Ангелы

Маленькая повесть

Каталка летела по коридору, а ему казалось, что он плывёт по морю. Нет, даже не плывёт, а парит над волнами, подобно Христу, который ходил по воде, аки посуху. Хотя, возможно, это ему просто снилось в очередной раз. Ему вообще в последнее время снились странные сны, в которых он то бродил где-то, то летал. Говорят, летать во сне – это расти. Но куда уж ему расти, если буквально вчера он разменял полтинник.
И, всё-таки, скорей всего, он не плыл, а летел в этом своём сне. Потому что окружали его ангелы в белом, а кто-то большой – вероятно, главный ангел, или, как это правильно – Архангел – взмахом руки указывал им путь.
– Во вторую операционную! – крикнул Архангел, и они резко повернули влево. На повороте его качнуло, и острая боль, вырвавшаяся откуда-то из глубины, пронзила тело, подобно молнии, и он начал медленно проваливаться в вязкую глубину.
«Значит, всё-таки я плыву, – мелькнула в его голове вялая мысль. – Если в глубину, значит – плыву. А откуда тогда ангелы?..»
– Быстрее, – услышал он голос, доносящийся откуда-то издалека. – Света, наркоз…

По всей вероятности, он всё же не утонул. Когда сознание вернулось к нему, он увидел где-то там, в вышине, пятно синеватого света и понял, что должен, во что бы то ни стало, достичь этого пятна. И тогда он устремился вверх.
Всплывать было тяжело. Он делал широкие взмахи руками, торопился, но чувствовал, что всё равно не успевает. Воздуха не хватало, голова наливалась свинцом. Но он, несмотря ни на что, всё делал и делал эти такие нелёгкие взмахи, медленно приближаясь к заветной синеве над головой…
– Дыши, мужик, дыши! – донёсся сквозь толщу воды до него давешний голос. – А ну-ка, напрягись! Дыши, ты можешь!
«Как же я могу дышать, если вокруг вода?» – хотел ответить он, но неожиданно для себя вдохнул воздух полной грудью. И очнулся.
– Ну, вот! – Архангел у кровати смотрел на него с улыбкой. – Можешь ведь, если захочешь!
– А как… – хотел спросить он, но тут голова его вновь закружилась, всё вокруг поплыло, и он отключился.

– Ну и напугал ты нас, батенька! – сказал Архангел, когда он открыл глаза. Теперь-то, окончательно придя в себя, Георгий понимал, что это никакой не Архангел, а самый что ни на есть обычный врач, и что он, Георгий, не плывёт, а лежит на кровати. Вернее, на больничной койке.
– Что со мной? – спросил он.
– Да так, мелочь, – усмехнулся врач. – Три сломанных ребра, ушиб селезёнки, гематома на голове. Но ты ещё легко отделался. Можно сказать, в рубашке родился. Тем двоим, что были рядом с тобой, повезло гораздо меньше. Точнее – совсем не повезло.
– Я ничего не помню, – виновато сказал Георгий.
– Не удивительно, батенька, – усмехнулся доктор. – С такой травмой головы – тут не только произошедшее, имя своё забудешь. Кстати, ты-то имя своё помнишь?
Георгий на секунду задумался.
– Георгий, – сказал он.
– Вот, – обрадовался доктор, – раз имя помнишь, значит, не всё так плохо. Значит, договорились: отключаться больше не будем, а будем потихонечку выздоравливать. Кстати, ты пить хочешь?
Георгий прислушался к себе. Действительно, горло было абсолютно сухим, и пить хотелось ужасно. Он согласно кивнул, и сразу же новая волна поднялась откуда-то изнутри и подхватила его, намереваясь опять унести в неведомые глубины.
– Тихо-тихо! – прикрикнул на него врач. – Ишь ты, раскивался! Лежи спокойно. Тебе сейчас резкие движения противопоказаны. Маша, дай нашему больному попить.
И тут же, словно материализовавшись откуда-то из воздуха, миловидная девушка приложила к губам Георгия носик поильника.
– Попейте, – сказала она, – только аккуратно, по чуть-чуть. После наркоза всегда пить хочется. Ой, да не торопитесь вы, я никуда не убегу…
– А я и не тороплюсь, – прохрипел Георгий, чувствуя, как живительная влага смачивает его сухое нёбо. – Я бы так вечность лежал, глядя на вас.
– Ну, вот, – сказал врач с усмешкой, – пошли заигрывания. Значит, дней через пять можно будет переводить пациента в общую палату.
– Только вместе с Машей, – улыбнулся Георгий. – Вы как, Маша, не возражаете? – И опять отключился.

Когда-то в молодости Георгий был видным парнем. Хотя и сейчас, для своего возраста, он выглядел весьма неплохо. Но это – для своего возраста. А тогда он просто хорошо выглядел. Даже, можно сказать, великолепно. Рост – метр восемьдесят, косая сажень в плечах, мускулистое тело. Любая девчонка тогда  – только пальцем помани – готова была дарить ему и любовь свою, и ласку. А он только выбирал. Вот однажды и довыбирался. В тридцать лет неожиданно для себя взял и женился. Неожиданно, потому что его девушка, которой он спонтанно предложил руки и сердце, ничем не отличалась от его предыдущих пассий. Ну, может, оказалась не такой пустышкой, как все прочие. И у них даже возникли ещё какие-то общие интересы, кроме постели. А потом всё как-то быстро сошло на нет. Детей они так и не завели, а общие интересы куда-то исчезли. И уже через год каждый жил своей жизнью. Оба имели престижную, хорошо оплачиваемую работу, оба были, по сути, людьми самодостаточными, и кроме штампа в паспорте и общей квартиры их, практически, почти ничего не связывало. Поэтому, когда он заговорил о разводе, жена без возражений согласилась.
А через месяц они уже развелись. Аккурат, на его сорок пятый день рождения. Не то, чтобы он специально подгадывал – так уж получилось. Но приятелям он совершенно серьёзно говорил, что таким образом подготовил себе подарок на сорокапятилетие. Первое время они с бывшей женой ещё изредка общались, а как разменяли квартиру, так даже звонить друг другу перестали.
С тех пор у него время от времени случались женщины, но теперь он старался к ним не привыкать. Чуть что – пардон, мадам, с вами было очень хорошо, но… Женщины, как это ни странно, все попадались понятливые и скандалов не устраивали. А, может, именно таких понятливых он подспудно и выбирал. И ему тоже было с ними легко расставаться, так как он изначально не планировал долгих отношений.
А вот Маша…

Поначалу Георгий вообще не обратил на неё внимания. Отметил, конечно, для себя милое личико, хорошую фигурку. Но и только. Последние два года он принципиально встречался с дамами в возрасте от тридцати до сорока. Ни старше, ни младше. Так ему было спокойней. А Маше явно было чуть за двадцать. Ну, может, за двадцать пять. То есть, вдвое меньше, чем ему. Но уже через пару дней, незаметно для себя, стал думать о ней всё чаще и чаще. Он как-то быстро привык, что она постоянно рядом, заботится о нём, улыбается ему, исполняет его мелкие прихоти. И его это не просто радовало, он получал от их общения почти физическое наслаждение.
Более того, ему вдруг захотелось, чтобы Маша стала его женщиной. И не просто очередной пассией, а постоянной женщиной. Чтобы она вошла в его жизнь прочно и надолго. Он, конечно, понимал, что это вряд ли возможно, что она, по сравнению с ним, ещё совсем юная девочка, что он ей не в мужья, а в отцы годится. Он понимал, что таких «женихов» на этих койках у неё перебывал не один десяток. А, кроме того, он ничего о ней не знал. Может быть, у неё был муж, дети, счастливая семья… Но это ничего не меняло. Потому что он, пятидесятилетний дурак, вдруг влюбился как последний мальчишка.
А Маша улыбалась ему, охотно поддерживала разговор, говорила ласковые слова, но всё это не выходило за рамки профессиональных обязанностей. Но на тот момент его и это вполне устраивало. Он был бы не против, чтобы такие отношения продолжались у них ещё долго-долго, но  через десять дней его перевели из реанимации в общую палату.

