Учитель
Cтранная эта штука, память! Кажется, вот только что держал в руках очки, а уже не могу вспомнить, куда их положил. И что было три дня назад, вспоминаю с трудом. А вот что происходило со мной в детстве или в школьные годы, до сих пор отлично всё помню! Похоже, запомнил это уже навсегда.
Свою первую учительницу начальных классов Тылесову Татьяну Адольфовну прекрасно помню, но сейчас я хочу рассказать о другом нашем классном руководителе.
После окончания начальной школы в полном составе нас благополучно перевели в пятый класс. С этого момента мы стали совсем взрослыми! У нас появились новые школьные предметы, новенькие учебники, всё новое, включая сам класс с непривычно большими партами! А также новые, пока ещё незнакомые нам учителя по математике, по истории, физкультуре, пению, рисованию… Непривычно много учителей! И все они были женщинами. А нашим классным руководителем был назначен единственный мужчина - Зуев Иван Васильевич – учитель русского языка и литературы. Фронтовик, офицер, орденоносец и просто красавец-мужчина, он как-то сразу расположил нас к себе! Всем классом мы полюбили этого доброго, скромного человека!
По окончанию основных занятий мы с удовольствием оставались на уроки внеклассного чтения, на которых учитель читал нам стихи и книги вне школьной программы. Кажется, он любил всех авторов, каких только можно было представить нам, школьникам, пока ещё мало что понимающим в литературе и поэзии. А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов и В. В. Маяковский были его любимейшими поэтами! Он знал биографии каждого из них и наизусть читал нам массу стихов обожаемых авторов!
Словом, Иван Васильевич быстро завоевал сердца всего класса и стал по-настоящему самым любимым нашим учителем! Когда он входил в класс, наступала непривычная тишина. Мы внимательно ловили каждое слово учителя, стараясь не пропускать ни единой его фразы, ни единого жеста.
Как сейчас слышу его голос. Иван Васильевич наизусть читает стихи В. В. Маяковского:
А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?
или:
В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето…
Кроме этого мы с удовольствием слушали и стихи о войне. Для мальчишек это было самое интересное! Из военных авторов Иван Васильевич очень уважал Константина Симонова и Александра Твардовского.
Константин Симонов, стихотворение «Сын артиллериста»:
Был у майора Деева
Товарищ – майор Петров.
Дружили они с гражданской,
Ещё с двадцатых годов.
Вместе рубали белых, шашками на скаку,
Вместе потом служили в артиллерийском полку…
Стоит ли говорить, какая при этом тишина стояла в классе! Мы переживали за Лёньку, героя этого стихотворения, мысленно вместе с ним ходили в тыл врага и передавали нашим координаты для артобстрела фашистских позиций… И на всю жизнь запомнили поговорку майора Деева: «Держись, мой мальчик, на свете, два раза не умирать!»
Кроме этого учитель вдохновенно читал, а мы с удовольствием слушали гениальную поэму Александра Твардовского «Василий Тёркин» о весёлом и неунывающем советском солдате!
Бывало, Иван Васильевич рассказывал и о своём непосредственном участии в боях. И курьёзное рассказывал, и страшное. Рассказывал, что самое страшное на войне, это рукопашный бой, когда ты встречаешься глаза в глаза с неприятелем!
Вспоминал, как они ходили в штыковую атаку, как брали фашистские позиции, как врывались в окопы противника. И не просто рассказывал, но и мимикой, и жестами показывал, словно прямо сейчас он опять держит в руках винтовку и штыком колет врага: «Ррраз, фашиста в живот - и на бруствер! Другого, ррраз, и туда же! Чтобы под ногами не мешались! Как снопы мы их валили, фашистов проклятых!».
Все интонации учителя я до сих пор отлично помню!...
В такие минуты все мои одноклассники мысленно представляли себя плечом к плечу с нашими солдатами, и вместе с ними лихо громили врага!
