Голубые топазы

               

                Ольга. 1 часть.

     Ольге очень нравились топазы и она не могла пройти мимо ювелирного отдела, чтобы не заглянуть и не полюбоваться украшениями. Они притягивали ее и манили своим очаровательным блеском. Ольга обязательно примеряла их, не смотря на то, что денег чтобы купить у нее не было. Конечно, украшения стоили не дёшево по меркам ее зарплаты, но она не стремилась к бриллиантам, рубинам или изумрудам, ей нравились топазы, но не все, а топазы нежных оттенков, которые не всегда можно было увидеть именно в той огранке, которую хотела Ольга.
        Она считала что топаз должен быть чистый, как слеза с синевой голубого неба, похожий на глаза Ольги. Этот редкий камень лучше сочетался с серебром или белым золотом. Она уже видела такой топаз в комоде бабушки, который перешел по наследству от ее матери. Топазы были вставлены в старинные серьги и колье которые когда то носила бабушкина мама одевая их на бал.
        Она была дворянкой, но бабушка тщательно это скрывала от своей семьи, так как после переворота 1917 года дворянство ушло в прошлое и бабушка предпочла скрыть свое семейное родословие сказав, что они крестьяне приехавшие из Сибири. Ольга так и думала пока не узнала все о своих родственниках просмотрев альбом с фотографиями, который бабушка хранила в комоде закрывая его на ключ.
        Ключ бабушка всегда носила с собой и никому его не доверяла. Но, однажды бабушка забыла ключ на журнальном столике и Ольга воспользовавшись этим моментом открыла комод и стала просматривать альбом с бабушкиными фотографиями. Она понимала, что поступает плохо, потому что без бабушкиного разрешения взяла ключ, но ей очень хотелось узнать какую тайну от них скрывает бабушка.
       На фотографиях были совершенно чужие и ей незнакомые люди по виду царской династии, но одна фотография ее очень заинтересовала. Ольга не верила своим глазам, когда увидела на фотографии молоденькую девушку стоящую рядом с офицером явно высокого чина, а рядом с ними маленькую девочку лет семи, восьми, которая очень напоминала ее бабушку. Ольга так внимательно засмотрелась на фотографию, что не заметила, как к ней подошла бабушка Алевтина Никитична. Она стояла молча качая головой в знак неодобрения.
        - Бабушка, прости меня, я слышала ваш разговор с мамой и мне очень захотелось узнать все о чем вы говорили. Расскажи мне, что это за фотографии и почему ты их тщательно скрываешь уже много лет ведь, как я поняла даже мама об этом не знала. Мы всегда думали что из простой семьи рабочих и крестьян, а на фотографии люди явно дворянского происхождения. Ольга умоляющим взглядом посмотрела на бабушку.
        - Ладно внучка рано или поздно после моей смерти вы открыли бы этот альбом и узнали бы мою тайну, которую я хотела вам рассказать перед смертью и видно пришла пора вам поведать все о моей жизни. Я действительно родилась и выросла в семье дворянина из династии Романовых. Мы жили в Санкт-Петербурге, который был переименован в 1914 году в Петроград и имели хороший и богатый дом, но в 1916 году после революции рабочих, которые подняли бунт на Путиловском заводе, моя мама c мужем вынуждены были переселиться в далекую Сибирь за Урал, а родственники уехали заграницу.
        Я не понимала по какой причине папа не поехал вместе с ними, возможно по долгу службы. А когда случился в Петрограде переворот с взятием Зимнего дворца и пало Временное правительство, то власть перешла к большевикам и папа с семьей вынужден был скрываться по поддельным документам в глухой деревне, пока и туда не пришли большевики. По документам мы были крестьянами и нас никто не трогал долгое время, пока папу не узнал какой то человек раннее служивший офицером, но перешел на сторону большевиков.
