Рыжий гений и его тень

               

                -1-

        Когда ко мне за парту усадили новенького, я скорее огорчился, чем обрадовался. И всё же, за мгновение прошедшее от брошенного им задумчиво – вопросительного взгляда, до первой сказанной тогда фразы, я отчётливо почувствовал эту невидимую связь. Та мгновенная симпатия, сблизившая нас, родилась как бы сама собой, без особых усилий, с естественностью, возможной только в лишённом лицемерия и предвзятости детстве. Его солнечная, яркая личность оранжевым восходом осветила мою тогдашнюю беспросветно – скучную жизнь, наполнив её чем-то радостным и небывалым. И на самом деле у меня было много общего с этим ярко – рыжим неуживчивым мальчишкой.


        Заявившись из другой школы, Роман постоянно со всеми враждовал, дрался, ходил изрядно потрёпанный, всклокоченный и часто с разбитыми очками, и в то же время отличался трудолюбием, умом, изобретательностью, имея обо всём своё особое мнение. Его необычайная личность притягивала, как магнит. Очарованный им и увлечённый его творческой харизмой, я всегда не прочь был составить ему компанию в сумасбродных затеях, будь то создание необычного двигателя или партнёрство в экзотичной игре, с тайным удовольствием осознавая и свою способность к умственным развлечениям. Десятки невинных забав и изобретений придумали и осуществили мы с ним тогда, подпитывая свои творческие души, изо всех сил спасаясь от скучной рутины и серых будней, в играх добирая то, что не хотела, да и не могла дать нам школа.


       Та малая толика остроумных выдумок и необычных игр, ненароком прорывавшихся на всеобщее обозрение в школе, повергали в недоумение и удивляли одноклассников. Одни – те, кто был поумней и попытливей, - подходили, интересовались, в чём суть игры, иногда даже присоединялись. Как правило, это были отличники и крепкие ударники. Другие считали всё чудачеством, а нас - чудаками, не понимая, зачем сидеть во время перемены за игрой, когда можно всласть побегать и поорать. Третьи, будущие бандиты и подонки, а пока ещё мелкие хулиганы, искали способ поддеть и обидеть, хотя доставалось от них, как правило, моему товарищу, как наиболее яркому, умному и острому на язык индивиду. Мальчику, и внешне выглядевшему необычно. Огненная, пышная шевелюра плюс рыжие очки с толстенными линзами мгновенно выделяли его из толпы; вдобавок умное, задумчивое, независимое выражение молочно – белого лица невольно привлекали всеобщее внимание. Ох, и перепадало же ему частенько от местной шпаны за строптивость и неосторожное слово (а заодно - и мне с ним). Не раз он был бит, и бит так, что не выдерживали даже его толстостёкольные  очки. Такой уж он был нервный и беспокойный подросток, настоящая шиза и егоза школьных дней чудесных.


                -2-

       Сколько его помню, всё время он что-то чертил, высчитывал, клеил, паял, плавил, строгал. Руки его постоянно были заняты, я бы даже сказал – умно заняты. Трудно было отвести взгляд от этих уверенных и точных движений пальцев, постоянно покрытых коркой засохшего клея,  сожжённых серной кислотой и обожжённых припоем, наблюдая, как из абсолютного ничего появляются изящные фрегаты, свинцовые пушки, транзисторы, самоходные лодки, машины на паровом ходу и много – много чего ещё. Так и тянуло быть к нему поближе, научиться тому же, что и он, погрузившись в волшебный мир творчества и красоты. Видимо, был и во мне тогда творческий запал, раз мы почти сразу, как только он пришёл в седьмой класс, стали закадычными друзьями. Скучное, вялое школьное существование восьмидесятых годов словно толкало нас навстречу друг другу. А, соединившись, мы могли многое. Его выдающийся технический ум и моё творческое, атмосферное мышление делали наши задумки ни на что не похожими и почти каждый месяц этот генератор идей создавал что-то новое.


           Чего только стоили запуски эффектных аэростатов, склеенных из легчайших материалов, приводившие в неистовый восторг всю округу, когда ватаги возбуждённых детей, как стаи чертей, бежали за левитирующими шарами, пытаясь первыми схватить яркую невидаль, и, увы, им это зачастую удавалось.


