Билет на непридуманную пьесу Главы 19 и 20

Глава девятнадцатая
— Деточка, не надо, не надо переживать, — утешал Юрий Павлович Ксюшу, которая расплакалась сразу, как только начала рассказывать о том, что её сняли с "Царской невесты". — Давайте разберём все плюсы и минусы происшедшего.
— Какие могут быть плюсы в этой ситуации? — подняла заплаканные глаза Ксения, — меня теперь будут считать неудачницей, о которую вытерли ноги... Как я появлюсь сегодня на "Снегурочке"?
— А я вам скажу, какие можно найти плюсы даже, казалось бы, в самой плохой ситуации... Хотя ваш случай не является трагедией, слёзы через короткое время высохнут, и вы сами будете удивляться, зачем плакали и переживали.
Ксюша вытерла слёзы и глубоко вздохнула, приготовившись слушать этого приятного старичка, который показался ей добрым гномом или волшебником, могущим превратить плохое в хорошее...
— Давайте попьём чайку и спокойно всё обсудим, — Юрий Павлович достал большой фарфоровый чайник, — смотрите-ка, какие гуси симпатичные... Это я из Германии привёз... Редко им пользуюсь, только для особых гостей.
— А я особый? — робко спросила Ксюша.
— Конечно, во-первых, вы очень милая девушка, да ещё и ребёночка ждёте. Что может быть прекраснее этого? Во-вторых, вы талантливая певица, и в дальнейшем, если не бросите заниматься, сделаете прекрасную карьеру. А во-вторых, мне кажется, вы очень хороший человек...
— Я самая обыкновенная, Юрий Павлович, нет у меня ни особенных качеств, ни редких талантов. Вы просто очень добрый, — задумчиво сказала она.
— Девочка моя, в скромности ваша прелесть и есть. Мы все обыкновенные и в то же время уникальные. Надо только руки не опускать, даже если кажется, что весь мир против тебя. Вы когда-нибудь читали русского философа Ивана Ильина?
Ксюша отрицательно покачала головой.
— А зря, — Юрий Павлович встал из-за стола и, шаркая тапочками, подошёл к полке. — Вот вам книжечка... Возьмите, возьмите домой, почитайте. А впрочем, я вам её дарю, сам уж давно наизусть знаю. Так вот, здесь этот умный человек пишет о неудаче. Я вам скажу кратко: неудачу он называет необходимым жизненным уроком, который надо считать трамплином к успеху. Во как! — старичок поднял палец, — мудрость жизни состоит в том, чтобы воспринять свою неудачу, как дверь, куда тебе и не надо было ломиться. Следовательно, нужно искать другую, предназначенную для тебя.
— А что же для меня предназначено, если не пение?
— Да не всё же подряд следует петь, Ксюшенька. Я вам и раньше говорил, что не каждая роль полезна для вашего голоса. Думаю, что при исполнении Татьяны вы и сами это поняли. Так ведь? Слишком много страсти для такого хрупкого аппарата, как у вас. Вот Снегурочка — для вас. А вообще, я бы вам посоветовал поразмыслить о камерной музыке, боюсь, что в опере ваш голос очень быстро износится.
— Но я даже на сегодняшний спектакль идти боюсь, мне кажется, что все надо мной будут смеяться.
— Об этом тоже Ильин пишет... Но я скажу своими словами: не бойтесь, никому до вас особенно нет дела. У каждого своя жизнь, свои успехи и неудачи. Ну покосится кто-нибудь на вас, ну и что? Делайте спокойно своё дело и не подавайте виду, что вам тяжело и обидно. Улыбайтесь, улыбайтесь, Ксюша...

И она улыбалась. Улыбалась, когда в коридорах театра встречалась с гримёрами, улыбалась, когда встретила Литвака, встревоженно заглядывавшего ей в глаза, улыбалась, когда шли мимо артисты хора... Сначала ей было трудно, но потом она подумала, что, в сущности, люди вокруг очень хорошие. По крайней мере, сочувствующих и доброжелательных взглядов было больше, чем неприязненных или насмешливых. И потому улыбка её стала абсолютно искренней и благодарной всем этим хорошим людям.