         Папу обвинили в шпионаже и расстреляли, а нас с мамой спрятала одна добрая семья в избушке на болоте за то, что когда то папа спас от смерти их маленького сына вылечив от тифа. Ох и натерпелись мы страху сидя в этой избушке, которая больше походила на шалаш, только с маленькими окошками и низкой дверью, как будто она была предназначена для каких то гномов.
         Ночью спать на болоте было очень страшно,  а огонь зажигать было нельзя, чтобы нас не увидели. Хотя только начиналась осень и днем стояла теплая погода, ночью на болоте было зябко и холодно. Избушку практически видно не было и найти ее мог только тот, кто знал о ее существовании. Говорят, когда то там прятались беглые каторжники, а теперь приходится прятаться им от большевиков.
        На утро пришла женщина, как сейчас ее помню Анфисой звали и принесла нам хлеба, молока и теплую одежду, а самое главное документы на имя ее сестры умершей от тифа. По этим документам маму теперь звали не Ольгой Николаевной, а Серафимой Ильиничной, а меня Алевтиной Никитичной по отчеству мужа умершей сестры, но мама меня всегда называла Алькой. Анфиса научила маму правильно повязывать платок, как в их местности принято, чтобы не вызывало сомнений, что деревенская.
         Анфиса сказала, что еще одну ночь им придется здесь побыть, а потом по утру на телеге им помогут доехать до железной дороги, а там на товарняке они доедут до областного города, где смогут взять билет дальнего следования, если повезет. Еще одну ночь провести на болоте было страшно и жутко. Особенно когда раздавались всякие звуки от шипящих до хлюпающих, сердце уходило в пятки и мама зажимала рот, чтобы не закричать от страха, прижимала меня к себе, чтобы я не плакала.
         А совсем рано, когда еще солнце только только хотело показаться образовывая яркую полоску света, пришел дед Афанасий. Забрав из болота дрожащих от холода и страха женщину с девочкой, дед Афанасий посадил их на телегу и они двинулись по лесной просеки в сторону дороги, а оттуда к железнодорожной станции. Как помню, когда они приехали на станцию, мама вложила в руку дедушки Афанасия дорогую брошь, но старик посмотрев на нее вернул обратно со словами:
         - Спрячь обратно дочка и никому не показывай, а то убьют дорогой. Зачем нам это, а вам нужнее. Но ты нигде ее по дороге не показывай, а то вопросы возникнут, ведь вы по документам крестьяне, а откуда у крестьян такие дорогие вещи? Поэтому спрячь подальше и не рассказывай откуда вы. Я Григория Александровича вашего супруга очень уважал и благодарен ему за сына, что с того света его вытащил, поэтому и помогаю вам, а это на первое время и сунул в руки мамы узелок, который им приготовила его дочь Анфиса, а также денежную купюру на билет со словами, мол пригодится.
         - Спасибо вам и вашей дочери за вашу доброту, может Бог даст и свидимся, - и мама поклонилась дедушке Афанасию.
        - Может Бог даст и свидимся. Глядите, товарняк подходит, давай дочка бегите скорее к поезду, - и увидев, как женщина с девочкой залезают в товарный вагон, где уже сидели люди, пошел к лошади. Поезд тронулся и набирая обороты покатил товарные вагоны.

                Вторая часть. Товарняк.

        Едва Серафима с дочкой залезли в товарный вагон, как поезд тронулся оставив позади небольшую станцию на которой стоял дед Афанасий и глядел вслед уходящему товарняку. У него было неспокойно на душе за женщину с ребенком, которые не очень то походили на своих деревенских и отличались от тех кто сидел в товарном вагоне. Не одеждой отличались, Анфиса одела их как ходят деревенские, а вот манеры были далеко не деревенские, и говор другой, светский у нас так не говорят, подумал про себя Афанасий.
