День майора или Именины сердца

май 1988 года, Карелия, Советский Союз

Майор Трусниковский шёл по вокзальной площади небольшой станции на финской границе, где ощущал себя царём и богом, как никак, целый начальник пограничной заставы и контрольно-пропускного пункта и здесь, на обнесённом колючкой пятаке километра на полтора было его царство-государство.   
Внешне майор очень смахивал на Дуремара - длинный, тощий, морщинистый, с носом-клювом, глазами навыкате и лошадиным оскалом, казалось, что это прозвище должно прилипнуть к нему, но солдаты отчего-то звали его по имени, просто – Вова.
Сегодня он надел новёхонький мундир, сшитый по спецзаказу и накануне доставленный из города. На ногах сияли неуставные коричневые лакированные штиблеты.
Планов было намечено громадьё – во-первых - встретить воскресный утренний поезд из города,   во-вторых - выгулять жену в посёлок и пообедать с ней в кафе, в третьих – вечером попарится в заставской бане с железнодорожным начальником, для чего уже драилась парная, держалось пиво с ведром раков, и, наконец, когда стемнеет,  как вишенка на торт, рандеву со станционной кассиршей в служебном помещении.
Майский воздух кружил голову, на душе было радостно и светло – просто именины сердца.
В голубом небе щебетали птицы, солнце говорило о том, что лето совсем близко. Майор задрал голову вверх, рукой придерживая фуражку, и тут почувствовал, как земля уходит из-под ног. Его ступня проехала по чему-то скользкому, и он, изобразив нелепый кульбит, плюхнулся на задницу прямо посреди перрона на глазах пассажиров и верноподанных. Офицер ошарашено озирался по сторонам, не понимая, отчего с ним приключился подобный пердимонокль. Тут до его носа донеслась нестерпимая вонь и Вова понял, что вляпался. В прямом смысле этого слова – майор вляпался в дерьмо, лежавшее на перроне. Новый мундир украшали совсем нерадостные знаки отличия. К нему спешил начальник станции:
- Владимр Михалыч! Не ушибся? Да, тут, собачонка нагадила, убрать не успели.
Именины сердца завершились не начавшись.
Майор поднялся и взбеленился:
- Какая, на хрен, собачонка?
- Да, бегает тут, мелкая такая, рыжая с белым ухом, приблудная.
- Ясно! – отрезал Вова и, прихватив железнодорожника за рукав, направился быстрым шагом в сторону заставы.
Увидев командира, дежурный подскочил:
-Товарищ майор, за время Вашего отсутствия происшествий не случилось!
- Заставу в ружьё! Общее построение! – заорал тот в ответ.
Боец нажал тревожную кнопку, через пять минут личный состав топтался на плацу. Майор, в вонючем мундире, вышагивал перед строем взад-вперёд, заложив руки за спину.
- Значит так! – громогласно объявил он – По станции бегают собаки! Срут! Начальник падает! Вот вам мой сказ – Поймать! Пришибить! Доложить!
Егоров, готовь баню, мы Ильёй Афанасичем идём париться!
Вова подцепил на буксир коллегу по начальственному цеху и направился в личные термы.
Старшина побежал за пивом и вяленной рыбой, а пограничники, как очумелые, заметались по станции в поисках неведомой собаки. Местные в ужасе прятали своих Шариков и Жучек, пока солдаты, громыхая сапогами, проносились рядом с их домами. В конце концов бойцам удалось всё же изловить рыжую белоухую дворнягу, и предъявить её майору для опознания.
- Афанасич, она? – Вова вытаращился на приятеля, тот осоловело взглянул на собаку.
- Угу, она, самая. Муму. Она нагадила.
Майор закашлялся и изрёк:
 - Тогда вот вам мой сказ - Утопить Муму на хрен!   
  Пограничникам живодёрствовать не хотелось, но приказ надо было выполнять. Псину сунули в мешок вместе с камнем и бросили в бурые воды Янис-йокки, однако, мешок завязывать не стали, камень утянул дерюгу на дно, животина выбралась на берег, отряхнулась и скрылась в высокой траве.

