.  Я там ещё не был. 
    Получив разрешение мужа, Тулунбек приказала служанкам приготовить наложницу к принятию банных процедур. «Там можно будет хорошо разглядеть девицу и определить, не осквернена ли она прикосновением мужчины» - решила Тулунбек.
     Общественная баня для вельмож Сыгнака построена мастерами из Великого Булгара.  Сделана она с размахом и роскошью, присущей богатым восточным баням. Здесь не только очищали тело, но отдыхали, успокаивая душу, проводили время в приятных процедурах, вкушали изысканные яства.  Женское отделение находилось в специальном помещении со сводчатыми потолками, построенном из красного кирпича. В центре располагалась большая моечная, разделенная на четыре части, с выходами в многочисленные залы, где женщины могли получить процедуры для тела и угощения. Залы имели свою архитектуру, в зависимости от предназначения. Полы подогревались специально устроенным в них ходами от печей снаружи здания; было тепло и комфортно.   
    Тулунбек любила баню и много времени проводила в ней. Но сегодняшнее мероприятие предназначалось для других целей и не доставляло особой радости. В раздевальне она увидела светловолосую молодую девушку, на вид не более шестнадцати лет. Наложница сидела на скамье, опустив лицо, закрытое наполовину платком.  Увидев ханум в богатой одежде, она почтительно встала и в ожидании посмотрела прямо в лицо вошедшей.  Девушка не прятала красивых, цвета синего неба глаз, в которых чувствовалась тревога, но не было страха.
      «Видно, уже рассказали, что ждет её в доме бека Булата, она и осмелела», - про себя решила Тулунбек.
    Впрочем, отсутствие страха у девушки в нынешнем её положении наводили на невесёлые мысли о собственной судьбе в будущем: «Что же станет с девицей, когда она родит сына Булату? Останется ли тогда место в доме мне - стареющей Тулунбек-ханум?».
     Такие размышления, казалось, ничего хорошего не сулили будущим отношениям Тулунбек и наложницы, хотя и не в обычаях татарских женщин препятствовать мужу в появлении других жен или наложниц…
    - Исемне ничек ? – спросила Тулунбек у наложницы. Видя же непонимание последней обращенной к ней речи, потребовала у служанки перевести и объяснить наложнице, что перед ней супруга бека Булата.
Мария, предупреждённая служанкой о предстоящей встрече с ханум, и так уже догадалась. 
   - Маша, - тихо произнесла она.
  - Откуда ты?
    - Я дочь нижегородского посадника Кречетова.
     - Ты, выходит, знатного рода девица?
    - Да! – уверенно, с достоинством ответила Маша, вновь смело взглянув в глаза Тулунбек. - Мой батюшка вызволит меня отсюда!
    - Ну, ну, - усмехнулась Тулунбек. – Ему и не снилось, что его дочь может стать женой самого могущественного бека Улуса Джучи. И не смей со мной так разговаривать! Посмотрим ещё, что ты из себя, представляешь.  Если я сочту тебя достойной стать второй женой моего мужа, ты будешь ей, – воскликнула Тулунбек, - а нет, быть тебе простой рабыней!
    Тулунбек дала знак и служанки стали готовить наложницу и её к принятию банных процедур.
    Несмотря ни на что, ей понравилось поведение девушки, которую не сломило пленение! Но вид юного тела Марьям вновь усилили ревнивые чувства Тулунбек.  Невысокого роста наложница оказалась восхитительно сложена.         
    - Сенелекеш!  – с нескрываемым огорчением произнесла ханум и,  замолчав, ушла одеваться.
    После банных процедур тело Марии натёрли благовониями и принесли одежды. Маша с удивлением рассматривала некоторые предметы и не могла понять предназначения некоторых из них.
     - Почему меня, словно лошадь, затягивают в сбрую?!  - возмущённо спросила она у служанки.
    - Это не сбруя, а нижняя одежда, - улыбаясь, ответила та. – Видно тебе предстоит встреча с хозяином. Если сумеешь ему понравиться, будешь жить в роскоши и довольстве! Тулунбек-ханум стареет и не может родить ему сыновей. Это предстоит сделать тебе.
    - Но я не желаю выходить замуж! 
    - А кто тебя будет спрашивать? Ты принадлежишь ему, и лучше стать матерью детей хозяина, чем служанкой, - уже с раздражением ответила рабыня, натягивая на ноги Марии узкие шаровары, которые также вызвали её возмущение.
    В довершение процедуры на девушку надели парчовое платье - кубелек, а голову повязали платком, одним концом которого чуть не до самых глаз прикрыли лицо. Платок был привычен Марии, точно такие же их носили в нижегородских селениях.             
***
   Стемнело, когда бек Булат вернулся из дворца и сейчас устало сидел у маленького столика с фруктами, отказавшись от ужина.   Благоухая ароматами, вошла Тулунбек и, заметив нахмуренные брови мужа, решила, что того опять одолевают мысли о наложнице.
    - О чем твои мысли? Неужели опять Марьям не выходит из головы, а мой приход не радует тебя? – дала она выход ревнивым чувствам.
    - О чем ты? – досадливо поморщился бек. – Не стоит придавать столько внимания обычной наложнице, которая, возможно, и будет рожать мне детей. И только!
    - Прости, Булат! Но мысли действительно наполнены этим событием.  Ведь главное для меня сегодня – наш дом.  И от того, кого ты приведешь, во многом зависит спокойствие и благополучие в нем!
    - Ну, хорошо, - как бы извиняясь, ответил Булат. – Ты знаешь, для восстановления Улуса Джучи нам нужны надёжные союзники! Следует Дмитрия Московского убедить в том, что хан Тохтамыш является единственным повелителем всех провинций и только ему даны права на трон в Сарае.
    - Но, управляя далеким Сыгнаком, невозможно убедить князя Дмитрия в силе Тохтамыша, – проявила мудрость бывшей ордынской правительницы Тулунбек. - Сначала надо прийти в Сарай-Берке и взять под контроль Идель!
    - Я тоже так думаю, - согласился Булат. – Только враги торопятся упредить нас: намериваются взять Москву и все северные княжества. Поэтому отправляем к князю Дмитрию посланника и через несколько дней выступаем с войсками на Сарай-Берке. К тому времени, когда посланник прибудет в Москву, мы должны захватить Сарай и Великий Булгар, о чём тот и должен сообщить Дмитрию.
    - Это хороший план, - согласилась Тулунбек.
    Немного подумав, она сняла с пальца перстень с большим изумрудом.
   – Передай мой перстень посланнику для княгини Евдокии. Когда я правила в Сарае получила перстень с лалом от Евдокии. Пусть посланник передаст, что я помню и ценю её подарок и, передавая свой перстень, надеюсь на взаимопонимание. Изумруд носят женщины-матери как символ здоровья, мудрости и красоты. У христиан же он ещё знак верности и чистоты. Евдокия поймет намёк. 