В таком приподнятом настроении она вышла и на спектакль. Превращение Снегурочки в настоящую девушку взволновало её сердце как никогда. Но главное, ей вдруг почудилось, что в зале сидят не взрослые, а дети. Те самые детки, которые так чутко реагировали, когда она пыталась донести до них что-то своё, сокровенное. Они смеялись и плакали вместе с ней, сочувствовали её героиням: Лисичке, Герде, Белоснежке. Теперь она Снегурочка, и в зале взрослые, но она поняла, что они так же ждут чуда, чуда превращения, чуда любви.
Ксения звонко пела о своей любви к Мизгирю и тянула руки в зал, чувствуя, как от зрителей идёт ответная волна:

Нет, не страх, не боязнь во мне.
О, в лицо твоё дай мне взглянуть!
Душа полна моя не страхом, не боязнью;
Твоих речей живая прелесть, смелость взора
И гордый вид высокого чела
Меня манят к тебе неодолимо!

Через её пение передавалась живительная энергия и Стасову, удивлённо смотрящего на неё, словно не узнавая, и оркестру, где сидел близкий друг, которого она утратила, и зрителям, слушающим её, затаив дыхание. И превращение Снегурочки произошло. Но не в ледяную девушку с человеческим сердцем, которая растает без следа, а в прекрасную богиню — истинную дочь Весны, которая несёт в себе жизнь.
Бесконечные, нескончаемые аплодисменты её утомили... Она отдала спектаклю слишком много, а сейчас хотела только одного — посидеть, а лучше полежать в тишине. И она дремала в гримёрке, словно в цветочном магазине, и вдыхала, сладкий до приторности, запах многочисленных цветов.
В коридоре стало тихо, и Ксюша поняла — нужно вставать, пока не закрыли театр. Она неспешно оделась и вышла в коридор: верхний свет уже погасили, горели только боковые тусклые светильники. Закутавшись в широкое шерстяное пальто с запахом, которое ей подарила мама, Ксения закрыла дверь гримёрки и повернулась, чтобы идти на выход, как внезапно тёмная фигура преградила ей путь.
— О-о, это опять вы, — устало произнесла она, сразу узнав в высокой фигуре Стасова, — что вам ещё от меня надо? Хотите меня и с этого спектакля снять?
— Ксения, простите меня, — голос его звучал необычно взволнованно, — я виноват перед вами. Я совсем потерял голову, а вы ещё так пели сегодня... Мы можем снова быть друзьями? Хотите, я поговорю насчёт вас с дирижёром?
Он замолчал, а она стояла, не глядя на него и почти не слыша его слов, только прислушиваясь к тому, что происходило внутри неё: что-то странное, будто в животе кто-то пускает пузыри. Хотя, почему "кто-то"? Она знала — кто.
— Ладно, Дмитрий Алексеевич, я вас прощаю. А говорить ни с кем не надо, пусть будет как будет, — рассеянно ответила она. — Разрешите мне пройти.
Ксения протиснулась мимо него и прибавила шагу. Она вышла в фойе, рассчитывая уже больше никого не встретить, но поняла, что ошиблась — недалеко от выхода стояли три человека: Олег, Вадим и Лёва. Приглядевшись к их компании, Ксюша поняла, что все трое были слегка пьяны — они громко смеялись, пошатываясь, и хлопали друг друга по плечам. Олег обернулся, и глаза их встретились.
— Ксюша, — весело, как раньше, крикнул Олег, — можно тебя на минутку?
Её сердце затрепыхалось, как птица в клетке. Она остановилась, поджидая, когда Олег подойдёт к ней сам.
— Помнишь, Валентин хотел пойти с тобой в кино ещё раз?
— Помню, а что?
— У меня к тебе просьба, сходи с ним, пожалуйста, на дневной сеанс. Вот билеты, он сам купил и просил тебе передать. А здесь его телефон записан.
