Коррупция

Начал накрапывать дождь. Стекло старенького, забавно урчащего УАЗа зарастало мелкими каплями, и водитель включил единственный исправный стеклоочиститель. Нетронутая половинка лобового стекла помутнела от влаги, а впереди стремительно размокала лесная грунтовка. В этих краях дороги славились своей непролазностью: это были больше пересыхающие изредка ручьи, чем дороги, и старая машина тащилась еле-еле, но внутри было тепло и довольно уютно.

Водитель вёл машину со знанием дела — уверенно, но осторожно. Пассажиры, девушка справа от водителя и парень на заднем сидении, похоже, и вовсе не беспокоились о погоде и о риске завязнуть в грязи. «Городские, журналисты — никакой связи с реальным миром», — усмехнулся про себя водитель.

— Не стоит волноваться, –  весело сказал он вслух, прикуривая одной рукой зажатую в зубах сигарету. — До бетонки осталось всего что-то около километра! Доберемся минут за десять-пять, а там уж по ней до самого конца.

— До бетонки? — через какое-то время задумчиво спросила журналистка — грацильная рыжеволосая девушка в камуфляжной куртке.

— До бетонки, да — сказал старичок и зевнул. Он старался выглядеть, как человек, который едет по лесной дороге в сотый раз и точно не в последний, знает тут каждую рытвину и ждёт от пассажиров правильного отношения, ничего больше. Таким старичок хотел казаться, но в душе был рад вопросу и возможности поделиться опытом. Молчание, которое ребята-журналисты поддерживали всю дорогу, утомило водителя. Он пожевал сигарету, причмокнул и запустил вещание:

— Есть тут, ребята, у нас в лесу старая заброшенная дорога. Ну, как заброшенная? По дороге этой кто знает, тот ездит — и за грибами, и на озёра порыбачить в сезон. Тут много интересного у нас. Как сейчас тут рыба, знаете? Раньше рыбы совсем не было, одни бычки, а сейчас и щука бывает, и сом со всю тебя целиком, дочка, попадается. Хвать — и нет половины! Как из гастронома.

Водитель засмеялся, не прекращая смех, кинематографически затянулся, но подавился, закашлялся. Ребята не смеялись: похоже, они старика не слушали. Нахмурившись, тот продолжил:

— Значит, дорога. Строилась она, ясно, не для нас, простых граждан. Кому мы нужны-то, простые граждане. Так это, тут в своё время хотели базу ракетную сделать, для обороны рубежей. И завод — тоже военный, стало быть, чтобы на нём ракеты собирать из деталей. Ну правильно: не возить же их через полстраны, чего бы и не собирать прямо здесь, верно?

Никто не спорил. Водитель чуть помолчал и продолжил:

— Завод секретный, само собой, да и не очень разбираюсь я, врать не буду — что там делали, не знаю, да только грибы теперь растут раза в три гуще и толще. Какие грибы были ядовитые —  все стали съедобные, а съедобные на вкус как морошка, и Александр Сергеич бы не побрезговал. А некоторые грибы, что в твоей Рязани, растут с глазами, как у мышей — красненькими!

Водитель усмехнулся и чуть покосился на девушку, но та смотрела ровно перед собой, обхватив на коленях объёмный рюкзак. Посмотрел в зеркало: парень задумчиво глядел в окно. Убедившись, что молодёжь не воспринимает его юмор, старик пояснил:

— Да шучу я, ну! Скучные вы, городские. Хоть бы улыбнулся кто.

— А? — повернулась к нему девушка с тем же слегка удивлённым выражением, с которым только что рассматривала пустынную дорогу. — Извините, вы говорили что-то про… про ракеты вроде?

— Про них, про ракеты, дочка. — старик пожамкал губами окурок. — Шахты как раз для ракет. Начали их рыть, шахты, да так и не достроили, бросили, получается. Остались ямы. Ямы глубокие, что там внутри, пёс его знает. Лесники говорят, затопило их, шахты, ничего там нет. Может, рыба слепая какая или чешуйчатые мыши, не знаю.

Водитель вздохнул.