    - Хорошо, я сделаю так, как ты говоришь, - согласился Булат.
    Взяв перстень, хотел было отправиться в свою спальню. Но, Тулунбек, скрывая ревнивые чувства, остановила его.
    - Ты не хочешь знать мое мнение о Марьям? - спросила она, с удовлетворением отметив, что Булату неловко заводить речь о наложнице.
    - Нет... Почему же, хочу! - смешавшись, ответил Булат. – Только не знал, как начать этот разговор, - откровенно выложил он.
    - Что ж, тогда вот мое мнение: она юная, красивая, здоровая и вполне способна родить потомков, достойных беклярибека Улуса Джучи. А потому не мучь себя сомнениями и отправляйся к ней! - с горечью, но улыбаясь, произнесла Тулунбек.
    Булат молчал, не зная, что ответить.  Только в мыслях благодарил её за умение найти простые решения таких сложных, по его мнению, проблем.
    - Ты единственный человек, которому я могу доверять и люблю!
    Сказав это, Булат решительно вышел из дома, снедаемый самыми противоречивыми чувствами.

Глава 6
 Выбор великого князя
    Зима на исходе. Уже громко утрами поют петухи. Их голоса, прерываемые лаем собак, далеко разносятся в морозном воздухе над Яузой, извещая о скором наступлении весны. Ещё снег на земле, а по утрам иней серебром раскрашивает деревья, но прибавился день, веселее звучат птичьи голоса. Зима сопротивляется, и сретенские морозы кусают ребячьи щеки, хотя   солнце светит всё ярче, и вот-вот грачи закружат в брачных хороводах!   
    Заметно оживилась Москва. Тут и там стучат топоры плотников, многолюдно на улицах. Живёт город, обустраивается. Дети, чуть проснувшись, перехватив незатейливый завтрак, с весёлым шумом и криками мчатся с горок, играют в снежки, торопясь насладиться последними зимними забавами. Им никакой мороз не страшен!   Зимой в Москве народ не погружается в спячку, не сидит в избах. Скорее наоборот, мороз бодрит душу и располагает к активной деятельности. Да, для жизни в холоде приходится прилагать больше усилий, нежели летом, и временами требуется отдых. Но нет места лени и праздности – с ними не выжить! Хороший мороз закаляет людей. Во всех скифских землях не любят   монотонный, кропотливый труд. Здесь стремятся к быстрому успеху, потому и способны, порой, к сверхчеловеческому напряжению сил для достижения цели! Только вот иногда народ отдыхает так, что, предаваясь веселью, забывает обо всём.
    Шумно сегодня и на великокняжеском подворье. Суббота – банный день накануне светлого воскресения. Кажется, обычное дело. С самого утра начинаются приготовления: баню следует хорошо протопить сухими берёзовыми дровами, промыть, проветрить; выбрать березовые, дубовые или пихтовые веники – кому что нравиться. Без веников не принято париться здесь!
    В давние времена появились бани.  Скифы парились в шалашах, куда заносили раскалённые камни и поливали их водой. С переходом к осёдлой жизни возникли деревянные срубы для бань. Посещение бани – особый ритуал с определёнными правилами и порядками.  В «мыльню», как нередко её называли, ходили всей семьёй, невзирая на возраст и пол. Всё было просто, естественно.   
    Великий князь Дмитрий Иванович впервые после рождения младенца, княжича Ивана, попросил супругу подготовить баньку. Она же, соскучившись по мужу, который более месяца был в отъезде, вся зарделась в смущении, только сумев ответить, что уже распорядилась обо всём.
     Несмотря на длительную супружескую жизнь, Евдокия была ещё молода и, как прежде, скромна. Ведь в год венчания ей не исполнилось и пятнадцати, а сейчас только двадцать семь!  Годы супружества прошли в любви и согласии.     Евдокия сама подбирает душистые снадобья. Бог дал княгине не только красоту, но и глубокий, пытливый ум, что скрывается за врождённой скромностью и благородством. 
   Доложили, что баня готова и муж ждёт её там.
   Давно они так не парились!  Не раз Евдокия просила мужа хлёстко, от души пройтись по ней пьяняще пахнущими берёзовыми вениками. Дмитрий Иванович, как большинство крупных телом людей, не был любителем излишнего жара, но находил особое удовольствие от запаха пара, исходящего от выплескиваемых настоев на раскалённую каменку. В конце концов, он лишь сидел, отдыхая в предбаннике и слушал, как девка Агафья продолжала охаживать вениками великую княгиню, после чего та со смехом погружалась в дубовую бочку с холодной водой.
    В конце концов, расслабленные, умиротворённые супруги сидели в предбаннике и с наслаждением пили холодный медовый напиток.
    - О чем твои мысли? – спросила Евдокия. 
    - Одолели советники - «черти», Дуняша! Не знаешь, кого слушать.  Одни тянут к Мамаю с Литвой, другие призывают держаться от них подальше и не вмешиваться в замятню ордынскую. Тут ещё человек прибыл с письмом от Тохтамыша, что провозгласил себя царём ордынским. Этот требует, чтобы мы не повиновались Мамаю, не платили ему выход. Выход, впрочем, мы и так уже давно не платим.
    - Это тот, что передал мне перстень от Тулунбек?
    - Да, о нём веду речь, - вновь задумался Дмитрий. -  Посланник уверяет, что Тохтамыш является истинным царем и собирает огромное войско, дабы привести в порядок дела ордынские, а всех князей поставить под свою руку.
    - Может быть, это и к лучшему было бы, - не очень уверенно произнесла Евдокия. – Батюшка всегда говорил: «Когда в Орде порядок, и нам спокойнее живётся».
    - Порядок, он всегда хорош. Только лучше строить свои порядки, а не подчиняться чужим. Орда ослабла, и не верится мне, что  царевич может вернуть её былое могущество.
    - Но хватит ли у тебя сил справиться с врагами, что со всех сторон лезут в наше Великое княжество, и править по-своему, не оглядываясь на кого-либо?
    - В том и дело, что сил мало! Посадские, те требуют отказаться от зависимости ордынской вовсе! Особенно сильны голоса эти в вотчине твоего батюшки, Дмитрия Константиновича.
    - Но сам он так не думает! – обиделась Евдокия.
    - Не о нём веду речь. В Нижнем Новгороде народ своеволен весьма и легко может пойти против кого угодно! В том числе, против меня.
    - Батюшка не допустит этого. Он крепко блюдёт наш союз! Ему ты можешь доверять полностью, - уверенно возразила Евдокия.   
    - Ладно, ладно, - примирительно согласился Дмитрий, – речь идёт не о твоём отце. Как думаешь, - перевёл он разговор, - что может означать подарок тебе от бывшей царицы?