— Я не понимаю, а почему ты не хочешь пойти с ним? И чего это вы напились в театре? — не удержалась она от любопытства.
— А-а, — он махнул рукой, — я сегодня последний раз играл, меня уволили... Всё правильно, за правду можно и пострадать, — подмигнул он ей.
— Так это из-за твоего письма директору?
— Думаю, да, — усмехнулся он, — зато этой позорной постановки не будет.
— А куда ты пойдёшь работать? — с грустью спросила Ксения.
— Не знаю, но я не об этом, а о Валентине... Ты сходишь с ним в кино? Я хочу уехать на несколько дней, боюсь, что он с мамашей с ума сойдёт. А тёщу я предупредил, чтобы она Валю с тобой отпустила.
— Конечно, схожу. Давай билеты.
Она взяла билеты и замерла, вспоминая, как им было хорошо в тот день втроём, какие радужные планы строили о будущей жизни, о счастье. Пусть они не говорили этого вслух, но думали и понимали друг друга без слов... Вот и сейчас, видимо, Олег вспомнил о том же самом — он пристально смотрел на неё, и какие-то слова уже были готовы сорваться с его губ, но тут раздался пьяный смех Вадима и Лёвы. Олег и Ксюша обернулись — мимо них проходил Стасов. Ксения сначала не поняла, что насмешило друзей, как вдруг увидела на его чёрном плаще, на спине, большую белую надпись "ИНДЮК". Стасов остановился в недоумении, но не разобравшись в причине насмешек, пошёл дальше.
Олег подключился к приятелям:
— Господин солист, куда вы так спешите? Вы сегодня потрясающе выглядите...
Его реплика вызвала ещё больший хохот приятелей.
Ксюша рассердилась.
— Олег, как тебе не стыдно? Зачем вы человеку плащ испортили?.. Дмитрий Алексеевич, — громко позвала она, — подождите, пожалуйста.
Схватив Ксюшу за пальто, Олег хотел задержать её, но она сердито сбросила его руку и подбежала к Стасову.
— Дмитрий Алексеевич, у вас надпись на спине.
Он сначала не понял, но потом быстро снял плащ, увидел надпись и, злобно сверкнув глазами в сторону пьяных оркестрантов, бросил его на пол.
— Спасибо, — тихо поблагодарил он и быстро вышел на улицу.
— Ксюша, зачем вы сказали этому индюку? — крикнул Вадим, — пусть бы так и шёл.
— Ребята, вы что — дети малые? — строго спросила Ксюша, — Зачем было портить такую хорошую вещь?
Олег подошёл к ней. Он сузил глаза, внезапно посерьёзнев и протрезвев.
— А ты думаешь, с чьей подачи меня уволили? С подачи твоего дружка, этого напыщенного индюка. А ты его защищать ещё будешь? Может, он тебе нравится? Под ручку ходишь с ним... Я-то теперь безработный, нищий, а с ним можно и замутить, а?
Он ухмыльнулся и гнусно подмигнул, а Ксения, не раздумывая, размахнулась и дала ему пощёчину... В фойе воцарилась тишина — приятели прекратили смеяться. Олег ошеломлённо смотрел на неё, схватившись за красную щёку.
— Передай Валентину, что я ему позвоню, — постаралась спокойно сказать Ксюша, — прощай.

Она шла по улице и сама себе поражалась — раньше она так никогда бы не сделала, но сейчас всё изменилось. Да, она стала другой, словно повзрослела лет на десять. Она ещё не знала, чего хочет от жизни, как будет жить дальше, какой будет её семья. Но она уже точно знала, что не будет терпеть враньё, измену и унижение. Можно ли выстроить свою жизнь, чтобы этого не было? Во всяком случае, она постарается.
Глава двадцатая
Ему приснилось, что он очень хочет пить, но вместо воды в чашке — песок, золотистый, горячий, рассыпчатый, но невкусный, обжигающий язык и всю гортань. А на голове почему-то сидит ворон и монотонно клюёт его в темя, в висок, в лоб...