Теперь Георгий видел Машу редко: только когда она пробегала мимо открытых дверей его палаты. Он специально попросился на койку напротив дверного проёма, чтобы хоть иногда видеть её тоненькую фигурку. Другой возможности не было. У Маши, работающей в палате интенсивной терапии,  были уже другие пациенты. Георгий страдал, конечно, но, с другой стороны, был доволен сложившейся ситуацией. Хотя бы потому, что не страдало его мужское самолюбие. Там, в реанимации, он лежал в постели совершенно голый, а Маша и поила его, и кормила, и уколы делала, и обтирала, и судно подавала … Принимать такое от молодой красивой женщины ему было невообразимо неловко.  Сейчас-то его, всё ещё слабого и беспомощного, обихаживала пожилая тётка – старше Георгия, и он вообще не воспринимал её, как женщину. Другое дело – Маша…
Там, в реанимации, Георгий пытался, поначалу, возражать.  Говорил, что может сделать всё это сам, но Маша, с улыбкой посмотрев на него, сказала просто, без обиняков:
– Вы, Георгий, конечно, интересный мужчина, и при других обстоятельствах я бы с вами согласилась, но сейчас вы для меня просто пациент, без пола и возраста. Вон, как Барыкина, – и она кивнула на соседнюю койку, где без сознания лежала довольно молодая женщина. – Вот покинете сию юдоль, – Маша качнула головой, обозначая палату, – вновь обретёте и пол, и всё остальное. Так что, подставляйте ягодицу, я должна сделать вам укол…
И слово-то, какое употребила: юдоль! И откуда только она его знает?

В тот день, когда Георгия переводили в общую палату, он, лёжа на каталке в коридоре, посмотрел на Машу, передающую его с рук на руки санитарам, и вдруг спросил:
– Ну, что, теперь у меня появится пол?
Маша рассмеялась и, слегка сжав его руку, сказала:
– Теперь, судя по вашему состоянию, у вас всё появится. Выздоравливайте.

То, что у него вновь стали появляться и желания, и возможности, Георгий убедился очень скоро. В первую же ночь на новом месте ему приснилось, что он пьёт виски в компании приятелей. И, к своему удивлению, Георгий так ясно ощутил вкус виски во рту, что даже проснулся. И сразу с грустью понял, что это только сон. Но вкус выпитого во сне виски продолжал ощущаться во рту.  Георгий чуть присел в постели, сделал пару глотков кисленького морса из кружки, стоящей на тумбочке в изголовье, откинулся на подушку и вновь погрузился в дрёму. И тут ему неожиданно приснилась Маша. Только теперь уже не он, а она лежала под тонкой простынёй на больничной койке, а он, Георгий, в белом халате стоял над ней и говорил:
– Вы для меня, Маша, сейчас без пола и возраста. Просто пациент. Давайте, я вам сделаю укол. – И при этом понимал, что откровенно врёт и себе и ей, потому что для него в этот момент наличествовал у Маши и пол, и возраст, и лежала она под простынкой обнажённая, а он эту простынку никак не решался откинуть.
Георгий опять проснулся, ощутив на лбу лёгкую испарину.
«Чего-то я того, – подумал он, – чего-то я никак не успокоюсь. Травма, что ли, повлияла? Пора бы уж посмотреть правде в глаза и твёрдо сказать себе: хватит! Ну, да – красивая девочка, молодая. Но ведь, сколько у меня в жизни было таких молодых и красивых? И не сосчитать сейчас. А то, что сейчас происходит, это просто гормоны. Или возрастное!»
Георгий вновь потянулся к кружке, намереваясь глотнуть кисленького морса, но кружка была пуста. Это его почему-то огорчило. Нет, даже не огорчило – разозлило! Он решительно нажал на кнопку вызова дежурной сестры в изголовье кровати.
– Ну, что тебе, касатик? – спросила, показавшись в дверях, дежурная медсестра. Она была пожилой, и Георгию вдруг стало неловко за то, что он побеспокоил её среди ночи. – Болит что?
– Нет, – сказал Георгий, – не болит. Пить хочется. Вы бы не могли принести мне немного воды?
– А чего – воды-то? Чаю хочешь? У меня в термосе чай домашний, не чета здешним помоям. И варенье есть – вишнёвое. Будешь?
– Вишнёвое? – переспросил Георгий, и ему вдруг вспомнилась мама, которая тоже когда-то в детстве поила его чаем с вишнёвым вареньем, если он вдруг просыпался среди ночи, напуганный дурным сном или раскатом грома. – Вишнёвое? – ещё раз переспросил он и радостно ответил: – Буду!
– Вот и молодец, – кивнул медсестра. – Сейчас принесу. Подожди чуток. – И вышла из палаты.

– Меня Михална зовут, – сказала она, ставя на тумбочку кружку с ароматным чаем (Георгий сразу же почувствовал приятный запах) и блюдечко с вареньем. – А тебя Георгием, стало быть? – Она присела на стул у кровати.
– А откуда вы знаете? – удивился Георгий.
– Так в истории болезни посмотрела, – усмехнулась Михална. – Ты пей чай-то, пей, пока он горячий. Горячий-то – он самый вкусный. А в истории болезни всё про тебя написано: и как зовут, и сколько лет, и где живёшь. И про рёбра твои, и про голову… Где же тебя так угораздило?
– Не помню, – виновато сказал Георгий. – Помню, сидел в баре с друзьями, отмечали моё пятидесятилетие. Потом я пошёл домой. Свернул за угол, а потом визг тормозов, а потом уже сразу – больница. Плыву. И ангелы вокруг.
– Это точно, что ангелы, – кивнула Михална, – девчонки наши-то все –
сущие ангелы. Только и делают, что людей спасают. А вспомнить бы тебе всё, что случилось, надо. К тебе завтра следователь придёт. Он сегодня хотел, да Василий Макарыч – главный наш – его к тебе не пустил. А завтра придёт. Спрашивать будет: что да как. Так что ты вспоминай. И чай пей, пей, пока не остыл.
– Спасибо… – Георгий сделал глоток, зачерпнул ложкой варенье из блюдечка и зажмурился. – Как в детстве!
– Вот и хорошо, что как в детстве, – сказала Михална. – В детстве-то оно всё быстро заживает. Может, и сейчас скоро поправишься.
– Михална, – вдруг сменив тему разговора, спросил Георгий, – а, вот, Маша…
– Да что ж это такое! – всплеснула руками медсестра. – И ты туда же! И чего это вас всех, мужиков, кто через реанимацию прошёл, на Машку-то бросает? Хорошая, конечно, девка, хорошая, да уж больно несчастливая!
– Почему ж это – несчастливая? – удивился Георгий. – На вид, вроде, счастливая. Улыбается всегда…
– Ага, улыбается… Вот и доулыбалась как-то раз! – проворчала Михална. – Полгода, как из декрета вышла. Тоже был тут один, переломанный весь. Так Машка над ним три недели колдовала, ежели не больше. А он ей – «Машенька да Машенька!». Потом, когда выписался, цветы носил, конфеты. Чего уж у них там было – не знаю. Свечку не держала. А только потом он вдруг пропал, как не было. То ли женатым оказался, то ли просто поиграл с девкой да бросил. Кто знает. Машка-то не говорила, конечно.  А сама через пять месяцев в декрет ушла. Ты уж её, если что, не обижай, парень…
– Да уж, какой я парень? – смутился Георгий. – Полтинник на днях разменял.
– Вот, – кивнула Михална, – тебе полтинник, а ей – тридцати ещё нет. Не обижай девку…
Георгий ничего не ответил, только кивнул. Потому что кивок – это не слово, которое не воробей…

Следователь, как Михална и говорила, пришёл на следующий день. Был он каким-то никаким, и, если бы Георгия попросили описать этого следователя хоть в двух словах, он бы затруднился это сделать. Всё у этого следователя было серым: серый костюм в серую полоску, серые ботинки, серое лицо и даже белый халат, накинутый на плечи, казался серым. Да и вопросы следователь задавал какие-то серые, типа «а вы не помните?» и «как вам кажется?» И на ответы Георгия ему, похоже, было совершенно наплевать. Поэтому после ухода следователя на Георгия напало какое-то серое настроение, которое никак не желало перекрашиваться. Георгий очень хотел увидеть Машу, надеясь, что после общения с ней настроение окрасится в более радужные тона. Но Маша в тот день не работала.

