Повезло

   
      Сидят у меня в кабинете три девушки, одна — будто в честь неё назвали популярный тогда фильм «Самая обаятельная и привлекательная». У неё есть всё, и всё на месте, в том числе настороженность. Одета так, как именно она и должна быть одета. Часто девушки носят что-нибудь броское: вот она я! У таких этого самого «я» и нет, а есть то броское, что надето. Здесь же, напротив, выделить нечего, всё к месту. Какое тонкое чувство стиля, надо же. Наверное, так у неё во всём. Но главное — большие глаза: они оценивают, не показывая этого. За улыбкой спрятано понимание и тайна, к которой хочется прикоснуться. Повезло кому-то, кто прикоснулся, но лишь в том случае, если он сам такой же. Впрочем, какое мне дело до неё? Тем более ей до меня. Я начальник, сотрудников много, девушек, как тогда говорили, ещё больше.
      Меньше чем через месяц спрашиваю у Адика, её начальника (и отмечаю, что не только из служебной необходимости, оправдались ли мои наблюдения):
      — Как новая птица?
      — А как ты сумел подметить? Точно — птица говорун Кира Булычёва, отличается умом и сообразительностью. Попросил найти ошибки в чужой программе — быстро справилась.
      — Неплохое начало.
      — Окончание не хуже — её диалог с тем, кто написал программу. Тот, не смущаясь, позёвывает: «Пойду думать». Ира ему: «Не наговаривай на себя».
      При чём здесь новая птица — Ира? У нас с ней разные круги общения, к тому же разница в возрасте — семнадцать с лишним лет. Впрочем, почему лишних? Мне они нисколечко не мешают. Да и что может помешать мужчине, у которого «всё» есть? При встречах я, конечно, не отказывал себе в удовольствии пошутить. Ответом был смех в коридоре или в кабинете, где она сидела и куда я заглядывал, разумеется, по делу. Нередко видел там ребят из других отделений. Похоже, что отираются здесь в попытках развить с ней знакомство. Захожу, там сидят двое, я не выдерживаю:
     — Опять в нашем огороде сорняки.
     — Почва хорошая.
     Глянул на часы — до обеда ровно час.
     — Скажу вашему шефу, чтобы дал премию.
     — За что?
     — Не «за что», а «на что» — на часы. Ваши спешат на сутки.
     Завтра как раз перевод стрелок на летнее время.
     Тянулось бездарное время, в смысле нашего с Ирой общения, вернее, в его полном отсутствии, — дежурный обмен улыбками. Один разговор с ней, ещё один, потом ещё — и подумал (не наговариваю ли и я на себя?), что они интересны, по крайней мере мне, и что литературный мир нас сблизил. Стало их не хватать. Хорошо бы пригласить её в кафе, но, с одной стороны, неловко, начальник всё-таки, и при том на сколько старше. С другой, если честно, опасаюсь — вдруг откажется? Не хотел обрывать то, чего не было. Из ниточки незначащих диалогов не связалось ничего тёплого. А зима, между прочим, холодная. Хорошо, что на исходе.
     Международная выставка оргтехники, я — член официальной делегации. Перед обедом возвращаюсь, в коридоре встречает Адик:
     — Интересно?
     — Смотреть и потыкать пальцем — не получить. Информировали, что будут содействовать, пока вот презентовали по авторучке. — Достаю.
     — Классная вещь!
     Выходит с подругой Ира, нарядная, как весна, — зиму, что ли, провожали? Адик: «День рождения». Моя пауза затягивается: должен бы знать.
     — Поздравляю! — Вручаю ей авторучку. — Такой напишешь хорошую диссертацию.
     Юбилей Адика отметили на работе, в институте, но после рабочего дня. На продолжение зовёт меня домой. Скорее всего, Ира там будет. Квартирка тесновата, пришедшие почти все свои, немного выпивали, не все немного. Девушка не из нашего института спрашивает у меня:
     — Адик стихи пишет, а вы?
     — Прозу.
     Она открыла рот, но Адик опередил вопрос:
     — Жизни.
     — Вы шутник.
     Объявили белый танец, незнакомка пригласила меня.
     — Танцуете вы хорошо, и я буду с вами на «ты», как все. Как у тебя с прозой?
     — Не жалуюсь.
     Потом пели (сказали, что у них такая традиция). У Иры оказался отличный слух и приятный голос, поэтому за песней обращались к ней. Дуэт хорош, когда хотят петь вместе. Я навязываться не посмел, следуя классику, «возбуждал улыбку дам огнём нежданных эпиграмм». Можно ли сказать Ире: «Вот он я, тут»? Или не нужно — время моё прошло? Стали закругляться, показалось, что она неравнодушно смотрит, и я не удержался. Если претендентов много, значит, нужного нет. В голове вертятся слова, будто специально написанные для меня, позволю себе надеяться, что не только. Приятное несоответствие с текстом песни — я ещё не седой. Попросил гитару: «Хочу проверить, забыл или нет» — и начал романс Кошевского, слегка изменив слова, чтобы точнее подходили к Ире:

Капризная, упрямая, вы сотканы из грёз.
Я старше вас, дитя моё, стыжусь своих я слёз.
Капризная, упрямая, о, как я вас люблю!
Последняя весна моя, я об одном молю…

    Сколько мужчин его пели? Теперь выпало мне. Подпевали, и вряд ли кто обратил внимание, что это я ей. А она? Вопросительные размышления прервал звонок в дверь: явились соседи, порошок стиральный у них, видите ли, закончился. Кто на ночь глядя стирает? Моё признание Ире так и не прозвучало, им романс заканчивается. Не просить же: «Дайте допою, там самое главное».

Отброшу все сомнения, прощу каприз я вам
И жизнь мою осеннюю, как ладанку, отдам:
Возьмите, возьмите, возьмите!

     Дурацкими соседями всё и закончилось. Ира с подругой что-то обсуждали и ушли вместе.
     Через какое-то время и я отбросил сомнения: правильный ответ на заданный вопрос даёт только время. Достал билеты на завтрашний, гремящий спектакль, и Ира согласилась. Сижу вечером в институте, в кабинете, освобождаю время для завтрашнего вечера, надеюсь, что не только для него, поэтому и готовлюсь. Как это делаю? Очень просто: листаю «амбарную» книгу – задел добрых отношений, в неё, по названию понятно, складываются просьбы сотрудников и коллег о мелочах, не требующих оперативного решения. Таких всегда набирается не один десяток, мелочей для меня, а для них значимые вещи. Бывает, и не редко, что наваливается проблема, тогда всем не до мелочей и память от них очищается, в том числе и у тех, кто просил. Тут книга и выручает, я – «помню». С каким удивлением поднимаются веки у просившего, или меняется голос по телефону, когда я вдруг сообщаю, что его вопрос решён.
     Сижу, разбираюсь, чтобы не упустить важное. Настроение отличное, насвистываю Морриконе, «Мелодию надежды», её можно слушать и слушать без конца, не в моём исполнении, конечно. Она красивая, без слов, я их подбирал сам и не знаю, какими они будут на этот раз. В коридоре тишина, после рабочего дня почти все разбежались. Повторно заглядывает тёзка: «Не передумал? Может тяпнем в рюмочной?» – удивляется моей перестройке. До возраста Христа он не пил, не потому, что верующий, а занимался спортом – лыжи, велосипед. При его хилой фигуре имел первый разряд. Всё лето на работу ездил на велосипеде от Пискарёвского кладбища, где у него дом, это – километров двадцать. Потом бросил. «Вечером, – объясняет, – задержишься и, если примешь, то на велике куда попадёшь? А там у меня дедушка с бабушкой, боюсь, что не узнаю их, я ведь тогда совсем маленький был».
     Второй раз Морриконе прерывает частый стук каблучков в коридоре. Забегает бывшая, можно назвать «подруга», видно, что сильно расстроена. Я непроизвольно вздыхаю. Как-то на вечеринке, давно это было, мы прилично выпили и остались там ночевать. Она иногда «намекала» на повторение, но я отшучивался. И вот снова. Спрашиваю:
     — Что случилось?
     — Хорошо, что застала. Проводи меня, пожалуйста.
     Моя недовольная гримаса её не останавливает.
     — Я не говорю, что у мужа ночью корабль отходит, — наших никого нет.
     Видит же: некогда, точно не поеду, и лишает меня права выбора.
     — У нас хулиганы во дворе появились… Правда.
     Меня всё раздражает: не захотела ехать на такси (чтобы я не тратился или хочет потянуть время?), в метро объявили, что состав идёт в парк, потом автобуса нет и нет, да ещё на каждой остановке он ждёт и ждёт, хочет всех подобрать. Ругаюсь (про себя, естественно), бес меня попутал. От центра дом не очень далеко, но тут, мягко говоря, темновато. Редкие фонари пытаются найти прохожих — и не могут, мы одни. Стандартная пятиэтажка отличается от соседних тем, что состоит из двух половинок, между которыми есть арка для проезда машин. В ней, у стенки, осколки бутылки (недавно выпили и разбили), оглядываюсь. Заходим во двор — никого, к счастью, нет. Хотя в чём счастье? Что довёл до дома? На тротуаре валяются грязные бумаги, окурки, ветерок ими играет, на проводах болтаются тряпки. Продолжаю ругаться про себя: «Не зря тусклые фонари: мусор не так глаза режет… Угомонись уже, не на экскурсию явился. Благополучно добрались, и радуйся. Доведёшь до квартиры, скажешь: „Всего хорошего“».