Вова балдел в предбаннике, сдувая пену с кружки, когда услышал доклад:
- Товарищ майор, Ваше приказание выполнено! Собаку сунули в мешок с камнем и бросили в реку.
- Хорошо! – благодушно отозвался майор, отхлёбывая пивко – Старшина! Объявляю праздничный день! Поднять флаг! Выдать сгущёнку и усиленный паёк!
Пар получился знатный, и полководец разомлел.
- Слышь, Михалыч, а чего это ты заставе праздник устроил? – зевнул начальник станции, почёсывая беременное брюхо.
- Заслужили! – ухмыльнулся Вова – Тварь изловили, утопили, понимаешь! Гадить не будет, а то не станция у тебя, а говнище одно!
Майор заржал и плеснул воды на камни.
Железнодорожник скривился от жара и проворчал:
- Ты, лучше, своим обалдуям скажи не гадить! Они мне весь стрелочный домик засрали. Не хотел тебе говорить, да ты сам начал.
Вова удивлённо поднял бровь, а пузан продолжил:
- Там твои по ночам с моими девками-приёмщицами борделяться, Ленкой и Машкой, а потом резинки всякие валяются.
Майор, подскочил, как ошпаренный, выбежал в предбанник и истошно завопил:
- Старшина! Заставу в ружьё! Построение прямо здесь!
Минут через десять личный состав, оторванный от сгущёнки, в недоумении вытянулся перед баней.
- Значит, так, суки, мрно! Праздник отменяю! Флаг спустить! Начальник станции жалуется, что вы в стрелочном домике по ночам с бабами якшаетесь. Вот вам мой сказ! Объявляю хоздень – берёте щёки, вёдра, кипяток, мыло и моете стрелочный пикет и шпалы от него до финской границы.

Финские егеря не верили своим глазам, с сопредельной стороны                вдоль железной дороги к их сине-белым столбам двигалась невообразимая процессия – человек двадцать, в сапогах, армейских брюках и белых, нательных рубахах навыпуск. Странные человеки творили нереальное – половина из них тащила оцинкованные вёдра и тазы, а вторая – щётки на длинных ручках, которыми зачем-то тёрла шпалы.
Чухонцы высыпали на границу с фотоаппаратами и кинокамерами. Белорубашечники, увидев, что их снимают иностранцы постановочно улыбнулись, приветственно помахали руками, и продолжили свою странную забаву.

Часам к пяти бойцы вернулись со спецзадания и направились к бане доложить командиру о выполнении приказа. Их взгляду открылась прелюбопытная картина – старая пограничная баня с просевшей по центру крышей, напоминавшая индонезийскую пагоду, топилась, как бы, по-чёрному. Из кочегарки валил густой столб дыма и фейерверком бил искропад. Солдаты залюбовались и замерли, заворожённые разгорающимся пожаром. Вдруг дверь с грохотом отскочила – на пороге возник Вова. Майор был подобен античному богу – простыня, перекинутая по красному рыхлому телу через плечо, напоминала римскую тогу, глаза метали молнии:
- Суки! – заорал громовержец – Начальник парится, а баня горит?!
Бойцы нехотя встрепенулись и принялись за тушение пожара, эвакуацию Вовы и его компаньона, упившегося в дрова и свернувшегося калачиком в предбаннике.