           После охлаждения к затее с воздухоплаванием, начиналась эпопея ракетостроения. Проектировались, создавались и успешно запускались ракеты, снабжённые боеголовками, летящие за сотни метров и взрывающиеся в точно установленный момент. Были попытки запуска и перемещения мелких пассажиров - например, клопов и тараканов. Правда, не всегда для них всё заканчивалось благополучно, как, впрочем, и для нас.


             Дальше следовали всамделишные битвы в стиле средневековья. Отливались довольно мощные пушки из свинца. Заготовливался в нужных количествах эрзац – порох из спичек. Строились крепости. Как правило, в квартире Ромы, пустующей с утра до вечера, мы начинали нешуточное сражение. Оглушительно гремели выстрелы, закладывая уши, в щепки разлетались игрушечные строения, и дым сизым туманом заполнял комнаты. Восторг был неописуемый. Не помню, чтобы я когда-то так беззаботно радовался. Одно только огорчало - я никогда не выигрывал в этих битвах – обстрелах.  Да оно и понятно. Противник технически всегда был на шаг впереди меня. Его пушки почти пробивали медный таз, а мои, увы, только оцарапывали и даже изредка разрывались на мелкие кусочки.


         Эксперименты со взрывным делом шли у нас отдельным пунктом, всё время усовершенствуясь. Поначалу создавались водяные бомбы, сбрасываемые с седьмого этажа и оставляющие довольно ощутимые ямы, а намного позже были разработаны настоящие гранаты с надёжными запалами, отличавшиеся по мощности, громкости и яркости взрывов. Все спецэффекты достигались тщательным подбором химических ингредиентов, особо покупаемых в аптеках и магазинах.


         Прошу обратить внимание, что ни одно из наших пиротехнических изобретений не было применено кому-либо во вред, в отместку, или ещё как-то нехорошо. В отличие от современных реалий, когда пропитанные ненавистью школьники  взрывают и расстреливают всех, кого ни попадя. Впрочем, если хорошенько повспоминать, была у моего друга идея фикс, а именно – замысел мести своему закадычному врагу – Битюку, денно и нощно Рому изводившему. Он даже начал было уже вытачивать пистолет, но трезво рассудив и всё взвесив, бросил это грязное дело.


         Были у нас и более невинные забавы. Уже не помню, кому из нас пришла в голову идея общаться с помощью световой азбуки Морзе, перемигиваясь друг с другом настольными лампами из квартир с расстояния трёхсот метров. В чём-то эта затея имела и практический смысл, поскольку телефон был только у меня и какие-то сведения, получаемые ровно в 22 ноль-ноль, имели для нас обоих важный практический смысл. Впрочем, через пару недель появились сильные помехи, сделавшие дальнейшее наше общение невозможным. А именно - расплодились вдруг бессмысленные  мигатели в соседних окнах, непоправимо испортившие весь эфир.


       Интеллектуальным шиком для нас был разработанный на основе японских иероглифов зашифрованный язык, надёжно скрывавший в своих закорючках все наши тайны. Заключавший, как и положено, в каждом иероглифе типовое словосочетание или короткую мысль. Во время скучных и неинтересных уроков забавно было писать друг другу письма, заполняя загадочной вязью сетчатую белизну тетрадных листов. Кое-что из того шифра помню даже и до сих пор.


        Иногда, ради баловства, на собранном Ромой из запчастей магнитофоне, записывали эффектные  аудиотриллеры. С обязательным мордобоем, криками, грохотом, звоном, бульканьем, иными словами со всеми спецэффектами, до которых мог когда-либо дойти человеческий ум. Разве что только в этом глупом деле я немного превосходил своего друга в составлении сценария, режиссуре и выдумывании звуков, втайне гордясь собой. Ох и повеселились же мы тогда, добавив себе и другим радости в те серые, ненастные зимние дни.


        Не чурались мы и юношеской романтики. С упоением вспоминаются наши вечера, проведённые в снежном иглу, построенном по всем правилам эскимосского искусства. Сколько задушевных тайн мы поведали друг другу, завороженно рассматривая коралловые угли в недрах жестяной печурки, делясь мечтами о самом сокровенном. А по возвращению домой получали нагоняй от родителей за пропахшую дымом одежду и сомнительно – босяцкий вид.