— Ладно, шучу я это всё, про грибы, про рыбу. Нет рыбы тут, как и не было никогда — одни голавли. Да и грибы тут плохие. Не принято тут у грибников ходить. У нас вообще  в лес ходить не то чтобы принято, хоть дорога и прямая, — сказал водитель и затушил окурок в пустой кофейной банке, прикрученной к приборной доске.

Тем временем машина подошла к резкому подъёму, и старик отвлёкся на управление: машина буксовала на скользкой глине. Не без труда УАЗ забрался на пригорок и, переваливаясь, выехал на твёрдую поверхность. Старик крутанул руль, и машина пошла быстрее, хотя тряски меньше не стало. Но если на грунтовке УАЗик трясся как попало, то теперь его качало на стыках, как поезд: выехали на бетонку.

Какое-то время ехали молча, только стекло позвякивало и съемные части УАЗа, пока машина шла по тёмно-серому мокрому бетону. Но долго молчать водитель не умел:

—  Так вот, это бетонная дорога и есть, а ведёт она напрямую через лес километров двадцать до ракетной базы. Мы на все двадцать не поедем. Тут минут через десять-пятнадцать будет линия электропередач, за ней — переезд. Ветка железнодорожная идёт на станцию в лесу. Это я на всякий случай вам рассказываю, мало ли, назад пешком пойдёте.

— Не хотелось бы, — меланхолично заметила журналистка.

— Ну всё равно послушайте. Вдоль пути идёт дорога с щебёнкой, но ехать по ней нет смысла: там ручей, протока в лесу, так автомобильный мост давно ещё подгнил, а весной вообще рухнул. Перейти можно только по путям, там мостик ещё стоит, так что от переезда всё равно пойдём пешком. Вот так бывает: мост строили так, чтобы по нему танк прошёл — ну не танк, а хоть грузовик в 8 тонн. Был мост, был, да и рухнул. Природа своё взяла. И знаете, ребята, что интересно?

Ребята не знали. Им вряд ли было интересно. Старик не сдавался:

— Интересно вот что: пока мостом пользовались, пока ходили на станцию грузовики, мост держался. Там и посёлок был у станции небольшой, Гарушкино. Лесопильня там. Ну как — «был»? Посёлок и сейчас есть, да никто в нём не живёт. Жила бабка одна, себе на уме, ну не в себе то есть, да ушла год назад. Померла. Так что из всех жильцов в Гарушкине только ваш лесовик и остался. Вокруг волки, комаров полчища, а он знай себе живёт в гармонии с природой. Дзен у него там, тут понимать надо.

Старик пустил в ход слово «дзен», которое годами хранилось в словарном запасе и собирало пыль в ожидании своего часа. Где он его услышал? Наверное, по радио, потому что телевизор в этой глуши показывал только областной канал с помехами и бесконечный «Магазин на диване». Но водитель знал, что однажды использует слово и не выбрасывал его из памяти, как не выбрасывал банку из-под растворимого кофе, которую однажды прикрутил на приборную панель вездехода. Так и слово: настал день — и пригодилось. Довольный сказанным, водитель солидно почесал нос и, наконец, умолк.

За окнами мелькали сосны, большие и совсем крохотные, в юности похожие на ёлки — эти росли вплотную к краю бетонных плит и наглухо закрывали обзор в лес. Некоторые молодые деревья росли прямо на дороге в стыках плит, но УАЗ проезжал их, не замечая. Деревца, казалось, тоже не замечали машину: едва она проходила, как поваленная колёсами поросль вставала в полный рост и, отряхнувшись, росла себе дальше.

— А что, пешком-то долго идти? — подал голос парень с заднего сидения, не поворачивая головы от окна. Радужные линзы его роговых очков блестели на вышедшем из-за облаков солнце.

— А? — вздрогнул водитель, будто забыл, что за его спиной кто-то есть.

— Идти-то сколько пешком? — спокойно повторил парень.

— А, ну полчаса, может, если быстро, — ответил старик. Ему было досадно от того, что растерялся уже на первом же заданном вопросе. — Ничего, ничего. Дождь перестал, вон и солнышко раскочегаривается, теплеет помаленьку. Дойдём!

— А волки? — вдруг спросила девушка. — Волки тут водятся?

— Волки водятся. Кабаны, лисы, ондатра водятся — тут у нас много зверья всякого. Медведи были раньше.

