Зиночка

ЗИНОЧКА

В моей жизни на меня оказали влияние только две жкнщины – моя мама и Зинаида Дементьевна Г. Влияние первой вполне закономерно и понятно, а вот влияние другого человека, особенно женщины, может случиться только при совокупности нескольких условий – уважения, восхищения, благодарности и любви. Первые три условия можно отнести и к своему врагу, поскольку его можно также уважать, восхищаться его талантами, учиться у него и быть благодарными за науку, которую он преподал. А вот любить своих врагов невозможно, и всякое утверждение этого – чистое фарисейство.
Мне было семнадцать лет, когда я познакомилась с этой удивительной женщиной. Впечатление, которое она произвела на меня было двоякое: с одной стороны она производила восхитительное впечатление западной модели, сошедшей со страниц американских и европейских модных журналов, а с другой – некоторой опаски перед ее изысканностью и необычностью. Моя зеленая наивность и робость заставляли меня тушеваться под ее проницательным взглядом, которым она, казалось, оценивает нового человека. Еще больше оробела я, когда увидела, как она работает. Ни до, ни после я не знала подобного мастерства. Зинаида Дементьевна с легкостью набирала самые сложные тексты, успевая одновременно редактировать корявый стиль авторов и править орфографию и синтаксис, отпуская насмешливые и едкие замечания в сторону исполнителей.
Придя на работу после курсов, я ни в коей мере не могла конкурировать с ней. Да и не только я. Уникальностью ее мастерства не обладали и гораздо более опытные сотрудницы, которые исподтишка злословили за ее спиной. Завистников у нее хватало. Они льстили в глаза, но не упускали случая отпустить по ее адресу какую-нибудь шпильку, втайне понимая, что им никогда не встать с ней на одну ступень.
Цепкий взгляд Зинаиды Дементьевны не мог не распознать моего состояния. Смятение, охватившее меня, заставило  ее улыбнуться. Моя детскость сквозила еще во всем, и она поспешила мне на помощь.
- Не боги горшки обжигают, - подбодряла она меня. – Со временем научишься всему. Мы тоже не сразу стали все уметь.
Ее напарница, Галина Михайловна Ш., поддержала ее.
- Ничего, справишься, - сказал она. Спрашивай, не стесняйся!
Галина Михайловна была проще Зинаиды Дементьевны. Да и как тому не быть: одна – жена работяги, а другая – жена офицера элитного управления, которую отличали не только начальники, но и все сотрудники, выделяя ее и ставя на заслуженно высшую ступень мастерства.
Коллектив, в который я попала, был очень теплый, дружный, в нем царила особенная творческая атмосфера и без взаимовыручки и взаимопомощи при той работе, которую все выполняли, обойтись было нельзя. Люди, окружавшие меня, были высокообразованные, много повидавшие и отнюдь не наивные. Среди них я чувствовала себя полной незнайкой, неумехой и просто гадким утенком.
Дома я давала волю чувствам.
- Я, наверное, не смогу там работать, - жаловалась я матери. – Там такие люди!   А я…
- А ты не спеши,  больше молчи, смотри и слушай,  - наставляла меня мама.  Не стесняйся спрашивать, если что не понимаешь, куда не следует не лезь и ни в какие бабьи сплетни не вступай. Учись у всех, чему можно, и веди себя скромно.
Моя мудрая мама, как всегда, оказалась права. Постепенно робость уходила,  потихоньку я осваивалась на новом месте и чувствовала, как по-отечески ко мне относится весь коллектив. Помню, как шутливо подбадривал меня Андрей Иванович Ч., говоря мне с широкой улыбкой:
- Не робейте, Надя. Если что, здесь есть дядя Андрей, тетя Галя, тетя Зина…Не пропадете! Вы же у нас, как  дочь полка!
Каким бальзамом проливались мне в душу эти слова! И, найдя в каждом человеке участие, невозможно было не ответить тем же. Поближе познакомившись со всеми, уже не было во мне робости и смятения, и люди оказались проще и сердечнее, чем мне думалось раньше.