       Что тут и говорить, бесконечными были наши выдумки, рождённые яркой фантазией, разгулявшейся по просторам прочитанного, увиденного и чего-то нам самим тогда непонятного.


                -3-

         К школьной учёбе ни он, ни я не проявляли особого рвения, что, впрочем, не мешало нам довольно сносно учиться по всем предметам. И, более того, - мой товарищ не прекращал поражать учителей оригинальностью и скоростью мышления, находя молниеносные ответы на задачи, бывшие не по зубам даже и круглым отличникам. В то же время я ни разу не видел его дома за зубрёжкой. Где и когда он учил заданное на дом, для меня и по сей день остаётся неразрешимой загадкой.


       В играх, требующих мгновенных логических расчётов и точности решения, в которые мы готовы были играть часами, мне редко удавалось стать победителем. И когда я всё же случайно выигрывал, то улетал на седьмое небо от самодовольного счастья, замечая на лобастом лице товарища снисходительную улыбку и недюжинный ум, искрящийся голубым сквозь толстые линзы очков.


         Имея обо всём своё собственное, независимое суждение, он постоянно вступал в пререкания почти со всеми, с лёгкостью наживая себе врагов и недоброжелателей и неизбежно оставаясь в гордом одиночестве, не считая, конечно, дружбы со мной. Поэтому вопрос аутсайдерства, интеллектуальной и идеологической обособленности решался для нас сам собой, закрывая вход непосвящённым, комсомольским вожакам и прочим выходцам из народа.


                -4-
 
         К десятому классу всё отчётливей начали проявляться наши внутренние отличия, с одной стороны составляющие из нас одно гармоничное целое, с другой - разводящие по разные стороны баррикад. Он с увлечением посещал тогда судомодельный кружок, я же целыми днями пропадал в читальных залах и библиотеках. Его выдающийся аналитический ум на дух не переносил беспредметной мечтательности и витания в облаках. Со своей стороны, мне казалось ущербной его гуманитарная неразвитость и литературное невежество. И скандал, приключившийся с Ромой на выпускном экзамене по литературе, как нельзя лучше осветил трагический парадокс этого несоответствия. В сущности всё началось из-за банальной ерунды.


         Как это ни печально, но уроки литературы в нашем классе вёл учитель, воплощавший в себе именно все те ненавистные моему другу качества. Именно беспредметная мечтательность и лирическая экзальтированность отличала горячо любимого мною педагога. Нельзя утверждать, что другу моему не нравилась литература, но скорее всего ему больше по душе был чёткий, рациональный подход к делу. Очаровательная дама, на время сменившая учителя, как нельзя лучше пофартила его гуманитарным чаяниям. Логически безукоризненно и в то же время не забывая о поэтическом  великолепии произведения, она словно по полочкам разложила «Евгения Онегина» повергнув моего друга в интеллектуальный экстаз и став для него образцом гуманитарного преподавателя. Филологическая красавица буквально очаровала моего товарища, до этого времени не интересовавшегося предметом и, пользуясь мягкостью учителя, лишь чертившего у него под носом свои сумасбродные чертежи, и, напротив, в его отсутствие, начав проявлять необычайную активность, наполучав кучу пятёрок.


        Но увы, недолго длилось литературное откровение Романа. Через пару месяцев вернулся всё тот же, разве лишь слегка порозовевший после отпуска, учитель. Встретив по возвращению радостный класс, он, наверное, даже и не заметил перемены в моём друге, сменившем всегдашнее безразличие в лице на выражение презрения, смешанного  с брезгливостью. Хотя, со временем, как человек чуткий, преподаватель вполне прочувствовал неприязнь зазнавшегося ученика.   В оставшиеся месяцы до выпускного экзамена много было сказано в адрес друг друга двусмысленных фраз и брошено испепеляющих взоров. Но всё как бы  оставалось в их личном пространстве, не выходя за рамки школьных приличий.