Через две недели его выписали из больницы. Может, и впрямь была права Михална, говоря, что заживёт, как в детстве. Даже заведующий отделением – пресловутый Василий Макарыч удивился, но, осмотрев Георгия, выписку разрешил. Пока не на работу, а только домой. С Машей Георгий за эти две недели почти не встречался, здраво рассудив, что если его чувства – это блажь, навеянная возрастом и больницей, то всё постепенно затихнет. А, если что-то серьёзное, то, значит, тут ничего не поделаешь.  Иногда Георгий вспоминал свой сон, в котором он видел Машу, лежащую под простынкой на кровати в реанимации, и тогда лёгкая испарина покрывала его лоб. Он так и не смог окончательно решить для себя, какие чувства он испытывает к этой девочке. С одной стороны, нравилась она ему, очень нравилась, и он готов был продолжить с ней отношения, несмотря на ребёнка и всё прочее. Но, с другой стороны, просила же Михална не обижать Машу, вот он и искренне пытался не обижать. Хотя, может, тем и обижал, что не уделял ей должного внимания. Словом, и так – не хорошо, и этак – плохо.
Но всё равно, исполняя годами сложившийся ритуал, сразу же побежал по магазинам и в тот же день принёс Василию Макарычу бутылку коньяка, Михалне – коробку дорогих конфет, а Маше – огромный букет алых роз и маленький кулончик на цепочке – фигурку святого Георгия. Вроде, как с намёком. Маша подарки приняла и, зардевшись, поцеловала Георгия в щёку.
– Надеюсь, – сказала она, – вы никогда больше к нам не вернётесь. – И, вдруг поняв, что слова её могут быть истолкованы двояко, добавила: – По подобному поводу.
Георгий, по-гусарски щёлкнув каблуками, пообещал больше в реанимацию не попадать и тоже чмокнул Машу в щёку. На том и расстались.

Вернувшись домой, Георгий решил для себя, что вдоволь належался в переполненных палатах и теперь будет целую неделю наслаждаться покоем и одиночеством. Первым делом он залез под душ и минут двадцать стоял под горячими струями. Затем, растеревшись махровым полотенцем, накинул свой любимый халат, набил трубку ароматным турецким табаком, сварил крепкий кофе и взял книгу, купленную им ещё полгода назад.
Но чувства наслаждения хватило лишь часа на три. Одиночество явно не было его коньком. Георгию остро захотелось кого-нибудь увидеть, с кем-нибудь поговорить, выпить по рюмочке коньяка, в конце концов. И, желательно, с какой-нибудь особой женского пола. Он вдруг так затосковал по общению, что готов был позвонить даже бывшей жене, которая, по иронии судьбы, после развода жила в пяти минутах ходьбы от него. Но, трезво поразмыслив, жене звонить он не стал, а просто достал из бара почти полную бутылку коньяка и, переодевшись, позвонил в дверь соседа…

Утром Георгий проснулся с тяжёлой головой. То ли коньяк оказался «левым», то ли они с соседом ещё чего-то добавили… Георгий, если честно, не помнил. Но выяснять причину он не собирался. И, вообще: один раз хорошо, но больше не стоит. Тем более, что Василий Макарыч настоятельно советовал ему в первое время не злоупотреблять… Георгий заставил себя подняться, отправился в ванную и вновь долго стоял под горячим душем. Затем, не вытираясь, вышел в холл и, включив верхний свет, несколько минут разглядывал свою фигуру в большом зеркале шкафа.
«А, вроде, ещё ничего выгляжу, – думал он, поворачиваясь к зеркалу то одним, то другим боком. – Лет на сорок. Или даже – на тридцать пять… Ну, ладно, пусть даже на сорок. Всё одно – не стыдно дамам показаться. А шрам, – он внимательно оглядел розовый рубец на боку, – шрам меня только украшает!»
Подумав о дамах, он, конечно, вспомнил Машу. И ему внезапно стало неловко от того, что он стоит тут голый посреди прихожей. И хотя Маша, естественно, не могла его сейчас видеть, Георгий накинул халат и перекочевал в кухню. Он опять набил трубку, сварил себе чашку кофе и задумался.
Маша… Он внезапно осознал, что девушка всё чаще и чаще присутствует в его мыслях. За последние годы Георгий ещё ни разу ни об одной женщине не думал так часто. И так долго. Самое большее – полчаса в первый вечер, когда размышлял, как бы поскорей затащить её в койку. И потом ещё, в конце отношений, полчаса, дабы придумать предлог для завершения этих отношений. С Машей же всё было иначе.  Нет, конечно, мысли Георгия о Маше не были чисты и невинны. Он, без сомнения, желал её, как женщину, но вот что удивительно: сейчас для него это было не главным. Он, прежде всего, хотел её видеть, общаться, чувствовать тепло её дыхания и делать что-то, что бы доставило удовольствие именно ей. Не ему – ей! Причём – постоянно. С утра до вечера.
«А, интересно, который сейчас час?» – внезапно подумал Георгий и посмотрел на часы. Часы показывали семь утра.
«Ни фига себе! – мысленно воскликнул он. – И чего это я поднялся в такую рань? Словно на работу собрался!»
Слово «работа» направило мысли Георгия в нужном направлении.
«Маша! – внезапно подумал он. – Вчера была её смена, значит, сегодня она с суток. И закончит работу в девять утра! Успею!»
Георгий засуетился, достал из шкафа новые джинсы и чистую белую рубашку, зачем-то вытащил серый галстук, который в последний раз надевал лет пять назад, затем бросил его обратно в шкаф и оделся.
«Ещё успею цветы купить! – подумал он, вновь взглянув на часы. – Семь пятнадцать. Вперёд!»

Цветы он не купил. Цветочные ларьки в такую рань были ещё закрыты, а бежать к тёткам, продающим цветы у вокзала, было некогда.
«Чёрт с ним!» – подумал Георгий, срезая дорогу через парк,  и тут увидел клумбу.
«Как-то это не солидно, – думал он, – вот арестуют меня сейчас и сообщат на работу. Мол, ваш сотрудник рвал цветы в парке. – А ноги уже несли его к клумбе, а руки уже тянулись к тонким стебелькам. – Когда я последний раз воровал цветы для женщины? Ну, да – двадцать лет назад. Перед свадьбой…»
Георгий внезапно подумал, что с той памятной ночи, когда он, собираясь на свидание, ободрал парковую клумбу, он ни разу не дарил бывшей жене цветы просто так. На восьмое марта – бывало. А чтобы просто так, без повода – никогда!
«Может, потому и разбежались? – продолжал размышлять Георгий, воровато пряча сорванные цветы под ветровку. – Может, потому и пошло у нас всё вкривь и вкось, что мы оба пренебрегли вот такими мелочами, как цветы без повода, поцелуй перед уходом на работу, неспешные разговоры вечерами. Может, потому, что после свадьбы каждый зажил своей жизнью? Нет, конечно, сначала были и друзья, и совместные походы в гости, и вечерние разговоры. А потом как-то постепенно всё сошло на нет. И уже, если в ресторан, то он – с друзьями, а она – с подругами. Если в театр – то с внезапно нагрянувшими родственниками из провинции. Даже в отпуск порознь ездили: жена утверждала, что психологи советуют супругам раз в год отдыхать друг от друга. Вот и отдохнули…»