        - Ну да ладно, поеду я, авось справятся и дай Бог доедут до места назначения без происшествий, - подумал про себя Афанасий и повернул лошадь в обратную дорогу. А Серафима сидели с дочкой среди местных женщин, которые молча глядели в даль уходящей станции. Возле них лежали мешки с картошкой и всяким другим деревенским провиантом. Казалось их ничего не интересует, кроме своих мыслей, поскорее доехать и продать товар на рынке. Но одна женщина все-же заметила Серафиму и глядя на нее спросила:
        - А ты кем деду Афанасию приходишься? Смотрю, провожает вас значит родственница его, чужих он не повезет в такую даль - и пристально посмотрела на Серафиму. Серафима поняла, что эта женщина похоже знает домочадцев деда Афанасия и называться родственницей было бы небезопасно. И тут она вспомнила, что бабка деда Афанасия гадала на картах и Серафима решила, что будет безопасней, если скажет что приезжала к ней погадать на пропавшего мужа, который уехал на заработок и пропал. Она так и сделала и женщина поверила.
        - Гадать Лукерья умеет и это не отнимешь у нее. Я тоже как то приезжала к ней и всю правду мне сказала. Ты верь ей, она не обманет. А я смотрю что не деревенская ты вот и спросила. - А что нагадала то тебе, вернется муж то?
        - Сказала, что вот вот приедет. Говорит еще в дороге будете, как вернется, - и вспомнив расстрелянного большевиками мужа заплакала, - вернется, обязательно вернется.
        - А ты поплачь. Все мы бабы одинаковы, дома мужик - ругаем, а если куда  на заработки уедет, то плачем. Ты верь ей Лукерье, раз сказала вернется значит тому и быть - и больше женщина не стала расспрашивать Серафиму, так как показался областной город под названием Миасс. Это был провинциально промышленный город с Златоустовским заводом, где добывали золото с 1776 года.
        Вот отсюда Серафима и планировала с дочкой уехать по направлению к Челябинску, а если повезет то и до Москвы доберется. А ведь они в 1916 году приехали с мужем в Миасс, когда в Сибири уже было неспокойно из-за недовольства рабочих. Это неспокойное уже время можно было назвать временем "великих потрясений", которые привели к Гражданской войне 1917 года.
        Серафима помнит Гостиный двор, и дом купца Стахеева и многие другие дома, где их принимали по долгу службы ее мужа. Вот сюда из Петрограда направили мужа, чтобы отслеживать поток золота, когда из Риги в Миасс в 1915 году был переправлен напилочный завод и обосновалась администрация завода. Отсюда они и уехали в забытую богом деревушку, так как начались восстания рабочих и оставаться в городе было небезопасно, а поехать на поезде по направлению к Петрограду, вообще не представляло никакой возможности.
         Серафима надвинула на глаза платок, как делают местные женщины и они с дочкой направились к железнодорожной кассе. Хотя в Миассе они были с мужем не так уж долгое время, но могли встретиться те, кто ее мог узнать, хотя она была одета в деревенскую одежду и совсем не походила на дворянку, как ей казалось в этой одежде. Серафима...Ольге Николаевне теперь жить с этим именем до самой смерти. Особенно переживает за дочь, ведь у нее было красивое имя Светлана, а теперь она Алевтина, Алька так ее стала звать Серафима.
        Билет на поезд Серафима взяла без проблем и когда вошли в плацкартный вагон с деревянными лавками с тюками и пассажирами, то вздохнула с облегчением. Дочка села возле окна и всю дорогу смотрела на мелькающие дома с низкими крышами и на теряющую листву деревья. Серафима достала из сшитой сумки, похожей на солдатский мешок бутылку молока, хлеба и пару яиц, чтобы накормить голодную дочку, ведь они не ели с того времени, как скрывались на болоте от большевиков в маленькой избушке похожей больше на шалаш.