— Что, прямо настоящие волки? — спросила девушка совсем без интонации.

— Волки, волки, дочка. Зубастые серые волки. Мелкие, плешивые, но самые настоящие, — весело сказал дел и щёлкнул зубами: наконец-то пошёл разговор!

—  Они же вымерли давно, волки ваши, — парень в куртке ухмыльнулся. — Перестреляли всех, нет разве?

— Ну, это они в Москве у вас вымерли, — хохотнул водитель, — а у нас совсем даже и не вымерли, хоть и постреляли их знатно. У нас тут даже медведь встречается — редко, но видели. Тут у нас не звери, у нас тут люди вымерли. А где людей нет, вот где зверям раздолье!

— Как же он тут живёт? —  спросила журналистка, не уточняя, что они из Петербурга. — Ему не скучно здесь тут одному? И не страшно?

За окнами проплывала жирная изумрудная трава, местами выше маленьких сосен. Машину вдруг затрясло, и водитель замедлил ход. Дорога становилась хуже, чем при въезде, а маленькие настырные сосны среди бетонных плит попадались чаще, росли выше и сгибались со всё меньшей охотой.

— Да ну… Не знаю я, на самом деле. Нелюдим он, лесовик ваш. Он же не из этих мест. Приехал к нам из столицы. Отсюда люди наоборот уезжают, а он из самой Москвы прикатил, да и поселился. Целая история с его приездом приключилась, хотите — расскажу. Тут понимать надо, какой человек! Взял и бросил жизнь городскую комфортную, накопления все свои, и уехал в лес. Живёт, дышит воздухом.

— Это всё прекрасно — воздух, ёлки, животный мир, — сказала девушка, — но ведь без общения с людьми можно и того, чердаком тронуться.

— Да, может, он там уже и тронулся, среди зверей жить в изоляции, — заметил парень.

— Ничего он не тронулся. И не в изоляции он живёт. Мы с мужиками ездим к нему иногда, возим соль, макароны, сигареты. Вино, конечно, не без этого. Общаемся мало, новости из города его будто бы не интересуют, не спрашивает, да мы и сами не особенно интересуемся столицами. Про лес тоже говорить нечего. Так и выходит, что говорить вроде как и не о чем, что о погоде, а погода у нас… ну сами видите. Но что лесовик в своём уме и твёрдой памяти, это я даю гарантию. Да и потом, вот вы говорите, среди зверей… А ведь у него в лесу своя компания.

— Своя компания? — удивилась журналистка.

— Самая что ни на есть компанейская, а то ж? Лесовик — мужик не простой. Он же не просто так — юродивый какой или пустынник, от дел мирских удалившийся в глухомань. Он — учёный, но не такой, которые людей чипируют, а настоящий: этолог, значит. Изучает повадки животных. Да чего я вам-то рассказываю, слышали ж поди — небось, не зря едете?

Водитель хитро улыбнулся водитель. На самом деле он с удовольствием бы послушал, что интересного знают об их отшельнике городские. Журналист понял этот непрямой вопрос правильно и ответил:

— Этот лесовик — учёный-биолог, специализируется на бихевиористике. Изучает повадки волков. Ушёл от людей на заброшенную станцию, чтобы пожить внутри волчьей стаи.

— А ещё он мухоморы ест, как у Пелевина, — хмыкнула девушка.

— О как, — сказал водитель. — Мухоморы?

— Мухоморы и всякую дичь, что поймает. Живёт на подножных кормах, — кивнул парень

— Ну, да, есть такое. Разве что станцией это дело не назвать: там платформа метра три, пакгауз, крыша обвалилась. Ещё будка у стрелки. Дед в будке той только зимует, летом у него лагерь разбит за деревней — там и живёт дикарём. Летом-то в будке делать нечего, света там всё равно нет, а по теплу печку топить не надо.

— Ну а как… помыться там, еду приготовить? На костре что ли? — спросила девушка.

— Э, нет, на костре не получится: костры у нас в лесу жечь нельзя, — усмехнулся старик.

— Это правильно, — серьёзно сказал парень-журналист. — Лес нужно беречь. И так пол-России горит каждое лето.

