Мира, где мы 26. Тень

— Как жаль.
 
Губы изогнулись в усмешке. Ему не было жаль. Никого.
 
Похититель узнал о реке раньше Миры. Конечно. У него было больше силы. Всегда.
 
Девушка ведь отдала свой свет. Пока она теряла сияние, тень вбирала в себя тьму.
 
— А ты надеялась сбежать!
 
Смех. Удар. Щеку обожгло. А ведь только перестало болеть.
 
— Зачем? — проговорила Мира. — Я все равно почти мертва.
 
Она сама стала черной, как тень. Она исхудала, ее глаза затуманились. Иногда собственные волосы казались ей тяжелыми. Она хотела их срезать, но тень не желала этого.
 
В последние дни Мира почти не могла ходить. В ней больше не осталось никаких сил.
 
В эту ночь ей было очень плохо. Она не могла встать. Поднять руку. Крикнуть. Ничего. Она лежала в прихожей. На коврике. Прикрытая легким пледом. На ней лишь рубаха. Длинная. И все.
 
Она видела свою жизнь. Она видела все свои жизни.
 
Она была феей. Она жила в лесу. Она знала даже людей. Был один мальчик, который танцевал с ними. И за Мирой следили. Тогда не Мирой. Какой-то юноша. Он влюбился в нее. Он приходил к ней. Феи не умеют любить. Он не верил. Он считал ее человеком. Он привел ее к себе.
 
У нее было дерево. Ее душа. Она попросила срубить его. Она мечтала стать человеком. Ей было интересно.
 
Он ударил раз. Ей стало плохо. Он заплакал. Опустил топор. Она сказала: бей. Он ударил. Дерево умерло. Она умерла.
 
Она умерла. Тогда. Он был с ней. Плакал. Просил. Обещал. Клялся. Она плакала. Просила. Обещала. Клялась. Хотела любить. Не умела. Не смогла.
 
Он сжег ее тело. Потом. Кажется. Или это сон. Нет. Она видела. Его. Свое тело. Дым. Она стала дымом. Слилась с облаками.
   
Никто не придет. Теперь — никто. Тень не станет скрывать его смерть. Мира знала.
 
Умерла она. Прошло время. Умер он. И родился снова. Прошло время. Появилась она. Уже не фея. И не человек.
 
Они встретились. Круг начался опять. Его не разорвать. Мира вспоминала того юношу. Кем он стал.
 
Его судьба — быть тем, про кого говорят: Приличный Молодой Человек.
 
Обычно он выходил с работы в пять часов одну минуту, ;садился в метро в пять часов десять минут и приезжал прямо к своему дому в пять часов тридцать минут.
 
«Простите, вам помочь?» — сказал он и сразу же отошел.
 
Он нашел ту гору, в которой жил, и открыл железную дверь тайным словом, и зашел в чудесную кабину; она захлопнулась и полетела вверх.
И все это он делал так, будто не замечал, что творит чудеса!
 
Он давно так не злился. Он чувствовал, что его тело дрожало и руки были холодные.
 
Его сердце неприятно сжалось. Он сел рядом и сказал: «Я постараюсь больше так не делать».
 
Он никогда раньше не знал, как это можно — любить ни за что — а теперь понял.
 
Он вдруг крепко обнял Миру; с него словно спали тяжелые оковы.
 
Плакать он разучился давным-давно, и поэтому просто смотрел в пол и улыбался грустно.
 
Он с радостью понял, что он в своей квартире. Не было ни ночных шорохов, ни еловых лап.
 
Он бы с радостью остался в палатке: какой-никакой, а все же домик.
 
«О чудо! — прошептал он. — Скажи, ты прекрасный дух или смертная?»
 
Казалось, что-то, все эти годы запертое в его душе, вырвалось наконец, и он смеялся и бегал по росе.
 
Вообще, если и заметил кто-нибудь, что он перестал быть Порядочным Молодым Человеком, то ничего не сказал.
 
Мира улыбнулась.
 
Вынырнул, поймал ртом воздух, поплыл, било по спине и голове, вода взрывалась от каменных бомб, было больно, кровь становилась частью реки, птицы кричали.
 
Нет. Нет. Она не хотела видеть этого. Зачем. Зачем это происходит.
 
А камни все летели, взрывали воду. Удар — Фред исчез.
 
Нет. Нет. Так не должно быть. Нельзя. Живи.
 
Окажись на береге. Пусть река выбьет тебя. Дрожи от холода и слабости. Но не умирай. Это говорю я. Сожженная. Почти мертвая. Тень не победит никто. Кроме тебя.
 
Встань. Иди. Падай. Но иди. Только вперед. Река пусть будет около города. Увидь Темное царство. Все из мрака. Черные стены. Черные люди. Это тени. Тени нашего мира. Они считают наш мир своей тенью. Наверно. Я не знаю.
 
Иди. Иди. Падай. Но иди. Узнавай свои улицы. Вспоминай меня. Помни себя. Живи. Живи. Живи.
 
Мира попыталась встать. Похититель спал. Сейчас. Или никогда. Или смерть. Или спасение.
 
