Вороний Угол

В полях за селом Вороний Угол, и так затерянным в бескрайних просторах и глубинах среднестатистической русско-равнинной области, величаво подняв главу с крестом к небу, гордо стоит Спасская церковь – та, в которой много десятилетий назад крестили и причащали моего прадеда...
Я с моей страстью к разрушенному, но крепящемуся прошлому не могла оставить сей факт без внимания и, естественно, помчалась к остаткам былого величия при первой подвернувшейся возможности в апрельский подтаявший выходной. Несмотря на отсутствие попутчиков и отвратительную дорогу, которую в последний раз латали асфальтом, изготовленным в ныне уже не существующей стране, я упорно пробиралась к цели. К моему удивлению, при въезде в Вороний Угол красовался вполне современный указатель с названием. Населенный пункт частично был жив, но большинство домов представляло печальное зрелище: серые деревянные избушки покосились, какие-то разрушились основательно, потеряв крышу или обсыпавшись стеной, от иных остались лишь камни фундамента среди часто заросшего палисада. Дороги были грунтовые, раскисшие от половодья, в некоторых местах абсолютно не подлежащие переправе на легковушке: я ехала медленно, с остановками, выходила исследовать местность на возможность дальнейшего движения. Вдали за высокими соснами позади домов то появлялся, то прятался темный купол с крестом: словно играл со мной, дразня и заманивая. Из села дороги к церкви я не нашла, спросить на безлюдье улиц было не у кого. Припарковавшись на краю оврага, разделявшего шоссе и поле, я решила идти пешком.
Невозделанная пашня казалась мне бесконечной: вроде вот она, церковь – рукой подать, но я шла и шла, а купол так и мелькал за деревьями. Поле походило на сито: не было места, где бы не попадалось под ногами мышиных нор. Растаявший снег еще стоял в морщинах земли невпитавшейся влагой, кое-где приходилось перепрыгивать через блестевшие поверх прошлогодней травы озерца. Глаз радовали первоцветы: голубыми и желтыми огоньками рассыпавшись вокруг, они создавали красочную дымку, простиравшуюся в даль черно-белого кадра.
Через полкилометра я вышла к заброшенной улочке, где лишь один дом можно было заподозрить в использовании людьми под дачу в летнее время, от остальных же жилищ остались либо заросшие бурьяном стены, либо приблизительные очертания одичавших садов. Столбов электричества не было, газовых труб – тоже. На невытоптанной траве, прикрывшись треуголкой, спрятался колодец. Я заглянула в него: на гвозде под крышей висело жестяное ведро, привязанное мощной цепью к деревянному вороту, ствол был глубок, что от взгляда вниз чуть похолодело в груди – очевидно источник воды был действующим и скорее всего использовался жителями того ухоженного дома.
Преодолев остатки пустого селенья, я вышла к крутому берегу бурной реки: вода в ней была прозрачно-серой, чистой, но неслась с удивительной удалью, словно русло находилось под наклоном и, поднимаясь, взбрыкивая, сбрасывало поток со спины дна. Берег резко убегал к воде, было довольно сложно спуститься без риска покатиться кубарем. Когда я приблизилась к реке, то поняла, что шириной она меньше метра и, если бы не вязкие берега, еще не просохшие после оттепели, можно было бы попытаться перепрыгнуть ее. Однако это казалось безумством, учитывая качество почвы и характер реки. Я пошла по берегу в поисках лучшей переправы.
Русло петляло по полю серой змеей, шуршащей в прошлогодней палой листве. По дороге мне встретился даже шумный порожек, созданный из мощных корней деревьев, выросших неразумно близко к воде; тогда-то меня озарила догадка о способе преодоления мокрого блокпоста. Я прошла еще какое-то расстояние в поисках подходящего места и, наконец, уперевшись одной рукой в дерево на своем берегу в прыжке зацепилась за ствол на другой стороне речушки: препятствие было осилено!
Однако я сама загнала себя в угол, как бы забавно это ни звучало, учитывая название села, служившего мне ориентиром при поиске Спасской церкви. Перебравшись через реку, я оказалась в затопленной пойме, находящейся ниже берега, с которого я пришла. Однако отступать я была не намерена: находя частично просохшие кочки, увязая в грязевых лужах, подкладывая в качестве мостиков через воду найденные по пути ветки, цепляясь за кусты, продвигалась в сторону сосен, за которыми пряталась моя цель.