— И это тоже, — кивнул водитель. — Но главное, что волки, да и другие звери — они не любят огонь. Волки тем от собак и отличаются, что огонь их нервирует, не могут они его терпеть. Дикие же звери. Вот старик огонь в лесу и не разводит. Ну а мы что… мы в лесу-то и не ночуем, нам костры ни к чему разводить.

— Вот вы говорите, что здесь волки, — уточнила девушка, — и что лесовик наш костров не разводит. А как же он от волков спасается? Почему они его… ну не едят?

— А чего им его есть, еды что ли мало? Или вы, городские, на вкус особенные? — дед криво усмехнулся и затянулся — уже какой? Второй или третьей сигарето.

Машина шла совсем тихо, медленнее пешехода. Сильно трясло, стёкла дребезжали будто сейчас разлетятся — бетон совсем раскрошился, словно по нему лет сорок гоняли танки.

— Выходит, он приручил волков, — сказала девушка. В её голосе не было вопроса. Все вопросы она везла в блокноте.

— Не, он не то, чтобы приручил. Я бы так не сказал. Договорился с ними — вот это верное слово. Да, договорился. Скорее так.

— Я слышала, один американец уехал в Индию, чтобы жить там с волками. Он пришёл в стаю, подрался с вожаком и победил, чтобы самому стать вожаком. Заработать уважение волков. И с тех пор живёт с ними — не моется, чтобы пахнуть стаей. Ест сырую еду. А волки его уважают, принимают за вожака.

— Не, наш лесовик, он другой, — засмеялся водитель. — А то что мыться не моется, так с этим в лесу вообще не очень, прямо скажем. Мыться тут только если в ручье. Была в деревне баня, да не одна, но какие погнили, какие погорели. Без бани, конечно, тяжело. В бане не тело моешь, а душу — так у нас говорят. А что, дочка, хочешь, баньку организую, как в посёлок вернёмся? С берёзовыми вениками, а? Легко!

— Эм, нет, спасибо. Я не любитель. Так что там насчёт волков, как лесовик с ними договорился?

— Ну вот именно что… договорился, — задумчиво ответил водитель: мысли старика не до конца оставила идея самолично папарить пассажирку в бане. Чуть помусолив светлый образ, он отложил его на будущее, а пока продолжил:

— А вы-то, ребятки, не первые к нам за лесовиком приехали.

— Да, всплывает тема про лесовика последнее время, — объяснил парень.

— А что говорят?

— Ну так. Сначала во всяких «Тайных властях» да «Секретах здоровья» писали, что тут у вас волки разумные, чуть ли не с другой планеты прилетели, и что лесовик с ними шаманит. Переговоры ведёт за будущее леса, а то и всей Земли. Потом в паре изданий посолиднее были колонки про шахты и завод, что здесь индустриальные туристы пропадают, но вроде полиция не подтверждает.

— А вы чего приехали?

— А мы — молодое издание. У нас такая концепция: делаем статьи для интернета, для широкой современной аудитории.

— О, для интернета! — старик значительно поджал губу. — Слышал о таком, слышал. Сам не читаю, конечно, у нас и телевизор-то плохо ловит: бывает, первый канал работает, а пятого нет. Ну и наоборот. Как-то финский канал поймали: хорошо ещё у меня жена карелка, она нам немного разобрала, да там что-то… скука, в общем. Ну а это, от вас, из Ленинграда, к нам приезжал один паренёк, как раз по поводу бригады той, что на шахты лазила. Тоже из интернета, сказал.

— Да, это как раз наш коллега, — кивнул журналист.

— Хороший мальчик, вежливый, — помрачнел продолжил водитель. — Вот только пить не умеет. Хоть и любит.

— Любил. — вздохнула журналистка.

— Помер? — сочувственно спросил старик. — А чего?

— Панкреонекроз, — меланхолично ответиал девушка и, заметив впереди рельсы, спросила: — Это не здесь нам выходить?

