Так бывает

- Надо было снимать! – с невозмутимым лицом смотрит на меня невролог и от этого взгляда становиться смешно и грустно одновременно.
- Как-то не до этого было, - отвечаю я, заменяя маты на приемлемые слова, хотя правильнее было бы оскалиться и заявить: «Ты че, ебнулась? У меня ребёнок умирает, а я с телефоном прыгаю, ракурс выбираю. Стримы, донаты».
- Снимайте в следующий раз. Это же все с ваших слов.
Это все с моих слов, с моих чувств, с моих ощущений параллельного времени, которое бесконечно растягивается и одномоментно схлопывается, превращаясь в точку невозвращения. Я вновь прокручиваю в голове события последних дней.
Все страшные истории начинаются одинаково - ничего не предвещает беды. Лишь сторонний наблюдатель знает, что из-под кровати, шкафа, соседней комнаты надвигается ОНО, а беззаботные ОНИ еще не знают цену прошедшего дня.
- Наташа, не пугай меня, мне страшно, - хнычит младший и я привычно поворачиваю голову, делая надоевшие замечания.
- Не пугай брата, - слетает дежурная фраза. Адреналин выталкивает сердце из груди. Я уже рядом с скрюченным на стуле телом, хватаю за плечи и трясу. – Дыши!
Неестественно вывернутая голова замерла на спинке стула, повисший на пурпурно-синей щеке язык и бегающие из стороны в сторону глаза. Зажатая в руке вилка и застрявшая в горле вермишель: «Дыши!»
Тело легкое как у ватной куклы и такое же безжизненное. Удар, еще один по спине, по груди: «Дыши!»
Болтающаяся над полом голова между свисающих обмякших рук. "Надо перевернуть тело", - вспоминаю я порядок действий и моя паника выстреливает всхлипыванием младшего и судорожными вопросами старшего.
 «Уйдите», - спокойно говорю я и ложу тело на пол. Тянусь к телефону, думая о скорой, которая уже не поможет, не успеет.
Едва уловимое движение и она вздрагивает, пытается встать, стряхивая оцепенение.
- Дыши! – требую я и она покачиваясь садиться на ближайший стул. Глубоко дышит носом, выполняя мою команду. Пьет принесенную братом воду и молча идет к своей кровати.
 «Ты дышишь?» – дергаем мы ее по очереди. Она кивает через поверхностный сон, и только пульсирующая на шее артерия напоминает мне о случившемся.
 «Сколько это длилось: одну, две, три, пять минут?» - пытаюсь уложить я память во время. Маленькая вечность тихого ужаса: «Дыши!»
- Херня! Какая асфиксия? Кашель был?
- Нет, - сглатываю я неприятные воспоминания.
- А должен быть! И глаза!!! При асфиксии глаза не бегают! – кричит в трубку подруга и по совместительству внештатный семейный доктор.
 «Так бывает», - читаю я бесконечные исповеди в интернете и дрожу от предстоящего МРТ. Я уже все это проходила.
- Вероятность органики мала, но ее надо исключить, - пожимает плечами эпилептолог. – Попытаемся выяснить почему четырехлетний ребенок молчит. Если все в порядке, колите, стимулируйте, все придет.
- Надо, - соглашаюсь я и трясусь от страха. Недавно пятилетняя племянница подруги сгорела жертвенной свечой неизвестному Богу. На МРТ нашли неоперабельную опухоль. Я совсем не Исаак, я не отдам.
- Тогда органику исключили, но "за время пути собачка могла подрасти", - успокаивают меня телеврачи, выдвигая очередные независимые мнения. - Опухоль, рассеянный склероз?
- Киста, - тихо сообщает близкая знакомая по возможному несчастью, и я снова бьюсь во внутренних конвульсиях.
- При асфиксии глаза не бегают, - повторяю я заученную мантру, все еще пытаясь сообразить, когда мне надо было снимать происходящее.
- Вы еще что-то хотите? – выдергивает меня невролог из недавних событий.
- Спрятать голову как страус и ничего не знать, - прямо отвечаю я, сдерживая слезы и сжимая в руках кучу вытребованных направлений.
Я записываю ее в дебилки, а она меня в яжематери. Мы расстаемся, искренне надеясь, что это навсегда.

«Все чисто! – отчитываюсь я подругам. – Так бывает…»