        Анфиса тогда принесла им немного еды, чтобы поесть и молока. В Миассе Серафима побоялась идти на рынок или в бакалейную лавку, чтобы не встретить знакомых, а буфет на вокзале был закрыт. Серафима про себя поблагодарила Анфису и деда Афанасия и они с дочкой поели гостинцы. До Челябинска доехали спокойно, только один раз была проверка в Полетаево, но посмотрев документы Серафимы вооруженные люди прошли дальше по вагонам.
       У Серафимы отлегло от сердца и она прислонившись к дочке немного задремала, но когда дернулся вагон отправляясь от станции, решила до Челябинска не сомкнуть глаз, тем более что им ехать осталось совсем немного. В вагоне в основном ехали большинство рабочих, так как Челябинск был промышленным городом, но были так-же и сельские ехавшие на заработки. Рядом с Серафимой сидела старушка и угощала Альку сладостями и душистыми яблоками.
        - Дочка, ты поспи , не волнуйся, я пригляжу за девочкой - заверила Серафиму старушка, назвавшись Полиной Никитичной и обратившись к Альке сказала, - зови меня баба Поля. Алька кивнула в ответ и стала кушать яблоко, которое ей дала баба Поля. А та внимательно стала разглядывать Серафиму, как будто что то вспоминала, но ничего не произнесла вслух, а только покачала головой. Этот жест очень насторожил Серафиму и она с опаской посмотрела в глаза женщины, а та на нее и улыбнулась.
        - Не бойся, - шепотом проговорила женщина, - не выдам. Я тоже оттуда. Как началась революция, так сразу с семьей и уехала к родственнице дальней в деревню, а теперь в Челябинск перебрались. А ты что думаешь опять вернуться в Петроград?
        - Нет, мне там делать нечего, мои все родственники уехали. Я хочу к тетке маминой сестры до Москвы добраться, может примет меня, а не примет буду работу искать, документы сами видели в порядке.
        - До Москвы это сложно, поезд раз в месяц ходит, такое нынче время и дальний это путь, а ты вся вымотанная. Знаешь что, отдохни у меня какое то время, я тебя временно на работу устрою вахтером, там и комнатка для вас есть. Деньжат подкопишь и в себя придешь, а потом и поедешь в Москву. Посмотри на дочку, вся перепуганная, ей отдых нужен, а до Москвы очень далеко добираться и у тебя сил уже нет. И неизвестно жива ли твоя тетя, там в Москве, как я слышала очень неспокойно было. Оставайся дочка у нас, а понравится, так и живи с нами, а нет, так с теткой свяжемся по коммутатору, чтобы вас встречала, а там глядишь и с поездами наладится сообщение.
      Серафима посмотрела на женщину и поблагодарила судьбу, что ей попадаются такие чуткие и хорошие люди и согласилась пожить у Полины Никитичны.

             Третья часть. Челябинская губерния.

      Вот уже месяц Серафима живет у Полины Никитичны в Челябинске, куда они с дочкой приехали из Миасса. А теперь она вахтер при общежитии рабочих, которые работают в железнодорожных мастерских. Из их разговоров Серафима поняла, что условия тех, кто работал в мастерских резко отличаются от тех, кто работал в шахтах, где был очень тяжелый труд, а жилье вообще нельзя  было назвать жильем, потому что оно больше походило на землянку с разбитыми окнами, в которые изо всех щелей в ненастную погоду дули ветра.
       Промышленности как таковой в Челябинской губернии не было, а только мелкие подряды. Оставаться жить в такой обстановке для Серафимы было просто невозможно и небезопасно, это она поняла сразу, когда заметила, что смертность в губернии была очень большая. Люди чахли на глазах, толи от какой то болезни, толи от  руды которую они добывали в шахтах, но скорее всего от условий работы и жизни.