    - Полагаю, она даёт знак поддержать Тохтамыша, - предположила Евдокия.
    - И мне так показалось.
***
    Три года минуло, как умер митрополит Алексий. Только сейчас понял Дмитрий, сколь велик был Алексий для него и для Москвы. При нем он мог ошибаться, упрямствовать, поступать опрометчиво. Всегда было кому поправить, предложить нужное решение…  Дмитрий осознал нелепость обид на митрополита и ревнивые чувства в отношении главенства в княжестве. Сегодня ему одному приходится отвечать за всё, что происходит в Великом княжестве Московском и Владимирском, Суздальском и Нижегородском.  Среди бояр и удельных князей нет единства. Каждый тянет на себя, предлагая свои, зачастую выгодные только ему одному решения великокняжеских проблем. В городе объявились тёмные людишки, призывающие к сближению христианских Церквей – латинской и православной. Не думают о том, что будет, когда латинские монахи хлынут в московские земли, обращая народ в свою веру. После смерти Алексия некому   призвать народ к единению и вести за собой. Православная Церковь является единственно объединяющей силой во всех русских княжествах. Разрушение её может обернуться великим несчастием для народа и Великого княжества.  Орда во все времена стояла на пути латинян, не лезла в дела православной Церкви. Но будет ли восстановление порядка в Орде сегодня способствовать укреплению Церкви, столь необходимому теперь? Да и сможет ли ещё Тохтамыш действительно стать царём в Орде?
    Размышления князя прервал слуга, сообщив о прибытии боярина Вельяминова.
    Было время полудничать, и Дмитрий Иванович пригласил откушать с ним окольничего Тимофея Васильевича Вельяминова. После казни его племянника   Ивана они ни разу не говорили по душам. А мнение Тимофея Вельяминова Дмитрию представлялось важным. Его высоко ценил митрополит Алексий и прислушивался к сказанному боярином. Несмотря на родственные чувства, Тимофей Васильевич никоим образом не поддержал Ивана. Он и ранее выступал против союза с Мамаем. А потому хотелось Дмитрию услышать мнение многоопытного боярина о нынешней ситуации.
    Они сидели за столом, запивая кушанья заморским вином.
     - Тохтамыш из Синей Орды захватил Булгар и воцарился в Сарае. Как утверждает его посланник Ильдар: «Для восстановления порядка во всем Улусе Джучи», - обратился Дмитрий Иванович к боярину. – Как думаешь, Тимофей Васильевич, - это серьёзно?
    - Говорят, отчаян и храбр Тохтамыш.  Воины у него крепкие. Потому и овладел он быстро берегами великой реки чуть не до Нижнего Новгорода.  Татары охотно идут за ним, да и булгаре поддержали Тохтамыша: признали царём, согласились платить выход, - был ответ Вельяминова. – За последние двадцать лет впервые в Орде такое, - добавил он. 
    - Может, и станет он   царём ордынским, но Мамай начал готовить большое войско! Что делать будем? Ведь племянник твой вкупе с Некоматом ратовал за союз с Мамаем и латинянами. Через то и смерть свою принял...
     - Знаю это, великий князь! И сейчас ещё много желающих признать Мамая царём ордынским. Требуют выход ему платить. Даже некоторые отцы духовные за то.
    - Об этом разговор отдельный. После того как изгнал я Киприана из Москвы, нет мне от них поддержки! Ты помнишь случай с посланием Киприана из Киева игуменам Сергию Радонежскому и Феодору Симоновскому, что перехватили наши стражи? Проклял он меня и всех мне сочувствующих отлучил от Церкви, - задумчиво произнёс Дмитрий Иванович. – Я чаю, не одно такое и не только им, было послание от киевского митрополита…
    - После Алексия не стало единства в Церкви. И среди посадских брожение идёт. Сбивает кто-то народ с толку, - согласился Тимофей.
    - Он при живом ещё отце Алексии считал себя митрополитом, чем вызвал гнев и возмущение народное! – взволнованный воспоминанием о Киприане, продолжил Дмитрий. – Как оказалось, правы мы были! Киприан ближе князьям литовским, но не нам. Если его так ценят в Царьграде, почему же в Литве, где он уже много лет обитает, латиняне приобрели большую силу? А что хорошего они дали Киеву, Минску, Смоленску, Чернигову? Фрязинов больше устраивает слабая и беспомощная Москва! – сделал заключение Дмитрий Иванович.
    - Истинно так, великий князь! Многие бояре считают так же и будут во всём тебе помогать! Ещё неизвестно, как сможет противостоять Мамай Тохтамышу. Если царевич действительно силён и татары встанут под его знамёна, то и фрязи не помогут темнику. Думаю, надо нам спешно единиться с удельными князьями, призывая готовить воинов на случай беды. 
    - На кого из князей можем опереться?
    - Большинство на нашей стороне будут, исключая тверского Михаила, Олега Рязанского, да ещё трех-четырех удельных. Даже Ольгердовичи – Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский, - думаю, примут нашу сторону, а не брата своего Ягайло, с коим они теперь в худых отношениях.
    - А тесть мой, Дмитрий Константинович, как думаешь, на чьей стороне будет? -  спросил Дмитрий.
    - Весьма осторожен в поступках он, потому выжидать станет, - после некоторого раздумья высказался Тимофей. - Но против дочери своей и внуков не пойдет, - уже увереннее заключил он.
    - Спасибо за добрый совет, Тимофей Васильевич, и благодарю тебя за то, что не держишь зла на меня за племянника своего. Только не с добром явился он в Серпухов и не мог быть прощён. Казнью его и Некомата мы дали понять всем врагам нашим, что никому не будет пощады за измену и предательство! – взволнованно и искренне произнёс Дмитрий.
    Многоопытный, немолодой уже боярин Тимофей Васильевич увидел перед собой не юного, неумелого князя, вынужденного долгие годы следовать советам бояр и митрополита, а мужа решительного и непреклонного! «Видно, это и пугает недругов: боятся, что управлять станет единовластно и прекратит всякую вольность», - подумалось ему. И стало Тимофею спокойнее на душе. Будучи всю свою сознательную жизнь при власти, он хорошо знал, что слабость и безволие великого князя оборачиваются смутой в народе и разорением княжества. А сегодня только Москва способна сплотить удельных и противостоять желающим поживиться богатствами русских земель! 
    Так и расстались они, удовлетворённые беседой. Великий князь заручился поддержкой самого влиятельного боярина московского, а Тимофей Васильевич понял, что Дмитрий Иванович достоин того, чтобы, не жалея живота поддерживать его и бороться с врагами Москвы.
   На следующий день Дмитрий Иванович вновь вызвал окольничего и рассказал о своих планах.