Олег застонал, протестуя против таких ночных пыток, и проснулся. Но головная боль и ощущение жестоко пересохшей гортани никуда не исчезли. Он прислушался: есть ли кто дома? Ответ пришёл немедленно — в дверь его спальни стучала швабра и воняло хлоркой. Понятно, Инна Сергеевна опять за своё...
— Доброе утро, — хмуро поприветствовал Олег работящую тёщу, но в ответ получил только неодобрительный взгляд и ещё более активные действия шваброй возле его ног.
Он пил кофе и вспоминал всё, что было вчера. Сначала прощание с ребятами, потом "операция" отмщения Стасову, а после... Олег помрачнел — он вспомнил сцену с Ксенией и машинально потёр щетинистую щёку. Зачем он оскорбил её? Понятно же, что она не отвечает этому индюку на чувства, но почему Ксения заступилась за него? Разве не понимает, как Олегу обидно уходить вот так, не по собственной воле, не тогда, когда нашёл другое место работы, а в неизвестность... Не хватало ещё зависеть от жены материально, и так он живёт в её квартире. Хорошо, что деньги выплатили за неиспользованный отпуск, на первое время ему хватит, а дальше что делать?
Он ещё раз потёр щёку и стал думать, кому звонить и куда бы пойти из дома...
Олег не успел ничего придумать, как позвонил Вадим.
— Ты как? Живой? — коротко поздоровавшись, спросил приятель.
— Живой, но больной, — честно признался Олег.
— Давай встретимся, пойдём лечиться.
— Нет, слушай, я уже вчера и так сына напугал своим видом.
— Да ладно тебе, выпьем пивка, поговорим.
От такого предложения Олег не смог отказаться и выскочил из дома, не обращая внимания на подозрительный и вопросительный взгляд тёщи.
Они сидели в уютном баре и ждали Лёву. Все трое жили недалеко друг от друга, что весьма способствовало их дружбе.
— Я собираюсь поехать к одному старцу в Псковскую область... Меня знакомый священник позвал. Хочу посоветоваться, что делать с семьёй. Поедем со мной? — предложил Олег приятелю.
— А чего тут советоваться? Разводиться надо и всё тут, — пожал плечами Вадим, — а как я с тобой поеду? Если только замениться на пару дней, — задумался он, — вроде новый концертмейстер покладистый парень, может, он подменит меня.
— Давай, давай, — обрадовался Олег, — мне одному неохота...
— Ты же не один едешь.
— Да я плохо знаю этого священника, поехали!
— Ладно, я попробую отпроситься.
— А Лёвка чего так долго? Что он тебе сказал?
— Попросил не расходиться, — усмехнулся Вадим, — у него к тебе важный разговор.
— Вот даже как, — задумался Олег, — у меня в последнее время столько проблем, что любой разговор будет важным.
Дверь кафе широко распахнулась и необычно быстрым шагом вошёл грузный Лёва. Вид у него был возбуждённый: щёки и лоб блестели от пота, а взгляд перескакивал с одного приятеля на другого. Поздоровавшись с ними, он сделал заказ и сел за стол с загадочным видом.
— Ну, выкладывай давай, чего светишься? — спросил Олег. — Что у тебя за новости?
Лёва вытер лоб салфеткой и шумно выдохнул.
— Как у тебя голова? Не болит? — насмешливо спросил он, уходя от ответа.
— Болит-не болит, не надо было вчера добавлять, — проворчал Олег.
— Ну, после такого стресса не грех и добавить. Да ещё Ксюха тебя приложила, расстраиваешься небось, — посочувствовал Лёва.
— Не успел ещё порасстраиваться, — поморщился от неприятного воспоминания Олег, — ты зубы не заговаривай, выкладывай, что у тебя за новости.
— А новости очень хорошие, Олег... — посерьёзнел Лёва, — помнишь, я тебе говорил, что для того, чтобы перейти к Темирканову или в Мариинский желательно быть лауреатом. В Венгрии ты занял второе место, а сейчас, через месяц, во Флоренции устраивается ещё один конкурс. Вот тебе сведения, куда писать и подавать заявку. Конкурс не очень престижный, в первом туре могут участвовать любители. Но если выиграешь, то в следующем, в Вене в "Волшебной флейте", сможешь участвовать бесплатно. А это уже престижно. Играешь ты отлично, поезжай и попытай счастья. Займёшь хоть какое место — уже плюс.
