Больничный калейдоскоп

Пенсионер Виктор Семёнович заболел. Больше года увёртывался, как мог, от злобного вируса. Как положено, прятался под маской, остерегался близких отношений, кушал витамины. Тотчас переключал программу, увидев через «окошко» телевизора «красную зону», чтобы не расстраиваться, не ломать психологический иммунитет. Прививку не делал – сперва, боялся, потом надеялся – авось, пронесёт, его не коснётся. Но коварный вирус изловчился, выбрал удобный момент, пролез в дряхлеющий организм Семёныча и стал хозяйничать. Участковый фельдшер предложил стрельнуть по нему вначале, на всякий случай, антибиотиком. Вирус лишь пригнулся от него и продолжал жрать лёгкие…

С сорока процентным поражением Виктора Семёныча увезли в одну из ковидных больниц областного центра.
Из семи кроватей, две, слева от прохода, были свободны. Выбрал в уголке, возле стенки. Ничего не хотелось - ни спать, ни есть, ни разговаривать. Хотелось забиться в уголок, просить божьей милости, надеяться на медиков и на свой, истрёпанный годами, организм.
За тремя огромными окнами просторной комнаты, наспех оборудованной для лечения заразы, дразнила тёплым сентябрьским днём красавица осень! Вдалеке, волновалось большое озеро. Грязноватое, неприятное, по мнению местных жителей для ныряния в купальный сезон, оно напоминало издалека, поласкаясь в солнечных лучах, дорогое сердцу Семёныча, Черное море. За окном, что напротив его кровати, прикрываясь золочёной листвой, посверкивала куполами, расположенная в какой-то паре сотен метров от больнички, церковь. Из третьего окна была видна парковая зона, где безмятежно прохаживались люди, играли дети, озорничали, выгуливаемые собаки. Очень жизнеутверждающие виды из окон - не на мусорку глядели окна, не на кладбище…
- Кровать короткая – послышалось из противоположного конца комнаты. Я, сперва, тоже хотел было на неё прилечь. Ложитесь на койку возле прохода – она нормальная.
Как вскоре выяснилось, это говорил, Шаров. Медсёстры и медбратья в скафандрах постоянно менялись, не запоминали больных, то и дело кликали их по фамилиям, делая уколы, устанавливая капельницы, измеряя температуру, давление, сатурацию. Так что больные очень быстро запоминали фамилии друг друга. Знали, с какой фамилией человек спит, с какой ушёл в туалет, а с какой прикован к постели.
Торчать у прохода Виктору Семёнычу не хотелось и он, несмотря на слабость, относительно быстро переставил кровати, гордясь про себя своей смекалке.
У самого Шарова до невозможности скрипела кровать. Если сквозь дремоту слышался скрип – значит, Шарову надоело лежать на животе, как всем предписывалось, он отвернулся, вытянул ноги, или встал и сел за стол перекусить.
К нему подсаживался, иногда, Зайцев – седой высокий старик в седых мохнатых бровях с оттянутыми в сторону и немного вверх ушами. Когда медики спрашивали :
- Кто Зайцев?
Тот самокритично признавался:
- Я. Разве не похож?
Из телефонных разговоров выяснялось, что Зайцев разводит кроликов. Он инструктировал сына, как нужно их забивать: стукни по башке палкой, учил он, потом, когда крол обмякнет, руби.
Семёныч подслушивал, понимал, что так надо, но сам был абсолютно не способен лишать жизни своих домашних питомцев, глупых, доверчивых рыжих кур. Они, сколько могли, благодарили его яйцами и помирали от старости. Параллельно с Зайцевым, по сути, ему переча, он постоянно втолковывал дочке по телефону, как ухаживать и чем кормить птиц, чтобы продлить им жизнь.
Беседуя с Шаровым, Зайцев неоднократно возвращался к теме пресловутого дворца Путина.
- Когда-то я был следователем, потом адвокатом, - нервничал Зайцев, - знаю, что говорю. Вот какая несправедливость! Откройте вот эти сайты, увидите. Нужен переворот.
- Я не интересуюсь политикой, с обезоруживающей улыбкой отвечал шофёр Шаров.
Семёныч не выдержал, подошёл для поддержки одного из них.
- Ребята, сказал он,- ну зачем нам старикам новый переворот. Разве мало их было. Это минимум десятилетие понадобиться, чтобы новая власть стабилизировала ситуацию в стране. Мы не доживём. Нам пенсионерам, чего надо? Здоровья, да спокойной жизни. А изменений в стране можно ждать, когда на выборах будут участвовать две партии, а не двадцать две, как сейчас!
На том диспут закончился. Кажется, все поняли, что он здесь совершенно неуместен!
Вакцинированный, 69-ти летний водитель школьного автобуса Шаров проболел в сравнительно лёгкой форме. В последние дни жаловался только на тяжёлую бессонницу. Пролежал в палате недельку и выписался.
Состояние здоровья, между тем, у большинства «коечников» было умеренно тяжёлым. Мужики пожилого возраста угрюмо молчали, некоторые, как Семёныч, дышали через кислородные маски, температурили, плохо спали.
Тривазов, лет сорока мужчина, беспокойно ахал и охал во сне, из-за низкой сатурации - нехватки кислорода, с трудом доходил до туалета, расположенного в конце длинного коридора. Вскоре его перевели в другую палату, поближе к санитарному посту. Кроватный его сосед, Зайцев, не мог скрыть некоторого своего облегчения:
- Не спокойный он был.
Виктор Семёныч был искренне рад, когда встретил этого симпатичного добродушного человека дней через десять, в коридоре, в хорошем здравии. Молодой организм Тривазова сдюжил!
К вечеру освободившееся место, занял семидесяти трёхлетний старик Прохоренко. Аккуратно повесив на спинку железной кровати брюки, он тихо заснул, чтобы часиков в 4 утра разбудить всех и, прежде всего многострадального Зайцева, громким, длительным кашлем. Несколько дней медики безрезультатно боролись с его непрерывным сухим кашлем. Ему позвонили. Какой-то недоброжелатель, возможно, родственник, безо всяких пожеланий на выздоровление, коротко, грубым старческим голосом произнёс: Короновирусом заболел? В больнице торчишь? Вот …твою мать!
 