       Ее дочке Алевтине надо учиться, но отдавать в школу которой как таковой не было, Серафима не могла, так как по грамотности Алевтина превосходила учеников класса и это было очень заметно, ведь дети крестьян и рабочих в то время не были грамотными и не учились. Поэтому Серафима занималась с Алевтиной дома. Оставалось только выжидать момент, когда пойдут поезда в сторону Москвы. Полина Никитична очень добрая женщина, но не в такой обстановке хотела воспитывать свою дочь Серафима. В городе тоже было неспокойно и часто слышалась стрельба и драки между рабочими и крестьянами, которые не соглашались с политикой новой власти и условиями работы.
         Полина Никитична видела, что Серафима не приживется в Челябинске и как то пригласила своего знакомого, которому доверяла, чтобы он помог Серафиме уехать в Москву, так как он работал в железнодорожной мастерской и знал каким образом можно уехать из города. Знакомый сказал, что так просто они на поезд не сядут, а вот если попробовать в перебежку от одного товарняка до другого, то можно спокойно и без денег доехать.
       Их путь лежал от Челябинска на восток через Курган, Петропавловск и Омск, а далее можно добраться до Нижнеудинска, где они с дочкой смогут сесть на поезд и доехать до Москвы. Путь нелегкий и очень долгий, но есть надежда, что они смогут взять билеты на этих станциях. Как сказал знакомый Полины Никитичны затея эта опасная, так как по дороге встречаются мародеры и их могут ограбить, поэтому ничего из вещей не берите кроме котомки с небольшим запасом продуктов.
       - Если вы еще два дня потерпите - обратился к Серафиме дядя Миша, как назвал себя знакомый Полины Никитичны, - то поедите не одни, а с одной парой, которые как и вы застряли здесь вот уже несколько месяцев, но они только до Омска, а там уж вы сами. Серафима конечно согласилась, ведь она уже не могла больше  находиться в Челябинске, где сама обстановка ее просто душила.
        Она согласна была на все лишь бы подальше от этого города, тем более втроем не страшно в пути. Всю неделю Серафима жила ожиданием отъезда и готовила себя морально, так как путь не близкий. Она достала альбом с фотографиями и решила не брать сам альбом, а выложить из него фотографии и перевязать бумагой, а чтобы они были незаметны она сшила себе пояс, куда и положила фотографии и драгоценности,  которые она сохранила, чтобы передать по наследству своей дочери или внучке которая родится в будущем, в чем Серафима не сомневалась.
        Убедившись, что ее никто не видит, она достала из шкатулки драгоценности и стала разглядывать голубые топазы. Какие же они были красивые когда переливались сиянием голубого неба. Серафима вспомнила день, где она, Ольга Николаевна и ее муж Григорий Александрович собирались на бал в Зимний дворец и по этому случаю Григорий Александрович подарил их ей, чтобы она была самой красивой из всех дам. Они только поженились и это был ее первый бал в качестве его уже супруги, а не невесты. Григорий Александрович знал, что его дорогая жена очень любит топазы, поэтому он заказал их такими, чтобы они отражали свет ее голубых глаз и красиво лежали на ее белой, как слоновая кость шее.
        - Боже мой, как это давно было, а для нее кажется, что вчера. Они кружились в вальсе счастливые и полные самых настоящих чувств любви. А потом родилась дочь и к этому колье муж подарил точь в точь с такими же топазами серьги, которые отражали блеск ее голубых глаз так-же, как тогда на балу он увидел это отражение в колье.
        Серафима еще раз взглянула на топазы и спрятала их в пояс, который под юбкой надежно облегал ее талию. Вот вот за нею придут ее попутчики и они вместе с дочкой Алевтиной поедут в неизвестность, под названием долгий путь домой.

                Четвертая часть. Попутчики.

      Вот уже целые сутки, Серафима с дочкой и двумя попутчиками трясутся в товарном вагоне с чуть приоткрытой дверью из которой виднелись заснеженные сугробы и деревья. Совсем закрывать дверь они не решились опасаясь, что она обледенеет и они не смогут ее открыть. В вагоне было довольно прохладно, но к счастью в углу свалены тюки с соломой в которые и зарылись Серафима с Алевтиной и попутчицей Еленой, так звали жену уже довольно не молодого человека.