Наконец, поле врезалось в грунтовую дорогу, лежащую вдоль нескольких заброшенных домов из красного кирпича со сложившимися крышами, строившихся как под копирку – вероятно, для колхозных нужд. Дорога огибала пустынную улицу и заворачивала в направлении к церкви. Здесь по обе стороны от грунтовки вырастали вековые березы и сосны, обрамляя тропу густым зелеными стенами и чешуйчатым частоколом так, что находящуюся уже вблизи постройку было видно фрагментарно. Сойдя с пути, я направилась к церкви мимо деревьев, на которых кое-где сидели крупные вороны, изредка вспархивавшие с высоты и разрезавшие воздух крыльями. Постепенно церковь начала проступать четче, но даже тогда не показалась целиком: территория вокруг здания плотно заросла за годы его неиспользования. Издали мне почудилось движение, что порядком насторожило: неизвестно, что за люди и с какими целями могут бродить по таким местам, но минутное сомнение развеялось, когда я вспомнила, сколько препятствий преодолела, стремясь сюда добраться.
Вокруг церкви плыла жутковатая тишина. Сосны обступали строение, заходя на два покосившихся памятника с еле читаемыми именами и годами жизни. Они находились метрах в десяти от строения и выглядели довольно необычно: цилиндры  высотой сантиметров девяносто и диаметром не более полуметра, ближе к верху которых были будто насажены кубы с информацией о владельцах. Из символов на черном граните отчетливо читалось имя Андрея Васильевича Воронова и года «1781» и «1848»; на бежевом камне можно было лишь угадать те же фамилию и отчество, цифру «1848» или «1818». В отдалении на земле лежала огромная плита из розовой крошки, на которой просматривалась фамилия «Воронова» и цифра «1777»... Больше надгробий не было – значит, церковь стояла не на кладбище, либо все остальные памятники были уничтожены, в чем я, видя качество оставшихся камней, сильно сомневалась...
До личной встречи церковь я видела на фото, но, как всегда, вживую она производила совсем другое впечатление! Колокольня оказалась нестандартно маленькой: при отсутствии креста она была ниже купола над основной частью храма. Первый ярус был прямоугольным и высоким, на запад смотрел сводчатый ложный портал, обрамленный наличником, полукруглые входы располагались с северной и южной сторон; второй четверик был низким, будто усеченным; последний ярус звона выделялся цилиндрической формой и заканчивался заросшим от налетевших за много лет семян куполом с неплохо сохранившимся обезглавленным барабаном. Колоколов на звоннице не было, вместо них на балках тихо, почти неприметно сидели крупные черные птицы.
Вход в церковь находился в восточной части колокольни и был заперт деревянными полукруглыми дверьми с навешенным амбарным замком. Притвор по объему был меньше нижнего яруса колокольни и снаружи не имел никаких отличительных черт, кроме колонн с фронтонами по обе стороны здания. Окна церкви в сочетание с другими частями храма были прямоугольными, в них отлично сохранились кубчатые металлические решетки. Необычным оказалось то, что не только алтарь, но и приделы, и храмовая часть были круглыми, одинаковыми по объему, лишь центр отличался высотой, но все равно представлял из себя довольно камерное строение. Порталы его были отделаны колоннами с фронтонами – такими же, что можно было видеть на притворе – с частично обвалившимися капителями и ждущими часа падения потрескавшимися элементами архитравов; деревянные двери скрывали внутреннее убранство. От крыльца остались лишь вросшие в землю камни.
Крыша была цела, хоть и поросла сорняком, на световом барабане чернела почти полностью сохранившаяся облицовка луковичного купола с крестом.
Не выпуская из поля зрения кирпич, грозящий упасть на голову с фронтона, я пробралась к боковой двери и приоткрыла ее. Сказать, что я была поражена, – не сказать ничего! На фоне облетевший штукатурки и отсутствующего пола моему взору предстали частично сохранившиеся фрески! Вовсе не выцветшие, яркие образы апостола Петра, Иоанна евангелиста и Сергия Радонежского, сцены положения Христа во гроб и жертвоприношения Исаака Авраамом развернулись передо мной... Это было невероятное открытие: увидеть в заброшенной церкви остатки исторической росписи стен! Фрески расползались по кругу светового барабана, смотрели на меня со стен алтарной и центральной частей, и я не могла поверить, что вижу роспись наряду с заплесневевшим сводом и отсутствующим иконостасом: просто дух захватило без слов!