          Подходило к концу наше с Романом счастливое время. Каждый строил планы на будущее сообразно со своими мечтами и стремлениями, и получалось, что совсем уже скоро будущее не вмещает нашего дальнейшего союза. Мне виделись странствия по Земле, изучение и исследование всей видимой природы, ему не терпелось изобрести нечто грандиозное, умопомрачительное – то, что оставит след в истории. Сообразно с этими амбициями перебирались и подбирались соответствующие учебные заведения, спецификации, факультеты, вступительные экзамены - благо на дворе ещё стояли золотые для студентов восьмидесятые годы.


          Поднажав на финише, мы довольно успешно справлялись и со школьными экзаменами, по мелочам помогая друг другу в подготовке, пока и не случился тот самый казус.


                -5-

        Экзамен по устной литературе сдавался у нас последним. Скрупулёзно готовясь к испытанию, я был удивлён тогда вызывающим безразличием со стороны своего товарища. На свой непрестанный вопрос: «Как же ты собираешься сдавать этот предмет?» - слышал его однообразно – упрямый ответ: «А я и не собираюсь!» «Вот те на, - думалось мне тогда, - опять эти его дурацкие шуточки…, - и говорил вслух, - небось у тебя уже давно всё готово?» «Да нет же, - отвечал раздражённо Роман, - даже и не думаю!" Все мои увещевания абсолютно никак на него не действовали, отскакивая, словно горох от стены.  Дело принимало дурной оборот, и за ночь до экзамена я почувствовал, что запахло жареным.


       Больше волнуясь за друга, чем за себя, не выспавшийся и в растроенных чувствах, я заявился на экзамен. И как на зло, именно в тот день понаехало несколько важных наблюдателей из РОНО. Рассевшись по углам класса, они орлами взирали на сжавшихся от страха учеников своими хищными взглядами. Слегка растерявшись от нависшей серьёзности, я всё же вытянул экзаменационный билет и, припав к первой попавшейся парте, ушёл с головой в подготовку. Из глубокого умственного забытья меня вывел деликатный толчок в плечо, заставивший поднять отяжелевшую от мыслей голову. Человек, обеспокоивший меня, оказался классной дамой, и с плохо скрываемым волнением в шёпоте настойчиво просил выйти в коридор.


         Оказывается, сумасбродный Роман, взяв билет, принародно и во всеуслышание отказался от защиты, сказав, что, мол, это ему в жизни не пригодится. Повергнутые в немой шок присутствующие дамы и мой глубокоуважаемый учитель, некоторое время переваривали услышанное, не веря своим глазам и ушам, узнав за время молчания примерно следующее: "Там, где я собираюсь жить и творить дальше, мне абсолютно ни к чему ваш бесполезный предмет. Поэтому ставьте мне твёрдую двойку и расстанемся друзьями». На вопрос, как же он собирается поступать в ВУЗ без аттестата о полном среднем образовании, он отвечал, что там, где он собирается учиться, ему вполне хватит свидетельства и о неполном среднем, с раздражением добавив, что ему пора идти и не хочется терять время на дальнейшие бесполезные разговоры.


       Всполошившиеся экзаменаторы, призвав к себе всю мощь педагогического опыта, тут же порешили продолжить увещевание строптивого ученика за дверями аудитории, дабы не нарушать экзаменационного благочиния и не сеять опасную смуту. Трудно себе представить большего позора и унижения для тех, кто воспитывал и учил моего друга, пускай даже, если ему и казалась остроумной выдуманная затея, больше смахивающая на месть. И в коридор я был вызван в помощь разрешения этой абсурдной ситуации, как человек, близко знающий смутьяна и имеющий на него хоть какое-то влияние.


         Жалко было видеть расстроенную физиономию обескураженного учителя и лицо вконец испереживавшейся, беспрестанно суетящейся классной дамы, безнадёжно старавшейся взять моего друга на абордаж. Но в гордой непоколебимости, он талдычил лишь одно: «Не буду! Не хочу! Не согласен!» - словно утёс в бурном море сопротивляясь натиску словесных волн. Я же, в общем хоре увещеваний больше помалкивал или, будучи понуждаем учительскими взглядами, изредка вставлял пару слов и, пребывая в замешательстве от закулисной возни, всё больше терял уважение, как к пресмыкающимся истцам, так и к спесивому ответчику.


