БАТЯ и шпион

      
В шестом классе к нам зашел поучиться, оставшийся на второй или третий год Батырхан. Это был огромного роста, широкогрудый, с плоским смуглым лицом, косолапящий, как медведь, казах, по прозвищу Батя.
Порой он смотрелся как волк в овечьем стаде. Сидел один за последней партой, подпирая старую стену. С ухмылкой, он медленно обшаркивал всех взглядом, как бы обдумывая - с кого начать... Было заметно, что снующие повсюду «вертухаи-учителя» и, поставившие его на учет, «мусора» по делам несовершеннолетних, явно ограничивают его свободу. Учиться он не хотел. Знаний русского языка было достаточно, чтобы накарябать нужное слово на парте или стене. Базовых знаний ботаники и рисования хватало для изображения пестика и тычинки на заборе. Часто, аккуратно покосившись на него из подлобья, я видел его неподетски прищуренный взгляд. Казалось, он знает, что-то такое, чего не знали мы. Какая-то совсем другая, непонятная для меня, проявлялась в нем жизненная философия.

Батя иногда пересаживался за другие парты. Однажды, он очутился прямо за мной. Весь урок, на контрольной по алгебре, я спиной чувствовал опасность, лохматой серой тучей нависшую надо мной. Я ждал его фирменный хлесткий удар по лысине оттянутым средним пальцем. После, увидав, что я испугался, он бы сделал мне "саечку за испуг" - тычок в подбородок двумя скрещенными пальцами. Но Батя неожиданно, по - дружески, легонько похлопал меня по левому плечу, что бы я повернулся.
Как пить дать, попросит списать. Надо бы ему намекнуть, что математик я слабый, возможно решил неправильно...
Осторожно оборачиваюсь влево, с приоткрытым для предупреждения ртом, и тут же попадаюсь на его удочку: выставленный сбоку возле щеки его засаленный палец оказывается, при развороте, у меня на губах, точнее между губами. Почти одновременно Батырхан поднимает над другим моим узеньким плечом правую клешню с заряженной авторучкой и хлестким движением ставит свою резолюцию из фейерверка чернильных клякс на моей контрольной работе. (В то время в обиход вошли авторучки, периодически заполняемые чернилами.)
Математичка тут же, без суда и следствия, попросила нас обоих выйти вон!
- Завтра, к директору с родителями!
Так просто она решила уравнение с двумя неизвестными. Почему училка не выгнала только его? Захотела, чтобы он там был под моим присмотром?
После того, как мы вышли с ним вместе,- я, хиляк, второй снизу по росту, и он - первый сверху, проболтались полчаса в коридоре, а потом, после звонка, вместе зашли, отношение одноклассников ко мне изменилось. А после визита к директору школы наших родителей, когда мы чуть не стали дружить домами - я почувствовал в себе неведомую силу, оказавшись под его крышей. Нет, я, разумеется, не изменил своим принципам. Не подумайте, что перестал поднимать двухсот граммовые гантели, и принялся пылесосить, сдувая с него пыль. Просто он, подстать своему прозвищу, почему-то стал относиться ко мне, по-отечески. Взял под свою опеку. Видимо, таким людям, как Батя, нужна, иногда, положительная мотивация для оправдания своего разнузданного поведения. Местная шантрапа: Бармак, Чушка, Шайтан, Чика на какое-то время перестали обзывать меня обидным для меня, пионера, прозвищем - Шпион. Быть шпионом, наверное, вообще не легко, а раскрытым, когда на тебя указывают пальцем, стократ тяжелее.
А назвали меня так в определенных кругах по решению амурского соседа Федьки. Тот часто собирал во дворе дружков-разгильдяев, а я, завидев их, и, не найдя своих друзей, мушкетеров, сразу уходил - не связываясь с их блатной компанией.
Когда мы пришли в школу на следующий год, после летних каникул, Бати уже не было.
Ко мне постепенно вернулось прозвище. Я продолжал шпионить, но уже с крыши сеновала. Записывал увиденное в блокнот, спускался и прятал записи в сарайке за дровами.
Через много лет нашли и расшифровали блеклые, пожелтевшие листки:

Скажу по секрету вам,
Чуть стесняясь юных дам,
Люблю сидеть на крыше!
Высоко? Но хочется мне выше...
Не для того, чтоб улететь,
- Чтобы Россию лучше разглядеть!

"Завербовать" Батю мне не удалось. Да я и не пытался.
Он грубо разбойничал. Больше половины своей недолгой жизни провел на зоне. Закончил жизнь в тюрьме, сраженный туберкулезом.