Автомобиль проехал под полосатой тенью ЛЭП и, сотрясаясь, переполз через пути. От толчка само собой собой включилось радио, и пару секунд играла мрачная музыка, а едва различимый, может, из-за помех, а может и из-за несмыкаемости связок голос хрипел про души офицеров и разрытые могилы. Услышав такую невесёлую песню, водитель встряхнул головой как мокрая кошка, снял приемник с панели и забросил в бардачок. Машина остановилась, старик заглушил двигатель, и повисла драматическая тишина. Выше, в соснах, стрекотала птичка, но кроме того стало по-настоящему тихо, как не бывает в обычном мире. Прекрасная тишина, которая сама по себе кажется веществом, газом на весь предоставленный объём, оборвалась: завыли волки.

Когда вой прекратился, водитель спрятал дрожащие руки и весело сказал:

—  О. Вот и «санитары леса»

Журналистка заметила манёвр с руками и чуть более эмоционально, чем обычно, спросила:

— А нас не сожрут здесь случайно?

— Спокойно, — сказал водитель, прикуривая четвёртую сигарету. — Никто никого не сожрёт. Волки здесь на людей не нападают.

— Забыл вас предупредить: Аня боится животных, — сказал парень и захихикал.

— Я… я не боюсь животных. Не всех. Я люблю зверей. Некоторых. Вот эта птица меня вообще не напрягает. Но волки, особенно если они едят людей…

— Да они же всё равно, что ручные, забыли? — дед улыбнулся и, нашаривая что-то под сиденьем, спросил:

 — А для ручных волков у нас есть что?

— Что? — ответили хором журналисты.

— А для ручных волков у нас есть ручное стрелковое оружие, — ответил старик и засмеялся. В его руках красовалось старинное двуствольное ружьё. Удерживая ствол между ног прикладом к себе, водитель проверил заряд, взвёл курки и вылез из машины, а пассажиры неуверенно вышли за ним. Через пятую дверь водитель достал два рюкзака — один отдал парню, другой надел сам.

— Двери закройте, ребята. — попросил старик, целясь из ружья куда-то вдоль железнодорожных путей. — А то белки орехов понапрячут, потом замучаюсь вытряхивать. А бывает, что и медведь заснёт в салоне — осень, они как раз ищут, куда б завалиться в спячку. А ты его попробуй выгони из машины, тушу-то в 200 килограмм. Ну что, пошли, молодёжь? Проще сразу идти по шпалам: они  деревянные, но крепкие, всё равно, что мостовая.

Пошли по старому железнодорожному пути, вилявшему среди сосен: впереди водитель, затем девушка со своим рюкзаком, а замыкал колонну парень, который нёс оборудование — видимо, для съёмки. Пели птицы, что-то стучало. «Наверное, дятел», — подумала журналистка, но то был не дятел: им вслед стучал метал машины, остывавшей на воздухе. Пахло недавним дождем и сырой глиной. Первое время светило солнце, даже припекало, но вскоре снова начал накрапывать дождь. Чтобы немного разрядить мрачноватую обстановку, водитель решил пошутить:

— Ну, так-то волки у нас тут довольно мирные: уже два года никого не грызли, — и тут же спохватился, будто заметил гримасу на лице девушки:

 — То есть, бывало раньше, что курицу или козу задерут, а сейчас вот уже два года как ничего такого.

— А людей эти ваши волки… как? На самом деле не едят? — хмуро спросил журналист.
 
— А людей… людей на моей памяти вроде никогда и не трогали. Было дело, конечно, что люди в шахтах пропадали… Ну, в окрестностях. Некоторые — не из местных, конечно — говорили, что может, и не в шахтах дело, а пропавших волки съели. Но я всё-таки думаю, что они в шахты полезли. Или вообще не пропадали, такая мысль тоже была. Вряд ли это волки.

— Откуда такая уверенность? — спросила Анна?

— Это же, понимаете, эволюция: волки — они не дураки, на людей нападать. Еды в лесу полно, а человека съешь, и тебя истребят. У нас же ружья, огонь опять же. Да и все волки, что не боялись людей, нападали… они вымерли. Нынешние волки — потомки тех, кто на людей боится.

— Сколько, вы сказали, волки у вас кур не таскают?

— Да где-то… ну третий год идёт, примерно, — ответил водитель.

— То есть, примерно два года, — кивнула журналистка, — то есть, как раз ровно столько, сколько у вас лесовик живёт.