Даже Зинаида Дементьевна, представлявшаяся  мне небожительницей, на поверку оказалась совершенно земной, доброй и по-матерински щедрой женщиной. Эта с виду истинно английская леди, которую можно было в самый ранний час вести хоть на прием к английской королеве, была из простой рабочей семьи, прошедшей многие испытания и невзгоды.
- Эх, Надя, - вздыхала она. – я вышла из такой нищеты, ты себе представить не можешь! Мать – прачка,  отец – пьяница, а нас – шестеро сестер! Каково матери было поднять нас! Одни туфли на всех. На танцы к кавалерам по очереди бегали…Вот я смотрю, ты тоже, как губка, все впитываешь…
 Я впервые досыта наелась только когда замуж вышла. А до того – сидишь, работаешь, а в животе урчит… неудобно… а что сделаешь? Есть хочется… И учиться некогда было – работать нужно, с материнской шеи скорее слезать. Так что мои университеты жизнь мне преподавала.
Да, у нее  было чему поучиться! Зинаида Дементьевна никогда никого не поучала, она учила своим примером. Да и ни от кого в нашем коллективе я ни разу не слышала менторских тонов и окриков, которыми часто грешат старшие и начальство.
Зинаида Дементьевна навсегда осталась для меня эталоном изысканности, тонкого безупречного вкуса и элегантности. Она обладала редким даром уметь носить вещи, и не они ее украшали, а она была их украшением, так ловко и складно они сидели на ней. Весь ее лоск не был мастерством визажистов, парикмахеров и модельеров. Ее ухоженность была делом ее рук. Она все делала сама – от прически до педикюра, и все это выглядело профессионально и безупречно. Я не раз была у нее в гостях, и знала ее еще и как великолепную хозяйку, которая умеет встретить и угостить любого, даже самого привередливого гостя. Некоторым мужчинам казалось странным такое сочетание внешности английской аристократки и простоты ее быта.
- Зинаида Дементьевна варит щи… - недоуменно говорил один наш общий знакомый и начинал хмыкать. – Невозможно представить… хм-хм…
- И варю, - смеялась она, - и в магазины хожу, и сумки таскаю – все, как у всех. Слуг у меня нет, все приходится делать самой. И мужа еще ублажать и угождать!..
Ей явно было приятно, что она вызывает в мужчинах такое недоумение. А желание нравиться  было свойственно ей, как любой другой женщине. Она не была лишена слабостей: любила комплименты, наряды, которые всегда были безупречно элегантны и шли к ней, как вторая кожа, и во всем старалась выделяться из общей толпы.  Но ничьи похвалы и восторги  никогда не кружили ей голову.  Ее украшения так же были продуманы и сочетались с одеждой, но она никогда не была рабой драгоценностей, хотя среди ее украшений не было бижутерии. Было совершенно очевидно, что Зинаида Дементьевна знает себе цену и свое место и не витает в облаках от похвал.
Она никогда не нисходила до мести своим завистникам и считала это недостойным себя. В ее характере не было мелочности и меркантильности, мещанской стяжательности и жадности. Зинаида Дементьевна не любила сплетен и избегала всяких бабьих пересудов, а также разговоров о болячках, что считала крайне неприличным и зазорным.  Она считала невозможным обсуждать какие-то интимные стороны своей жизни кем бы то ни было, кроме своих самых близких людей. Выглядеть comilfo – было ее кредо.
Вероятно, многому она научилась и от своего мужа – Всеволода Николаевича, человека необыкновенной скромности, деликатности и такта. Его безупречный имидж сразу давал понять, что это человек не простой, а элитарный. Его тонкость и обходительность просто очаровывали женщин и заставляли завидовать Зинаиде Дементьевне еще больше. Это была настоящая семейная пара, сохранившая в своих отношениях уважение, нежную заботу и влюбленность, которые сквозили в каждом их слове и вызывали в окружающих восхищение. Я часто видела их, идущих рука об руку, и такие встречи заставляли верить в то, что настоящая любовь не умирает!