       Он назвался Андреем. Они представились, как замужняя пара, которая ехала из Миасса в надежде, что в Челябинске они смогут взять билет до Омска, где живут их родственники. Но, когда они приехали в Челябинск, то поняли, что застряли здесь надолго, так как поезда дальнего следования не ходили и только позднее пустили товарные, вот ими они и воспользовались.
        В Миассе пара работали на золотом прииске, но когда начались волнения связанные с Гражданской войной, то решили переждать в деревне неподалеку от Миасса у знакомых, а когда услышали о приходе к власти большевиков, то решили что пора ехать домой волнуясь за своих родных. Серафима ничего не стала говорить попутчикам о своей жизни в Миассе полагая, что они не знакомы и никогда не встречались. Только и сказала, что они с дочкой едут к родственникам в Москву.
        Серафима предупредила Андрея и Елену не болтать о работе на золотом прииске, чтобы не навлечь на себя беду. Андрей понимающе кивнул на слова Серафимы. Хотя вагон был холодный, но им повезло, поезд шел практически без остановок. Они уже проехали Курган и Петропавловск, где стояли почти сутки на запасном пути что то разгружая и загружая в головные вагоны.
        Андрей успел сбегать на вокзал узнать ходят ли скорые поезда и чуть не нарвался на патруль, но к счастью вовремя его заметил. Похоже в Петропавловске уже действует комендантский час, который ввела новая власть большевиков и чтобы уехать на поезде не представлялось никакой возможности. Ближе к ночи послышались голоса и Андрей сказал женщинам поглубже зарыться в сено, чтобы если будет проверка, то их не заметили.
        Опять же к счастью, на их вагон никто не обратил внимание, так как Андрей закрыл вагон и они в темноте стали прислушиваться к шагам. Кто-то потоптался возле вагона и пробормотал ругаясь за разгильдяйство, защелкнул вагон на задвижку. Все, кто был в вагоне поняли, что они оказались запертыми снаружи. Успокаивало только то, что вагон особо не проверяли и если поезд тронется, то они поедут дальше, а значит есть надежда уехать из Петропавловска, а там как повезет.
        И им повезло! Когда поезд стал медленно набирать скорость, задвижка вагона открылась и в вагон стали запрыгивать люди со своими узлами и мешками. Это были женщины и двое мужчин их возраста. Каково же было удивление женщин, когда они увидели, как из соломы вылезают Серафима с дочкой и Елена с Андреем. Женщины сначала подумали, что в соломе какие то животные и завизжали от страха, а когда увидели таких же пассажиров как они, то принялись хохотать.
        Все они оказались попутчиками желающими доехать до Омска, где по их рассказам было поспокойнее, как они слышали. Местные рассказали какая обстановка была в Петропавловске, что очень огорчало Серафиму, так как возможно такая же обстановка и в Омске, и в Нижнеудинске, и похоже в Москве. До Омска ехали очень долго, постоянно останавливаясь, чем напрягали всех кто ехал в вагоне.
        Попутчиков прибавлялось и Серафима c дочкой расположились в самом дальнем углу за тюком соломы, а рядом с ними и Елена. Андрей больше общался с мужиками, узнавая все новые и новые новости, как менялась обстановка в Сибири. Когда они приехали в Омск, Андрей с Еленой стали уговаривать Серафиму остаться пожить у них, хотя-бы какое то время, потому что ехать дальше судя по тем событиям и слухам, которые рассказывали неожиданные попутчики, было очень опасно.
        Серафиму могли с дочкой высадить военные и неизвестно чем все это закончится. Серафима понимала, что Андрей прав и согласилась пожить у них, пока не пустят пассажирские поезда. Возможно здесь более лучшие условия, чем в Челябинске и она найдет работу и жилье, чтобы не стеснять семью. Она надеялась, что в скором времени ей удастся добраться до Москвы и эта надежда не покидала ее.

