Пора тополиного пуха-2

                «Семья. Диалог»
 - Бахарев, ты что? Совсем нюх потерял, тебе трудно было меня встретить? Ты такой занятый весь, не подступись к «начальнику». Почему у меня складывается ощущение, что я не замужем больше тридцати лет, а совсем одинокая женщина. Да, именно одинокая, а не свободная. Я не могу считать себя свободной, пока на моей шее висит этот груз…

Людмила, жена Бахарева, замолчала, искоса, через зеркало, поглядывая, на только что вошедшего мужа. Сама при этом, продолжая вынимать заколки и распускать пучок. Она хорошо знала, что распущенные волосы всегда шли ей. Хотелось почувствовать себя в домашней обстановке, сбросив с себя бремя дальнего перелёта.

Не успев переодеться, она предстала перед ним в образе человека, только что вернувшегося откуда-то. А значит: ещё не успев нацепить на себя домашнее и смыть дорожный макияж. Да, именно «дорожный», потому что у таких женщин на все случаи жизни хранились свои образы.  Вот он и предавал ей шарм, достаточно ещё грациозной женщины, изо всех сил старающейся выглядеть моложе своих пятидесяти с небольшим. Тут ни о какой пенсии и речи идти не может. Такие всё время на виду, они перед всеми и не боятся демонстрировать себя перед удивлёнными взглядами своих друзей и коллег.

- Ну, прежде всего, здравствуй, жена?! Ой, дай я тебя осмотрю со всех сторон, не испорчена ли упаковка, по пути из аэропорта, у столь драгоценного груза? Вроде всё на месте, так в чём же дело тогда? – съехидничал Бахарев.

Жена для него, как и многое другое за последние годы, стала полюсом особого раздражения, впрочем, как и он для неё. И кто кого больше раздражал, зависело от времени и места. Он совсем не ожидал сейчас увидеть её дома, зная, по сообщениям, что возвращение домой она спланировала назавтра, а вечер, который он хотел провести совершенно в другой обстановке и с другими действующими лицами, теперь был полностью испорчен.

- Нет, ну ты скажи мне, что это? Неудовлетворённое самолюбие? –продолжал он. - Если есть муж, то зачем такси, зачем экспресс Шереметьево- Белорусский? Каршеринг, в конце концов? А-а?! Тогда понятно! Ведь для некоторых так важно, чтобы их кто-то встречал. Бросал всё, пёрся по этим нескончаемым пробкам. Потом стоял у открытой двери автомобиля, заученно улыбаясь, показывая рукой, что вас ждут и можно, наконец, бросить свой зад на сидении рядом с водителем. Потом нудным голосом с французским прононсом вещать, как же всё-таки хорошо в этой треклятой Бельгии: как тебя встретила дочь с этим, всегда плачущим, Пьеро, какие милые наши лапушки-внуки.  Я и так всё знаю: всё одно и тоже. Живут и слава Богу! А мне и тут неплохо!.. И не надо мне зудеть, что там Европа, а тут?..

Бахарев осёкся, осознав, что его понесло и если не остановиться, то его остановят другие и возможно достаточно грубо, но это ещё полбеды; хуже, когда она, не сказав не слова, уезжала на дачу и потом они днями, проверяя выдержку своего оппонента, не звонили друг другу. Потом, кто-то первый сдавался и дело шло на примирение.

- Ну, да ладно. Прилетела, и хорошо. Ну, дай я тебя поцелую…

Она небрежно подставила щёку, к которой он прислонил свою, при этом чмокнув воздух, невольно вспомнив, что так делают многие женщины, встречаясь со своими старыми подругами и, как это постоянно бесило его, а теперь сам до такого докатился. Как говориться: с кем поведёшься…

И чего это он стал таким ершистым? Почему не может пропустить малейших погрешностей со стороны женщин, одновременно представляя, как ненавистны им, стареющим женщинам, становятся мужики, а тем более, в возрасте…

Если мужчина ещё достаточно пылок и по-прежнему готов на всё, да и физическая составляющая у него всё также на первом месте, то женщины в этом возрасте выстраивают вокруг себя защитный блок из внуков и постоянной занятости, лишь бы только не идти на поводу желаний мужа.

Выбрав с лихвой свой репродуктивный возврат, она лишь по инерции продолжает имитировать их отношения в постели, а потом и это ей порядком надоедает. Вот тогда-то и находятся сотни проблем и причин, которые теперь уже постоянно будут мешать их интимным отношениям.