Место, выписавшегося Шарова, занял необъятно полный, но весёлый, жизнерадостный, Лохвадзе. Под его весом кровать уже не скрипела, а лишь гулко охала. Толстяк носил не тапки, а какие-то необычные шлёпки. Они создавали при ходьбе ощущение множественности шагов. Когда он подходил из коридора к палате, казалось, что идет консилиум врачей, а иногда он напоминал продвижение четырёхлапого животного, подкованной лошади, к примеру. Лохвадзе, как, оказалось, был вакцинирован. Переносил небольшое поражение лёгких сравнительно легко. Ему не ставили уколы с гормонами, капельницы. Казалось, он попал сюда по недоразумению или по блату. Когда кололи в его выдающийся живот препарат для разжижения крови, он самокритично шутил:
- Осторожнинько, в котлэтку ни попадытэ!
Лечился Лохвадзе только таблетками.
- А ты кто? Почему так? – спрашивали у него тяжелобольные.
- Я нащалник, - посмеиваясь, уходил от скучного ответа Лохвадзе.
Прослушав в течение некоторого времени беспощадный кашель Прохоренко, он строго и громко велел:
- Послущяй, уважяемый, ты хоть укрывайся что ли, кода кашлыш. Сколько можно - кхы, кхы?! Перестан!
То ли лекарства, наконец, подействовали, то ли окрик «начальства»,- кашель очень скоро как рукой сняло.
Между тем, резко ухудшилось самочувствие Зайцева. Медсёстры заглядывали к нему по ночам. Воспалительные процессы в лёгких обострились, зашалило сердце, заложило уши, так что его решили переселить на этаж ниже, поближе к палате реанимации. Решили попробовать перелить в его кровь плазму с антителами. Было больно смотреть, как, усадив в кресло-каталку и, обложив его множеством пакетов, переполненных передачами от родственников, его, грустно опускающего глаза, увозили от нас.
- Ах, какой ты богатый – попробовал сострить Лохвадзе.
Но у обитателей палаты № 21 эта реплика вызвала лишь горькую ухмылку, подтвердив прописную истину: здоровье – главное богатство!