          В ход шли все мало – мальски значимые доводы, запугивания, посулы и даже мольбы. Обещания тут же дать в руки вопросы с уже написанными ответами непрестанно перемежались со слёзной просьбой не позорить седые волосы своих учителей и не доводить дело до районного, а то и областного скандала. И когда уже казалось, что всё бесполезно, друг мой, наверное, неожиданно даже для самого себя, вдруг как-то тихо сдался, согласившись на приемлемые  условия экзаменовки…


                -6-

       Насколько я помню, после этого памятного дня, наше товарищество начало ослабевать, сойдя в скором времени на нет. Вряд ли тот злополучный случай послужил причиной завершения нашей дружбы. Скорее всего, большую роль сыграло то, что школьная, серая рутина, невидимо сближавшая нас несколько лет и как бы сделавшая невольными сообщниками по несчастью,  вдруг исчезла, приоткрыв удивительно – прекрасный мир, шагнув в который, каждый из нас пошёл своей дорогой.


          И всё-таки тот случай показал моего товарища не с лучшей стороны, когда он довёл своё непокорство и своеволие до высшей степени безумства, с лёгкостью решив переступить через, в общем-то неплохих, желавших ему только добра, людей. Но увы, зачастую именно так экзальтированно и странно проявляется истинная природа талантливых людей, развивших до предела какие-то одни качества и Богом данные способности, и оставив в неведении другие, как правило душевные, нередко становясь в жизненном обиходе ущербными личностями и изгоями. И действительно, редкий случай, когда гений живёт и творит, не проявляя каких-либо странностей, удивляя, обескураживая, раздражая и разя наповал своими возмутительными выходками рядом живущих людей. Впрочем, никто и не говорил, что с гениями бывает просто.


     Жаль, что после окончания альмаматер, наш союз, появившийся благодаря школьному «несчастию» так быстро распался. Его неожиданный переезд, обоюдное поступление в разные институты, новые друзья и увлечения безжалостно развели нас в разные стороны, оставив лишь светлые воспоминания о счастливом прошлом.


        Шли годы, и как-то раз от школьных знакомых я случайно узнал, что какими-то неисповедимыми путями, Рома поделался в начале нулевых кибернетическим гением и, благополучно слиняв за бугор, здравствует и творит сейчас где-то в далёкой Америке.


        Наверное, всё-таки прав был мой институтский профессор, неоднократно утверждавший о большей одарённости и талантливости не совсем прилежных учеников, не подходящих под общие рамки учебной программы и вечно творящих что-то своё и по-своему. И, может быть, именно поэтому мне всегда так льстило внимание и дружеская поддержка того профессора.
                Виталий Сирин





САМАЯ ПЕРВАЯ РЕЦЕНЗИЯ

Здравствуйте, Виталий!

Интересный образ необычного человека родился из-под вашего пера.Портрет и характер героя прописан четкими деталями, ярко, выпукло, живо.
Позабавил эпизод со световой азбукой Морзе)))

Понравились интересные эпитеты, сравнения. Например, наблюдатели из РОНО благодаря проницательности автора предстали "орлами, которые взирали на сжавшихся от страха учеников своими хищными взглядами." Ведь точно схвачено и передано!
Отметила удачные авторские находки - интеллектуальный шик и интеллектуальный экстаз.

Рассказ оставил самое положительное впечатление сложившимся стилем с развернутым неспешным повествованием в духе добротной русской классики, умением создать образ не картонного героя, правильным построением сюжета и логичным финалом.
В общем радуюсь вашим успехам искренне.
Легкого пера и удачи!
Всё та же,

Светлана Климова   05.04.2021 14:01   



Здравствуйте, Светлана!

Благодарю за разбор произведения и всегдашнюю дружескую поддержку. Вы для меня как лоцман в море проб и ошибок, подсказываете фарватер и курс))) Не без вашей помощи стараюсь в нужном направлении. А посему признателен вам, за каждое слово! Постараюсь радовать вас и дальше))
Пребольшое спасибо за всё!

Виталий Сирин   07.04.2021 13:54