Бахарев, пройдя в комнату, продолжал: - Ну, и как там этот бакалейщик, Пьер? Всё такой же толстый? Но это не главное сейчас. Вопрос в другом: не завёл ли он себе друга, в тайне от Лолки и детей?.. теперь всего надо опасаться. А ещё хуже если он вдруг захочет своим детям стать второй мамой. От свободной Европы теперь и не того можно ожидать…

- Илья, не ёрничай. Тебе не идёт. У него всё та же большая лавка в Антверпене. Хороший доход и Лола с детьми всему рада. Что ещё надо женщине, как не стоящий муж, здоровые дети и стабильный достаток.

Жена замолчала, поглядывая на Бахарева, который прошёл в гостиную и развалился в кресле.  Потом вдруг вспомнил: - Я надеюсь ты сыта? Успела перехватить что-нибудь в своём любимом кафе на углу. Почему спрашиваю? У меня пустой холодильник. Живу, как аскет: рис, зелень, старый кусок колбасы, пару помидоров… Я ждал тебя завтра и не успел закупить кефир, фрукты, но всё то на чём ты сидишь последний месяц. Наверное, у них ты опять слезла с диеты. Там одни булочки, что стоят? А бакалейщик тебя вновь обаял. Он ещё тот подлиза…

Бахарев замолчал. В воздухе повисло молчание. Удивительно, но укорять друг друга уже не хотелось, да и усталость с дороги давала о себе знать. Людмила встала, вышла из комнаты, через минуту появилась с бутылкой шартреза.

- Илья, я на тебя обижена и не хотела тебе вручать этот подарок, который передали тебе Лолка с Пьером, зная, что ты не равнодушен к этому ликёру.  Давай выпьем по рюмочке. И поговорим, как люди…

Бахарев, скорчил недовольную мину, потом повеселел и полез за рюмками.

- Конечно, наша водочка куда лучше, чем эта микстура, но дарёному коню в зубы не смотрят. Давай, что ли?!.

Он откупорил бутылку. Принёс из холодильника пару яблок…

Илья Сергеевич сделал глоток. Сморщился. Поставил. Начал хрустеть яблоком.

- Крепкий, зараза… нет, это не для русского человека. Нам, чтобы чистой была и не пахла аптекой…

Люда пригубила. Глаза повеселели. Бахарев знал, что доморощенный «коуч» готов к промыванию мозгов и поэтому приготовился внимать, а скорее всего, умело делать вид внимательного прослушивания очередной незапланированной лекции.

- Вот и скажи на чистоту, - начала Людмила. -  Вот, если бы не я, а скорее всего, мой отец, ты стал бы тем, кем сейчас являешься: ведущий художник в союзе, председатель секции живописи? А одна старинная мастерская на Арбате, что стоит? Тебя в академики прочили, но ты сам бросил делать то, за что тебя так все восхваляли. Мастерскую, из которой у тебя Самойлов не вылезал с высокопоставленными персонами, ты со временем в притон превратил.  Казалось бы, - улыбайся только, делай понимающий вид, и удача сама тебе в руки поплывёт. Живи и радуйся, чего не хватает, но у тебя каждый день словно поминки по прошедшему, а от твоей жизненной философии, прости меня, но иногда повесится хочется. Мне кажется, что ты не живёшь, а только обозначаешь себя в пространстве, как некое вещество, которое не стоит трогать, а тронешь, только хуже будет. От тебя никакой пользы. Одно благо, -  особых бед не приносишь, но и ничего хорошего от тебя не дождёшься.

Бахарев молчал, не перечил, да и все оправдания давно были приведены им в хронологическом порядке и не раз. Это поначалу он кипятился, чего-то доказывал, наивно думая, что вот ещё чуть-чуть и коллеги его поймут. Он рьяно защищал свои принципы, а потом в нём оборвалось что-то. Затих в одночасье, понимая, что молчание куда лучше слов, которые люди не понимают и переворачивают их по-своему, как им вздумается. Он хорошо знал, если нечто новое хотя бы на толику выходит за грань понимания укоренившихся понятий покорной массы, то это новое, каким бы интересным оно не представлялось, тут же всеми воспринималось в штыки, ещё хуже враждебным неприятием или полным игнорированием его персоны.

- Я вижу, ты меня не слушаешь, как всегда. – решила  растормошить мужа, Людмила. – Ладно, тогда - спать.   

