Из забытых обрядов Перепекание

Шепчется трава, вьётся в тугие косы, опутывает ноги идущих по следу. Не пускает лес. Цепляются за плащи ветви деревьев, репей с чертополохом за штаны держат. Нет, не найти следопытам дорогу, не выведать что за травы собирает кудесница.
Слышат только песню тихую, подхваченную птичьим щебетом.

— Ведьма, — сплёвывает через плечо охотник.
— Чертовка, — вторят ему друзья.
— Ведунья, — тихо шелестит листьями ветер в след уходящим обратно в деревню мужикам.

Всяк, кто мимо дома её проходит, крестится. Ни на ключ, ни на засов двери не заперты, из трубы всегда дым идёт, хлебом пахнет. На окошке кошка сидит, на двор смотрит, да усы намывает. Гостей созывает. Хозяйка её из лесу пришла, целую корзину трав принесла.
Знать вечером деревенские придут, за здоровье да счастье просить.

— Прости, матушка, — кланяется в пояс девице мать молодая, — помоги ребёночка на ножки поставить. Хилой уродился. Заставила меня свекровь через коромысло перешагнуть, когда ещё на сносях была. Вот мой Егорушка горбатым и уродился. Да и здоровьем слаб, на порожеке сидела, нити резала.

Посмотрела рыжеволосая на мать, на дитя глянула, глаза совсем чёрные сделались. Молода девка, да видит дальше чем жизнь прожившие. Стоит мать с ребёнком на руках, не шелохнётся. Только слышит, как сердце в груди стучит, словно резвый конь секунды копытом отстукивает. Что скажет ведунья? Откажет? Поможет?

— Ступай домой. Я тебе травы дам, под порог положишь, зерно в подол себе зашьешь, а младенцу в люльку корешок положишь. Сама же приходи через три дня, как раз ночь полной луны будет. Бельё новое надень, а в юбку, в которую пшено зашьешь, корешок да траву узлом завяжи. Свекрови слова против не говори, а ко мне со своей матерью приходи. Но не позднее, как петухи спать уйдут.

Три дня, лишь солнечные лучи начнут небо золотить, уходила девица в лес, травы собирать пока роса не сошла. Три дня из лесных источников воду носила. С трёх ручьёв, надо воды в ведра набрать, как вода течёт, нельзя против течения ведро опускать. До дома несёшь: ни слова сказать, ни звука произнести, пока в общую бочку не сольёшь. Да ни капли не пролить.

Три дня за ней лихие люди ходили, свекровью молодухи нанятые. Да словно глаза им кто отвёл. Ни ведунью найти, ни в дом её зайти не смогли.

Как первые вечерние петухи прокричали, замесила тесто из ржаной муки, на трёх водах чертополох, настоянный в тесто добавила, да на две части разделила. Да берёзовыми поленьями печь на затопила.

Как вторые петухи пропели, вошли в дверь две женщины в платки укутанные. У одной на руках дитё малое. Ведунья его распеленала, на стол положила, водой обмыла, травами обтёрла.

Мать тесто раскатала, да дитя своё как в пелёнки запеленала. Лишь для носика, да глаз дырочки оставила. Ведунья велела старшей женщине вокруг дома, по ходу солнца ходить, да в окно заглядывать, сказала, что у дочери спрашивать. А сама мальца на лопату для хлеба посадила, верёвкой из трав привязала, да в печь засунула.
Берёзовые поленья уж прогорели, печь не жарила, а тепло шло нежное, духовичное.

Шепчет ведунья слова заветные, простому человеку неведомые, а бабка вокруг дома три раза обошла, в окно заглянула, да и спрашивает:
— Чего ты, дочка, делаешь?
— Хлеб матушка пеку, — отвечает молодица. Ведунья хлебный куль с малышом из печки вытащила, в окно показала, да заново травами перевязала.
— Ну пеки, пеки, да не перепеки. — Ответила ей бабка, и вновь три круга вокруг дома пошла. А ведунья ребёнка вновь в печь посадила.

Полночь глухая пробила. Луна за тучами скрылась. Три раза ребенок в печи побывал. Распеленала его ведунья. Корочки ржаные матери отдала, собакам скормить, а сама за дверь вышла, к окну подошла, да вопрошает:
— Кто в доме есть?
— Я, Матрёна, дочь кузнеца, жена кузнеца, мать кузнеца.
— А боле никого?
— Не одна я, матушка, не одна. Прицепилась хвороба, горе-горькое.
— Так выкини его ко мне, — тянет руки в окно знахарка.
— Да не могу, — отвечает молодая мать, — в сыне сидит. Как же я родную кровь кидать буду?

— Ты печь топила?
— Топила.
— Хлеб пекла?
— Пекла.
— Так продай хлеба.
Протянула в окно три копейки ведунья. Мать ей на лопате дитя и подала. Сняла рыжая дитя с лопаты, в тряпицу завернула, да вокруг дома пошла.

Пока ведунья ребёнка на руках носила, молодая мать печь вновь разожгла, да как научила ведунья, юбку в которой зерно зашила, да траву с корнем узлом завязала, в печь бросила и сожгла. А после вторую часть теста взяла, на четыре угла поклонилась, да со своей матерью до дома пошла.

Утро раннее, петухи поют, солнышку радуются. Ведунья малыша матери несёт. А та, для свекрови лепёшки печёт. Печёт, да молчит. Свекровь вокруг неё ходит под нос бурчит. То не так, да этак не эдак.
Кусочек от лепёшки отломила, в рот положила, скривилась, но не выплюнула, проглотила. Смотрит, а невестка-то и не так плоха. И шьёт, и вяжет, ей поперёк слова не скажет.
И сына её любит, всегда приголубит. Пошла, сундуки отперла, кружево достала, да невестке подарила.

Тут и ведунья пришла, малыша отдала. Полную корзину яиц за него приняла, поклонилась, да прочь пошла. Другим поспешать помогать надо. Пелену с глаз снимать, учить песни петь, да жизнь любить. А чему отравы трав не помогут, за всегда судьбу перепечь можно. Лишь бы человек хороший был…