Как Юзефович бестселлер усоветил взад

     Мертвые в топках смешно поводили скрюченными руками, оплавляясь, принимая невинный вид скукоженных чорных младенцев, дрыгая стремительно сокращающимися мышцами, истекающими вонючим соком, не успевающим сгорать дотла. Сок вылезал тягучими каплями и растекался по палубе, заставляя низкорослых японцев отпрыгивать, а казаки, взметнувшись на тендер, обнимали за широкие плечи коня Крыма, толкуя о старобывалошном.
    - Вот ты скажи, Крым, - кричил вихрастый чалдон, яро шелуша вкрутую сваренное в топке с мертвецами голубиное яйцо о крутой лоб коня, свесившего вальяжные копыта на костистый череп кочумавшего под тендером массы Захарченко, чей камуфлированный пиджачок вопиял без слов о важном, - когда это таковское бывало на Руси, чтоб жиды на Маскве силу обрели ?
    Конь безнадежно водил головой, прислушиваясь к выкрикивающему лозунги с открытой платформы Шаргуняну, армяшке из Баку, завербовавшемуся в эшелон на станции Даурия.
    - Даешь Советский Союз взад ! - визжал Шаргунян, нашаривая телескопическим прицелом шмыгающих по тайге неумытиков. - Мы своих не бросаем.
    Матросы швыряли из вагонов чужих. Свои же, плотно прибитые ватой в жерло морских орудий, тихохонько прикрякивали утиными голосами, напевая вполголоса :
    - Горит и кружится планета.
    Конь, устав слушать, отдавал японцам неслышимый приказ за пределами ультразвука, и послушные присяге коротконогие приземистые человечки извлекали из топки обугленное тело Сергея Лазо, нестабильного мужчины с расшатанной психикой и в пальто. Лазо влезал на тендер к коню, сшибая казаков вниз, на подобающее им место в основании творимой на бровях истории страны. Они ложились покорно и сурово в неоглядный ров, самопосыпаясь дустом, трогательно складывая руки на могучих грудях патриотов, а Шаргунян, бесовски приплясывая маломерными драгунскими ботиночками, утаптывал принявшую в себя казаков почву, залихватски декламируя :
    - Мы наш, мы старый мир сварганим,
    Неся такую чепуху,
    Что возопят от злобы камни,
    Стирая все в труху.
    С неба сыпалась серенькая труха, высыпаемая трудолюбивыми гномами из разверстых бомболюков веллеровских бомберов, легендарных и заповедных, как пущи и кущи, сквозь которые неостановимо пробивался упрямым чугунным лбом локомотива эшелон. В Токио, приняв шифрограмму на неустановленном языке, догадались, что эшелон не просто так. Посоветовашись с ведущими синтоистами страны, сотрудники Генштаба императорской армии организовали тайную группу  " Марипоза ", пригласив на командную должность Старшого Пепе Ребозо, чутка высунувшегося в нескончаемой глупостью эпопее Семенова, не атамана.
    - Держи, Пепе Ребозо, - сказали приближенные к микадо новоявленному Старшому, - Дамбас, - и протягивали х...й да ни х...я, - бери еще до кучи Луханск Задроченный, - и совали в дырявые карманы Ребозо хер да ни хера, - а коня Крыма ты сам в эшелоне обретешь.
     Затем отряд запуливали японской электроникой через космодром Восточно - Тупиковый под проссанную юбку жирной армяшки Симонян, отчего та взвизгивала и чесалась, расчесывая мандень в незаживающую язву, медленно сочащуюся гноем и соком мертвецов в топках. Приходил Сергей Лазо и очень страшно водил вытекшими глазами по членам отряда, пока Старшой, чуя за собой нутряную правоту, не бросал ему вызов.
    - Приглашаем вас, - зачитывала Симонян слепому Лазо вызов с листа, - посетить агрессивное государство Израиль, благо сейчас, товарищи, уже нет нужды жениться на жидовках.
    - Разврат, - скрипел пеньками зубов Сергей Лазо, перетирая в труху табачные корешки и крошки от ржаных сухариков, очень пользительных к пиву, - непослушание.
    Густой махорочный дух забивал ему ноздри. Он падал навзничь и засыпал, видя себя во сне шашлыком по - карски. Усатый и широченный Гиляровский жрал шашлык, запивая его ледяной водочкой из пузастой пивной кружки. Лазо вскрикивал и вскакивал, судорожно оглядываясь, но осознав, что по - прежнему терсится, как х...й в коробке, в пределах рунета, облегченно щерился и торопился принести дань уважения блогерам.
    И х...й на них на всех, как говорится, думается и делается коалой всю дорогу и много лет.