Они разошлись по разным комнатам, не сказав не слова. В данной ситуации слова были излишни и так всё было понятно, что сегодня ничего не получится. Даже в лучшие дни, когда всё ладилось и ничего не должно было бы помешать их обоюдно принятому решению лечь вместе и в очередной раз, в угоду мужу, совершить это. Да, именно – в угоду ему, потому что ей, Людмиле, это совершенно уже ни к чему. Время театральных вздохов и заученных слов уже прошло: - Да, милый всё хорошо, у меня всё отлично получилось… Чего получилось, чего – хорошо? Никто не знал, но каждый молчал и старался повернуться в свою сторону, чтобы противоположная сторона не увидела неудовлетворённость другого.  А потом с её стороны следовала сакраментальная фраза, которую он всегда ждал, готовился к ней, но постоянно боялся: - Илья, но скажи что-нибудь, чего ты всегда молчишь? И с его стороны произносилось: - Ну, что ты? Я люблю тебя! Мне так хорошо с тобой!..

Казалось бы, неужели так трудно произнести только одну фразу, а потом погладить её разгорячённую спину и добавить ещё что-то в стиле, что всё будет хорошо и надо всего-то чуть подождать. Любая женщина ждёт этого момента. Чтобы начать излагать своё самое сокровенное, именно то, что накопилось за последние недели. И кажется, что нет другого времени и места, как кровать, созданная для удовлетворения тел и мирного сна, чтобы именно на ней решать все «производственные» проблемы. Жена ошибочно думает, что удовлетворённый муж пойдёт на всё и будет согласен со всеми доводами своей второй половины и по всем вопросам. А он наоборот впадает в раздражение и очередной раз досадует на то, что опять ничего не получилось, хорошо понимая, что за всё надо платить.

Он лежит на спине, положив руки под голову. Смотрит в потолок, выискивая там нечто, чтобы зацепиться взглядом и не о чём больше не думать, как только о световых пятнах, бросаемых с улицы одиноким фонарём, а ветер, качающий деревья, приводит их в хаотичное движение, меняя постоянно форму этих пятен. А она всё говорила и говорила. Каким образом он умудрялся засыпать, при этом в полусне продолжая поддакивать и что самое интересное – всегда по делу и в нужном месте.

Вот и сейчас он видит примерно такие же пятна на потолке, но сейчас он один, в кабинете на своём любимом диване и никто ему не мешает думать, никто не лезет с вопросами и постоянными просьбами. Даже если и ничего не нужно и всё давно приведено в порядок, Бахарев всё равно находился в ожидании, что у него что-нибудь попросят, а ещё хуже если выдвинут претензии, часто совсем необоснованные. Просто потому, что это кому-то нравилось.

Он вспоминал, как они начинали с женой свою семейную жизнь. Теснились с родителями в двухкомнатной «хрущёвке». Лучше не вспоминать. Всё время что-то мешало быть вместе наедине друг с другом. Сначала мешали родители, а когда они, получив квартиру, уехали, на свет появилась дочь. Начались ночные бдения – та орала по ночам, постоянно чего-то требуя. А когда она подросла и замолчала, тут же нашёлся другой предлог: - Илья, тише, Лола проснётся… нет я так не могу…

Вот уже семь лет, как дочь вышла замуж и уехала, оставив их, наконец, одних и что? Казалось бы, что ещё надо? Делай чего хочешь – хоть голым по квартире ходи, но сколько новых отговорок выползло из разных углов: тут болит, там болит, извини – климакс, устала, - не до тебя. Этот ряд весомых причин не заниматься сексом, можно было бы продолжать бесконечно.

И внуки далеко, ими отгородиться невозможно, бросив себя на «амбразуру» их воспитания. Теперь появился основной предлог - хроническая занятость. Как же – дизайнер?! Для Ильи – это всего лишь поза, в которую встаёт человек и начинает что-то из себя мнить, а если это касается женщины, то всё, что с этим связано превращается в сплошной фарс. Для неё всё должно быть в гармонии и представлять цельную композицию. Но нельзя же постоянно носить красное только из-за того, что машина подобного цвета…

А пух продолжал парить в воздухе и это при полном безветрии, он прилипал к сетке окна, устраивая там замысловатые фигурки, напоминая собой что-то новогоднее, доброе, даря иллюзорную надежду на будущее…
                (продолжение следует)

                Май 2022г.к