— Выходит, что так, — согласился старик, подсчитав про себя. — Да, пожалуй что, ровно два года сейчас и выходит. Помню, позвонили нам тогда из посёлка на администрацию питомника — он тогда работал ещё. Тоже сентябрь кончался, аккурат два года назад. Я служил в питомнике вместо лесника, я так-то лесотехник по образованию. А начальством сидел Василий Михалыч — хороший был мужик, помер весной, царствие ему небесное или подземное, не мне судить. Так вот, позвонили из посёлка, утром, часов в семь-тридцать. А мы засиделись с Михалычем и ещё одним товарищем, Петром, он на железке работал диспетчером, и только спать легли, телефон нас разбудил, потому время так точно и помню. Михалыч ещё не особо трезвый был, но как трубку снял и послушал, что сказали, сразу в лице переменился. И давай руководить! Сказал, что к девяти утра к нам на станцию в посёлок придёт мотриса, на ней прибудет видный московский деятель, специалист по этой вашей бихи… вористике…

— Бихевиористике.

— По ней. Ну мы с Петром руки в ноги и давай на станцию. Тоже дождь тогда шёл, только ещё хуже, всё размокло, грязища была страшная. А Михалыч и жена его тем временем стол собирали для гостя в управлении питомника. Жена его, Аринка, в столовой работала, у них всегда продукты водились, так может, и из своего накрывали, не жалели.

Но зря старались, только съестное перевели: гость как с мотрисы слез, говорит, везите меня на лесной полустанок, у старой лесопильни который, вот куда мы идём сейчас. Ну и повезли мы его: взяли машинку эту самую, она у нас одна на ходу, погрузили гостя, а они одет был ну совсем не для леса: пиджак серебристый такой, галстук. Из вещей — портфель тонюсенький, да сумка, видно, со спальником и всем таким прочим. Я ещё подумал тогда, что рехнулся мужик, ну или чего. Костюм, конечно, сразу промок и раскис, пока он до машины шёл. Туфли размокли. Я такие не ношу, да видел, что дорогие. Жалко вещи, но гость как и не заметил. Вида, по крайней мере, не подал.

И вот, поехали мы на полустанок. Доехали до переезда, свернули на просёлок (мост тогда ещё стоял, хоть и на последнем издыхании), а учёный вдруг раз и такой: «стоп машина, дальше сам пойду». Ну мы с Петром хоть похмельные, да понимаем, что мужик или смерти хочет, или совсем отбитый. Понимаем-то понимаем, но Михалычу тогда по телефону прямо сказали, чтобы не перечили да всё исполняли, что скажет. Я, конечно, сказал мужику, что не надо бы одному ходить, зверьё-то лютое, людей ест что курей. А мужик такой отвечает: я, мол, в Москве в Госдуме заседал и ничего, живой, а вы меня зверушками пугаете. Я — так и сказал! — с ними в раз договорюсь. Сказал и рукой по портфелю похлопал характерно так. Ну а мы чего? Махнули рукой и стали смотреть, как он в своём костюмчике по щебню ковыляет да в туфлях из лучших домов. Если бы не бадун, я бы там со смеху помер, наверное. И вот мужик уже почти заходит за поворот, и я вдруг понимаю, что сумку-то свою он оставил в машине. Кричу, что забыл, а гость в ответ: «Да это я вам привёз, мужики, магарыч!», и уходит за поворот.

— И что было в том рюкзаке? — угрюмо спросила журналистка, стараясь на наступать на щебёнку.

— Да так. Разное. Водка, в основном. В общем, решили мы покамест вернуться в питомник, а на другой день приехать и посмотреть, как там дела у нашего депутата. Но так вышло, что мы ни на другой день, ни через неделю на леспопильню не выбрались…

— Водка хорошо зашла, да? — ехидно спросил журналист.

— Да уж нормально пошла, это да, — улыбнулся старик приятному воспоминанию. — Вот ты смеёшься, а у нас тут не сказать, что тут весело и развлечения на любой вкус. Кроме синей так разве что телевизор. Тут с ума сойдёшь без этого вот.

— Да, да, с ума сойдёшь, — перебила его девушка. — Так что в итоге, доехали вы до лесовика?