   - Думаю отправить человека в Троицкий монастырь с известием для отца Сергия о намерениях Мамая. Ныне только он пользуется истинным уважением среди духовенства и в народе. Если придётся биться с Мамаем, важно его благословение. Я также хочу просить отца Сергия, чтобы он отправил кого-либо из духовных лиц с нашим посланником в Сарай к тамошнему епископу. Хочу знать, как Тохтамыш относится к православным христианам, не будет ли чинить обиды? Подготовь послание Тохтамышу с поздравлениями по случаю воцарения на сарайском престоле и сообщи о намерениях Мамая. Пусть он и сам давно знает о них, но это сообщение послужит подтверждением нашего признания его царём ордынским. 
    - Твое решение, великий князь, верное. Не всеми оно может быть оценено по достоинству сегодня, но идти на поклон Мамаю нельзя! Отдать Москву на растерзание агарянам мы не можем. А посему будем биться с темником!
    - Благодарю на добром слове, Тимофей Васильевич. А за поддержку спасибо, - тихо ответил Дмитрий.
    Нелегко было принимать эти решения великому князю. Многие, очень многие из окружения Дмитрия Ивановича склоняли к союзу с Мамаем и Литвой. Но не видел князь места Москве в таком союзе!

Глава 7
 Накануне войны
    Из Сарая приходили тревожные вести о приготовлениях Тохтамыша. Впервые за многие годы Мамай почувствовал реальную угрозу своему благополучию.  Здесь, в Крыму, далеко от ордынской столицы он давно уже неподвластен Сараю. И вот благодатный край перестаёт быть оплотом и защитой!  Надеяться на латинян не приходилось. Ему не раз давали понять, что в первую очередь их интересуют дела московские и для захвата Москвы направлялись деньги, которые он получал от кафинских магнатов. По всему Приазовью и Дону разъезжали его рекрутеры в поисках воинов для похода. Опытный полководец Мамай знал, что наёмники хороши лишь тогда, когда дела в бою складываются успешно и они видят добычу. Почувствовав опасность, эти воины бегут с поля боя, заботясь о спасении жизни. Но других способов набрать войско не было. Многие татарские князья уже не скрывали симпатий Тохтамышу и отказывались отправлять воинов под знамёна Мамая. На казаков надежда плохая: большинство из них одной веры с русскими.
    От Ягайло прибыл посланник, с которым следовало обсудить детали похода и определиться со временем выступления на Москву.  Следовало торопиться, пока Тохтамыш собирался силами. Нельзя дожидаться осени, когда слякоть и непогода помешают передвижению пеших воинов, которых немало в войске. В Литве же не торопятся… К тому же Ягайло предлагает посадить в Москве тверского князя Михаила, объединив таким образом все русские княжества под своей рукой. 
    Это не входило в планы Мамая.
     «Не для того иду на Москву, чтобы отдать в руки Литвы!» - решил для себя Мамай.
    Казначей уверил его, что к середине лета войско будет в полной готовности.  Поддержали и в Генуе: все деньги, что запросил Мамай на войну, получены. Оттуда же к устью Дона прибыли корабли с пехотинцами. Их сопровождают представители десяти банков и торговых компаний, выделявших деньги.
    «Видно, будут считать, как трачу их деньги…   Что ж, пускай считают. Сегодня у меня огромное войско! Десятки племён и народов под моими знамёнами.  Москва будет моей!» - думал Мамай, слушая Хасдая.
    Вот только посланник князя Ягайло утверждал, что их войско будет готово только осенью, и предлагал двинуться сразу, как станут реки. Это не устраивало Мамая.
    - Передай князю Ягайло, что нам известно о переговорах Дмитрия с Тохтамышем и нельзя дожидаться, когда они объединят свои силы. Поход следует начинать немедля. Мы готовы выступить через две недели и ждем от великого князя того же!  - жестко объявил литовскому посланнику Мамай.    
    Подготовка войска продолжалась. Несмотря на отказ большинства казачьих атаманов идти на Москву, в середине лета 1380 года всё было готово к походу. Пришло известие и о согласии Ягайло выступать в оговоренные сроки. Тумены Мамая двинулись на Москву! Чтобы сбить с толку московских разведчиков, войска двигались параллельно   по правому и по левому берегам Дона. Те, кто двигались по левому берегу, перешли Дон в районе междуречья Воронежа и Цны и соединились с основными силами Мамая у речек Непрядва и Красивая Меча. Здесь стали ждать подхода Ягайло.
    Ожидание затянулось на три недели. Тот явно не спешил! Вынужденное бездействие мамаевых наёмников сопровождалось разбоем и пьянством, которые невозможно было остановить. И чем дольше бездействовало войско, тем менее боеспособным оно становилось.
     Тем временем разведчики донесли, что Тохтамыш вот-вот двинется со своим войском! Следовало принимать решение.
 
***
    Прибытие в ставку Ягайло посланника Мамая с требованием выступать на Москву, не дожидаясь холодов, разделило литовских князей на два лагеря: на сторонников немедленного выступления и тех, кто требовал выжидать, а то и   вовсе отказаться от участия в войне.
    Спешный поход был некстати для Ягайло. Ситуация в Литве складывалась неблагоприятно: обострились отношения с дядей, князем Кейстутом, правившим в Жемайтии. Если сейчас отправлять войска, то его воинов в них практически не будет: Кейстут из принципа не пожелает участвовать в походе! В этом случае, основу составят галицкие, киевские, полоцкие дружины. Казаки неохотно принимают войну с православными. Они в любой момент могут уйти в степи. Нет, не было желания торопить события великому князю - войска не готовы…
     Непонятной для Ягайло представлялась и судьба Москвы в случае победы. «Крымский темник непредсказуем.  Неизвестно как поведёт себя после захвата города. Если бы не обещания помогать Мамаю, данные виленскому приору Борджио и польским магнатам!.. Но обещания даны, и помощь Польши в противостоянии с Кейстутом нужна! Да и Дмитрий не скрывает намерений расширить границы Московского княжества за счёт литовских земель. Всё так! Но следует ли торопиться?! Разумнее подождать. В Москве всё больше и больше сторонников союза с Литвой, и не так уже прочно положение Дмитрия на великокняжеском престоле», - рассуждая так, великий князь тянул с ответом Мамаю.
    Вскоре ситуация изменилась! Неожиданно великого князя Ягайло посетил глава виленского католического приората и был немедленно принят.
    - Весьма рад видеть вас у себя, монсеньор, - подойдя к прелату, любезно приветствовал Ягайло. – Ваш приезд для нас приятная неожиданность!
    - Взаимно, великий герцог, - вежливо ответил Борджио. Сегодня обстоятельства складываются так, что вынужден был срочно увидеть вас, не известив заранее о приезде.
    - Вероятно, речь пойдет о планах Мамая в отношении Москвы? – не стал скрывать своих предположений Ягайло.
