Лебедев Евгений Николаевич

 Только в 1996 году, когда мне исполнилось пятьдесят, я решил подать документы в Союз писателей, предупредив, что у меня много публикаций, но нет ни одной книги. «А кто вас рекомендует?» - спросили меня. Я назвал Евгения Николаевича Лебедева. «Ну, если вас рекомендует он, то можете считать, что в Союз писателей вы почти приняты» - ответили мне.
 В Союз меня рекомендовали четыре человека: два литературоведа - заместитель директора Института мировой литературы РАН профессор Литературного института Евгений Николаевич Лебедев и член-корреспондент РАН профессор МГУ Петр Алексеевич Николаев и два прозаика Константин Евграфов, мой первый литературный наставник, еще по журналу «В мире книг» и Иван Арсентьев, Герой Советского Союза. При вступлении мне сказали: «О ваших публикациях хорошо отзывался Воронов». «Николай Павлович?» - спросил я удивленно (Неужели он обо мне вспомнил?) - подумалось мне. «Нет, Владимир Ильич». Оказалось, обо мне говорил литературовед, знавший меня по публикациям.

ВОЛШЕБНОЕ СЛОВО - ПИСАТЕЛЬ.
СЕЗАМ, ОТКРОЙСЯ!
ВСТРЕЧА СЕДЬМАЯ
ЛЕБЕДЕВ Евгений Николаевич

Не побоюсь этого слова — он действительно был самородок.

 Откуда у человека, выросшего в самой простой семье («Мой батя - шофер» - говорил сам Евгений Николаевич) такая любовь даже не к более близкому нам девятнадцатому, а совсем забытому восемнадцатому столетию? Не только к Ломоносову и Державину, но и к совсем преданному забвению Тредиаковскому - человеку, которого не могли понять многие современники. Страшно жалею, что не был ни на одной его лекции. Как умудрился Лебедев передать любовь к Тредиаковскому студентам Литинститута -  молодым писателям, которым предстояло жить в 21 веке?

 Его научным руководителем в ИМЛИ был Кирилл Васильевич Пигарёв. Вот он был человеком благородного происхождения, голубой крови - правнук Тютчева!
Названия его книг совсем не академические «Огонь - его родитель»  книга о Ломоносове. «Тризна» - книга о Боратынском (именно так - через «О» Лебедев писал фамилию поэта.

 Его первая книга о нашем великом энциклопедисте «Огонь - его родитель» озарена вспышками гипотез и догадок.. Ему бы и дальше идти по академической стезе, но он в 1976 году вдруг предпочёл от тихой академической науки перейти в мир литературных баталий издательства «Современник». 

 Евгений Николаевич Лебедев был живым примером единения истории литературы и творчества. Превосходно знал стихи не только Державина и Ломоносова, но и Тредиаковского, непонятого и осмеянного современниками.               
«За Василия Тредьяковского, признаюсь я готов с вами поспорить. Вы оскорбляете человека, достойного во многих отношениях уважения и благодарности нашей» - писал Пушкин Лажечникову по прочтении его романа «Ледяной дом», в котором сатирически изображен Тредиаковский. 

Стихотворение Лебедева о Тредиаковском я помню на память:

От астраханских знойных сеней
Бежал он, к славе путь держа
Подвижник. Сумасшедший. Гений               
Безбожник. Графоман. Ханжа.

В нем мощь и немощь человека,
О светлой правде тёмный вздох
Дух восемнадцатого века,
Судьбой застигнутый врасплох.

Он был из тех людей, которым
Одна забота жизни всей
Мир убедить. Но мир, - не форум,
Но мир - кровавый колизей.

«Открой пути твои, о Боже,
Меня ли звал Ты? Я пришёл.
Я мог быть зрителем, но все же 
Скамьям арену предпочел.

Я здесь един, Россия-мати,
Моя надежда, слава, боль
В сей странный век случайной знати
Твоею флейтой будь позволь.

Я буду воспевать вседневно
Твоё грядуще торжество».
Но злое чудище стозевно
Уже рычало на него.

Его со смехом выносили,
А он - в бреду, в грязи, в крови
Шептал, шептал, шептал России
Слова немыслимой любви….

 Что сказал бы Лебедев о гипотезе: «Тредиаковский - автор «Слова о полку Игореве»? Теперь не узнаешь...

 К сожалению, нигде не встретилось мне стихотворение Лебедева о матери - однажды Евгений Николаевич прочитал его на вечере поэзии в ЦДЛ. Содержание сводилось к тому, что его очень долго не было дома, он отсутствовал, где-то пропал. И рефреном звучали повторявшиеся слова «А мать ждала!»

 Помнится, однажды  я передал  Евгению Николаевичу, свою рукопись и шутливо просил, чтобы ее не постигла судьба рукописи романа Чернышевского «Что делать?» - переданная автором Некрасову, она была им потеряна и потом найдена. Мои опасения оказались напрасны - рукопись моей повести об Александре Анфимовиче Орлове была сохранена. «Уж лучше бы она потерялась!» - порой думаю я теперь. (В моей повести слишком много вымысла - при ее написании я исходил из слов Тынянова «Там, где кончается документ, там я начинаю». Сведений об оправданном Пушкиным Орлове было слишком мало, и поневоле приходилось прибегать к домыслу) И теперь я рад, что мое творение не увидело свет.

 Однажды мы с Лебедевым выпили и как-то незаметно для себя перешли на «ты». Продолжая в дальнейшем видеться с ним, я ощутил какую-то неловкость, словно: что-то из нашего общения ушло.. Вероятно, то же почувствовал и он. И мы вновь перешли на «вы». Стали как и прежде называть друг друга по имени и отчеству.

 Подавая документы в Союз писателей, я имел множество публикаций в газетах и журналах - и ни одной книги - они появятся позднее. 
«А кто вас рекомендует?» - спросили меня. Я назвал Лебедева. «Ну, если он рекомендует вас, то можете считать что в Союз писателей вы наполовину приняты» - сказали мне. Это было в начале осени 1996 года.
12 мая следующего года Евгения Николаевича не стало. Актовый зал Института мировой литературы на смог вместить всех, пришедших с ним проститься - люди стояли на лестнице.
Дань любви и боли - отклик на кончину Евгения Лебедева из Парижа