      Делаем ещё несколько шагов. Она держится за левую руку и вдруг вцепляется (откуда столько силы взялось?):Густая берёза прятала четвёрку здоровых лоботрясов. Они словно ждали нас: радостно захихикали (оценили, видимо, обстановку) и вразвалку двинулись навстречу. Их тени начертились на тротуаре и угрожающе потянулись к нам. С каждым шагом они вытягиваются и вытягиваются, подбираются ближе и ближе. Хотят дотянуться. Всё чётче и чётче проявляются наглые рожи. Глянул по сторонам — никого больше нет, в ближайших окнах света тоже нет, до подъезда не добежать. Лихорадочно соображаю: что же делать? Стоим на месте. Выбора нет. Посжимал кулаки, напряг и расслабил мышцы. Вожак оскалился и вышел на шаг вперёд, это хорошо. Пьяные, но несильно, жаль. Голова наклонена в сторону, удобно врезать. Идут вразвалку, не ждут, что я ударю первым. Два упорных года в секции бокса пригодились мне раньше один раз, но тут их четверо. На тренера, он рассказывал, напали шестеро, причём шли веером, а за ним была стена — не отскочить. Но он мастер спорта и троих уложил сразу, остальных добивать не стал.
       Я правую ногу отставляю назад, чтобы без замаха, руки опускаю вниз, как у Мухаммеда Али. Вам это даром не достанется. Рукава у курточки длинные, она застёгнута, будет мешать двигаться, а нужно будет, да ещё как. Начинаю аккуратно расстёгивать молнию (не дай бог, заест). В середине молнии рука за что-то зацепилась, меня будто током ударило. И я застыл.
       Подруга прячется за спину, слышу шёпот: «Мамочка». До нас метров тридцать. Они не торопятся получить то, что само пришло в руки. Против них один, чуть выше среднего роста. Двадцать метров. Ну, твари… держитесь! Выхватываю из внутреннего кармана пистолет и начинаю медленно поднимать руку. Спрашиваю у подруги, чтобы те слышали:
       — Который? — и снимаю с предохранителя.
       Выродки задёргались, пытаются спрятаться один за другого, тут же застыли, скукожились и стали жалкими. Выпучились от ужаса глазки: не подозревали, что в своей паскудной жизни будут дрожать от страха и что она вот-вот закончится. Один выронил барсетку.
       Но тут со скрипом открывается дверь нашего подъезда, показывается женская задница, детская коляска, за ней мужчина и кто-то ещё.
      — Чёрт! — ругаюсь я и убираю пистолет.
      Как эти подонки драпанули. Осталась барсетка, вонючая лужа и тянущийся за беглецами след.
      Дома подруга хочет угостить меня чем-нибудь покрепче чая, но вначале себя. И я успокаиваюсь: «Посмотри — грязные пакеты на самом деле цветные, завтра, на худой конец послезавтра, их уберут, как и всё остальное». Не раздеваюсь, нужно бы уходить, но Олечку трясёт. Я её раньше не представил, потому что имя не имело значения, а сейчас оно стало важным (не для меня, разумеется, — для неё самой). Говорят, что она пользуется вниманием, милая, обходительная, в общем, симпатичная, ну не хватает ей чего-то ещё. Не одна она такая. А сам что, не такой же?
     Бутылку принесла в прихожую. Достать пробку не может, руки у неё дрожат, в рюмку не попасть. Забрал, наполнил: «За удачу». Стоим мы спиной к дверям, слышу — щёлкает замок. Одно к одному — удивлённый мужской голос:
     — Здравствуйте.
     Я поворачиваюсь. Плотный мужчина с чемоданчиком, роста невысокого, одет прилично, увидел рюмки, и челюсть у него дёрнулась.
     — Что происходит?
     Оля представляет меня:
     — Борис. — И дрожащим голосом спрашивает: — Видел на улице лужу? — Рассказывает мужу и, немного поостыв, добавляет: — Хорошо, что ты не уехал.
     У него от напряжения остановился взгляд.
     — Откуда пистолет?
     — Газовый, — успокаиваю я, — от Макарова не отличить. На работу взял показать ребятам. Коробка большая, неудобная, вот и принёс в кармане. Вспоминали дуэль Бельмондо в фильме «Профессионал» и ещё соревновались, кто быстрее вытащит пистолет.
     Муж уговаривает меня остаться ночевать, провожает на такси, пытается оплатить.
Еду молча. Таксист внимательный:
      — Могу чем-то помочь?
      — Жизнь состоит из случайностей: удачных и не очень. Повезёт, если они совпадут.
   

      Из повести "Признание в любви".
      Повесть выйдет осенью в издательстве "Эксмо". Здесь выложены кусочки из неё, но они старые. В книжке всё переделано.