Диалог на троих об ограниченности мышления

Участники: автор, Алексей Попов и его кот

- Не слишком ль рано я звоню, в прошлый раз я разбудила тебя, хоть было далеко за полдень.
- Не разбудили, я сплю.
- Считай, что я тебе снюсь. Ты во сне соображаешь?
- Нет, я завязал.
- Не питие предлагаю на троих, – если третьим считать  твоего вездесущего (везде нос сующего) кота, – а разговор. Пусть будет на троих, кот вряд ли сможет удержаться от мудрых советов.
  Днесь меня озарило. Мне тут сказали, что у меня бывают ценные мысли, но я не умею себя вести (например, перебиваю не дослушав). Так вот, я поняла причину: это от того, что не я себя веду, а что иду на поводу у очередной мысли. Представляешь? Даже не субличность, а каждая мысль захватывает власть надо мной. Ладно во сне: там я отождествляюсь с образами (мысли во сне не очень меня одолевают). Когда я занималась осознанными сновидениями, мне удавалось превращать мысли в образы и действия: оживлять их, вернее, создавать астральные грёзы. А вот (как стало днесь мне ясно) в обыденном состоянии меня  захватывают потоки слов, по существу мёртвые мысли.
- Это бесы.
- Ты хочешь сказать, что не мысли, а бесы меня ведут?
- Ну, этак два, три.
- Их много, мыслей.
- Надо метлу. Я вам давал упражнение, вы сказали, что время жаль.
- Напомни.
- Сами вспоминайте.

  Мне вспоминаются слова Юрия Куранова в его «Размышлениях после крещения» о том, что для того, чтобы уйти от нежелательных мыслей, прийти в состояния внутреннего покоя и радостной свободы от всего мелкого, надо посмотреть на небо.
  «Когда задумываешься над жизнью, над участью людей, животных, растений, порою так горько подступают слёзы. Так хочется плакать.
  И вот поднял глаза свои к Небу, слушаешь быстрый и ласковый ветер, видишь, как встает и садится солнце, доносится из лесу голос кукушки либо девичий сердечный голос, или пьёшь из ясного глубокого колодца, из родника — под облаками, и ты не можешь не опуститься на колени, не осенить себя сверкающим Крестом и не воскликнуть всею глубиною души: Господи! Как Ты прекрасен!
И разве не чувствуешь в такие мгновения, как светится в сердце твоём счастливый ровный огонёк и наполняет жизнью бесчисленные прозрачные грани сердца».
  Я смотрю на небо. Облака плывут, нет, несутся стремительно. Их гонит ветер. Он дует с севера, не слабо, и деревья качает: то пригибая к земле, то отпуская ненадолго. Лихость его не только зрима, но и слышна: волны звуков, порывисто нарастающих до воя и убывающих до шёпота, проникая через стены и стёкла окон, скрывающие меня от прикосновений ветра, доносятся до ушей  (его голосу проще преодолеть препятствия, чем его телу)… и неожиданно отзываются во мне внутренней лёгкостью. Похоже, ветер хочет сказать: «Услышьте меня! Это я увлекаю в полёт облака. Я пою, и со мною и воздух, и травы, и кроны деревьев поют.  Я жизни добавляю им.»
- Но кто же ты? – вы спросите. – Ты – дуновенье чьё-то, ты – ничто.
- Я дую! Я есть!
  А мне подумалось: «А я?»
Ведь мысли во мне  – облака,
возникшие неведомо откуда,
плывущие неведомо куда,
несомые неведомою силой.
И всё это во мне, но где же Я?

