Ноль Овна. По ту сторону. 18

Тома был сдержан, но всё равно страстен. Жан-Симону нравилось. Он любил смотреть, какой живой и откровенной становилась мимика его секретаря, когда он с достоинством и вежливой отрешённостью совершал размеренные фрикции, насаживаясь на его член. Хвататься за своего начальника руками и мять его костюм Тома не смел: только упирался кончиками пальцев в крепкое плечо. Сидеть у патрона на коленях наполовину раздетым уже казалось Тома невероятной дерзостью, которую он сам же не одобрял. Но тут уж приходилось смиряться и отбрасывать благоговейный трепет, потому что трахаться почтительно вообще очень сложно. Приходилось идти на компромиссы со своей вышколенной секретарской совестью.

Тома был в Жан-Симона фатально влюблён. Это сразу становилось заметно, стоило ему поднять глаза на патрона: Тома так откровенно залипал на нём обожающим взглядом, что его становилось жалко. Жан-Симон своей властью над влюблённым секретарём не злоупотреблял: был с ним ласков, терпелив и дружелюбен. Они никогда не обсуждали то, что периодически происходило между ними в запертом кабинете. А вышло так потому, что Тома на свою беду оказался слишком, слишком понятлив и предупредителен. Поэтому, когда патрон в первый раз не по уставу нежно придержал его за талию у входной двери и ласково провёл пальцем по щеке, Тома тревожно заглянул ему в глаза, но тут же с готовностью стёк перед свои божеством на колени и фанатично ему отсосал.

Так и повелось, что секс между ними всё то недолгое время, что они уже были любовниками, оставался пантомимой и выглядел похожим больше на языческий ритуал, чем на нормальный человеческий трах. И только беспомощное удивление на лице Тома в момент соития, яркий румянец на скулах, стыдливо опускаемый взгляд и мучительная судорога страсти доставались Жан-Симону изо всех живых проявлений чувства излишне сдержанного юноши. Жан-Симон, если и был этим озадачен, виду не подавал, и менять что-то в их отношениях не спешил.

Вот и сейчас он с интересом наблюдал, как Тома дрожащими руками застёгивает его брюки и неловко сползает с начальственных колен, скромно натягивая свою рубашку пониже. Жан-Симону хотелось его обласкать: обнять, поцеловать, сказать какую-нибудь нежную глупость. Но он опасался, что это выйдет у него слишком по-отечески и вызовет у Тома неправильные ассоциации. Потому что Том помнил! Помнил, как быстро выяснилось, всё: что в прошлом был его сыном, что был точно так же влюблён, но ничего было нельзя, потому что папа святой, а инцест для лохов, которые не умеют держать себя в руках и проживать свою карту как положено. И Тому нелегко было преодолевать привычку. Он давил в себе слишком горячее чувство к своему Жану, как когда-то скрывал влечение к родному отцу.
Жан-Симон ждал, что это вскоре забудется и пройдёт. А ещё ему было интересно, как Тома отреагирует на Ли Вэя. И первой реакцией была злость: Том прекрасно помнил и его, потому позволил себе поточить зубки об китайца. Любопытно сработаются ли они? От слаженности их действий зависит судьба нынешней миссии ордена.

А тут ещё Родольфо со своей ревностью. Кстати!

– Том, – невозмутимо позвал Жан-Симон. Секретарь как раз закончил приводить себя в порядок и уже поправлял на носу очки. – Забыл тебя предупредить: к этому времени должен был подойти наш Руди. Он, наверное, сидит сейчас в приёмной.

– Позвать его? – Том уточнил это кисло и без особого энтузиазма.

– Позови. Только будь с ним полюбезней. Он обижается на твоё отношение, а я устал наблюдать ваши пикировки. Мы соратники, единомышленники, мы должны забыть глупые человеческие претензии друг к другу во имя великого дела. Это понятно?

Тома сдержанно кивнул, но видно было, что не сумел ни забыть, ни отбросить и собирается просто притвориться любезным, чтобы угодить боссу. Жану это не понравилось.

– Том, – вкрадчиво начал он, – Если ты хотя бы попытаешься быть с ним доброжелательным, я тебя поцелую. – Он поймал недоверчивый взгляд секретаря и добавил: – Сейчас. Авансом.