Вечером в соседней палате умерла пожилая женщина. Оперативно провели санитарную обработку и через несколько часов на ее кровать положили следующего пациента. Какого оно, - думал Виктор Семёныч,- лежать на койке, на которой только что испустил дух человек?!
Место Зайцева в тот же час занял предпенсионного возраста человек, сложную фамилию которого Семёныч не запомнил. Тот был диабетиком с восьмилетним стажем. Лечение гормонами и антибиотиками вызывало у него, как и у многих других, резкое повышение сахара в крови до 20 мгм. Но он не унывал, проявляя мужскую выдержку и оптимизм.
- Это инопланетяне атакуют, - утверждал он серьёзно, лёжа под капельницей.
- Думаешь вирусы – их оружие? Послышался настороженный вопрос с какой-то кровати.
- Да нет. Думаю, они и есть сами инопланетяне. Они вот такие, непохожие на нас, маленькие вездесущие невидимки. Вторгаются, воюют с нами, и пока что мы отступаем…!
Через недельку, когда количество заболевших в стране перевалило за 30 тысяч в сутки, мужиков в палате потеснили, их скучковали так, что бы возле Семёныча можно было бы воткнуть дополнительную кровать.
На неё поздно вечером прилёг пятидесятидвухлетний Голыватько - среднего роста крепыш на полных крепких ногах, оголённых короткими шортами. С выдающимся «пивным» животом, вспотевший, он выглядел как пышущая жаром плюшка.
- С утра ничего не ел,- сходу пожаловался Семёнычу.
Виктор пошарил в пакете, отломил кусок домашнего пирога с капустой, угостил соседа. Тот с жадностью перекусив, жалобным басом проговорил:
- Суховато. Запить бы.
Семёныч пошаркал до колера, принёс кипятка, заварил чай.
- А это кому дают, спросил Голыватько, оглядывая кислородные маски и оборудование, подцепленное к протянутым вдоль стен, тонким металлическим трубам.
- А это только для членов ЛДПР. Остальным платно – решился развеселить соседа Семёныч.
- А Вы знаете, поверил Голыватько, у меня есть друг, часовщик в торговом центре, он член этой партии. Он подарил мне изображение Жириновского. Оно у меня, где-то в блокноте! Вот, найду щас, в пиджаке…
- Да нет. Это я так, смеюсь сквозь слёзы, - улыбнулся Семёныч. Врач, кому надо назначает…
В дальнейшем сосед Семёныча вёл себя не совсем по-мужски. Боялся, не промахнётся ли медсестра, целясь иглой в вену, спрашивал, что за жидкость в капельницах, узнавал, не вредно ли дышать кислородом, беспокоился, когда спадёт жар – часто ходил на пост на внеочередные измерения. Успокойся, подбадривал Семёныч, организм молодой, ты ж пацан ещё,- выздоровеешь. У меня так же было. Подбадривал так, но относился к нему в глубине души без уважения. И когда тот лежал как все под капельницей, а раствор закончился, и Голыватько попросил Семёныча сдвинуть колесико на трубочке вниз, Виктор Семёныч не выдержал – прикрикнул на него:
- Смотри, какие у тебя, мощные бицепсы и трицепсы, соберись, нажимай сильнее на это колёсико. Да не бойся ты! Приподнимись!
Узнал Семёныч, что Голыватько в последнее время не работал. Трудился когда-то путейцем на «железке», там и накачался.
Когда дело пошло на поправку, сосед сменил лежачее положение на сидячее. Сидел, хлопая глазами: журналы, книги не читал, кроссворды не разгадывал, в интернет не лазил. Через несколько дней осмелел, сориентировался, стал вести себя в палате свободно, даже по-хозяйски. Семёныч смог разглядеть у соседа полустёртые тюремные наколки на узловатых пальцах.
- Ну вот, сказал как-то Семёныч, так, чтобы все услышали, смотри, как ты уже
лихо прохаживаешься по палате из угла в угол, скоро смотрящим будешь!
- Я и был смотрящим, негромко признался Голыватько…