                Пятая часть. Олино наследство.

      Алевтина Никитична все говорила и говорила, показывая внучке фотографии, а Ольга никак не могла вместить все то, что рассказывала ей бабушка. Она смотрела на нее с широко открытыми глазами, как будто столкнулась с чем-то нереальным, как какое то далекое и давно забытое прошлое истории. Рассказ бабушки и события которые она описывала, совсем не состыковывались с тем, что Ольга читала в учебниках по истории когда училась в школе. А в университете была в основном социалистическая программа и вскользь о революции. Было такое ощущение, как будто Ольга стояла перед дверью в другой мир и не решалась ее открыть, потому что придется решать в каком мире была реальность, а в каком обман.
       Еще Ольге было очень приятно, что бабушка назвала ее в честь своей матери Ольги Николаевны, ее прабабушке, по воле судьбы поменявшей свое имя на Серафиму Ильиничну. Но Ольга знала, что бабушка никогда ее не обманывает, поэтому ее рассказ и слова были для Ольги, как недостающее звено в ее биографии о которой может быть будет возможность рассказать так же своим будущим детям.
       В тоже время этот рассказ очень напугал Ольгу, потому что она не знала, как ей теперь со всем этим жить и нужно ли вообще об этом рассказывать даже будущим детям. Она поняла, почему мама так возбужденно говорила с бабушкой и даже ругалась. Теперь она понимала, что бабушка скрывая эту информацию от своей дочери, как бы защищала сформировавшее сознание той жизни в которой жила ее дочь.
       Ольга даже вспомнила кем то сказанные слова: " Ящик Пандоры открывать нельзя"! Возможно это так и есть, но перечеркнуть все эти события тоже нельзя ,потому что это было бы равносильно предательству памяти о своих предках. Ее удивляло то, как бабушка могла все это запомнить практически до мельчайших подробностей, ведь ей в 1919 году было всего лишь двенадцать лет, а бабушка рассказывала так, будто это было вчера.
        Сегодня на дворе 1974 год и  бабушке почти семьдесят пять, но она еще очень подвижная и даже готовит обед и печет блинчики, которые любит Ольга. Вот и сейчас, отложив в сторону фотографии, бабушка предложила внучке пойти в гостиную и попить чаю с блинчиками, которые она уже испекла, а то у нее пересохло горло. Ольга обняла бабушку и они пошли вместе чаевничать, как в таких случаях говорит мама Ольги, Наталия Андреевна. Алевтина Никитична разлила по красивым чашкам из ее любимого сервиза ароматный и душистый чай и пододвинула к внучке блинчики, сверху положив сметану.
        - Ой, как вкусно! Спасибо бабуля, ты у меня лучше всех готовишь, - и поцеловала Алевтину Никитичну в щечку. Алевтина Никитична улыбнулась, а когда Ольга доела последний блинчик, позвала внучку в комнату, где стояла шкатулка которую она достала из своего комода. В шкатулке лежали драгоценности ее мамы, которые она завещала передать по наследству ее будущей внучке. Когда бабушка открыла шкатулку, то в глаза Ольги брызнул отблеск голубого неба, так сверкали голубые топазы.
        - Примерь внученька, я хочу посмотреть, как они будут на тебе выглядеть, - и протянула Ольге сверкающие топазами сережки. Ольга одела сережки и подошла к зеркалу. Сережки были очень красивые и сразу бросалось в глаза, что сделаны профессиональным ювелиром. Каждая грань камня отражалась в зеркале под цвет голубых глаз Ольги. Алевтина Никитична всплакнула и обняла внучку.