Лёва достал из нагрудного кармана бумагу и передал её Олегу.
— Ты думаешь, стоит ехать? — с сомнением переспросил Олег.
— Конечно, стоит, — убеждённо ответил Лёва.
— Поезжай, что ты теряешь? — поддержал Вадим.
— Действительно, ничего, просто денег на это надо много, а у меня в обрез.
— Да ладно, мы тебе одолжим, — в один голос заговорили приятели, и Олег почувствовал, что жизнь обязательно скоро наладится, особенно когда есть такие друзья...

Поезд шёл часов шесть, и ранним утром Вадим, Олег и отец Константин вышли на станции Анциферово. Первое, что поразило путешественников, когда ушёл поезд, — это необыкновенная тишина и мороз. Такого мороза в городе, где под ногами теплотрасса, они не ощущали. А здесь дыхание перехватывало от низкой температуры, и белоснежная пустыня слепила глаза. Они огляделись: вокруг небольшой станции был обычный посёлок, избушки казались маленькими, словно игрушечными, и люди будто вымерли. На остановке никого не было, только рядом с деревенским магазином, построенном ещё в советское время, стояла старенькая девятка. Вокруг неё похаживал пожилой мужичок, словно кого-то поджидая.
— Ребята, нас ждут, — решительно объявил отец Константин, самый молодой из них. Он рано женился, рукоположился в священники и теперь чувствовал себя в компании главным. Эту поездку он и организовал, уже не в первый раз навещая старца в глухой деревеньке Новгородской области. — Михалыч, мы здесь.
Мужичок обрадованно закивал и бросился заводить машину.
Ехать было всего десять километров. Мимо бежали перелески, речушки, поля. Олег с удовольствием смотрел в окно машины, любуясь деревенским пейзажем, по которому успел соскучиться, живя почти безвылазно в мегаполисе.
Дом, к которому направилась их компания, стоял на краю посёлка, возле большого холма, на котором красовалась деревянная церквушка. За ней виднелся сосновый бор. Высокие красавицы отливали на солнце яркой охрой и шумели на ветру, словно приветствовали гостей, посетивших их забытый край.
Прежде чем войти в избу, Олег заметил, что во дворе, кроме обязательного сарайчика и маленького туалета, стоит ветхая банька. Он представил, как вкусно пахнет дровяная печка, как хлёстко бьёт веник по голой спине, какая блаженная лёгкость наступает во всём теле, и чуть не застонал. Кожа сразу зазудела, зачесалась, просясь в банный рай.
В сенях было темно, ненамного светлее было и в самой избе. И первое, что они увидели — это маленький поросёнок, бросившийся им под ноги. Олег с удивлением смотрел на скотинку и никак не мог понять, почему свинья живёт в доме?
— Здравствуйте, батюшка, — поздоровался Костя со старичком, который сидел возле окна за большим круглым столом, где стояли алюминиевый чайник и щербатая тарелка с крупно нарезанным хлебом. — Мы из Петербурга, помните меня? Мы гостинцы привезли.
— Помню, ты отец...
— Константин, батюшка.
Священник выглядел не так благолепно, как представлял себе Олег мудрого старца. Одежонка на нём была самая простая: сапоги, не очень чистый чёрный подрясник, поверх которого была одета жилетка, да монашеский грубый пояс. Строгий взгляд из-под кустистых бровей останавливал их от лишних вопросов. Он благословил гостей и попросил своего помощника — второго жителя этого дома, мужика с большой неопрятной бородой — поставить чайник.
Ребята разделись, достали продукты. Отец Иосиф неторопливо достал кружки для гостей. Наконец, все сели пить чай.