На территорию больницы Георгий прошёл через калитку в заборе с тыльной стороны здания. Не потому, что опасался, что его не пустят, а просто так было ближе. Он уже хотел, было, свернуть за угол, чтобы подойти к главному входу, но тут увидел её. Маша вышла из здания через обшарпанную дверь с надписью «Посторонним вход воспрещён!» и направилась к той самой калитке, через которую он только что вошёл. В руках она держала два полиэтиленовых пакета, весьма тяжёлых на вид. С этими пакетами в руках, в старой курточке, она совсем не выглядела ангелом, оберегающим сирых и больных. Наоборот, она сама, на взгляд Георгия, в данный момент нуждалась в защите и помощи.
– Маша! – крикнул он.
Она обернулась на этот крик, но посмотрела не на Георгия, а на дверь, из которой только что вышла.
– Маша! – ещё раз крикнул Георгий. – Я здесь!
Теперь она посмотрела на него и остановилась. Георгий бросился к ней.
– Это вам, – сказал он, глупо улыбаясь, и протянул девушке букет.
Маша растерянно посмотрела на букет, потом на свои руки, которые были заняты пакетами, и виновато улыбнулась.
– Господи, какой же я дурак! – воскликнул Георгий. – Давайте сюда свои пакеты!
– Нет, нет, – Маша даже чуть отодвинулась от него, – не надо. Вы же только вчера выписались. Вам ещё вредно тяжести поднимать!
– Глупости, – сказал Георгий, отбирая у неё пакеты. – Это для вас – тяжести, а для меня – так, легкая гимнастика.
Но, как оказалось, с гимнастикой он несколько поторопился. Пакеты и впрямь весили немало.
– Что у вас там? – шутливо спросил Георгий. – Спортивный инвентарь?
– Продукты, – пожала плечами Маша. – Меня утром на час отпустили, так я на вокзал сбегала. Там бабульки из района приезжают, я у них много чего покупаю. – И виновато добавила: – Там гораздо дешевле, чем в магазинах…
Георгию вдруг стало неловко. Он подумал, что, каждый раз дарит ей цветы, побрякушки, а Маша, вон, каждый рубль экономит. Оно и понятно: зарплата-то у медсестры не космическая.
«Но не с батоном же колбасы на свидание приходить! – подумал он. – Или, как там у Маяковского: “Не домой, не на суп, а к любимой в гости/ Две морковинки несу за зелёный хвостик”».
– Слушайте, Маша, – сказал он. – Вы сегодня завтракали? Лично я успел выпить только чашку кофе. Давайте, позавтракаем где-нибудь? Ну, не отказывайтесь!
– Не знаю, – нерешительно сказала Маша, – мне бы домой надо. И потом – с этими пакетами…
– Да бог с ними, с пакетами! – мотнул головой Георгий. – Пакеты я беру на себя. И вообще: мы быстро. Тут рядом есть одна небольшая кафешка, там вкусно кормят. Пойдёмте?
– Ну, если только очень быстро, – согласилась Маша. – Но, чур, за себя плачу я.
– Ну, уж нет! – в тон ей, возразил Георгий. – Могу я угостить девушку завтраком? Кстати, это вам. – И он протянул Маше букет, который до сих пор держал в руке вместе с пакетом.
– По-моему, – улыбнувшись, сказала Маша, – эти цветы мне знакомы. Не они ли случайно до недавнего времени росли на клумбе в парке?
Георгий смутился.
– Я… – начал он, но Маша перебила:
– Не смущайтесь! Воровать цветы с клумбы для своей женщины – это так романтично!
– А вы – моя женщина? – шутливо спросил Георгий.
Маша вдруг замолчала, и улыбка пропала с её лица.
– Нет, – сказала она. – Я не ваша женщина, Георгий. И давайте, пока оставим эту тему. Мне не хотелось бы портить наши отношения.
Георгий замолчал, не зная, что ответить. Сказать, что он ничего такого не имел в виду, было бы неправдой. Сказать, что он пошутил – означало бы обидеть Машу и поставить её в неловкое положение. Он смотрел на Машу и лихорадочно искал нужные слова. К счастью, Маша сама нарушила молчание.
– Видите ли, Георгий, не знаю, говорили вам или нет, наверное, говорили, – Маша чуть покраснела от смущения, – у меня уже была в жизни подобная ситуация. Тот мужчина тоже шутил и дарил мне цветы. И я ему поверила, потому что очень хотела поверить. А потом он просто исчез из моей жизни. Вернулся в свою – к жене и детям.
Георгий хотел перебить её, сказать, что он никогда бы так не поступил, но Маша, почувствовав это, остановила его:
– Подождите. Дайте мне сказать. Так вот, тот мужчина исчез, но у меня теперь есть ребёнок. Моя дочка. И я ему за неё очень благодарна. Но это вовсе не означает, что я готова к повторению подобной ситуации. Вы мне нравитесь, Георгий, вы мне сразу понравились, ещё тогда, когда я увидела вас на больничной койке. Но, знаете, обжегшись на молоке…
– Простите меня, Маша, – совершенно искренне сказал Георгий. – Вы правы, я поступаю, как эгоист. Вы тоже мне понравились, но размышляя о наших возможных отношениях, я думал исключительно о себе: должен ли я, смогу ли я, хочу ли я… А о ваших чувствах подумать, мне в голову не пришло. Да, я самоуверенный пятидесятилетний мужик, привыкший к тому, что женщины априори согласны на отношения со мной. Я не подумал о вашей трагедии… Хорошо, хорошо, – Георгий жестом остановил возражения, готовые сорваться с Машиных губ, – пусть не трагедии, но ситуации, в которой вы не так давно оказались. Но, честно скажу: я бы никогда не поступил с вами, как тот мужчина…
– Хорошо, Георгий, будем считать, что этот вопрос мы обсудили и пришли к общему мнению. Посему, давайте пока закроем тему. И, извините, я, пожалуй, всё же пойду домой.
– Я понял, – кивнул Георгий. – И завтрак у нас, по-видимому, сегодня отменяется. Но проводить до дома я вас, хотя бы, могу?
– До остановки, – улыбнулась Маша. – До остановки – можете.

В этот вечер он снова напился. Теперь уже в одиночку.
«Что-то это начинает входить у меня в привычку, – подумал он, убирая под раковину пустую бутылку. – Пью. И, главное, пью без веской на то причины.  Ну, что такого случилось? Да ничего! Меня просто очень вежливо поставили на место. Дали понять, что я заблуждался, думая, что любая женщина готова прыгнуть в мои объятья. Оказалось, что не любая. Так ведь мне и раньше, бывало, отказывали. Да, но раньше мне отказывали, когда я предлагал. А сегодня я и предложить ничего не успел, а мне уже отказали. Обидно, конечно, но с другой стороны… Может, эти и к лучшему? Может, на этом и поставить точку? Пока ничего не произошло, пока можно удалиться с чистой совестью? Надо подумать, так ли мне нужна именно Маша, или просто моё эго, измученное долгим воздержанием, возвело эту девочку в ранг единственно желанной? И потом – двадцать с лишним лет разницы в возрасте – это не фунт изюма. В тридцать лет хочется одного, в пятьдесят – совсем другого».
Он хотел, было, открыть вторую бутылку, но передумал. Вместо этого бросил в мойку пустую стопку, убрал в холодильник остатки лимона и погасил в кухне свет.