Те, кто знал Зинаиду Дементьевну с юности, а пришла она на работу в шестнадцать лет, по-прежнему звали ее Зиночка, несмотря на то, что носили уже весьма солидные погоны. И она, в неофициальной обстановке также звала их по именам, обнаруживая тем самым давнюю и прочную дружбу со своими старыми друзьями и знакомыми.
Никто и никогда не считал ее красавицей. Но это был тот тип женщин, про которых говорят, что в них есть некая изюминка. В молодости внешность ее была гораздо проще и не имела той привлекательности, которая пришла к ней с годами, благодаря ее умению быть красивой. Лицо ее было по-деревенски простовато, и только копна замечательных волос заставляла тогда завидовать вся и всех. Зрелость пришлась ей к лицу. Она и сама не раз говорила, что старые знакомые, которые встречали ее после долгих разлук всегда отмечали эту ее особенность.
- Зиночка, ты с годами все интереснее и интереснее, - время от времени слышала она и соглашалась сама.
Это было правдой. Но секрет своего преображения знала только она и никому его никогда не раскрывала. И учиться у нее можно было только внимательно наблюдая за ней, постепенно открывая эту тайну.
Зинаида Дементьевна была женщина волевая, не любила ныть и жаловаться. Конечно, минуты слабости были и у нее, но она никогда не показывала вида, если что-то было плохо. Она умела держать удар. За все тринадцать лет работы с ней я видела всего три раза ее слезы. Первый раз, когда тяжело заболела ее старшая сестра Анна Дементьевна, второй – когда на грани смерти был муж, Всеволод Николаевич, и третий – когда она приняла решение уйти на пенсию, оставляя за своей спиной лучшие плодотворные годы своей жизни.
Никогда не изменяла она и своим вкусам. Единожды выбрав себе эталоном американскую звезду Элизабет Тейлор, она многое переняла и от нее: строго следила за своей фигурой, не позволяя себе съесть лишнего кусочка и навсегда сохранив таким образом девичью стройность, и умение делать красиво и изыскано в скудных советских условиях.
За все время нашего знакомства я никогда не видела ни ее чванства, ни зазнайства, ни какого-либо налета превосходства над кем бы то ни было. Она была ровна со всеми – от начальника до уборщицы, и это притягивало к ней разных по своему социальному положению людей.
Зинадида Дементьевна была необыкновенным эстетом. Ее дом не был музейным хранилищем красивых вещей. Она умела и любила жить красиво и с удовольствием. Дорогая хорошая посуда была у нее в повседневном обиходе, она любила как следует угостить и обязательно попотчевать чем-нибудь экзотическим, необычным, чего не было в нашей жизни. До ее был теплый и открытый для всех друзей и знакомых. Хлебосольство Зинаиды Дементьевны и ее мужа были знакомы многим. И всегда в трудную минуту она готова была прийти на помощь первая.  Вообще то, уже почти совсем ушедшее поколение, обладало необыкновенной душевной щедростью, не показной, а негромкой и искренней.
Редко кому удается пронести сквозь всю свою жизнь искру молодости. Зинаиде Дементьевне это удалось сполна. Ни при каких обстоятельствах, даже в ее преклонные годы невозможно было назвать ее не только бабушкой, а даже пожилой женщиной, так горел ее глаз и по-прежнему была стройна фигура. Она была все та же Зиночка, какой пришла в свои шестнадцать лет, но только теперь с уважительным почтением Зиночка Дементьевна.
Часто у себя дома я рассказывала про Зинаиду Дементьевну, всегда восхищаясь ею. Такое мое отношение заинтриговало мою мать. Она редко жаловала женщин, пройдя жестокую школу их предательства, и поддерживала с ними вежливое знакомство, но не дружбу.
- Как бы мне посмотреть на твою Зинаиду Дементьевну. – часто повторяла она после моего очередного рассказа.
