Туфельки для Чижика

— Ой девочки, смотрите какие. А бантики? Как с картинки. Вот бы в таких на танцы пойти. Люська, из параллельного, от зависти бы позеленела!

Девчата окружили Леночку, прижимающую к своей груди красные лакированные туфельки. Обычно бледная, чрезмерно худая, невысокая Лена Чижик, меж подруг просто чиж, сейчас стояла пунцовая от удовольствия, и блестящие глаза-бусинки были полны слёз и благодарности. Вцепившись дрожащими руками в драгоценный подарок, она, чуть заикаясь от волнения шептала слова благодарности.

— Девочки, милые, баб Шур… это лучшее день рождение в моей жизни. Спасибо.
— Носи на здоровье. А как стемнеет, я вам ещё на судьбу погадаю. — Сухопарая старушка в бежевом платке с голубой каёмкой, и стоптанных во внутрь галошах, надетых на толстый шерстяной носок, вытащила из печи котелок с картошкой и поставила его на стол.
— Ешьте, давайте, пока горячая. А я баньку проверю, как протопилась.

— Ну, чижик, ты чего? Примерь.
Кто-то из девчонок подставил табурет, кто-то уже стаскивал с ног Леночки неимоверно большие сапоги, разматывая километры портянок. Наконец появились маленькие пальцы с мозолькой на мизинце и розовая, в мелких трещинах пятка.
— Подожди, вот, на! — протянула штопанные чулки Катерина, — нельзя же такую красоту и на босу ногу обувать.

Чижик зажмурилась, не веря своему счастью. Туфельки, словно под неё были сшиты. Она приоткрыла один глаз, посмотрела на красный закруглённый носок, вздохнула, и уже широко распахнув глаза, вскочила на ноги и закружила вокруг подруг.

— Одно слово, Золушка!
— А я тогда принц! Позвольте вашу руку сударыня! — Валентина, веснушчатая, постоянно улыбающаяся девица, всего лишь на год старше Леночки, картинно раскланялась, шаркнув ножкой.

— Смотрите, картошки не много, может не хватить, — словно расшалившихся детей, окликнула девчонок Катерина, — А капуста у бабы Шуры, ум отъешь.
— И мне, мне положи… тут же как галчата загалдели девчата.

На какой-то момент наступила тишина, прерываемая только хрустом уминаемой за обе щёки квашенной капусты. И периодическими окриками, на горячую картошку в мундире.

Катерина, старшая по взводу, смотрела на девчонок, и комок подступал к горлу. Из двадцати человек её отряда уцелели только эти четверо, да и из всего зенитного артдивизиона, скорее всего, что тоже.

Про картошку она схитрила, это единственно чего было вдоволь. Целое поле за сгоревшей деревней. Вывернутая взрывами земля усыпана клубнями, которые некому собирать. От всей деревни осталась только эта кухня, на которой сейчас уминали нехитрое угощение уцелевшие бойцы.

Баба Шура нашла их, увязших в болоте, раненых, выбиравшихся из окружения. Вот только как, оказалось, выбираться некуда.

***
Зенитки без остановки били в небо. Короткие приказы. Дым. Крики. Мат. Слёзы. Злость.
Небо взрывалось. Земля горела.

— Спокойно, девочки… прицел сто двадцать… веди… пли… заряжай…
Ложись!
Зенитку разнесло в клочья. Над ними, с глухим рёвом пронёсся Мессершмитт, оставляя чёрный след от пылающего двигателя. Это последнее, что помнила Катерина, прежде чем потерять сознание.

***
— Ничего не вижу. Почему? Почему я ничего не вижу? — Металась в бреду Сашка. Александру, Катерину, Валю и Софью вытащила из-под огня Чижик.

Младшая в семье из одиннадцати детей, чиж больше походила на двенадцатилетнего пацана, чем на девушку. Короткостриженная, худая, с длинными руками, и острым носом она действительно похожа на птицу. Очень храбрую птицу.

В армию её брать не хотели, не проходила ни по одним параметрам. Но, в итоге она добилась, ей выдали шинель, сапоги сорокового размера, и тройную норму портянок. Иначе, сапоги сваливались с ножки, носящей в мирное время ботиночки тридцать третьего размера.

Лена оказалось упрямой, очень сильной и молчаливой. О себе мало рассказывала, не в пример Валентине, которая взяла над ней шефство, как над младшей сестрой. Эта парочка постоянно что-то устраивала, за что и получала наряды в не очереди.