К вечеру майор покинул заставу и, вроде, оставил гарнизон в покое. Поступила команда «Отбой» и пограничники забылись чутким сном. Бодрствовали лишь несколько нарядов на границе, часовой заставы и дежурный. Стрелки приближались к полуночи.
-Часовой, мрно! Дежурный! – разорвал ночную тишину истошный крик Вовы - Дежурный!
Солдат выскочил на порог казармы. На плацу стоял майор, было видно, что он изрядно набалабасился.
-Ключи от моего сейфа где?
-Обычно у Вас в кармане, товарищ майор.
-Сам знаю – рявкнул начальник и бросился в канцелярию, за стеной послышался знакомый скрип пола, майор открывал сейф – вернее отодвигал его от стены. Ключ был давно потерян, зато  у сейфа отсутствовала задняя стенка, поэтому его двигали всякий раз, когда надо было что-то убрать или достать.
Потом дверь канцелярии хлопнула, и Вова выскочил в коридор, сжимая пистолет в правой руке. Уловив взгляд дежурного, он вытаращился на солдата, передёрнул затворную раму, загнав патрон в патронник, и со словами: «Убью, суку!» выбежал из казармы и исчез за зелёным забором. Дежурный и часовой недоумённо переглянулись.
Прошло минут двадцать. На улице снова поднялся шум: хлопнула калитка, опять послышались яростные матюги и на плац ввалился Вова. Уже без пистолета. Его правая рука плетью болталась вдоль тела, на перекошенном лице красовался внушительный радужный фингал. Бойцы онемели.
- Где Вы так угостились, товарищ майор? – не сдержался дежурный.
- Тревожную группу в ружьё! – дурным голосом взревел пострадавший –                По полной боевой!  С пулемётом! Суки! Спите, бл..ди, а начальнику пи..ды дают!
Дежурный нажал красную кнопку, взвыла сирена, и он побежал в спальное помещение будить ребят, которые, чертыхаясь, подскакивали с кроватей.
-Какой участок сработал? Куда бежим? –впрыгивали в форму пограничники.
- Никакой. Вове, кто-то звездюлей навешал.
-Ни фига себе! – присвистнули бойцы, выбегая в коридор заставы. 
Через пару-тройку минут тревожка, выхватив автоматы и пулемёт на сошках из оружейной пирамиды и, нахлобучив каски, строилась на плацу, где буйствовал майор.
Трусниковский был в широком смысле в ударе! Освещая светлую карельскую ночь подбитым глазом, майор по-звериному хрипел и смачно плевался на бетонные плиты.
- Ну что, суки, спите пока начальнику пи..ды дают?! – он свирепо вонзился в подчинённых оком, престрашного зраку.
- Разрешите узнать имя негодяя? – вытянулись во фрунт бойцы.
- Нех..й! – отрезал главнокомандующий и, приказав, «За мной, бегом!», нетвёрдым изгибом  повёл воинство курсом к офицерскому дому.
Пока полководец, матюгаясь и харкаясь, возглавлял походную колонну, гренадеры узнали цель войсковой операции. Как оказалось, вечером их командира застукала собственная супруга во время романтической встречи с кассиршей на станции.  Жена ничего не сказала, лишь изменилась в лице и удалилась. Когда же майор возвратился домой, то обнаружил, что дверь заперта изнутри,  и его не только не пускают, но и глумятся над офицерской честью, показывая кукиш в окно.
Офицерская честь взыграла, и их благородие решило проучить строптивую супругу путём стращания пистолетом, за которым он и прибегал на заставу, однако майор не учёл, что его жена была уже не столь юна и беззащитна, как двадцать лет назад, ко всему привыкла, оружия не боялась, более того, давно и хорошо им владела. Скверная баба катала тесто для пельменей, когда на пороге появился муж с ПМом в руке. Увидев супруга, потрясающего пистолетом, жена рассвирепела, долбанула его скалкой чуть ниже плеча, потом по морде, потом подобрала оружие и пинками вытолкала майора  с крыльца.
Нанесённого оскорбления офицер стерпеть не мог, он принял единственное и, как ему казалось тогда, правильное решение обрушить на зловредную спутницу суровых воинских будней всю мощь пограничных войск Империи в виде тревожной группы его заставы.
И завертелось! Бойцы стремительно - вальяжно спешили за полководцем. Вова, большими зигзагами, приближался к дому, всё отчётливее понимая, пирровость возможной победы. В майорской душе даже возникло ощущение того, что его тупые боевые холопы всё исполнят наоборот – моментально разрушат созданный годами быт, виктории не одержат и переметнуться на сторону противника!
- Стоять! Мрно! – рявкнул Вова и, плюхнувшись на берёзовый чурбан, добавил заплетающимся языком – На заставу кругом марш! Всем полгода ночных нарядов без выходных!
- За что, товарищ майор?! – обалдели солдаты.
- А нех..й спать, когда начальника пи..дят! – разъяснил командир и, когда тревожная группа исчезла из вида, майор обмяк, растопырил ноги, сцепил пальцы рук и тупо уставился в землю, но глядел он куда-то внутрь себя.
Как всё же по-дурацки сложилась жизнь. Всё хотел выбиться в люди и, вроде, удалось. Из сверхсрочников дослужился до звезды меж двух просветов, до начальника заставы и КПП – он такой один в пограничном отряде! Но дальше то что? – думал майор и от этих мыслей на душе становилось невыразимо тошно. Ну пройдёт ещё год, два, три и его отправят на пенсию, лишат должности, крепостных, выселят из служебной квартиры и всё!...
Как жить дальше? Дочь выросла, жена – вон, за окном скалкой машет и пистолетом грозит, домой вообще не пускает. Он вдруг понял, что его жизнь в сорок шесть лет почти закончилась, почти.
Трусниковский поднял голову вверх, откуда на него смотрела огромная, похожая на блин, луна. Майор ощутил себя загнанным волком, которому некуда бежать, которого все травят и ненавидят, и так ему стало тошно, так одиноко и так страшно, что невольно захотелось завыть. Сначала он тихо захлюпал носом, а потом, уже не сдерживаясь, заскулил, размазывая ладонью слёзы и сопли по лицу.                Его трясло, то-ли от выпитого алкоголя, то-ли от ночной прохлады и душевных терзаний, а может от всего вместе.
Вдруг, что-то шершавое, тёплое и мокрое коснулось ладони майора, он протёр глаза, напротив, высунув язык и наклонив голову на бок, сидела небольшая собачонка с белым ухом.
- Уууу, чур, чур – Трусниковский отмахнулся от животины и замычал - ты что здесь? Тебя же ууутопили. Ты это как?
Псина гавкнула и отпрыгнула назад.
- От ты тварюга такая живучая! Это ты во всём виновата, жизнь мне изгадила, сука! Недотопили тебя, выходит. Ничего, щас я тебя сам, сам прикокошу - майор нащупал рукой палку, медленно привстал и сделал шаг вперёд по дорожке к дому.
Собачонка отбежала. Он снова шагнул, зверюга снова отскочила. Майор обхватил дубинку и, замахнувшись, ринулся к собаке, но тут его нога попала на что-то скользкое, потеряв равновесие Трусниковский проехал вперёд, беспомощно взмахнул руками, выронил своё первобытное орудие и рухнул во что-то склизкое и вонючее.
Из кустов раздался задорный утекающий лай…