Однажды Иван Васильевич рассказал, как ему довелось воевать в горах. Не помню, как именно назывались те горы, но нашим войскам, во что бы то ни стало, нужно было захватить горный перевал. Но проблема была в том, что этот перевал немцы сильно укрепили смертниками-инвалидами, прочно приковав их цепями в различных скальных щелях, пещерах и прочих укрытиях до такой степени удачно, что выбить их оттуда было почти невозможно. При каждом из смертников был пулемёт, достаточный запас еды и воды и огромное количество боеприпасов. Инвалиды были кто с одной ногой, а кто и вовсе без ног. Терять им было нечего, и потому отстреливались они до последнего патрона.
И тут я спросил учителя, зачем надо было немцам в этой операции использовать инвалидов, кто на такую высоту поднимал всё необходимое, кто безногих смертников доставлял в горы, обустраивал их там и приковывал? Не проще ли было послать туда здоровых солдат, чтобы они сами поднимались в горы со своим снаряжением? А самое главное: зачем приковывать безногих инвалидов, если без посторонней помощи они оттуда и так никуда не денутся. И где гарантия, что в отместку за такое к себе отношение они не озлобятся, и совсем стрелять откажутся?
Теперь-то я понимаю, что здоровых солдат фашисты берегли для других более важных дел, а инвалидов-смертников им было ничуть не жаль. На то они и фашисты.
Но задал я этот вопрос не из праздного любопытства, я на самом деле не понимал, зачем приковывать безногих инвалидов? Но учителю сама постановка вопроса категорически не понравилась, он посчитал это недопустимой дерзостью, за что с позором выгнал меня из класса. Посчитав мои вопросы за попытку срыва урока, в моём дневнике Иван Васильевич записал замечание, будто на занятиях я отнимал у всего класса драгоценное время. А в конце этого замечания учитель приписал, что назавтра он приглашает мою маму в школу.
Как и следовало ожидать, на это замечание мама отреагировала быстро и однозначно…
А на свой вопрос ответа от учителя я так и не получил.
Это я к тому, что с любимым учителем отношения у меня не складывались даже во время внеклассного чтения, не говоря уже об основных уроках.
Но своего учителя мы любили не только за внеклассные чтения и его рассказы о войне.
Иногда на уроках Иван Васильевич нам своеобразно подсказывал. Делал он это не самым приятным, зато действенным способом: Во время диктанта или контрольной работы он ходил по классу, заглядывал в наши тетради и если у кого-то находил ошибку, своим указательным пальцем стучал ученику по темечку: «Думай!» И чем грубее была ошибка, тем сильнее были эти постукивания! А палец, надо сказать, у Ивана Васильевича был прям как железный! Сравниться с этим пальцем мог только железнодорожный костыль, которым рельсы к шпалам приколачивают! И в таком сравнении я ни капли не преувеличиваю, потому, как неоднократно убеждался в этом лично!
В то время по основной программе мы проходили поэму М. Ю. Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». В конечном итоге классу было дано домашнее задание: написать сочинение на тему этой поэмы. А так как по литературе у меня уже было нахватано достаточное количество плохих отметок, то мне представилась прекрасная возможность исправить хотя бы одну из них. И я подошёл к заданию со всей ответственностью. Но лёгких путей мы не ищем. Почему-то мне показалось, что сочинение в стихах будет оригинальнее скучных, однотипных школьных сочинений. И я стал писать сочинение в стихах. Насочинял никак не меньше самого Лермонтова! Несколько раз проверил свою работу на предмет ошибок. Но этого мне показалось недостаточным, и я попросил отличницу нашего класса, свою соседку по парте Таню Меженёву, проверить моё сочинение ещё раз. Не помню, нашли мы тогда с ней ошибки или нет, но для верности Таня попросила свою старшую сестру Ларису, старшеклассницу и тоже отличницу, ещё раз проверить мою поэзию. Короче, моё сочинение мы перечитали раз сто! И всё, вроде, в нём было без сучка и задоринки! В конце концов, я начисто переписал сочинение в новенькую тетрадочку, и на другой день мы сдали свои работы учителю на проверку. Настроение у меня было великолепное! Я предвкушал оценку «отлично», и в этом ни у кого из нас троих не было ни малейшего сомнения.
И вот наступил день, когда Иван Васильевич принёс пачку проверенных тетрадей. Мне просто не терпелось поскорее получить долгожданную пятёрочку. Но Иван Васильевич не спешил. Он достал из пачки пару-тройку тетрадей и объявил фамилии учеников, получивших отметку «отлично». К нашему с Таней изумлению меня в этом списке не оказалось. Я немного расстроился, но надежду на успех не терял. В конце концов, четвёрка меня тоже вполне устраивала.