    - Не только об этом, великий герцог! – многозначительно ответил прелат. – Известно ли вам, как опасен Тохтамыш?! Его военные приготовления беспокоят нас. Первой жертвой царевича, севшего на сарайский престол, несомненно, станет отказывающийся подчиняться Сараю крымский темник. Затем может наступить очередь Литвы, как бы то ни было, формально обязанной подчиняться воле ордынских правителей и платить ежегодный выход в Сарай. За многие годы ордынской смуты вы уже забыли об этой малоприятной обязанности. Последние изменения в Орде ничего хорошего не обещают. Царевич, несмотря на молодость, весьма грозен и уже опытен в боях.  Татары с охотой идут в его войска.  От надёжных людей известно также, что и московский герцог Дмитрий ищет союза с Тохтамышем. А это уже опасно!
    Такой поворот событий действительно не сулил князю Ягайло ничего хорошего. Посему, отбросив сомнения в готовности войск, пришлось идти на помощь Мамаю!  Князьям, воеводам и атаманам направили гонцов с приказом о немедленном выступлении и тайными инструкциями о сроках и путях движения в сторону Москвы.
***
     Еще в начале лета в станицу Урманскую прискакали посланцы от Мамая с приказом собирать казаков в поход на Москву. Возглавлял отряд мурза Селим. У станичников с ним давние споры за пастбища для скота и охотничьи угодья. Перепалки неоднократно заканчивались побоищами, в которых гибли люди. Поэтому, когда наглый и самоуверенный мурза зачитал собравшимся на майдане станичникам приказ Мамая, ропот возмущения пошел по рядам казаков.   
    - Не желаем на Москву! 
    - За Мамаем не пойдём!
    - Он нам не указ, потому как против царя идёт!
    За словами последовали, и действия. Казаки начали теснить ордынцев, угрожая взяться за оружие. Селим счел за лучшее ретироваться, прошипев на прощание: «Отказываясь исполнять приказ Мамая, нарушаешь закон, атаман!».  И поскакал прочь, уводя своих людей.
    Подобное происходило по всему Дону. Казаки отказались от участия в походе. Урманские сочли за лучшее покинуть родные места и перебрались с семьями на Волгу, так как путь войска Мамая на Москву пролегал через их земли.  Расположившись станом на берегу реки в двадцати верстах от Сарая, казаки устраивали свой быт. Возвели нехитрые хатки взамен оставленных жилищ. Для строительства жилья объединялись несколькими семьями в курени, так как сообща обустроиться легче, нежели в одиночку.  Занимались охотой, ловили рыбу, да молодежь обучали боевым премудростям. Только всего этого было мало. К тому же недоверчивое, настороженное отношение кочевых соседей да многочисленные лагеря ордынских войск, что собирал Тохтамыш, не давали спокойной жизни. Местные татары, увидев быстро сооруженные жилища казаков, решили, что те могут навсегда поселиться здесь. Естественно, вставал вопрос о пастбищах, и никто не желал ими делиться с пришельцами. 
   Так и жили урманцы третий месяц в надежде на скорое возвращение в родные края. Особенно тосковали старики, боясь помереть не на своей земле. Лишь дед Толбуй не унывал и другим не давал киснуть. Возраст его не брал: он, будто хорошо просоленный огурец, не терял твердости и оставался прежним весельчаком. Умел радоваться жизни, и Бог его не обижал! Радовался, глядя на внука, коему был за погибшего рано отца. И амуницию сумели справить, когда вышел возраст, и стал тот настоящим казаком.
    Ваня вырос, возмужал и не одна девица уже томится ночами, мечтая о розовощеком чернявом красавце с пушком над верхней губой. Его угнетало безделье. Сейчас он понуро брел по берегу, ведя Гнедого, намереваясь коня помыть, искупаться. Дойдя до ивовых кустов, собирался уже раздеться, как вдруг услышал не то пение, не то женский плач. Отпустив повод, тихонько подкрался и увидел молодую вдову Анфису.  Она, обняв колени, сидела у самой воды и плакала, тихонько, невнятно причитая.  Видать не выплакала ещё свои слёзы… Более года прошло с тех пор, как в стычке с отрядом мурзы Селима погиб её муж Степан Кыйнаш.  По обычаям, она могла стать второй женой его старшего брата Федора, но не желала   Анфиса быть второй и напрочь отвергала назойливые приставания Фёдора!      
    Пытаясь остаться незамеченным, Иван собрался было тихо уйти, но Анфиса почувствовала или услышала, что кто-то рядом, подняла глаза и быстро вскочила, закрывая лицо платком. Узнав паренька, печально улыбнулась виновато произнеся:
    - Вот, тоску свою изливаю, Ваня...  Не думала, что увидит кто.
    - Да я случайно тут, тётка Анфиса, - подавшись назад, лишь смог промолвить Иван.
    - Какая же я тебе тётка?! - обиженно возразила вдова. Слёзы вновь покатились по её лицу.
    Иван совершенно растерялся и не знал, что делать. Он понял, что сказал глупость, назвав молодую златоволосую красавицу «тёткой». По юношеской неопытности не смог подобрать подходящие слова и вместо утешения неуклюже причинил ей ещё большие страдания. 
    - Прости, Анфиса! Я сам не знаю, почему так сказал. Ведь ты…  замужняя, - совсем запутавшись, выпалил он, выйдя из-за кустов.
    - Была замужняя, была! – уже не заплакал, а зарыдала Анфиса.
    Вконец обескураженный, Иван присел рядом и молчал, боясь сказать ещё большую глупость. Пытаясь хоть как-то утешить, он погладил женщину по плечу… Она же как-то обмякла и потянулась к нему, прижав голову к своей груди. От пьянящего запаха женского тела у Вани мысли и вовсе закружились вихрем; он, совершенно не понимая, что с ним, стал целовать её в мокрые щеки, глаза, утыкаясь неумелыми губами. Анфиса не сопротивлялась. Молча обняв парня, улыбалась и плакала одновременно. Не было у неё сил отказаться от ласк, которых не видела столь долго…
    Первой пришла в себя Анфиса. Чувствуя виноватой, тем не менее успокоенная и даже повеселев, она начала разговор:
     - Не думай обо мне плохо, Ваня. Я и жить-то как дальше, не знаю. Даже деток мне Господь не дал! Ради кого, ради чего жить?!  Ведь я молода и хочу счастья.
    - Почему я должен плохо думать? Никогда не был я так счастлив, - почувствовав себя взрослым, уверенно произнёс Иван и вновь потянулся целовать   Анфису.
    - Угомонись! – скрывая улыбку, оттолкнула его сильными руками.  – Ведь увидят нас здесь. Не хочу дурной славы…
    - Пускай себе смотрят! Я женюсь на тебе! – решил вдруг Иван.