Прошло две недели. С Машей Георгий принципиально решил не встречаться, решив проверить свои чувства. Он втайне надеялся, что время постепенно охладит его влечение к ней, но всё было с точностью до наоборот. Он по-прежнему каждое утро просыпался с мыслью о Маше, каждый вечер засыпал, представляя, что она рядом. Чтобы избавиться от этого наваждения, он даже пошёл в бар, намереваясь подцепить там, на ночь, какую-нибудь не слишком высоконравственную особу, но, осмотрев зал, выпил рюмку коньяка и ушёл. В этот вечер все девушки, присутствовавшие в зале, показались ему вульгарными и уродливыми, несмотря на то, что среди них были и его прежние пассии.
«Этак я скоро в монахи запишусь, – с раздражением подумал Георгий, направляясь к дому. – Чего мне ещё надо? Меня вежливо послали, мне дали понять, что ни на какие отношения, кроме дружеских, я рассчитывать не могу. Да и те – под большим вопросом. Так что мне теперь делать? Принять пост воздержания или бежать делать предложение?»
Георгий со злостью пнул пустую пивную банку, попавшуюся под ноги. Банка взмыла в воздух, ударилась об угол дома и отлетела на мостовую. Георгию вдруг стало неловко. Он поднял банку и бросил её в урну.
– Молодец, – вдруг послышался из темноты старческий голос. – Все бы были такими культурными, и в городе чище было бы…
Георгий вздрогнул и ускорил шаг.
«А вот возьму и женюсь на Маше! – вдруг подумал он. – Женюсь и… или не женюсь! И, вообще, пора выходить на работу!»

На работу его не выписали. Районный хирург, старый седой еврей, посмотрев его рентгеновские снимки и ощупав бока, задумчиво почмокал губами, а затем решительно отложил в сторону амбулаторную карту Георгия.
– Погуляйте ка вы ещё недельку, голубчик, – сказал он. – Пусть всё заживёт, как положено. Было бы вам двадцать лет, я бы вас, конечно, выписал, но в вашем возрасте лучше перестраховаться.
«Вот, – ворчал про себя Георгий, покидая поликлинику, – и этот туда же. В вашем возрасте! Это из него уже песок сыплется, а я ещё – о-го-го! Я ещё много чего могу! Могу… Могу… Могу, например, Машу в кафе пригласить!..»
Георгий вдруг понял, что никуда ему не деться от этой тяги к Маше. Что, пока он не определится окончательно в их отношениях, он будет метаться, как тигр в клетке. Будет постоянно засыпать и просыпаться с мыслью о ней.
«А, вот, интересно, – подумал он, – если бы она сразу, с первой встречи, согласилась на близкие отношения, осталась бы она для меня и сегодня такой же притягательной и желанной? Ладно, чего гадать! Завтра утром поеду в больницу и приглашу Машу в кафе».

Он вновь ждал её у той же калитки, как и две недели назад. Ждал, а Маша всё не выходила и не выходила. Он уже начал думать, что перепутал дни, что вчера было не Машино дежурство, но тут дверь распахнулась, и на пороге показалась Маша. В той же старой курточке, с теми же пакетами в руках.
«Дежавю!» – подумал Георгий и крикнул:
– Маша!
На этот раз Маша сразу повернулась в его сторону, и на лице её – или это Георгию только показалось издали – мелькнула радостная улыбка.
– Маша! – ещё раз зачем-то крикнул он и быстрым шагом направился в сторону девушки.
– Вы всё-таки пришли! – Маша и не думала скрывать радость по поводу их встречи. – А я думала – всё! Я думала, больше не придёте!
– А вам хотелось, чтобы я пришёл? – спросил Георгий, как и тогда отбирая у неё пакеты.
– Хотелось, – бесхитростно сказала она. – Очень хотелось. И… знаете, что, раз уж вы пришли, называйте меня на «ты».
«Интересная постановка вопроса», – подумал Георгий.
– Тогда уж, и ты называй меня на «ты», – сказал он. – Равноправие, так равноправие.
– Я не знаю, – смутилась Маша. – Мне как-то неловко. Давайте… Давай, я буду пытаться. Только, наверное, всё равно сбиваться буду.
– А ты тренируйся, – рассмеялся Георгий, радуясь, что Маша так легко согласилась. – И, знаешь что, для закрепления нашего маленького договора я приглашаю тебя на завтрак в кафе. В то самое кафе, куда мы так и не пошли в прошлый раз.
– Хорошо, – сказала Маша. – Давай сходим в кафе.  Я ужасно голодна. Но только – минут на пятнадцать.

Конечно, в пятнадцать минут они не уложились. Маша поначалу посматривала на часы, а потом, видимо, махнула рукой на время, решив, что причина достаточно уважительная. Они взяли блинчики с яйцом. Оказалось, что и он, и она просто обожают это немудрёное блюдо. А ещё они заказали ароматный кофе, какие-то сладости для Маши, а ещё…
– Всё, – сказала Маша, – я больше не могу! Если я съем что-нибудь ещё, то я просто не смогу подняться со стула. И тебе придётся меня нести.
– Я готов! – воскликнул Георгий. – Я готов нести тебя на руках до самого дома!
– А пакеты? – улыбнулась Маша. – Пакеты кто понесёт?
– Действительно, – согласился Георгий. – Ладно, поскольку пакеты самостоятельно передвигаться не могут, придётся мне нести не тебя, а их. Но я не отказываюсь от завоёванного права носить тебя на руках. Просто, это действо переносится на какое-то время…
– Поживём – увидим, – задумчиво ответила Маша, и Георгия вдруг поразили грусть и житейская мудрость в тоне её ответа.

Он проводил её до дверей подъезда. Как оказалось, Маша жила в самом центре, в старой сталинке.
«Ого! – подумал Георгий. – В этом доме должны быть огромные квартиры. В своё время такие давали ответственным работникам и партийным руководителям. Похоже, девочка у нас не просто культурная, а из, как говорится, «приличной семьи»!»
– Нет, – сказала Маша в ответ на его попытку войти в подъезд. – Давай пакеты, дальше я сама. Спасибо за цветы, за завтрак, но у меня ещё куча дел. Да и маме надо дать отдохнуть. Она уже сутки сидит с моей дочкой.
– Надеюсь, – улыбнулся Георгий, – ты когда-нибудь меня с ней познакомишь.
– С мамой или дочкой? – с подвохом в голосе спросила Маша.
– С обеими! – решительно сказал Георгий и, как уже давно собирался, поцеловал Машу в щёку. – До завтра.

Маме Маша его представила только через неделю. Как-то оказалось, что у каждого из них накопилась куча дел. Вот не было, не было, и вдруг появились. Но, может быть, они оба просто страшились этого знакомства, потому и оттягивали его, как могли. Но, наконец, Маша сказала:
– Если ты не против, я хочу пригласить тебя завтра на ужин. Домой.
Георгий вдруг разволновался, как мальчишка.
– Конечно, не против, – кивнул он. – Форма одежды – парадная?
– Нет, – смутилась Маша, – не надо парадной. Давай, вот как сейчас…
– Слушаюсь и повинуюсь!