- Не знаю,  - пожимала я плечами. – Может быть, как-нибудь в магазине…
Мы жили по соседству и вполне могли встретиться именно в магазине, куда Зинаида Дементьевна и мы ходили довольно часто. И вот однажды такая встреча состоялась. Мы вошла, когда Зинаида Дементьевна и Галина Михайловна уже покупали что-то в торговом зале и о чем-то оживленно разговаривали. По тем временам Дементьевна была разодета в пух и прах – белую норковую шубу, норковую шапку, стильные сапоги с шикарной кожаной сумкой. Галина Михайловна в своем простеньком зимнем пальто песочного цвета с маленьким норковым воротничком и шапкой, похожей на колпак, выглядела на фоне своей коллеги совсем простенько.
- Вон Зинаида Дементьевна, а рядом Галина Михайловна, - толкнула я мать в бок. – Только ты не смотри на них так пристально, прожигая их своим взглядом. Смотри тихонько, как бы невзначай…
Мать стрельнула глазами и тут же выдала свой вердикт.
- Хорошая баба, - решительным тоном констатировала она. – Хорошая… А Галина Михайловна не то, не то…
Заслужить такую похвалу у моей мамы было непросто. Она видела людей, как рентген, и ставила свои диагнозы практически безошибочно.
- Дементьевна твоя – королева,  настоящая москвичка, - продолжала она дома, - а Галина Михайловна провинциалка.
- А вот и наоборот,- засмеялась я. – На этот раз ты
ошиблась. Зинаида Дементьевна – рязанская, а Галина Михайловна – коренная москвичка!
Мать улыбнулась и покачала головой.
- Надо же, - смущенно сказала она, - никогда и не подумаешь…
Это искусство преображения – тоже была заслуга самой Зинаиды Дементьевны, и еще раз подчеркивало неординарность этой женщины.  Я часто вспоминала и вспоминаю ее слова: «Мои университеты…», дипломы об окончании  которых вручила ей саама жизнь.
Последняя моя встреча с Зинаидой Дементьевной состоялась в поликлинике, куда я пришла проходить диспансеризацию, а она -  на прим к врачу. Мне до сих пор стыдно, что тогда я не узнала ее. Она уже была тяжело больна. Шла в сопровождении внучки, и та просто выручила меня из неловкого положения.
- Где же ее узнать в такой шляпе! – Стараясь быть бодрой произнесла она.
Я увидела перед собой сильно исхудавшую высохшую женщину в модной кожаной кепке. Даже в болезни она была верна себе и следила за модой. Зинаида Дементьевна протянула мне руку. Рука показалась мне вдруг такой большой по сравнению с ее владелицей. У мен на душе заскребли кошки. Что-то подсказало, что это наша последняя встреча. Зинаида Дементьевна весело упрекнула меня:
- Что-то, Надя тебя давно не видно! Ты не заболела?
- Да суечусь помаленьку, - стала я оправдываться. – Вот на диспансеризацию иду. А Вы?..
- К врачу, - уклончиво ответила она и перевела разговор на другое. – Дела делами, а ты гуляй больше. Наших никого не видела?..
- Никого, - я отрицательно замотала головой. – Все заняты, никому ни до кого…
- Ну еще увидимся, - сказала она при прощании и у меня сжалось сердце.
Предчувствие не обмануло меня. Больше мы не виделись. А спустя некоторое время я узнала, что Зинаида Дементьевна умерла, а  через месяц скончался Всеволод Николаевич, ее муж. И мне на память пришел еще один разговор с ней. Как-то рассматривая одну из своих фотографий, где она нравилась себе самой, она сказала:
- Когда умру, скажу Севке, чтобы он на моей могиле эту фотографию сделал. Хочу, чтобы он меня первой похоронил, а не я его…
Что же, ее пожелание сбылось. Но они, прожив друг подле друга, так и не смогли жить по отдельности и, как в той сказке, воссоединились друг с другом уже навсегда в другом мире, оставив по себе долгую светлую память…