    - Да молчи уже! Это я взяла грех на душу, а ты молод ещё, и все у тебя впереди… и женитьба, и детки. Видать, немало девок по тебе сохнут. Главное - выживи! Вон уже и в поход могут призвать.  Я же для тебя старая! 
     - Ты молодая и красивая! Все парубки заглядываются, - возразил Иван, в котором начало просыпаться чувство ревности.
    - То-то и оно, что юнцы заглядываются, а зрелые казаки все при бабах, а то и при двух. Видно, и мне придется быть второй женой. Больно уж много нас таких.  А то, что заглядываются, - засмеялась она, - я рыжая и большая.  Меня далеко видно. 
    - Красивая ты! Потому и заглядываются! Никому более не позволю на тебя глаза пялить, - упрямо стоял на своём Иван.   
    - Да ладно уже… Ты зачем сюда шёл?
    - Коня искупать! – вдруг вспомнил Иван и бросился за кусты.
    Гнедой спокойно щипал траву, будто понимая, что нельзя беспокоить хозяина в этот час. Подойдя к коню, Ваня замялся, не зная, как поступить…
    - Чего ждешь?! – звонко рассмеялась Анфиса. – Веди его в реку!
    - Что мне, в чалбарах в воду лезть? – насупился Иван.
    - Чего ж теперь меня бояться? Скидывай их и в воду! – подзадоривала Анфиса паренька. - Ведь мужем моим объявить себя хочешь! - залилась звонким смехом вдова. – А помнишь, как осрамил меня перед казаками?!
    - Так малой я совсем тогда был, - покраснев, смутился Иван.
    Он надеялся, что забыла она случай с девицами на реке. Чуть не десять лет минуло! Ему было девять, Анфисе – семнадцать лет.  В памяти осталась её статная фигура! С годами Ваня хорошо понял слова деда о женской красоте, воплощением которой в мечтах стала Анфиса. «Нет, не просто Бог свел нас сегодня!» - подумал Иван, вспомнив тот случай и юношеские томления.
    - Ничего я не боюсь! Так и знай: жена ты мне теперь! Всем объявлю! 
    - Опять, как тогда, осрамить меня хочешь? До свадеб ли нынче: нет у нас ни дворов, ни земли. Да и кто же тебе разрешит жениться, дурачок? Ведь казаку не подобает обзаводиться семьей, пока в возраст не войдёт. - Вдруг перестала смеяться Анфиса, и чтобы не поддаваться нахлынувшим чувствам, быстро пошла прочь.
      
Глава 8
 Царь
    Весной 1380 года в Сарае воцарился Тохтамыш. Он готовился к подавлению последнего очага сопротивления в Крыму. Всерьёз собирался заставить вышедших из повиновения литовских князей вновь признавать вассальную зависимость. Не желала Орда отпускать Литву, где всё отчетливее проявлялось стремление сближения с европейскими государями и католической Церковью.   
   Москва признала Тохтамыша законным царём. Да и был ли у Дмитрия другой выбор?! Орда, требуя выплаты ежегодного выхода в царскую казну, не вмешивалась во внутренние дела княжества, тогда как Мамай с Ягайло грозили лишением его великокняжеской власти и разорением Москвы!
    Получив известие о выступлении темника из Крыма и начале сбора русских войск под московскими знаменами, Тохтамыш вызвал беклярибека Булата.  Хан, как и обещал, с воцарением в Сарае дал тому высший государственный пост.
    - Что думает беклярибек? – спросил хан, когда письмо было прочитано. – Почему Мамай идёт на Москву? Да и так ли всё на самом деле?
    - Разведчики, великий хан, сообщили, что тумены Мамая действительно пришли в движение. Их отряды направляются в разные стороны, и пока мы не можем точно определить, куда пойдёт войско, -  ответил Булат, добавив: - Твои тумены будут готовы через неделю.
    - А может случиться так, что литовцы и Мамай выступят против меня?  - снова задал вопрос хан.
    - Только если Дмитрий присоединится к ним, великий хан! – уверенно ответил Булат.
    - Но ведь нельзя исключить и такое?  Можем ли мы доверять московскому князю?
    - Допускаю это, великий хан! Поэтому предлагаю подождать, пока не станут явными намерения Мамая и действия Дмитрия.
    - А если темник захватит Москву?! Тогда нам действительно придётся воевать с Мамаем, Литвой и Москвой.  Нельзя долго ждать! - задав вопрос, сам на него ответил Тохтамыш. – Сегодня войска Мамая и Ягайло вполне могут одолеть Дмитрия. В сложившейся ситуации надо найти правильное решение. Промедление врагам на руку... Может, посоветовать Дмитрию оставаться в Москве и оборонять её до нашего прихода? Я слышал, стены его крепости надёжные…
    - Ты прав, великий хан! Но к Москве уже начали подходить войска из подручных Дмитрию княжеств. Крепость не сможет вместить всех воинов, и в любом случае ему придётся вступить в открытую битву, - как будто соглашаясь, возразил Булат.
    Этому приёму он, прямолинейный, бесхитростный воин, хотя и не без труда, все же научился при дворе.
    - Да, выбора у Дмитрия нет, если он действительно решил действовать, - только сражаться в открытом бою! Мы же, обещав полную ему поддержку, не успеваем, - задумался Тохтамыш. – О чём говорят казаки, что ушли от Мамая?
    - Позволь, великий хан, пригласить атамана Алтая! Он сам расскажет. Да и совет опытного воина не лишним будет.
    - Зови! - с готовностью согласился хан.
    Тохтамыш много слышал о храбром старом казаке, и ему давно хотелось увидеть его.
    Уйдя с Дона, кошевой атаман Алтай с есаулами жил в Гостином дворе недалеко от царского дворца в Сарае. Здесь, в знак признания его боевых заслуг, Алтая приняли с великими почестями. Но пребывание в ордынской столице затянулось и тяготило казачьего атамана. Казаки требовали определиться с дальнейшими действиями! 
    Войдя в зал приемов, Алтай остановился, склонившись в почтительном приветствии далеко от царского трона, в том месте, какое ему указал придворный распорядитель. Атаман немолод, но ещё в силе. Несмотря на летнюю жару одет в вышитый золотом бархатный кафтан. На широком кожаном поясе светились дорогие каменья. Одежда атамана как бы подчеркивала его достаток и высокое положение; только сидела на нём неловко, не согласуясь с фигурой. Особенно смешными выглядели короткие рукава кафтана, спускающиеся чуть ниже локтей мощных рук. Видно было, что казак привык к простой походной жизни, а не к дворцовым приёмам и красивой одежде.
    Это не ускользнуло от внимания хана, но лишь расположило его к Алтаю. Ведь и сам Тохтамыш не привык к роскоши, а вся его жизнь проходила в боях и походах, когда сам козаковал в Синей Орде.