Вечером следующего дня он с волнением стоял перед дверью Машиной квартиры. Со скромным, но изысканным букетом для мамы, большим плюшевым медведем для Машиной дочки, коробкой конфет и бутылкой шампанского.
«Как в дешёвом водевиле», – подумал он и нажал на кнопку звонка. За дверью послышались торопливые лёгкие шаги, щелкнул замок, и на пороге возникла Маша.
– Заходи, – сказала она и, увидев подарки в руках Георгия, смутилась. – Ну, зачем ты столько всего притащил?  У нас же не праздник какой-то, а просто домашний ужин.
Георгий жестом пресёк все Машины возражения. Он улыбался ей, говорил какие-то нужные слова, а сам с удивлением осматривал интерьер этой действительно большой, но ужасно запущенной квартиры. Нет, в ней всё было аккуратно и чисто, но обои, когда-то дорогие и помпезные, не переклеивались, наверное, лет двадцать. Под стать обоям была и мебель в прихожей – где-то середины девяностых прошлого века. Даже половичок у двери, казалось, достался этой квартире в наследство от советских времён.
 «Мне надо было не цветы с конфетами – мяса и картошки принести, – мелькнула у Георгия сумасшедшая мысль. – Но разве я мог себе представить, что сегодня кто-то живёт так!»
– Машенька, – раздался из глубины квартиры чуть хриплый женский голос, – что же ты гостя в прихожей держишь? Приглашай в комнату…
– Сейчас! – крикнула в ответ Маша и, повернувшись к Георгию, добавила: – Проходи. Обувь снимать не надо…

Георгий с подарками и цветами в руках шагнул в комнату. Та была под стать прихожей: большая, чистая и… потёртая. Да, именно потёртая – Георгий наконец-то нашёл нужное слово. Всё в ней – от мебели до вещей – несло на себе налёт старости. Именно старости, а не старины. Чувствовалось, что когда-то в этой квартире жила довольно обеспеченная семья, но с тех пор прошло уже много-много лет. В центре комнаты стоял массивный стол, а рядом, в инвалидном кресле, сидела пожилая женщина.
– Арина Родионовна, – представилась она и, заметив невольную улыбку на лице Георгия, улыбнулась в ответ. – Нет, Александра Сергеевича я не нянчила…
– Ну, что вы, – начал, было, Георгий, но она его перебила:
– Вы не смущайтесь. Это у всех при знакомстве со мной возникают подобные ассоциации. Но моей вины тут нет: так уж родители постарались…
– Георгий, – представился Георгий и протянул женщине букет: – Это вам.
– Спасибо, – кивнула Арина Родионовна, – давно мне никто цветов не дарил. Маша, поставь, пожалуйста, букет в вазу. А вы, Георгий, присаживайтесь, не стойте. Как говорится, в ногах правды нет… Да положите конфеты на стол, поставьте шампанское. И вообще – держитесь свободней…
– Да, конечно, – сказал Георгий, ставя бутылку на стол. – А где у нас младое поколение?
– Оленька спит, – ответила Маша, входя в комнату с большой хрустальной вазой в руках. – Она тебя очень ждала – всё хотела посмотреть, какой такой дядя Оргий. Ты не смейся, это она так тебя назвала. Ты посади медведя на диван, она, как проснётся, сразу к дивану побежит…
– Дядя Оргий! – усмехнулся Георгий. – Этак меня лет пять назад надо было называть. А сейчас я остепенился!
Все дружно рассмеялись, и обстановка сразу стала менее напряжённой.
– Ну, давайте садиться за стол, – сказала Арина Родионовна. – И давайте обойдёмся без излишнего официоза. Мы с вами, Георгий, наверное, почти ровесники.
Георгий удивлённо посмотрел на неё.
– Да, да, – продолжила Арина Родионовна. – Сколько вам? Пятьдесят? Ну, вот. А мне – пятьдесят пять. Да, я понимаю, что выгляжу значительно старше, но по паспорту – пятьдесят пять. Не знаю, рассказывала ли Маша вам историю нашей семьи… Нет? Тогда вкратце. Мой муж, Машин отец, был военным. Он занимал достаточно высокий пост, но в девяносто шестом был направлен в Чечню. И почти сразу же там погиб. И остались мы с Машенькой вдвоём. А у меня, после того, как пришло известие о его гибели, отнялись ноги. Первое время нам помогали друзья, сослуживцы мужа. Но с годами – знаете, как это бывает – заходить стали реже, пропадать на более длительные сроки. Да я не обижаюсь на них: у всех своя жизнь, свои проблемы. Хорошо хоть до Машенькиного совершеннолетия пенсию за отца платили. Так что, мы не бедствовали. А потом Маша окончила медицинское училище и пошла работать в больницу. Она, вообще-то, с детства хотела стать врачом, чтобы меня вылечить, но семь лет института мы бы не потянули… Вот так и живём. А вы?
– Мама, – вмешалась Маша, – ну что ты сразу набросилась на человека? Давай посидим, выпьем по бокалу шампанского, а там уж и поговорим.
– Ничего страшного, – прервал её Георгий. – Если коротко, могу сказать о себе следующее: мне пятьдесят. Был женат. Пять лет назад развёлся. Детей нет. Работаю главным архитектором проекта в НИИ. С Машей мы познакомились…
– А вот об этом можете не рассказывать, – улыбнулась Арина Родионовна. – Об этом знаменательном событии я знаю всё до самых мелочей. Мне Маша, можно сказать, все уши прожужжала. И о том, какой вы хороший, и о том, что у вас сломано. Если придётся, смогу даже написать историю вашей болезни!
– Ну, мама! – перебила её Маша.
– Хорошо, хорошо, – рассмеялась Арина Родионовна, – давайте садиться. Георгий, вы…
– Где?! – раздался вдруг детский голосок от двери. – Где Оргий?
Георгий оглянулся. На пороге стояла девочка лет четырёх, в пижамке, чуть растрёпанная.
– Это ты – Оргий? – спросила девочка у Георгия. – А я – Оля. – И уверенно пошла к столу, вытянув вперёд правую ручку.
– Оленька, ну нельзя же так! – попыталась остановить её Маша. – Надо сначала умыться, переодеться… – Но ребёнок не обратил на её слова никакого внимания.
– Я – Оля, – ещё раз повторила девочка, подойдя к Георгию, и вдруг, взглянув на него огромными голубыми глазами, сказала, видимо, копируя кого-то из взрослых: – Целоваться будем?
Что-то всколыхнулось в груди Георгия, и он, задрожавшим от волнения голосом, сказал:
– Будем! – И поцеловал девочку в макушку.
– А ты вкусно пахнешь! – сказала девочка, бесцеремонно залезая Георгию на колени.
– И что? – спросил Георгий. – Ты меня теперь съешь?
– Нет, – вновь глянув на него своими голубыми глазами, ответила девочка. – Какой ты глупый! Девочки не едят дяденек. Девочки едят конфеты и мороженое. – И, подумав немного, добавила: – И клубнику.
– Договорились, – серьёзно сказал Георгий, – клубника за мной. А пока могу дать тебе конфету, если, конечно, мама разрешит.
– Мама разрешит, – сказала Маша, – но только после того, как ты умоешься и переоденешься.
– Ладно, – кивнула малышка, слезая с колен Георгия. – Пойду умываться... – И, ещё раз посмотрев на него, вдруг спросила: – А ты мою конфету не съешь, пока я умываюсь?
– Не съем! – серьёзным голосом пообещал Георгий и шутливо добавил: – Зуб даю!
– Зачем мне твой зуб? – удивлённо спросила Оленька. – У меня своих много!
– Понял, – пытаясь не рассмеяться, ответил Георгий. – Зуб не даю. Конфету не съем!
– Смотри! – девочка погрозила ему пальчиком и вышла из комнаты. Маша вышла вслед за ней.

– Вы знаете, Георгий, – вдруг сказала ему Арина Родионовна, – я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, что вы хороший человек. Вот и Оленька – а она удивительно чувствует людей – к вам сразу пошла. Я, конечно, не знаю, как вы относитесь к Маше, но надеюсь, что так же, как и Маша к вам. А она, по-моему, в вас очень сильно влюблена. И хотя вы почти вдвое старше её, я думаю, это только плюс. Вы взрослый, разумный мужчина и сможете в какой-то ситуации принять трезвое решение. Получится у вас с Машей что-нибудь или нет – время покажет. Вы её, главное, не обижайте. Она очень открытый человек и очень ранимый.
Георгий помолчал несколько секунд, а потом сказал, глядя в глаза Арине Родионовне:
– Я не буду обещать вам, что у нас с Машей всё будет замечательно. Наверное, замечательно не бывает почти ни у кого. Но то, что я её никогда не обижу, не предам – это я вам могу сказать честно.
– Вот и договорились, – согласно кивнула Арина Родионовна. – Даю вам своё материнское благословление.