Олег украдкой рассматривал старца, которого Костя считал чуть ли не святым. Ещё в поезде он поведал, что отец Иосиф много пострадал от советской власти. Сидел пятнадцать лет в лагере вместе с отцом Иоанном Крестьянкиным, а сейчас живёт в этом глухом месте то ли потому, что сам так захотел, то ли после тюрьмы его бы никуда и не пустили. Уже на закате Советского Союза его арестовали за крещение бельгийки.
Олег уважал такую веру, но сам в прозорливость ворчливого старика, который вовсе не выглядел праведником, не верил. Да и ухаживал за ним мужик, который раньше был уголовником: руки и шея Володи были в наколках, в речи проскакивали матные слова, правда, под суровым взглядом священника они быстро глотались.
Володя сразу рассказал гостям, что это, на самом деле, его дом, а не отца Иосифа. И если бы не он, то и не выжил бы старик в тюрьме, куда попал в последний раз.
— Вижу, — громко рассказывал он за чаем, — стоит, плачет в мыльной старый дед, ну пожалел его... А он священником, вишь, оказался... Теперь живёт со мной. А нам и хорошо вместе. Дед служит, я ему помогаю, да свинью ращу. Борька, иди сюда, — розовый поросёнок, словно собачонка, подбежал на зов и захрюкал от почёсывания хозяина. — Чего нам делить? Такие как вы наезжают, да пожрать нам привозят...
Костя предупредил всех, что магазина в этой глуши нет, поэтому продуктов они навезли три больших мешка. Володя был доволен, а отцу Иосифу, вроде как, всё равно. Он посмотрел на часы и с кряхтеньем встал из-за стола, где почти ни к чему не притронулся.
— Вечером всенощную пойду служить... Кто со мной?
— Батюшка, мы все придём на службу, — ответил Костя.
— Ну добро, а сейчас Володя баньку будет топить, помогите ему... дрова наколите, воду надо наносить... ну, сами знаете.

Вадим пытался колоть дрова, а рядом с ним, в тулупе нараспашку, стоял Володя и учил городского неумеху:
— Ты куда стукнуть топором-то хочешь? Сюда? Ну стукни... Чего слышишь?
— Да глухо как-то...
— Пра-а-авильно, глухо, потому как ты по самому сучку вдарил, а ты правее возьми, да... Слышишь, как звонко? Во-о-от, так и полено с одного раза расколется.
Намахавшись топором, разгорячённый Вадим передал эстафету Олегу. Тот уже натаскал воды и тоже решил поколоть музыкальные поленья. Выходило не очень ловко, но в конце концов нужное количество было получено, и Володя затопил баню.
Отец Иосиф помылся быстро и ушёл готовиться к всенощному бдению, а приятели вошли во вкус. Рядом с баней было маленькое озерцо, и как это принято в деревне, после парилки они азартно прыгали в прорубь. Да, давно Олег не мылся в такой баньке.
— Молодец, Костя, что взял нас сюда. Только ради одной этой бани стоило приехать.
— Смешные вы, ребята, — удивился отец Константин, поспешно одеваясь, — баню вы найдёте при желании и поближе, а вот такого человека уже вряд ли встретите. Ведь это живой мученик, которого наша церковь причислила к лику святых. Конечно, ныне живущие как бы не входят в сонм Новомучеников и Исповедников Российских, но подвиг отца Иосифа был тот же, что и у тех, кто уже умер или погиб в лагерях.
— Нам-то что от его святости? — спросил Вадим, — он от Бога получит награду, а мы тут причём?
— Да вы зачем ехали-то сюда? Олег, ты же вроде про семью хотел спросить.
— Хотел, да засомневался, будет ли он слушать меня. Строгий больно.
— Это он на вид такой, а знали бы вы, как он молится, — задумчиво проговорил отец Константин, — такая благодать стоять рядом с ним...
Вадим и Олег переглянулись недоверчиво, но ничего не сказали. Пора было идти на всенощное бдение.