В отличие от основного объема трапезная имела кое-где провалившийся деревянный настил над уровнем фундамента. Я подтянулась и запрыгнула на дощатый пол, балансируя, прошла к центру помещения, чтобы оглядеться. Наличие сохранившегося покрытия было удивительным с учетом отсутствовавшей крыши помещения; в отличие от основного объема стены шершавились красным обитым кирпичом, по сторонам от центрального находились арчатые проходы в приделы, так что внутри притвор имел форму шестиугольника. Если здесь из-за свободного доступа солнца было довольно светло, то приделы с вырывающимся из них сумраком казались темницами. Я заглянула в один из них и, от неожиданности отскочив назад, громко рухнула ногой в трухлявое пространство настила.
Я даже не успела обдумать, где спасаться и чем защищаться, как около дыры в полу уже сидел на корточках мужчина и освобождал мою конечность из деревянного плена. Конечно, я же видела движение, когда шла сюда: вероятно, это был он...
– В подобных местах нужно быть осторожнее, – резюмировал мужчина итог спасительной операции, поставив меня на твердую поверхность.
– Спасибо, – отозвалась во мне надежда, что он не маньяк и не убийца: в конце концов не одни же сатанисты бродят по заброшенным церквям, я же тоже хожу...
– Что Вы здесь делаете? – поинтересовался мужчина, отойдя от меня на расстояние, будто стремясь подчеркнуть, что я в безопасности.
– Смотрю, – коротко ответила я, потом подумала, что это невежливо, и пояснила: – люблю заброшенные здания, нравится осматривать прошлое, догадываться, как могли жить люди другого века... В музеях все не то, много вычурности, показухи, а здесь по-настоящему...
Мужчина улыбнулся.
– А Вы? – поинтересовалась я. – Вы что тут делаете?
Он заложил руки за спину, посмотрел на небо, потом на меня:
– Я здесь живу.
– Здесь?! – изумилась я. – Прямо в церкви?!
Он не был похож на бездомного: чистый, опрятный... Одет был, конечно, странновато: только сейчас я поняла, что он в расстегнутом темном плаще, доходящем до пят; под ним виднеются черные свитер и брюки – вполне себе обычные. Почему-то в голове сразу возникло воспоминание про Дункана Макклауда и истерическая шутка-вопрос: «Надеюсь, он не вытащит сейчас из-под полы огромный меч и не отрубит мне голову?!». В то время, как эти мысли проносились в моем сознании, мужчина уже отвечал:
– Живу в этом селе...
– В Вороньем Углу?
– Да.
– А здесь что делаете? – не унималась с расспросами я (уж очень он не был похож на среднестатистического жителя практически вымершей деревушки).
– Люблю бродить по родным местам, – расплывчато ответил он. – Здесь прошла моя жизнь, прихожу за вдохновением, подписываюсь энергией...
– Чем же Вы занимаетесь?
Мы уже выбрались из трапезной в храмовую часть и стояли на земляном полу, рассматривая остатки фресок двухвековой давности. В голове возникали мысли, унося меня от насущного: «Здесь давно когда-то жили мои предки... Так волнительно прикасаться к истории... Необычно осознавать, что давным-давно здесь проводили обряд крещения над моим прадедом, что сюда он ходил на причастия... И вот я стою в том же храме, но уже в другую эпоху...».
В то же самое время мой спаситель отвечал на уже забытый мною вопрос:
– Я вольный художник: пишу, провожу экскурсии...
– Здешний краевед? – сыронизировала я, учитывая захолустность места.
– Можно и так сказать, – ухмыльнулся он. – Меня, кстати, Андрей зовут.
– Здесь проводятся службы? – поинтересовалась я, кивнув в сторону алтарной абсиды, где скопилось такое количество разномастных икон, что хватило бы на иконостас.
– Хотели лет двадцать назад восстановить, – пояснил Андрей, – храм-то в неплохом состоянии, можно отреставрировать, а тогда еще проще было. Но не сложилось: несколько служб провели, прихожане натащили атрибутики, так все и стоит по сей день... – он ткнул пальцем в висящую у окна лампадку так, что она закачалась. –  Изредка кто-то приходит, ставит свечи, но по большей части церковь пустует.
– А почему она так далеко от села?
– Ее строили под себя владельцы усадьбы, а крестьяне жили отдельно...
– Это памятники на их могилах? – спросила я, когда мы выбрались на улицу.
– Да, здесь была семейная усыпальница, хотя изначально храм не строился как кладбищенский, впрочем, тут и не хоронили больше никого...
– Удивительной формы надгробия! Больше нигде таких не видела!
– Нет, это не редкость для тех времен – памятники в виде колонн. Они со временем вросли в землю, раньше надписи были на уровне глаз... Помещики были скромными, не кичились богатством, не строили дворцов, помогали крестьянам, а после смерти не желали вычурных монументов, поэтому вот: исчерпывающая надпись на камне – и все...