    - Подойди ближе, - приказал хан, оказывая, тем самым благорасположение и доверие Алтаю.  - Я рад видеть в Сарае доблестного атамана с его воинами! - радушно приветствовал он.
    Присутствующие могли отметить, что казак явно понравился хану. В данном случае и добрая слава Алтая имела значение, служа не только ему, но и возглавляемым им казакам. 
    - Благодарю тебя, великий царь, за гостеприимство и приют казакам, - ответил атаман по-татарски, - надеемся, недолго нашим семьям придётся жить в шалашах, и скоро сможем вернуться в родные края, где оставлены станицы на разгром агарянам мамаевым, - добавил он с горечью.
      - Возможно, даже быстрее, чем ты думаешь, – ответил хан.  – Как считаешь, атаман, сколько дней понадобиться Мамаю, чтобы дойти до Москвы?
     - Полагаю, теперь уже не более пяти переходов .
    - А сколько переходов до Москвы потребуется твоим казакам? – неожиданно спросила Тохтамыш.
    - Со сборами… не менее десяти, - слегка помедлив, ответил Алтай, соображая, к чему клонит царь.
    - Таким образом, даже если мы захотим помочь московскому войску, решись князь Дмитрий на открытый бой с Мамаем, - не успеваем...  А как бы ты поступил, решив помочь московскому князю?    
    Атаман не ожидал, что царь ордынский будет спрашивать совета казачьего атамана, и, слегка смутившись, стал рассуждать вслух:
    - Если Мамай с огромным войском двинулся на Москву, то уже просчитал, что твои воины, великий царь, не смогут помешать осуществлению его планов…   Возможен другой ход: Мамай рассчитывает, что ты двинешься вслед, а он, запершись в захваченной им Москве, большую часть войск расположит в близлежащих окрестностях.
    - Тем самым лишит меня возможности осады московской крепости, нападая со всех сторон!.. Возможно, ты прав, - домыслил Тохтамыш. -  Так всё же, как бы ты поступил?
  - Я бы ударил в тыл Мамаю, захватил его вотчину – Крым и степи по Нижнему Дону. Оттуда он черпает силы и средства.
  - А что же станет с Москвой?
    - Даст Бог, Дмитрий со своими князьями сам справится с Мамаем, - предположил атаман.
    - А если нет?
    - Даже если победит Мамай в открытом бою, Москву ему приступом не взять. А на длительную осаду он будет не способен, если ты, великий царь, захватишь мамаевы земли.
    - А что будет, если Мамай с литовцами всё же захватят Москву? – продолжал задавать вопросы Тохтамыш.
    - Если захватят Москву агаряне, народ православный не станет подчиняться их воле и недолго им продержаться у власти, - уверенно ответил Алтай. 
    - Но мне известно, что сын темника, Мансур, придерживается христианской веры и со своими казаками ныне в войске Ягайло. Он может сесть на московский престол, - заметил хан.
    - Может, - согласился атаман. - Только прав на то не имеет! 
    - Тем не менее спешит на помощь отцу! - продолжил Тохтамыш. - А мы в это время будем освобождать твои станицы, атаман, - смеясь, заметил хан.
    Поднялся с места беклярибек Булат.
    - Позволь мне, великий хан, высказаться по предложению атамана!
    - Говори!
    - Ударить Мамаю в тыл не составит труда – воинов там не осталось! Но тогда надо брать и Кафу.  Осада Кафы займет много времени: с суши она хорошо укреплена и имеет открытый выход в море. Кафу взять трудно. Да и не это главное. Предлагаю ударить в тыл Мамая и захватить Солхат; основные же силы двинуть на Киев, Чернигов и другие литовские города. Мы отрежем Мамая и Ягайло от их владений! Они не смогут действовать сколько-нибудь долго без подкрепления. Взять московскую крепость без длительной осады им действительно не удастся.
    - А если в наше отсутствие они нападут на Сарай!
    - Путь от Москвы до Сарая не меньше пути от Сарая до Киева, великий хан. Ягайло же, узнав о движении войск на Литву, вряд ли станет думать о Москве или о том, чтобы нападать на Сарай!
    - Что ж, благодарю за предложения! Обдумаем их. Вечером примем решение, - прервал совещание Тохтамыш. – Тебя, атаман, хочу спросить еще об одном: почему казаки отказались повиноваться приказу темника и не пошли на Москву?    
- Дело даже не в Москве, великий царь! Мамай ведёт за собой латинян, которым наша вера как кость в горле. Не даёт ему покоя и казачья вольность, потому уже многие годы покушаются его мурзы на наши права. А казак не холоп - без воли ему не жить! Если же говорить о нарушении закона, он и не темник уже, коли тебе, царю ордынскому, противостоит! Потому его приказ нам не указ.
    - Что ж, хорошо! Но почему казаки, что по Днепру живут, с Ягайло идут?
    - Про то не знаю. Одно верно – не за деньги! Казаки за деньги не воюют! Они их в бою добывают.
    - Сколько за тобой казаков?
    - Шесть тысяч всадников, великий царь!
    - Как много времени понадобится на сборы?
    - Если прикажешь идти на Дон, до родных хуторов, зараз будут готовы.
    - А если дальше – до Киева?
    - Пойдём и дальше! Надоело сидеть без дела. Семьи дома осядут -  хозяйство восстанавливать. А мы и повоевать можем, - уверенно ответил атаман. Вот только обсудить казаки это должны на Большом Круге.
    На том закончили. Вечером хан принял решение: через день выступать в поход!   
    Выдвижение Мамая и Ягайло с войсками на Москву облегчил новому правителю Орды исполнение его замыслов - сбор отпавших улусов в единую Орду. В первую очередь он намеривался установить власть в причерноморских степях. И огромную роль, как это случалось во все времена, играли казаки! В ордынском войске они были легкой кавалерией, разведкой и выполняли охранные функции. Отказавшись подчиняться Мамаю, казаки лишили темника могучей воинской силы, без которой его наёмники представляли сброд грабителей.
***
    У донцов объявили Большой Круг со сбором вблизи лагеря урманцев. Туда потянулись казаки со всех временных куреней, разбитых на Волге. Урманские присутствовали чуть ли не все – от босоногих мальцов до скрюченных годами стариков и пожилых женщин.  Народ устал сидеть на чужой земле в неведении, любую весть ждали с нетерпением! Потому весело, с шумом, собирались казаки.
    Прискакал Иван. Привязав Гнедого, он проталкивался к друзьям, что расположились чуть не в самом центре, где стояла бричка, покрытая большим заморским ковром.  Немало «доброго» услышал он в свой адрес, расталкивая теснившихся казаков. Но молодость не всегда следует правилам, а стремление быть на виду бывает настолько сильным, что приличиям не остается места в неокрепшем ещё сознании.