На службе Олег стоял еле-еле, после дороги и бани страшно хотелось спать, но уйти было нельзя... Сон разгонялся только тогда, когда он лицезрел Володю в ветхом подряснике, со строгим выражением лица, подающим кадило отцу Иосифу или степенно читающим псалмы. Только что, за столом, они видели перед собой уголовника, а сейчас по храму вышагивал важный алтарник с бородой, как у старообрядца. На церковно-славянском языке он читал чётко и ясно, так что каждое слово Олегу было понятнее, чем в городском храме.
Отец Константин, как священник, лёг в той же комнате, что и отец Иосиф. А Олега с Вадимом положили в отдельную комнату, где не было окон. Кровать была устлана каким-то подозрительным тряпьём, но приятелям было всё равно — они уснули как убитые под горящими лампадами и спали так крепко, что на литургию Володя еле-еле смог их добудиться.
Внутри храма было тепло, и Олег испугался, что его опять сморит сон, но отец Иосиф вдруг вышел из алтаря и поманил их к себе. Они подошли к старцу, и тот осенил их широким крестным знамением:
— Вы же музыканты? — они кивнули, — благословляю вас попеть с Володей на литургии.
— Батюшка, но мы же не знаем церковно-славянский, — испугались они.
— Справитесь, идите к алтарю, на клирос.
Они несмело подошли к Володе, который уже суетился и расставлял какие-то ноты на деревянные пюпитры, или по-церковному — аналои.
— Вот ноты, это мне ваши, питерские, привозили, выберите Херувимскую какую-нибудь.
Олег покопался в нотах и выбрал.
— Симоновская в терцию, можно её спеть...
— В терцию, не в терцию, — обронил озабоченно Володя, — мне всё равно... Пойте как хотите.
— А когда петь-то? — уточнил Олег.
— Я дам сигнал, сразу начинайте. Как махну — остановитесь, а потом до конца допоёте. Всё понятно?
Они кивнули... Петь было непривычно, но они справились и видели, что отец Иосиф был доволен.
После литургии они собрались домой, но Володя их остановил.
— Обедаем мы у матери Натальи, она уже суп сварила. Пойдёмте...
Мать Наталья оказалась старенькой, почти слепой монахиней. Но силы сварить суп из тех продуктов, которые привезли приятели, у неё были. Мяса, конечно, в нём не было, тем более, что шёл Рождественский пост, но в целом — очень даже вкусно, подумал Олег, доедая всё, что было в тарелке и рассчитывая на добавку. Мать Наталья угадала его желание, и не успел он доесть, как она уже с улыбкой подлила ему ещё супу.
— Кушай, кушай, милок, да не забудь, зачем приехал...
Олег замер с ложкой в руке.
— А вы откуда знаете, что я не просто так приехал?
— Так все сюда зачем-то приезжают, а батюшка никому в совете не отказывает.
Отец Иосиф только поглядел на монахиню, но ничего не сказал.
— А мне вот интересно, отец Иосиф, — начал разговор Вадим, — вы, говорят, из Беломорканала бежали в Финляндию, да зачем же обратно вернулись?
Взгляд священника был нестрогим, видно, обед благотворно подействовал и на него.
— Вернулся, потому что спасаться в России легче...
— А что, в Финляндии монастырей православных нет? Или храмов? Почему именно в России?
— Есть, да только не про мою честь, — отрезал батюшка.
— А что такого особенного в России, что надо именно здесь быть? — переспросил Олег.
После небольшой паузы отец Иосиф поставил кружку и задумчиво ответил:
— Весь мир во зле лежит, как Господь сказал, но Россия, при всех её грехах, нынче ковчег спасения, и её надо держаться. Скоро всё полетит в тартарары...
— И мы? — спросил Олег.
— И мы, но... — отец Иосиф немного подумал, — это уж от вас будет зависеть, как молиться будете. Может, ещё поживём.
Володя поглаживал сытый живот.
— Батюшка, а сегодня вечером опять всенощную будем служить?
— Да, братья, завтра великий праздник — Введение во храм Царицы Небесной.
Олег и Вадим опять переглянулись — они не ожидали, что будут столько служить по монастырскому уставу, но... делать нечего — назвался груздем, полезай в кузов.