– Удивительно, что памятники сохранились, – заметила я. – Поближе к цивилизации давно бы растащили гранит на мостовые и тротуары...
– Может, и так, а может, просто хранители есть у места... – таинственно проговорил он.
– Какие хранители? – удивилась я.
– Ну какие? – протянул он, потом, подняв голову к верху колокольни, указал на замерших на балках птиц. – Вороны вот, например... Вы, кстати, знаете, почему село называется Вороний Угол?
Я что-то слышала про жадность первого владельца угодий, который хотел отхватить побольше и уехал слишком далеко, чтобы успеть вернуться вовремя до распределения земель и поэтому срезал на обратном пути и в итоге получил тот надел, который сумел объехать.
– Нет, толком не знаю, – вслух сказала я. – Поведайте мне...
– Говорят, эти земли издавна были границей княжества, за которой находились другие, враждебные, народы, поэтому и назывались они «углом» – краем, концом. Часто соседи делали набеги, поэтому князь старался укрепить границу и ссылал сюда всех колдунов и чародеев, чтобы те использовали свое мастерство против врагов. Рассказывают, будто здешние люди на поле битвы оборачивались в черных птиц и побороть их не могло никакое оружие, отчего противники в страхе и панике бежали... Так и прозвали «угол» «вороньим»...
– Уж не эти ли птицы, – указала я с издевкой на колокольню, – потомки тех чародеев?
– Не знаю, не знаю, – протянул Андрей, – может быть, и они... Говорят, что все, кто отсюда родом, и их потомки рано или поздно возвращаются к истокам, – произнес мужчина непонятную фразу. – Вы, случаем, не из этих мест?
Я немного испугалась прозорливости моего спутника, но,
не желая вдаваться в расшифровку его странных слов, продолжила разговор без ответа на последний вопрос:
– А я думала, что Вороний – это по фамилии помещиков Вороновых, – попыталась я выдвинуть более приземлению версию происхождения названия.
– Кто знает, может быть, и так, да только не исключено, что и Вороновы из рода тех колдунов вышли, – развернул он мою теорию к своей легенде. – Неспроста же они выстроили именно Спасскую церковь – как символ полноты и завершенности акта спасения человечества... ну или народа этого места... И черный цвет купола совершенно не свойственен немонастырским храмам, это символ монашества, отречения от мирского, служения богу... или какому-то общему делу через отказ от своих интересов...
Андрей рассказывал завораживающие вещи, от которых холодок мистики пробегал по спине, и, чтобы больше не погружаться в сверхъестественность здешних легенд, я решила откланяться, ибо все в этом месте уже посмотрела.
– Что ж, приходите еще на подпитку от силы предков...
Я вздрогнула: «Откуда он знает про предков? Я же не говорила!». «Или просто не заметила, что сказала?..» – успокаивало меня мое сознание.
– Раз уж Вы местный, – обратилась я снова к своему спутнику, – расскажите, как добраться до трассы по протоптанной дороге, а то сюда я шла через реку и затопленные поля...
– Охотно, – улыбнулся Андрей и повел меня к дороге через сосны. – Если пройти мимо колхозных домов и завернуть у последнего налево, то увидите насыпь из бутовых камней – это мост через реку, а дальше по тракторной тропе доберетесь до дороги.
– Спасибо, – обрадовалась я тому, что не придется снова прыгать через реку. – А что там за село было в поле? От него уже ничего, кроме колодца и одной дачки не осталось...
– Это тоже часть Вороньего Угла, раньше там кипела жизнь, а теперь почти все мертво...
– Какое большое село, оказывается... – удивилась я.
– Да, село было большое, церковь была красивой, речка была широкой... – мечтательно проговорил он.
– Вы не пойдете домой? – когда мы вышли к улице, поинтересовалась я в надежде на спутника по пути к машине.
– Мой дом в той стороне, – указал он рукой за деревья.
– Тогда – до свиданья, – попрощалась я.
– До встречи, – отозвался Андрей и медленно направился в сторону церкви.
Когда я сделала десяток шагов по грунтовке, сзади раздалось несколько хлопающих звуков. Я обернулась: Андрея на дороге не было. Пожав плечами, я продолжила путь.
Когда до поворота к домам оставалась пара шагов, я снова оглянулась и посмотрела в сторону церкви через сосны: был виден купол с крестом, барабан колокольни, одна колонна трапезной, частично левый придел; на черном памятнике сидел крупный ворон.
В моей памяти вдруг отчетливо возникла надпись на камне: «Андрей Васильевичъ Вороновъ, 1781 – 1848»...