Жан-Симон встал, приблизился к Тома вплотную. Тот ощутимо завибрировал от охватившего его волнения. Жан нарочито медленно склонился к его лицу и, замер, ловя трепетно замирающее дыхание. Когда Тома в смятении почти перестал дышать, Жан наконец его поцеловал – неспешно, со вкусом. Том обмирал от восторга только первые секунды, но очень быстро распробовал новый для себя чувственный наркотик и вскоре уже сам целовал Жана влажно и страстно, обвив его шею руками и даже безотчётно потираясь коленом о его бедро, словно соблазнял босса трахнуться повторно. Жан был доволен: и собой, и Томом. Кажется, всё между ними теперь защёлкнулось, как надо, и механизм заработал: Жан наконец заполучил себе того идеального помощника, которого столько жизней выращивал.

– Ну что, Том, – с улыбкой промурлыкал он, мягко отстраняя от себя увлекшегося поцелуями секретаря, – Ты ведь уже любишь нашего Руди, не так ли?

– Как родного брата, – пылко ответил Тома, жадно оглаживая лицо, плечи, руки своего ненаглядного патрона, к которому десять минут назад робел прикоснуться.

– Так покажи ему это. – Жан весело сощурился и чмокнул Тома в ладошку, чтобы остановить беспорядочное мельтешение его рук. – Пусть утешится. Если он будет в хорошем настроении, мне, возможно, удастся уговорить его на одну авантюру, которая может здорово помочь нашим планам.

Жан позволил своему секретарю ещё немного поутопать в поцелуях и сумел ласково оторвать его от себя, шепнув: «Вечером, всё вечером». Тома после этого, совершенно уже не стесняясь своего откровенно хмельного вида, вышел в приёмную и так вдохновенно поприветствовал уныло сидящего там мсье Родольфо, что тот от удивления позабыл даже подколоть влюблённого секретаря сравнением, например, с куклой для секса, которую обучили варить кофе.

Кофе Тома; принёс гостю крепчайший, по его вкусу, и так широко улыбался при этом, будто и впрямь был счастлив видеть этого самовлюблённого хлыща.

Родольфо служил в министерстве юстиции, где активно лоббировал интересы ордена и всегда помогал собратьям с оформлением любых документов. Ещё он был магом: невероятно злым и желчным. Одного его бешеного взгляда хватало, чтобы противник подавился и посинел от удушья  или рухнул со стула, у которого вдруг подломилась совершенно крепкая ножка. Родольфо не пытался выглядеть милым, злобно проносился по коридорам как убийственный смерч и беззастенчиво хлопал дверьми. При всём при этом был он красавчик, франт и сибарит, и задобрить его можно было, угодив его вкусу или влюбившись в него. Похоже, Тома с лёту попал в десятку, выбив своим внезапным преображением у Родольфо почву из-под ног.

Жан незаметно посмеивался, пряча улыбку в чашке с брусничным чаем, который когда-то придумал для него Тома, и потчевал озадаченного Родольфо его любимыми крохотными тарталетками с лимонным джемом и шоколадом.

– Руди, – ворковал он, – нашего полку нынче прибыло, а противник наоборот ослаблен. Владимир Сергеевич увяз в очень глупой истории, которая обесточит его надолго. Нужно пользоваться моментом. Уранические ценности должны стать основой общественного сознания. Нам нужен новый Сен-Жермен, который поразит своими чудесами обывателей и утвердит новую веру и новую мораль. Если мы не успеем вклиниться в ту щель, что появилась сейчас, нам придётся ждать ещё очень долго. Мы же этого не хотим, верно?

Родольфо отставил чашку, откинулся на спинку дивана и прикрыл на минутку глаза. Шёлковый белый костюм послушно обтёк его тело, сотворяя из него совершенную мраморную скульптуру. Тома таращился на его чёрный шейный платок и прикидывал пойдут ли настолько экстравагантные тряпки его Жану и приходил к выводу, что пойдут.

– Мне придётся подружиться с этим вашим Ли? – брезгливо спросил Родольфо, устало открывая глаза.

– Нам всем придётся заново с ним подружиться, Руди. – Жан покачал головой. – Кстати, он изменился в лучшую сторону: стал таким обаятельным и терпимым словно святой. – Он улыбнулся и интригующим тоном добавил: – Правда сейчас он увлечён осуществлением давно задуманной мести, но и это нам на руку. Вообще, пока всё складывается необыкновенно удачно!