Через пару дней, появился Хрептов, худощавый, малообщительный, неопрятно одетый 58-летний мужичок с палочкой. Стало неприятно смотреть, как он после отбоя, трусил в туалет, в конец коридора, в коротких изношенных черных трусах, не обращая внимания на женщин. Ему крайне редко звонили на кнопочный телефон и никогда не приносили передачки, хотя жил он, как выяснилось, в черте города. И хотя тот ничего плохого никому не делал, а только иногда с завистью смотрел на чужие передачки, Виктор Семёныч поглядывал на Хребтова без сочувствия. Делясь с ним иногда излишками продуктов, делал, это молча и неохотно. Руки давали, а душа не лежала.
Ведь, вот же, по всему видно, не так, не по-людски, доживает он свою жизнь, - размышлял он. Неужто, нет родственников, сослуживцев, друзей, соседей, наконец, кто мог бы, как говорят, «поднести стакан воды перед смертью» - злился Семёныч, Всё чего-то ждём от людей. А, сам-то ты давал что-нибудь? – спрашивал его мысленно Семёныч. Видать, ничего, раз они тебя напрочь забыли! В такие минуты, когда так думал, он, выждав момент, когда Хребтов сядет на кровать и станет посматривать на него, доставал что-нибудь самое вкусное из пакета, апельсин, к примеру, и, нервно чавкая, долго демонстративно ел. Смотри, как бы говорил он, - я это заслужил! Всей своей жизнью заслужил!
Как-то Хребтов внезапно вырос возле его кровати, когда Виктор разговаривал по телефону с друзьями.
- Пусть купят туалетную бумагу, - приглушённо попросил он, - я заплачу.
Семёныч пропустил его слова мимо ушей. Лишь через несколько дней передал родственнику просьбу соседа по палате.
- Вот, возьмите деньги, протянул Хребтов рублей двадцать, забирая моток бумаги.
- Это чё, возмутился Семёныч,- этого мало! Цены на воле взлетели. Не знал? Кроме того, брательник специально ездил, за такси платил. А за срочность выполнения заказа? Дорога ложка к обеду, а туалетная бумага - после…!
- А скоко надо?
- Ну, рублей триста, хотя бы.
- ???
- Да ладно, шучу. Не надо ничё,- смеялся Семёныч.
Раз шучу и посмеиваюсь, значит, полегчало малость, выздоравливаю - осторожно радовался Семёныч.
К концу второй недели лечения, он даже стал более внимательно разглядывать парочку относительно молоденьких женщин, разгуливающих по коридору. Их лица скрывали маски, но мягкие выпуклости фигуры у одной из них при всём желании не мог скрыть, домашний ситцевый халат. На ходу они проделывали иногда, прописанные для всех, дыхательные упражнения. Когда Семёныч отправлялся к ним навстречу, приглянувшаяся старику женщина, раздвигала руки в сторону, как для объятия, потом, переходя на цыпочки, поднимала руки вверх, и, оголяя загорелые бёдра, делала глубокий вдох. Размечтавшийся, и твёрдо решивший не помирать пока, Семёныч, проходя мимо, тоже глубоко вздыхал…
Был ещё один признак некоторого отступления коварной болезни: появился зверский аппетит. Он замучил местных родственников просьбами принести котлеты, рыбу, горошницу, винегрет, сушки к чаю, фрукты… Хомячил несколько дней почти беспрестанно. Раз в три дня сдавали кровь на анализ, рано, часов в 5 утра. Приходилось в такие дни сжать остатки воли в кулак и из
последних сил терпеть, не хрумкая с 12 ночи до 5 утра!