— Доехали. Недели через две. И Михалыч с нами, да ещё Костомаров, участковый из посёлка, — старик помолчал, прикуривая сигарету, и объяснил: — Мы думали, что гость наш уже того, отдал концы в лесу. Еды-то у него с собой не было. Потому и взяли с собой милиционера, чтоб засвидетельствовал.

— А он жив-здоров оказался, лесовик?

— Ещё какой живой! Он обустроился недалеко от полустанка: и лежанку себе соорудил из веток, и навес от дождя, и грибов где-то добыл, и рыбу. Костра только не разводил, да и вина у него с собой не было. Но мы ж не дураки, с собой взяли!

— Вот что-то не вяжется в этой истории, — сказала журналистка. — Известный учёный, депутат, человек не бедный. Я думала, он сюда на вездеходе приехал, если не на вертолёте. С оборудованием, с ружьём хотя бы. А вы говорите — с портфелем, в костюме…

— Да, ружья у него и правда не было. И еды никакой с собой. Вот вы на слух не верите, а мы своими глазами видели и всё равно не верили. Ничего у него с собой не было, кроме портфеля. А в портфеле том, ну, бумаги какие-то разве что, что туда ещё влезет? Бутерброды? Бумаги вроде и правда были, документы, он их просматривал, когда мы подошли к лагерю. Может, на растопку использовал, да ведь костра-то не было!

— Это были грамоты для волков. Верительные. Как у послов, — объяснил парень, будто подобные отношения с волками — обычное дело в столицах.

— Может, и грамоты. Мы ж его сразу тогда первым делом спросил, не мешал ли кто? Волки не докучали? А он: «Волки? Волки — наши люди. Выработали с ними точки соприкосновения!» Так и сказал. Он же не только учёный, но и в думе отсидел. Вы вот смеётесь, а волки-то ведь очень умные твари… У волков есть, что называется, вертикаль власти. Мне тогда учёный объяснил на пальцах: если кого надо в стае подмазать, угостить чем, то со всей стаей договориться можно. «Смазать колёса» — так он и сказал. Что-то про «почесать спинку». Ну, вы понимаете.

— Подкупил волчье правительство, получается, — кивнул парень. — Вот тебе и гармония с природой.

— Да ведь и правда гармония получилась: они, волки, потом депутату еду и таскали, дичь разную… А он костёр не разводил и тоже им помогал чем-то. Угощал их такими собачьими лакомствами. Ну да ладно, почти пришли, скоро сами всё у него спросите. Сейчас пойдём по лесу, так что осторожнее, тут и ногу можно подвернуть, и чего похуже.

— А вон там, впереди, — парень показал дальше вдоль рельсов, где в сумраке дождя виднелось тёмное одноэтажное здание, — это та самая «Волчья станция»?

— «Волчья», ты сказал? — дед мрачно посмотрел на журналиста. — Так эта станция называлась, да. Лесопильню обслуживала. А вы-то откуда знаете? Её ещё в 1980-е вроде как переименовали.

— А мы архив поднимали, — не без гордости объяснила девушка. — Мы знаем, что тут случилось в 1983-м.

— Вот как?  Ну, раз знаете… Но нынешние волки — не чета тогдашним. Уж если с ними москвич подружился, то нас они точно не тронут. Пойдём, ребята, в лес.

По очереди они спустились с насыпи к тропке, которая уводила в деревья: сначала осторожно слез водитель, потом девушка, а третьим спускался журналист. Под его ногой щебень осыплася, парень подскочил, неудачно приземлился и подвернул ногу.

— Ты как, сможешь нести рюкзак? — спросила с тревогой Анна, осмотрев ногу журналиста.

— Да всё нормально, я дотащу — заверил парень и, постанывая при каждом шаге, поковылял по тропинке туда, где уже нетерпеливо посвистывал водитель. Дальше шли молча в почти полной тишине, только дождь шумел. Так бы и шли дальше, но тут снова раздался вой, причём в это раз где-то недалеко. Журналистка вскрикнула, а парень чуть не упал и схватился за дерево.