Георгий готов был хоть на следующий день подать с Машей заявление в ЗАГС, но Маша, к его удивлению, воспротивилась.
– Давай, не будем торопиться, – сказала она. – Мне, конечно, очень хочется, чтобы мы были вместе, но, понимаешь, мы ещё так мало знакомы. Так мало знаем друг о друге. Мне ведь не восемнадцать лет, когда все девочки стремятся немедленно выскочить замуж. Я уже достаточно взрослая и понимаю, что в жизни не всё бывает так гладко, как в книжках. Вдруг ты обнаружишь во мне какую-нибудь черту, которая тебя отвернёт от меня напрочь! Или я вдруг пойму, что ты меня не так сильно любишь… Не возражай! Я понимаю, ты сейчас увлечён, но, может, пройдёт какое-то время, и ты поймёшь, что это не любовь, а влюблённость. Но, как порядочный человек, не сможешь уйти и будешь мучиться со мной всю оставшуюся жизнь. А сейчас, пока мы официально не зарегистрировали свои отношения, ты можешь уйти в любой момент. Не бойся, я пойму…
– Дурочка ты моя! – сказал Георгий, привлекая Машу к себе. – Да куда же я от тебя уйду? Разве мне кто-то теперь может быть нужен, кроме тебя? И Оленька. Она ведь теперь тоже надеется, что я всегда буду рядом. Тем более, я ей клубнику обещал. А своё слово я держу!
– Ну, вот! – рассмеялась Маша. – Лиха беда начало! Уже и дурочкой меня назвал!
– Так я же любя! – нарочито возмутился Георгий и поцеловал Машу. – Клянусь, больше никогда не стану называть тебя дурочкой. Ты у меня самая мудрая и… самая любимая женщина! – И опять поцеловал её.
– Ладно, – тоже нарочито серьёзно сказала Маша, – можешь иногда называть. Но – не часто! А, если серьёзно, давай пока не будем торопиться. Если у нас с тобой всё по-настоящему, то штамп в паспорте ничего не изменит. А… – она покраснела, пересиливая себя, но продолжила: – А близкие отношения, если ты этого хочешь, у нас могут быть и до свадьбы. Я тебе верю. – Сказала и как выдохнула: – Ох!
Георгий молча обнял её и опять поцеловал.
– Пойдём к тебе? – спросила Маша.
– Пойдём!

Георгий смотрел на Машу, лежащую рядом с ним, и всё ещё не мог до конца поверить в происходящее. Ему опять казалось, что он спит, а всё это – продолжение того больничного сна, в котором он стоял в белом халате над больничной койкой. Только теперь ему не надо было решаться, чтобы отдёрнуть простынку. Маша лежала обнажённой, и её тело в робких солнечных лучах, пробивавшихся сквозь щели в жалюзях, выглядело каким-то нездешним, нереальным, и, в то же врем, родным, близким и беззащитным. Георгий смотрел на Машу и чувствовал, как волна желания вновь поднимается в нём, но боялся пошевелиться, боялся прервать это прекрасное мгновение. Ему казалось, что, пошевелившись, он проснётся, и всё это действительно окажется сном. Прекрасным чарующим сном.
– Ну, что, – не открывая глаз, вдруг сказала Маша. – Так и будешь разглядывать меня, как мальчишка, впервые увидевший обнажённую женщину? – Она перевернулась на бок и взглянула на Георгия. – Иди ко мне, я тебя тоже хочу…

Когда они, обессиленные, оторвались друг от друга, Георгий, глядя куда-то в потолок, сказал:
– Я всё равно не могу до конца поверить, что всё это происходит наяву. Не смейся! Да, я уже не мальчик, у меня в жизни было много, очень много женщин… Не ревнуй! Но у меня никогда ещё не было так! Понимаешь? Так! Чтобы и тело, и чувства, и весь мир, вся вселенная!..
– Глупенький! – Маша обняла Георгия и прижалась к его груди. – Просто ты меня любишь. И я тебя люблю. И пока это чувство не пропадёт у кого-то из нас, нам всегда будет хорошо. А все женщины, которые были до меня, их просто не было. Не было, и всё! Теперь у тебя только я. Только я. Помни об этом…
– Только ты, – согласно кивнул Георгий и обнял Машу. – Только ты. И всегда будешь только ты… Господи, до чего же я тебя люблю!
Солнце, поднявшись высоко над крышами соседних домов, продолжало разлиновывать их своими лучами сквозь жалюзи.
– А я есть хочу, – вдруг сказала Маша, – я ужасно хочу есть!
– Сейчас! – сказал Георгий и, не одеваясь, метнулся в кухню к холодильнику. – Есть сыр, есть колбаса, есть яйца. И ещё банка шпрот. Могу сделать бутерброды и пожарить яичницу.
– Давай сюда сыр, – расслабленно потягиваясь, протянула Маша. – И жарь яичницу. Этим утром я буду бездельничать, а ты – заботиться обо мне. И не вздумай одеваться! Пусть всё будет, как в пошлых женских любовных романах: «Он, обнажённый, принёс ей, обнажённой, кофе в постель». Кстати, а кофе у тебя есть?
– Есть, – ответил Георгий, доставая сковороду. – И молоко тоже есть, если что.
– Молока не надо, – покачала головой Маша. – И сахара не надо. И яичницы пока не надо. Вари кофе, а потом я встану и приготовлю нам завтрак. Надо же когда-то приступать к исполнению супружеских обязанностей!
– Ты имеешь в виду?.. – игриво сказал Георгий, появляясь в дверях комнаты.
– Нет! – с нарочитым испугом прокричала Маша. – Хватит на сегодня! Иначе я просто умру! Кофе, душ, завтрак! И не возражай!
– Да разве я смею! – картинно склонив голову, ответил Георгий. – Кофе сейчас будет готов! А в душ пойдём вместе…

– Мне ещё надо будет забежать в магазин, купить кое-что домой, – сказала Маша, натягивая джинсы. – Да и таблетки маме купить. А ты потом, когда наведёшь здесь порядок, тоже сходи за покупками. А то – сыр, колбаса, яйца… Из чего, скажи мне, пожалуйста, я буду готовить семейный ужин?
– А что ещё должно быть? – совершенно искренне удивился Георгий. – Я, вообще-то, дома не ужинаю, поэтому не знаю, чем должен быть заполнен холодильник. Кстати, о маме: она не волнуется? Ну, в смысле, что ты сегодня не пришла ночевать?
– Она не волнуется, – Маша, полностью собранная, впорхнула в кухню и чмокнула Георгия в щёку. – Во-первых, я ей вчера вечером позвонила, пока ты был в душе. А, во-вторых, она мне вчера сама сказала, что я, если захочу, могу у тебя остаться…
– Эх, – вздохнул Георгий, – мне бы такую понимающую маму! Моя всегда говорила мне, чтобы к одиннадцати вечера я был дома…
– А твоя мама… – начала Маша.
– Она умерла, – ответил Георгий. – Давно. Мне тогда было двадцать два, и я служил в армии после окончания института. На Дальнем Востоке. На похороны не успевал, хоронил отец. А через три года и он умер. И, поскольку братьев и сестёр у меня не было, остался я один.
– Понятно, – сказала Маша. – Но теперь-то ты не один. Теперь у тебя есть я.
– И Оленька, – кивнул Георгий. – Теперь у меня есть ты и Оленька… И Арина Родионовна… Не смейся, вы теперь все – моя семья!
– А я и не смеюсь, – ответила Маша и опять чмокнула Георгия в щёку. – Ладно, я побежала. После обеда созвонимся. И, да… Не ходи в магазин. Вместе сходим.
– Ладно, – сказал Георгий, – без тебя не пойду. Пока! – И тоже поцеловал Машу.