Тем временем учитель достал ещё несколько тетрадей и перечислил фамилии тех, кто получил оценку «хорошо», то есть четвёрку. Но и в этом списке моей фамилии не оказалось! Настроение у меня, конечно, испортилось, но тройка всяко лучше, чем двойка, и я уже стал настраиваться на «трояк». Но и в списках троечников моей фамилии тоже не было. И тут меня осенило: Иван Васильевич потерял мою тетрадь! В этом уже не было никакого сомнения. Я успокоился и расслабился. Жаль только было своих трудов, тем более что копию того сочинения сохранить я тогда не догадался. О чём до сих пор жалею.
Но на этом моя история не закончилась, ведь на столе ещё оставалось несколько тетрадей.
Пофамильно перечислив всех двоечников, учитель стал их ругать за очередные «неуды». А так как и в этом позорном списке меня не было, я утвердился в догадке, что работу мою учитель потерял. Мы с Таней ничего не понимали, только удивлённо переглядывались и жалели об упущенной возможности.
И тут из большого классного журнала Иван Васильевич достал одну-единственную, совсем новенькую, тетрадочку. Я сразу её узнал! Иван Васильевич взял мою тетрадь за уголок со стороны скобок, поднял над головой, чтобы всему классу было лучше видно, и с остервенением начал её трясти. При этом он выражался такими обидными для меня эпитетами, что я готов был тут же провалиться сквозь землю, лишь бы не слышать этих оскорбительных и, по моему мнению, совершенно несправедливых слов. Листки тетради растрепались, промокашка вылетела и беззвучно упала на пол, а Иван Васильевич всё тряс тетрадью и тряс, продолжая меня песочить:
«Ты кто такой, чтобы ровняться с самим Лермонтовым? Кто тебе дал право писать его поэму своими словами, да ещё в стихах!?»
Он продолжал трясти тетрадью, листки её раскрылись, и классу было хорошо видно, что в моей работе нет ни одной помарочки красными учительскими чернилами. Ни единой!
Но Иван Васильевич не унимался. Он продолжал негодовать, и был вне себя от ярости! Таким мы его ещё никогда не видели! При этом на меня он страшно таращил глаза, полные злобы и ненависти! Возможно, именно с таким злобным выражением лица он когда-то ходил в атаку на врага!
Затем учитель раскрыл тетрадь на последней странице и всему классу продемонстрировал огромную, жирную ЕДИНИЦУ! И что интересно, всем ученикам он ставил двойные отметки, к примеру: 5/5; 4/5; 4/4; 4/3 и так далее, но мне почему-то единица была поставлена в единственном экземпляре. Поставил он её, явно, в сердцах, с сильным нажимом, и потому перо учителя буквально прорезало страницу практически пополам!
Такого удара я никак не ожидал. У меня пропал дар речи, опустились руки, отнялись ноги. Как идиот, я молча смотрел в одну точку. В голове что-то гудело, мыслей в ней никаких уже не было, кроме огромного желания, чтобы всё это поскорее закончилось. Больше всего меня удивило, как этот с виду воспитанный и интеллигентный человек в одно мгновение превратился в скандального и истеричного грубияна! С той убийственной для меня минуты любимый учитель перестал для меня существовать.
Но обиднее всего было то, что тетрадочку со злополучной единицей Иван Васильевич мне так и не вернул. Может, на память себе оставил, или даже в качестве образца, чтобы потом ещё кому-то продемонстрировать? Мне это неизвестно. До сих пор жалею, что не потребовал от учителя вернуть мне мою работу. Какой-никакой, а я всё же автор.
***
Странная эта штука, память! Не сосчитать, сколько двоек и колов успел я нахватать за 10 лет школьный учёбы. Но, ту, самую большую, и, по моему мнению, совершенно незаслуженную ЕДИНИЦУ, ни забыть, ни простить учителю не могу! Обида противной занозой сидит внутри, болит и ноет…
Кто же тогда был прав, и всегда ли прав учитель?
Записано 07 марта 2019 года
Свидетельство о публикации №222052600537