Между тем тяжелобольных, нуждающихся в интенсивном лечении, поступало слишком много, чтобы врачи терпели подобные привольности Семёныча. Да и анализы говорили об улучшении состояния здоровья. Было решено перевести его от греха подальше, в небольшую больничку, на другом конце города для долечивания. Такое часто практикуется с некоторыми пациентами. Наспех попрощавшегося с многострадальными обитателями палаты, Виктора и ещё трёх женщин увезли в другую больничку для долечивания. Выйдя из машины, и, сделав несколько шагов по улице, а потом, поднявшись на несколько ступенек в здание, он почувствовал резкую слабость и одышку, которых не было раньше во время спокойных прогулок по коридору.
Главное, чего не было в этой больнице – водопадного потока, поступающих больных, с обречёнными лицами, суетливых, бегающих по коридору медиков, не дающих покоя ни днём, ни ночью тяжелобольных, безостановочного конвейера медицинских процедур. Питание здесь ожидало его несравнимо лучшее, чем в первой больнице. Там дорогущие оранжевые таблетки «Арипливир» он глотал, «закусывая» холодными супами из «топора» и кашами. Организм, как объясняли там медики, должен бросить все силы на борьбу с инфекцией, а не на переваривание пищи. Здесь же, к недорогим таблеткам от кашля и давления подавали горячую мясную или рыбную пищу и накладывали добавку. Семёныч подчёркнуто вежливо относился к разносчицам пищи и те, как ему казалось, именно поэтому подкидывали иногда вкусный чёрный хлеб вместо белого, компот вместо чая, утилизируя невостребованную диабетиками пищу. Заядлым курильщикам разрешалось, после сытного обеда выйти на балкон и вернуться к своей вредной привычке.

В комнате, рассчитанной на пребывание четырёх ковидников, пустовали две кровати. В лежанке напротив, ёрзал в модных кальсонах с изображением небоскрёбов, лысый, моложаво выглядящий, суетливый и словоохотливый семидесяти двухлетний старичок.
- Меня, вовремя вакцинированного, держат здесь почти месяц, хотя я с самого начала прекрасно себя чувствую – жаловался лысый, представившийся Степаном. Анализ крови, говорят, ещё плохой. Ездил жену проведать в санаторий и перехватил там от неё эту заразу.
В дальнейшем Степан вёл себя так, будто находился в доме отдыха, позволяя себе нелицеприятные реплики в отношении медиков:
- Щас, в 7 часов, прибегут клоуны в защитных костюмах, - резвился Степан.
Про женщин, спешащих на просьбу медсестры, для измерения давления, температуры и сатурации, выражался так:
- Побежали клуши. Ох, и любят они это дело - хлебом не корми.
Семёныч не поддакивал ему – одёргивал:
- Медики рискуют здоровьем. И о больных старушках нельзя так говорить.
И хотя в дальнейшем Степан долго рассказывал разные истории о своей молодости и работе в должности пожарного инспектора, Семёныч слушал его неохотно, молча и невнимательно.
- Я знал одного инспектора, притормозил его раз Виктор, он кошмарил много лет наш маленький ремонтный бизнес, намекал на взятки, пока мы не взяли на
работу приёмщицей его мать.

На другой кроватке, у дверей, развалился Король, сорокавосьмилетний водитель фуры с телосложением, напоминающим не высокий прямоугольник, стремящийся к квадрату.
- Я не такой был до болезни. Случайно взвесился тут, испугался - всего 106 кг. На 12 кг похудел, - говорил дальнобойщик, протягивая соседям, нарезанное толстыми ломтиками, сало с хлебушком.
- Наберём, обнадёжил худощавый Семёныч. Я тоже скинул 5 кг. Не трудно с фамилией Король, в общей больничной палате? – неожиданно поинтересовался он. Наверно, если идёшь клизму ставить, ударение на первый слог перекидываешь!
- Да, когда как. Иногда раздражает меня моя фамилия, иногда возвеличивает. Только в последнем случае, надо прилично одеваться и ездить на крутой тачке! Но, что-то у меня со зрением – мутно всё вижу. А была единица – летом комиссию проходил. Врачи говорят - осложнение от вируса, пройдёт...

На четвёртый день, пустующую у окна кровать, занял пенсионер с не большим стажем Поливатов. Он напугал обитателей палаты рассказом о том, что уже несколько дней совсем не спит, бродит ночами по коридору. Узнав, что открыт балкон на третьем этаже, заметно обрадовался. Хотя сам не курил, зачем-то стал выходить с курильщиками, несмотря на минусовую погоду. В «сон час» он созвонился с кем-то и попросил купить ему какое-нибудь снотворное, но только передать его не через «парадный» вход, а через балкон. Когда стемнело, Поливатов вытянул с помощью заброшенной снизу приятелем верёвки, привязанной к камушку, пакетик с поллитровкой…
Расслабились все в ту ночь!

Что было дальше с Поливатовым, Виктор Семёнович не мог знать. Пока тот беспробудно спал, его вместе с лысым Степаном спешно выписали и отправили на долечивание домой!