– Слушай, – сказал Георгий, глядя на экран телевизора, – у меня тут одна мысль появилась.
– Какая? – спросила Маша, появляясь в комнате. – Какая у тебя может появиться мысль, когда я занята приготовлением ужина? – Она стояла перед ним в длинной футболке и фартуке, повязанным поверх оной.
– Когда я вижу тебя в таком одеянии, – тут же отозвался Георгий, – все мысли у меня пропадают, кроме одной.
Маша замахнулась на него полотенцем, которое держала в руках, но Георгий вскочил, притянул её к себе и поцеловал.
– Так какая же мысль пришла в твою драгоценную голову? – спросила Маша, выскальзывая из его объятий.
– Да, – сказал Георгий. – Поскольку, по счастливому стечению обстоятельств, ты в этот момент была в кухне, в мою голову пришла мысль, не связанная с тобой. Вернее, связанная, но не в том смысле.
Маша опять шутливо замахнулась на него полотенцем. Георгий уклонился и продолжил:
– Тебе могут на работе дать дней десять в счёт отпуска?
– Наверное, могут, – пожала плечами Маша. – А зачем?
– Понимаешь, – продолжил Георгий, – я сейчас в телевизоре увидел объявление о сдаче загородного дома. Там телефон был, я его записал. А что, если нам – тебе, мне и Оленьке – махнуть на недельку на природу? Снять дом, подышать свежим воздухом, пожарить шашлыки? Так сказать, отправиться в предсвадебное путешествие? Только вот, как быть с Ариной Родионовной? Конечно, можно её взять с собой…
– Нет, – сказала Маша, – мама не поедет. Она, если и выезжает за город, то на дачу к своей подруге тёте Лиде. Кстати, мы можем её туда на эту неделю отвезти, если у неё не будет необходимости сидеть с Оленькой. А идея хорошая. – Маша рассмеялась. – Надо же, как я на тебя положительно влияю! Мысли дельные стали в твою голову приходить… А как же твоя работа?
– Ну, – ответил Георгий, – в принципе, я сам себе начальник. Уж с собой-то я как-нибудь договорюсь. Тем более – лето. А летом у нас загрузка падает. Так что с этим проблем не будет.
– Вот и замечательно, – обрадовалась Маша. – Давай попробуем. Только не обязательно снимать загородный дом, который рекламируют по телевизору, это, наверное, дорого. Можно снять какую-нибудь дачу. Например, в дачном кооперативе у тёти Лиды. Я знаю, там многие сдают…
– Нет уж, – возразил Георгий. – Гулять, так гулять! Только загородный дом! Тем более, что деньги сейчас не имеют значения. Деньги у меня есть.
– Ладно, – быстро согласилась Маша. – Загородный дом, так загородный дом. Я ещё никогда не жила в загородном доме, – наивно призналась она. – Только ведь надо созвониться, договориться. Вдруг его уже сдали?
– Это вряд ли, – покачал головой Георгий. – Ещё не сезон. Давай поступим так: ты завтра обсуждаешь этот вопрос с мамой и договариваешься на работе. Я решаю свои текущие дела и созваниваюсь с хозяевами дома. А послезавтра, пока ты будешь на дежурстве, возьму машину и съезжу, посмотрю дом.
– А это далеко? – спросила Маша. – Может, тебе пока не стоит долго сидеть за рулём?
– Хорошо, – согласился Георгий, – возьму такси. Это не очень далеко.
– Вот и замечательно! – обрадовалась Маша. – Тогда пойдём ужинать – у меня уже всё готово. А завтра с утра займёмся вопросами отдыха.

– Ты, главное, не торопись, – говорила Маша, моя посуду после завтрака, – посмотри всё как следует. Не подойдёт этот дом, поищем другой. На работе я договорилась –  Макарыч обещал отпустить на десять дней. Мама тоже согласна отправиться к тёте Лиде на недельку. Оленька, так она весь день меня сегодня спрашивала, когда мы поедем на дачу. Представляешь, ходила за мной по квартире хвостиком и всё приговаривала: «Мы едем на дачу. И дядя Оргий едет с нами на дачу. Мы там будем купаться в речке!»
– Ну, насчёт «купаться» – сомневаюсь, – сказал Георгий, а всё остальное – правильно.  Мы едем на дачу.
– Ты там поосторожней в дороге, – попросила Маша и, взглянув на часы, вдруг заторопилась. – Всё, я опаздываю. Позвони мне, как вернёшься.
– Всенепременнейше! – шутливо отозвался Георгий, и Маша выскользнула за дверь.

Через час Георгию позвонил диспетчер и сказал, что машина его  ожидает. Георгий спустился. Старенький, но опрятный бежевый «Рено» действительно стоял у подъезда, готовый отправиться в путь. За рулём сидел мужчина, явно старше Георгия.
– Привет, отец, – сказал Георгий, садясь на переднее сиденье и пристёгиваясь ремнём безопасности.
– Привет, сынок, – усмехнулся водитель, взглянув на Георгия. – Ну, что, поехали?
– Поехали, – согласно кивнул Георгий, и машина плавно тронулась с места…

– …Я уже сорок лет за рулём, – продолжил водитель, когда они выскочили на шоссе, оставив позади город. – Как из армии пришёл, так сразу в таксопарк. Тогда трудно было водителем такси устроиться, но я в армии все категории получил. Ну, начальник таксопарка посмотрел мои документы и взял на работу. Сначала на «Москвиче» ездил, потом «Волгу» доверили. А потом уже всякие иномарки пошли. Я сначала не хотел на иномарку пересаживаться – привык к своей ласточке, да и боязно было. А потом – ничего, освоился. И на «Форде» ездил, и на «Опеле». А теперь вот – на «Рено». Хорошая машина, а, главное, простая. Если сломается чего в дороге, можно самому всё починить. Ну, если по мелочи, конечно…

Гружёный КРАЗ, безуспешно пытающийся выехать с разбитого просёлка на шоссе, вдруг взревел мотором, дёрнулся и выскочил на дорогу прямо перед носом «Рено».
– Да что ж ты, мать… – только и сумел крикнуть водитель, а затем гулкий удар перекрыл все звуки.
– Вот и съездил! – мелькнуло в голове Георгия, и он отключился.

Каталка летела по коридору, а ему казалось, что он плывёт по морю. Нет, даже не плывёт, а парит над волнами, подобно Христу, который ходил по воде, аки посуху. Хотя, возможно, это ему просто снилось в очередной раз. Помнится, он не так давно видел такой сон. А ещё там были ангелы. Да, много ангелов…
Георгий чуть разомкнул глаза. Ангелы были. Они окружали его плотной толпой, а каталка всё летела и летела…
«Дежавю – подумал Георгий. – Всё повторяется с точностью до мелочей. Только тогда я плыл. И ещё Архангел был…»
– В первую операционную! – послышался властный голос.
«О, вот и Архангел! – почти обрадовался Георгий. – Ну, если Архангел здесь, то всё будет хорошо…»
И вдруг каталка остановилась, и сквозь вязкую тишину пробился крик. И Георгию показалось, что он узнал голос, хотя никогда до сей минуты не слышал этот голос что-либо кричащим. А крик нарастал, приближался, и вдруг Георгий понял, что знает, кто это кричит.
«Маша, – подумалось ему, – это Маша! Но откуда она здесь, среди ангелов? Она же должна быть на работе. А я… Я сейчас еду на дачу…»
И тут всё закрутилось, поплыло, а потом над ним возникло заплаканное, растерянное Машино лицо.
– Ты мне обещал! – кричала Маша, отталкивая медсестёр, окруживших каталку с Георгием, – Ты мне обещал больше никогда не попадать сюда по такому поводу! Ты меня обманул! Ты мне обещал!..
Георгий широко открыл глаза и посмотрел на Машу.
– А ещё я обещал Оленьке купить клубнику, – чуть шевеля губами, хриплым голосом сказал он. – И маме твоей обещал никогда тебя не бросать. Я же не могу обмануть вас, девочки мои. Что же теперь делать? Раз обещал, значит, жить будем...