    - Куды прёшь, «бусурман»?! – шипел кто-то, со злостью отталкивая Ивана.
    - Никак, станичным атаманом решил стать Ванька! К самой бричке проталкивается, - со смехом пропускали другие.
    - ;й, алда! Ванькага "атаманга" юл бирегез!
    Но Иван, не обращая внимания на толчки и колкости, пробился к дружкам. Те одобрительно приветствовали лихого товарища. С гордой самоуверенностью оглядывая окружающих, он вдруг переменился в лице, столкнувшись глазами со стоявшей неподалеку Анфисой! Златовласая красавица возвышалась не только над женщинами, но была выше многих казаков. Иван мгновенно утратил интерес к друзьям; лишь механически, не задумываясь, отвечал он на их вопросы, не сводя глаз с женщины.
    Друзья заметили перемену и определили предмет его внимания. Полной неожиданностью стал интерес Ивана к вдове! Хотя и всегда он был заводилой, тем не менее, Анфиса казалась парубкам далёкой и неприступной.
     Весело подмигнув, его ближайший товарищ Черкас спросил:
    - Ты что это, Ваня, с Анфиски глаз не сводишь?
    Не дождавшись ответа, продолжил:
    - Смотри, Фёдор Кыйнаш тебе кое-что вырежет! Ведь, по обычаям, вдова брата должна стать его второй женой.
    Иван же продолжал неотрывно смотреть на Анфису не слыша Черкаса.
    - Пропал Иван! - засмеялись дружки.
    Только тогда до парня дошел смысл их веселья, и он, незлобно выругавшись, вернулся мыслями на землю. 
    - Чего пристали?! Хочу и смотрю на бабу. А что до Фёдора – пускай себя побережёт!
     - Ну что же, это твоё дело, - не то с одобрением, не то осуждая, решили дружки.
        В это время появились кошевой и станичные атаманы, в числе которых был Грыцко, несколько лет назад избранный урманцами атаманом. Их сопровождали есаулы и сотники, что совещались с кошевым.  Расступившись, казаки образовали проход в центр, к бричке. Алтай уже в обычной одежде; только богатый пояс с каменьями оставался на нем из вчерашнего наряда, в котором был на приёме у царя.
    Поднявшись на бричку, он подождал, пока утихнут сотни голосов и начал говорить:   
    - Казаки! Видит Бог, как мы устали сидеть без дела вдали от родных хуторов! Не своей волей наши семьи покинули очаги. Оставаться было нельзя, коли уже решили мы не идти за Мамаем против московского князя. Царь одобрил наше решение. Он предлагает с ним отправляться в поход!
    - Это куда же? Уж не на Мамая ли?  – послышались вопросы.
    - Нет, мы пойдём в Крым, - в логово мамаево! – ответил атаман и его слова стали передавать в самые дальние ряды…
    Возник шум: казаки обсуждали предложение.  К бричке проталкивались желающие высказаться. Поднялся пожилой казак с Чира и, когда шум утих, неожиданно громким голосом произнёс:
    - Я полагаю, новый царь ордынский предлагает нам учинить разорение мамаевой вотчины, пока тот воюет с москалями. Но ведь силы Мамай собрал огромные, может и разбить Дмитрия! И так ли уж силен молодой царь, коли боится вступить в открытый бой с темником?
    - Идти надо на помощь Дмитрию, а не в Крым! – раздались голоса против.
   - Десяток правителей сменилось в Сарае за последние годы. И этот не последний! – высказался кто-то.
    Таковым казалось мнение большинства присутствующих. Атаман вновь попросил слова.
    - Патша сараеннан барлык я;алыкларны да ;йтм;дем ;ле. Тохтамыш Мамайга каршы гына т;гел, ; б;лки алга таба – литвиннар ;ирен; зур поход игълан итте. Ул Урдада т;ртипне торгызырга ;;м ян; Литваны ;з кулына куярга карар кыла .
    Казаки притихли. Весть оказалась неожиданной! Действительно, было чему изумляться. Одно дело – поставить на место зарвавшегося ордынского темника, но заставить Великое княжество Литовское вновь платить выход в Орду сегодня казалось немыслимой затеей! Свежи у донцов воспоминания о бегстве от Синих Вод, когда князь Ольгерд показал силу и, казалось, надолго отбил охоту у ордынцев диктовать Литве условия.  Кроме того, все понимали, что, помогая царю усмирять Литву им, вероятно, придётся биться с такими же казаками, которые жили в литовских пределах - по Днепру и Ворскле.  Такого поворота событий не ожидали!
    - Это что же - вместо подмоги Дмитрию царь на Литву идти решил?
    - Что-то не видели мы больших сил у Тохтамыша, а уже завтра объявлен поход!
   Казалось, не было предела недоумению казаков. Тут на бричку взобрался Грыцко. Его знали во многих станицах по Нижнему Дону, потому притихли, ожидая.
    - Казаки! Я вот что скажу: коли уже не пошли мы с Мамаем на Москву, то и назад теперь ходу нет. Если случиться, что одолеет он Дмитрия, а за тем молодого царя, нам добра не видать! – сказал он кратко и замолчал, собираясь с мыслями.
    - Любо! – поддержали казаки.
    Трудно было с этим не согласиться.
   - Что до Литвы, то сильна она лишь до тех пор, пока смута в Орде и не было толкового правителя. Сей же царь хоть и молод, а силен! Не случайно чуть не все главные князья ордынские, кроме Мамая, признали его власть, - выложил он услышанное сегодня из уст кошевого атамана. – А узнает Ягайло, что Орда на Литву идет, думаю, пропадёт у него желание воевать вовсе!  Против Орды литовскому князю не устоять!
    - И то правильно, -  соглашались казаки.
    - Скажу ещё! – вновь взял слово Алтай, когда Грицко сошел с брички. - Царь надеется на нашу помощь против Мамая, а мы можем дать в войско не менее шести тысяч воев, коим сам чёрт не страшен!
    - Любо! Любо! - наконец послышалось со всех сторон.
    Казалось, даже женщины поддержали призыв к походу. Только, далеко не все… Если бы кто внимательно посмотрел на Анфису, то увидел, как тяжелы ей разговоры о предстоящей войне. Не радовало даже возвращение в родные края, требовавшее казачьей крови. Она понимала, что неожиданно ставший близким ей паренёк должен будет отправиться в свой первый боевой поход. Страшно даже думать о том, что с ним может произойти: безрассудная храбрость молодых и стремление заслужить славу настоящего казака зачастую грозит преждевременной смертью не имеющим боевого опыта удальцам! Но не от женщины зависело, воевать казаку или нет. Подрастает паренёк – становится воином. Так всегда было…
    Наконец, Алтай, уже под единодушное «любо», объявил поход, и народ медленно стал расходиться, чтобы завтра быть во всеоружии.