— Ну-ну, не бойтесь, ребята, — не очень уверенно сказал водитель. — Всё зло — оно от людей. Вот депутат почему в лес ушёл? От людской лжи и подлости. Ну он сам так сказал. От негатива этого, как вы в городе говорите. Выходит, что с людьми он не дружил, а вот с волками подружился. Значит, волки-то — они получше людей будут.

— Лучше — не лучше, но воют страшно, — сказала журналистка.

— И зубы у них поострее, чем у москвичей, — сказал журналист.

Пошли дальше и дошли до круглого бетонного столба — опоры электрической линии, но без признаков проводов. Бетон порос жёлтым и серым лишайником, на его вершине разместилось заброшенное к осени воронье гнездо. У столба тропинка круто завернула в сторону и минут через пять вывела журналистов и старика на поляну. Посередине прогалины, поросшей густой тёмно-зелёной травой, стояла самодельная лачуга из досок, палок и шифера, которые строитель, видимо, снял с пакгауза на станции. Солнце, вовремя выйдя из-за туч, залило поляну золотом, но место всё равно выглядело мрачновато.

В золотой час особенно нелепо выглядел кавардак вокруг лачуги: капли дождя блестели на кучах мусора, вокруг повсюду валялись жёлтые, застарелые кости. У лачуги кружились сверкавшие на солнце бриллиантовые и изумрудные точки — мясные мухи.

— Вы чуете, — настороженно принюхался парень, —  пахнет, как в мясном магазине?

— Да, — принюхалась девушка. — Даже со своим насморком чувствую. Тошнилово.

— Ладно вам, — дрожащим голосом сказал водитель. — Тут всегда так пахнет, сколько себя помню. Вы постойте пока тут, ладно? Я схожу поздороваюсь.

Водитель поставил свой рюкзак к ногам девушки, снял ружьё с плеча и осторожно подошёл к лачуге. Он обошёл строение по периметру и постучался в дверь с другой стороны. Ответа журналисты не услышали, но судя по скрипнувшим петлям старик открыл дверь и исчез внутри.

— Вот запах этот, — сказал парень девушке, — он вот точно как в том магазе в городке, где он нас подобрал. Помнишь?

— Помню, Игорь, — мрачно согласилась Аня. — Как в мясном отделе.

— Именно, — кивнул парень — Так пахнет несвежее мясо. Тухлое. Наверное, лесовик им волков приманивает.

— Не шути так, — зашипела девушка. — Ружьё осталось у деда, ты забыл?

— И точно, — согласился парень. — Давай, может, поближе к дому встанем?

— Это зачем?

— Ну что бы видеть лес.

— Ну так и волкам из леса нас легче будет увидеть, нет?

— Волки ориентируются по запаху, — почти прошептал Игорь. — Им мы что здесь, что там как на ладони.

Окинув парня горящим взглядом, Анна, забыв рюкзак водителя, рванула к лачуге. Игорь захромал за ней. Запах усиливался с каждым шагом и стал совершенно нестерпимым, когда петли снова заскрипели, и дверь хибары открылась. Из-за угла вывалился, едва стоя на ногах, водитель. Он замахал ребятам руками, чтобы те шли обратно к насыпи, а сам встал, опираясь на ружьё, и пытался отдышаться. Не получилось: старика вырвало прямо на стену лачуги. Выпрямившись, С ружьем в одной руке, другой рукой вытирая рот, он поковылял к журналистам.

— Пошли отсюда, — прохрипел старик, проковылял мимо ребят, молча подобрал свой брошенный рюкзак и побрёл к железной дороге. Журналистов упрашивать не пришлось: обнявшись, чтобы ускорить хромого Игоря, ребята скоро выбрались к насыпи. Аня и водитель помогли парню залезть на насыпь, и когда все оказались наверху, девушка спросила водителя:
 
— Что случилось? Там, в лачуге?

— Да вот кое-что случилось. — старик с наслаждением вдыхал свежий лесной воздух с нотками мокрой земли, хвои и креозота. Этого оказалось недостаточно, чтобы унять тошноту, и он закурил. Снова завыли волки, совсем рядом, за деревьями. В этот раз водитель не стал отшучиваться или повторять историю про миролюбивых зверей. Он молча проверил заряд ружья, внимательно оглянулся вокруг и лишь затем объяснил:

— У волков сменилась власть.