Раздобыли баян, гражданскую одежду, и ушли добывать языка под видом деревенских, что заблудились в лесу. Привели. Сами чуть под трибунал за самоволку не загремели. А после ходили, от землянки к землянке и песни пели.

А сбор ромашек на минном поле?
— Товарищ старшина, Катерина Сергевна, Кать, так ведь вкусно же! Когда ещё ромашковый чай попьём? И кстати, мы колышками отметили, там, рядом с минами. Можно пройти. Да ты не переживай, я следы знаю. Отец меня на охоту брал. Разминировать не смогу. Но, пройти, так что б всем целыми остаться, сможем.
Весёлые чёртики в глазах Валентины и совершенно покаянное выражение лица Чижика, не позволяли на них сердиться.
И ведь прошли же. Все тогда прошли…

Тогда Валентина и рассказала о своей мечте: вернуться домой и выйти замуж за слесаря Петьку. Её любовь с первого класса, а Чижик обязательно будет встречать её у роддома, с цветами и воздушными шариками. Ведь первой родится девочка, и Валя назовёт её Леной.

Лена молча, улыбалась и кивала. Всю её семью, родителей, сестёр, сожгли вместе с остальными жителями их села в старой церквушке. Лену спасло лишь то, что за пару дней до этого, мать отослала дочь на дальнюю пасеку, и та задержалась из-за размытой дождём дороги. Вернулась уже к остывшим углям. От братьев, ушедших на фронт, тоже вестей не было. Так что, да, после победы, они с Валей будут жить одной семьёй.

***
Несколько дней они тащили по лесу, раненную в голову Сашку и контуженную, но способную, при поддержке идти самостоятельно, Катерину. Надеялись выйти к своим. Вышли в болото. И кто знает, что бы было дальше, если бы не собиравшая морошку баба Шура.

Весь её дом — чудом уцелевшая после бомбёжки кухня, на которой она и жила, а теперь и девчонок приютила. И часть обгоревшей бани.

Немного придя в себя, Чижик с Валентиной и Софья, провели обследование пожарища, нашли несколько хороших брёвен, которыми подпёрли покосившуюся стену кухни. Похоронили погибших, кого смогли найти.
Разобрали несколько завалов, нашли погреба, и перенесли все скудные запасы, в подпол к бабе Шуре. Собрали с развороченного поля картошку. Скоро зима. Девчонки уйдут. А бабе Шуре надо ещё зиму пережить. И кто знает, сколько ещё приютить на ночлег раненых бойцов.

И вот, теперь, эта маленькая, сильная девочка, ни слезинки не проронившая, за всё время их знакомства, растирает ладонью по лицу слёзы, не в силах расстаться с туфельками.

— Банька готова, идите девоньки, — прервал поток мыслей Катерины, голос бабы Шуры, — а как вернётесь, я вам погадаю.

— Вот у тебя, сероглазая, вижу большую дорогу, — поворачивая свечу над тазиком с водой, вещала бабушка, — значит, большим человеком станешь. Вот тут, смотри, дом, семья, муж любящий, работящий. Деток четверо. Два мальчика и две девочки. Собака, твой дом охраняет, большая, лохматая. А в доме светло, просторно. И смеха много, радости. Хорошая жизнь тебя ждёт, большая.

Леночка слушала бабку затаив дыхание. Всё о чём мечтала, всё ей сказали. Закончится война, поступит в институт, станет архитектором. И восстановит всё, что было разрушено. Станет ещё краше. Замуж выйдет. В этих самых башмачках. Красных, лакированных, с бантиком.

Баба Шура их из сундука достала. Ещё до войны, для внучки, в городе покупала. Но, маловаты оказались, а вот Чижику в самый раз. Она о таких и мечтать не смела. А теперь вот, как настоящая принцесса, только принца дождаться. А он обязательно будет. Так бабушка сказала.

— Я когда маленькая была, мечтала балериной стать. — Тихо сказала Лена, — Думала, вот вырасту, поеду в Москву, поступлю в балетное училище, танцевать буду. Знаете, в такой пышной юбке, а пуанты, туфли такие, балетные, красные будут. Красиво же. А вот сейчас думаю, важнее новые дома построить. Ещё выше, ещё краше, чем прежде. А станцевать я всегда успею. Правда, же?
— Конечно! Чиж, а пошли танцевать! Прям сейчас! Такую цыганочку с выходом забацаем!

Девчонки, сами себе подпевая, стучали каблуками о пол, кружились, смеялись, хлопали в ладоши.

«Как мало нужно для счастья», глядя на них, думала Екатерина. Всего пара дней тишины и пара красных туфелек…