Солдат и актриса

Они встретились совершенно случайно в губернском театре. Точнее не случайно,  а по желанию внезапно воспылавшего страстью не молодого, но крепкого ещё солдата. Да и не то, чтобы встретились.


        Фельдфебель Тихонов Зиновий Савельич служил в гренадёрском полку уже двадцатый год. Дошёл с армией  до Парижа,  был в Тегеране и у стен Эрзурума,  трижды смертельно  ранен, вновь возвращался в строй. Но вот в театре ему бывать никогда не доводилось.  Чего он только не испытал за свою жизнь! Он не потерял самообладания, когда смотрел на свою, развороченную пушечным ядром руку, не стонал в плену у турков под пытками. Чувства огрубели и притупились. Но наверное,  что-то накопилось за эти годы и прорвалось. На спектакле Савельич рыдал. Без звуков, но слёзы катались из обеих глаз сплошным потоком в развязке сюжета.


        После спектакля он почувствовал невероятное облегчение, будто сбросил лет пятнадцать. В эйфории был  пьян и бодр одновременно. Актриса, исполнявшая главную роль,  покорила Савельича и он уже рвался на сцену где ещё шёл поклон актёрской труппы под овации зала. И тут неискушённый солдат заметил,  что зрители вручали любимым актёрам букеты. Сердце бешенно стучало,  выскочив в фойе, он увидел через стекло уличную торговку цветами.


        Когда солдат вернулся в зал,  актёров на сцене уже не было. "Как же так? , как же так?" - повторял он про себя без остановки, опустил букет и совсем растерялся. Дважды георгиевский кавалер не терялся в опасных разведоперациях, когда нужно было за секунды принять правильное решение,  а тут растерялся.  Уборщица в зале,  увидев сидящего на последнем ряду седого гусара с букетом, бросила отжатую тряпку на пол и покачала головой: "Чего они с ума сходют? Как скаженные" - перекрестилась, потом повернулась и  пронзительным голосом с усмешкой произнесла: "Ну  и чаво тута расселся?"


        А через год, в грмиёрке на столике с пудрой, помадами и тушью лежало письмо:

"Здравствуйте дорогая  Зинаида Тихоновна!
Уж который раз собираюсь вам написать,  да и писал даже , только сгорели письма в костре. Пантелеймон, давеча не уследил, а я выпимши был, взопрел и приспнул в тепле. Однако сапог, падлюка прогорел,  пока я его сушил. Ну да ничего, были бы кости, а мясо нарастёт!

     Мы выступаем с походом на заре, турку бить, а сон чертяка не идёт. Никак через Вас. Взял у каптенармуса грифель, а бумага как есть от цигарки.

        Помню я вас порядочно и кажный день почитай. И ведь вроде бы делов то...ан нет.   Что же тут делать?   Только крепнуть аки камень. Служба то вечная. Вот ведь как оно бывает. И взаправду уж каменею я, разве только  через грифель вот. Пишу,  знаете всякое. Как говорят господин полковник: "Всякой бздор" . Что это за бздор такой , не пойму никак.

        Видал открытки с вашей как есть наружностью в Тифлисе продают. Очень даже натурально красиво ваша причёска там выходит и глаза,  ажно загляделся,  да так все и купил.

        Сядешь на привале значит на бугорок, цигарку скрутишь , да и достанешь  полюбопытствовать .
        Я вас, Зинаида оченно понимаю,  вы тонкой натуры будете, хоть  и такая справная в анфас и профиль. Я ведь тоже знаете,  только с виду такой, а сам то...
        Ну вот уж грифель выпадает, а завтра выступать на заре. Низко кланяюсь , даст Бог свидимся."
 
Больше они не виделись,  да и в театр Савельич с тех пор не ходил. Но после двадцатипяти лет военной службы,  купил в Москве  камеру - обскуру и открыл в своём селе дагеротипную мастерскую: "Художественный  портретъ размером с табакерку"