- Твоё упражнение не вспоминается, так как осенившая  меня мысль не отдаёт бразды правления. Она не о вреде мыслей, а о пользе контроля над ними, особенно когда они теснятся в голове. И уж если какой-то удастся вылезти на первый план, то она – опасаясь кануть в безвестность, будучи потеснённой другой – спешит себя провозгласить громогласно или хотя бы запечатлеть свой образ на бумаге. В связи с этим, видимо, напрасны мои сокрушения о невозможности мозга (ума) запускать одновременно несколько мыслей, иначе, что за какофония раздирала бы его.
- Вы о мозге что-нибудь знаете?
- Да, вот недавно была лекция по каналу «Культура». Профессор  нейробиолог (Анохин, кажись) (я, про себя, ещё отметила непоколебимую самоуверенность научного работника и вульгарный, глупейший материализм человека недалёкого) говорил о нейронных связях.
- У нас одно полушарие работает последовательно, другое параллельно.
- О, как здорово! Я не знала. Какая бы была экономия, если бы можно было параллельно мыслить несколько мыслей, но мысли запускает левое полушарие. Правое – работает с образами: можно одновременно видеть, слышать и чувствовать. Надо научиться мыслить не последовательностью слов (как это преимущественно происходит у меня), а образами. В образ можно многое вместить. Если представить образно мою мысль о власти мыслей: это такая змейка из слов, настырно лезущая, не взирая ни на что и ни на кого, даже своего родителя (то бишь меня): «Вот она я, самая главная, неповторимая!» Но ведь (Ура!) одновременно с этой мыслью можно видеть другую мысль о возможности контроля: царя в голове.
- Лучше уж голову в короне, которая выстраивает змеек по своему царскому усмотрению и выпускает в определённой последовательности.
- Удивительно, как при последовательной организации мысленного процесса человек ещё умудряется делать обобщения, синтез. Человеческая память может вместить ограниченное количество информации. Знания человечества, увеличиваются не по дням, а по часам, но становятся всё более разрозненными. Накопление происходит в узких лучах, всё менее соприкасающихся, всё более расходящихся друг от друга и не сводимых воедино. Мир Всеедин, всё связано со всем, а наши представления нам всё труднее синтезировать, мы углубляемся в частности,  в ущерб нашим знаниям о единстве целого, о целостности. Разум человека слаб при всём его самомнении о себе, как венце творения или высшем звене эволюционной цепи.
- Человечество обречено на слабоумие.
- Слава Богу, разум не ограничен возможностями мозга. Сознание, память, способность мыслить (да и чувствовать, в смысле: испытывать эмоции) – это никак не функция материи: мозга, якобы самоорганизующейся нейронной сети. Это так же очевидно (для честно задумывающегося над этими вопросами), как и то, что столь разумно организованное Единство Вселенной, жизнь на Земле и человек – никак  не могут быть случайным собранием мельчайших неразумных частиц.  Необходимо существование Разума (несоизмеримого с человеческим), создавшего и поддерживающего это Единство. Человек не может приблизиться в своём творчестве к Богу. Одухотворять ему дано лишь в воображении. Вспомогательные устройства (компьютеры, биотехнологии, нано-,  ин биг технологии и пр.) – не более, чем костыли.
  Но такими размышлениями не озабочиваются деятели науки, в частности: нейробиологи, оценивающие всё материальными благами, выпадающими на их долю в качестве средств на их, якобы научные, разработки – которые, на самом деле, недалеко ушли от того, к чему пришёл Павлов, мучая собак. Сейчас подопытными являются другие животные: крысы, мышки, кошки… Как твой котик? Не спрятался ли? Они ведь чувствуют опасность издалека.
- Лежал рядом с мобильником, и вдруг мобильник оказался на полу.
- Твой кот, видать, не из пугливых.
  У меня под рукой «Размышления после крещения» Юрия Куранова.
«Современное общество стремится лишить слово духовной сущности и превратить его в чисто знаковое явление, в сигнал для условных рефлексов академика Павлова…
Однако, чтобы слово не потеряло своей власти над человеком… за ним оставляют в качестве приманки чувственную отвлекающе раскрашенную оболочку. С этой целью слово наполняют повышенной сексуальностью, придавая языку вообще упрощённый, но глобально сексуальный характер».
  И другой фрагмент:
  «Вечером я выхожу во двор колоть дрова... Ко мне собираются мои животные: два кота и собака… В них налицо и нрав, и самобытность, и разум...
  И я с отвращением вспоминаю об ужасном учении академика Павлова, столь официально принятом на вооружение в борьбе общества против людей и животных… Милые мои, добрые животные, как хорошо, что до вас не добрался этот спесивый старец, что вы можете играть, кувыркаться…»
- Жрецы от науки схожи с работниками ножа и топора. Утончились их инструменты, и словарный запас пополнился новыми терминами – а суть одна. Дай им волю, и они (по их откровенным уверениям) своими привилегированными мозгами усовершенствуют вид homo sapiens материальными  (в отличие от всех духовных традиций) средствами, типа скальпеля.  Станет возможным чтение мыслей, пересадка мозгов частично или полностью… Тормозят  их деятельность только этические соображения, ещё не совсем утраченные обществом.
- Этика (поддерживаемая худо-бедно христианством) существенно утрачивает свою спасающую силу со времён Гегеля и двух его последователей Ницше и Маркса, создавших разные теории (правда, схожие в атеистическо-материалистической направленности и в пренебрежении к этике), задавшие два тупиковых направления истории.
  Но в человеке всё же есть нечто, убедительно говорящее о том, что он – Божественное создание, – это интеллектуальная интуиция. Со времён Пифагора, Сократа и ещё ранее Гермеса Трисмегиста и индийских вед она подсказывала человеку, что он  – не венец творения, но что, находясь на низших уровнях разумности (одухотворённости), он наделён стремлением развиваться  и, если осилит школу совершенствования в эстетическом, этическом, интеллектуальном и религиозном направлениях, то с Божьей помощью (а не с помощью костылей от цивилизации) продолжит духовную эволюцию в мирах более высокого уровня, чем наш.
- Это не должно мешать нам любить и беречь наш временный дом – Землю – от нашего (часто неразумного) вмешательства; любить и беречь себе подобных, и братьев меньших. Кот одобряет.
- Намёк понятен. Посему закругляюсь, закусывая и язык свой, и как змея (возвращаясь к начальной теме) свой виртуальный хвост. Отсутствие реального – занятно объясняют атеисты-эволюционисты: «Из обезьяны вырос homo сам. Нет хвоста? – Издержки роста».
Желаю расти и во сне!
- Взаимно!
16.03.14