Она ползла. Падала. Вставала. Продолжала ползти. На балкон. Разбить окно. И…
 
Вниз.
 
Она не умрет. Не может умереть. Здесь не умирают. Тени не умирают. Она лишь сломается. Она останется у него. Сломанная. На грани смерти. Вечно. Она будет беспомощна. Она окажется в его власти. Ее переломанное тело. Ее переломанная душа.
 
Но терять больше нечего.
 
Подумать только. Это ее дом. Почти ее. Она бросается с балкона своего дома. Почти своего.

 
Похититель проснулся. Девушка услышала тяжелые шаги.
 
Увидев, что пленница стоит у окна, тень бросилась на балкон.
 
Второй день Миры в квартире. Солнечный день. Тогда ведь Фред кричал то же.
 
Или это был он? Тот, который сейчас пытался удержать девушку в своем доме? Тот, кто всегда следовал за Фредом по пятам?
 
Он хотел схватить Миру, но в последний миг она распахнула окно и выпала. И полетела вниз. Камнем. С девятого этажа.

 
Неясно, почему юноша задержался. Что остановило его? Впрочем, он еле держался на ногах, да и прохожие часто окликали его — совсем белого в черном мире. Если бы он миновал эту улицу раньше, то ничего бы с ним не произошло.
 
Фред торопился. Она была здесь, в этом городе. Потерянная среди стен, связанная веревками шоссе и дорог, заключенная в темницу мрака.
 
Кроме юноши, на этой улице никого не было, иначе кто-нибудь бы, конечно, да заметил что-то странное в небе.
 
Фред еле успел подставить руки. Он даже не думал, что может не выдержать веса.
 
Он выдержал. Оно — то, что упало — было совсем легким.
 
Это была девушка. Грязные волосы, как показалось юноше, были тяжелы для нее. Она почернела и истончилась — обугленная девушка из дерева. Только порезы и следы ударов не были черными. И грудь всю залило красным. Пропиталось им черное платье, и на дорогу стекали алые ручьи. В кожу вонзились осколки стекла.
 
Мира была без сознания. Фред бережно положил ее на дорогу.
 
Он не хотел мести, сражений, ненависти. Мира, его милая Мира, наконец здесь, и ее руки теплые, и она дышит, и все будет хорошо, обязательно будет хорошо!..
 
Фред дрожащими руками начал доставать красное стекло. Рукавом, не высохшим еще после реки, он стирал кровь, и там, где ткань казалась кожи, все раны исчезали.
 
— Мира! — стонал юноша, плача от счастья и жалости. — Мира, это же я! Я здесь, Мира!..
 
И целовал ее впалые щеки, и гладил ее спутанные волосы, и прижимался к ее алым плечам.
 
Она открыла глаза и увидела Фреда. Совсем белого. Как солнце. Ее Фреда. Сверкающие слезы катились по его щекам. Вокруг было темно, а он светился.
 
И тишина. Не слышно машин, не ходят люди. Мертвый город.
 
И только они живы — насколько вообще возможно быть живыми в этих землях.
 
 — Ты не мужчина.
 
Фред поднял глаза. Мира вздрогнула и прижалась к коленям юноши. Нет. Нет. Пожалуйста. Только не он!..
 
Странник увидел похитителя и встал, загораживая девушку.
 
— Разве?
 
Страшно было смотреть на врага: словно в черное зеркало смотришься. То же лицо. То же тело. Тот же голос. Знакомый костюм — впрочем, многие ходят в таких пиджаках. Даже привычки те же — вот он стоит недвижимо, и только рука его то сжимается, то расслабляется.
 
Но глаза… Неужели у Фреда были такие же? В них же ничего человеческого; только презрение, да глупость, да злоба.
 
Это были глаза Альберта. Правда, черные.
 
— Мужчины не плачут, ты, позор.
 
Раньше, слыша эти слова, Фред уступал ему — тому, на кого сейчас смотрел. А теперь он думал, что всю жизнь он служил червю, унижался перед чудовищем.
 
Зачем ты живешь? Знаешь же, что я настоящий. Папа гордится мной. Я вырос нормальным. Нищий. Слабак. Если бы не ты, знаешь, чего бы я достиг? Ты знаешь, что папа не хотел, чтобы ты родился? Тебе разве не говорили?
 
Фред молча взял Миру на руки и пошел прочь. Он знал, что тень ничего ему не сделает: слишком уж труслива она была. Ее сила была только маской, но маской страшной.
 
Покажи этой женщине, кто главный. Заставь ее уважать тебя. Растолкуй, кто здесь хозяин и чего от нее ждут. Быстро поймет, если учить правильно. Пусть знает, кто тут главный.
 
Фред почти не слушал: не хотел, чтобы мерзкие, пошлые слова отравили его счастье.
 
 
Бьет — значит, любит. Женщины такое любят. Она в тебе защиту должна видеть. Ты же ее защитить не сможешь. Сам как баба. А на кухне им нормально быть. Они всегда только готовили и детей рожали. Это нормально. У них же мозги по-другому устроены. Они мужчин понять не могут.
 
Слова превратились в рычание; уже не человек — подобие человека — бросился за Фредом, но уродливое чудовище.