Парадоксы и последствия

- И тут я как приложила ему железным мячом прям по ухоженной харизме!
- А он что?
- А он тоненько так завопил и уступил дорогу.
- Ты права, подруга, эти утончённые орки с их оркской красотой и всеми этими мелодичными балладами и воздушными танцами – это дно.
- Вот! То ли дело мы – неухоженные грязные эльфы, способные пропить пару царств за три дня. Давай ещё по баклажке?
- Давай!
- Эй, официциант, как тя там… Выхойлак! Повтори «Оргхическую богиню в собственном соку». Четыре… Нет! Шесть баклажек!

Таверна «Под кудлатой мормышкой» воняла свободой от обязательств, попахивала парой драк и, кроме того, была самой шумной из всех окрестных аналогов. Чистые и правильные орки, соблюдавшие законы и берегущие свою чопорную честь, опасались даже упоминать об этом месте. Но вот разнузданные и несдержанные эльфы – проклятие этого мира, неуёмные пропойцы, несдержанные во всех смыслах и действиях, это место весьма уважали. Ещё бы! Оно так живо напоминало им родовые палаты, где царили разврат, разбой и кровопускательные союзы, что эльфы чувствовали себя как дома и за столами и под столами. И на столах.

Две подружки-эльфушки – Грымзодрель Бездушная и Мордовиан Кошмарная (между прочим, наследная принцесса известного пропойного эльфийского рода О’Хренэлей) – грязно матерясь и переругиваясь, праздновали совершеннолетие друг друга. Общеизвестно, что совершеннолетие – рубеж, за которым в жизни эльфа всё меняется в количественном и качественном – происходит ровно в сто одиннадцать лет. Поэтому две подружки пили как не в себя, ели как не туда же, шалили и задирали всех подряд, особенно ранимых орков, привыкших к совершенно другому обращению. Впрочем, кого волнуют эти чистюли и соблюдатели этикетов!

В углу таверны «Под кудлатой мормышкой» тихой тенью сидел печальный орк Олдорой Неповторимый и пил кипячёную воду. Он пришёл на встречу со своим тайным товароведом-осведомителем из рода гномов-великанов, чтобы договориться о поставках молока от дойных драконов. А если повезёт, то сливок от них же. Трепетный орк не любил эту ужасную забегаловку, со всей её эстетикой порока и метафизикой разврата, но – деваться некуда. Таковы правила священной игры – гномы-великаны и орки должны были встречаться и заключать союзы именно в подобных местах. Так повелось издревле и не нам осуждать эту своеобразность.

Кипячёная вода в кружке Олдороя Неповторимого заканчивалась, а гнома всё не было. Тем временем две ужасные эльфийки устроили соревнования, кто выше плюнет в потолок, и орк окончательно загрустил. Один из неудачных мокрых снарядов пролетел так далеко, что упал прямо в почти пустую кружку тихого орка.

- Глянь-ка! Это ж орчиллла из дворца! Как там его…
- Свинорой? Олдбой? А! Олдорой!
- Точно! Говорят, они такие пуритане, что до свадьбы даже не разговаривают с выборной невестой.
- Да уж. Слышала. Слуш… А давай его поколотим, а то мне что-то грустно и хочется выплеснуть из себя всякое.
- У тя слишком богатый внутренний мир, пааадругааа. Ну… ик… пошли знакомицццааа…

И две разнузданных эльфийки, шатаясь, спотыкаясь и бия по столам кулаками, двинулись к Олдорою. На их беду ли, на их счастье – тут как посмотреть – за одним из столов пил печальное красное вино лиловый маг Годизавр Мантрифаильский и размышлял о природе месторождения (или места рождения, тут всё относительно) любви. Чертил пальцем формулы, переставлял вокабулярии заклятий, метаморфизировал субстрат предмета, так сказать, был глубоко не в себе.

И вот когда зрелые эльфийские девы пнули стол, за которым сидел лиловый маг, Годизавр, вместо того, чтобы грязно выругаться, как сделал бы любой на его месте, выплюнул заклятие нежной и неотвратимой любви в сторону Мордовиан Кошмарной. Заклятие срикошетило от грубой телесной сути эльфийки и полетело в сторону культурного и вежливого орка Олдороя Неповторимого.

Хрясть! И сотворилось неотвратимое волшебство. Маг предпочёл быстро уйти в сумерки, потому что эльфы – эти грубые, грязные, постоянно ругающиеся и убивающие всех подряд монстры – очень мстительны. Да и вообще, может, у Годизавра домашний дракон не подоён, молоко скисает в вымени, нечего тут рассиживаться и сожалеть о неотвратимом, надо бежать…

Мутные от выпитой бражки глаза Мордовиан Кошмарной остановились на прекрасных глазах оркского незнакомца и… Так началась история великой любви и не менее великого проклятия этого мира, потому что Мордовиан Кошмарная была неостановима в выражении своих чувств.

Рыдали от бессилия эльфы, печально вздыхали нежные орки, крутили пальцем у виска подвыпившие гномы-великаны, а маги, дойные мясные драконы и прочая составляющая этого мира просто предпочитали не думать о том, как, всё же, бывает романтична любовь. Особенно взаимная. Особенно между двумя столь несовместимыми родами.

Мордовиан Кошмарная даже стала меньше пить и меньше есть, чем повергла в шок всех родных и близких. А Олдорою Неповторимому его воспитанные друзья-орки долго не могли простить такого мезальянса и низкосортного падения высоких нравов.

Но сердцу не прикажешь, желудок не зашьёшь, а голова всему найдёт оправдание.

Триста лет гуляний за ручку, поцелуев с размаху и страсти, от которой рухнула пара эльфийских конюшенных дворцов, породила в сухом остатке целый романтический культ оркско-эльфийской любви. И очень-очень-очень много наследников. И наследниц. Природа, так подло простимулированная магом, рандомно одаряла разнофокусными характерами потомков Мордовиан и Олдороя. Там были и трепетные эльфы, и грозные орки. Всякой твари было найдено по паре.

Именно эту пару несовместимых персонажей – как лёд и пламя, как конюшня и дворец, как вода и вино – именно их принято считать началом романтичных времён. Все принцессы, огнедышащие драконы (если их долго не доить, то ничего удивительного в изрыгании пламени нет), бумажные рыцари, пороховые монахи, подземные монархи и мёртвые продавцы украденных воспоминаний – всё это случилось потом. Мордовиан и Олдорой стали начало всего в этом отдельно взятом за основу мире.

Потому что всякая любовь – способна на всё.