        - Я как будто увидела свою маму в молодости, когда они с папой собирались на бал в Зимний дворец, куда были приглашены его Величеством Николаем Александровичем. Папа одел маме на шею колье и положил в ее бархатную ручку эти сережки. Он стоял и смотрел на маму восхищенными и любящими глазами, а мама счастливо улыбалась глядя на папу, глазами полными любви. - Алевтина протянула внучке колье и когда та его одела на свою белую, как слоновья кость шею, то невольно ахнула и заплакала : Какая же ты красивая, вся в свою прабабушку Ольгу Николаевну, - и смахнула платочком слезу.
        - Бабушка, ты говоришь про Серафиму Ильиничну? - и вопросительно посмотрела на Алевтину Никитичну свою бабушку.
        - Да внученька, я говорю про свою маму, а твою прабабушку, которая по непредвиденным обстоятельствам стала Серафимой Ильиничной. А мое имя было Светлана, как сейчас зовут твою маму, но мне тоже дали другое имя и я стала называться Алевтиной Никитичной, а мама звала меня Алькой. Вот так к сожалению распорядилась судьба, зато мы остались живы и здравствуем до сих пор.
        Тогда было такое время. Пришли большевики и они не очень то разбирались кто друг, а кто враг - большинство царских генералов расстреляли, как твоего прадедушку Григория Александровича за то, что он не перешел на сторону большевиков. Его обвинили в шпионаже. Нас же с мамой одна семья прятала на болоте, а затем помогли добраться до железной дороги, где мы в товарном вагоне приехали в город Миасс, а затем в Челябинск к одной доброй женщине, но из-за очень плохих условий, мы продолжили свой путь с попутчиками до Омска, знакомство с которыми поменялась наша жизнь, которая потекла совсем в другое русло.
       - Бабушка, ты мне так и не рассказала, что произошло в Омске и каким образом поменялась ваша жизнь? - Ольга умоляюще посмотрела на бабушку.
        - Ну хорошо внученька, если ты не устала слушать, тогда садись и внимательно слушай. Алевтина Никитична продолжила свой рассказ.

                Шестая часть. Волнения.

      Пробыв неделю в Омске Серафима поняла, что оставаться здесь не менее опасно, чем ехать в товарном вагоне. В одном был прав Андрей, им не дали бы продвинуться дальше по железной дороге, так как станция была заполнена Чехословацким корпусом пытавшимся добраться до Владивостока, а затем до Франции водным путем. Они не принимали власть большевиков, поэтому участвовали в расстреле большевицкого восстания рабочих 22 декабря 1918 года.
       Сам Омск был занят эсерами и царскими офицерами из Петрограда бежавшими от большевиков в Сибирь, но и здесь обстановка накалялась с каждым днем. Стоял конец октября 1919 года и уже чувствовалось, что смена власти будет неминуема, так как все больше поднимались восстания рабочих и большевиков.
        Хотя город был занят адмиралом Васильевичем Колчаком объявивший Омск Белой столицей России, но по сути руководства как такового с его стороны не было, поэтому в городе больше процветала анархия и хаос. Правительство адмирала Колчака бросившее все силы на борьбу с большевиками и формировавшейся Красной армией, решением хозяйственных вопросов города не занималось.
        Город практически разрушался и стал выглядеть заброшенным и больным. Передав на фронте полномочия Деникину и атаману Семенову, Колчак бежал в Иркутск, где его по решению большевистского суда в 1920 году расстреляли. А к ноябрю 1919 года в пригороде Омска началось партизанское движение против белогвардейцев и офицеров царской армии, которых при случаи отстреливали.
       Более того, в городе начал свирепствовать тиф и Андрей со своей семьей, взяв Серафиму с дочкой, вынуждены были уехать в дальнюю деревню, где проживал его дядя. Серафима поехала с семьей Андрея, потому что в городе все больше стреляли и было неспокойно и опасно. Андрей успокаивал Серафиму обещая, как только будет возможность они вернутся в город, а там возможно Серафиме повезет продолжить свой путь в Москву.
        Андрей помнил слова Серафимы не говорить о том, что они приехали с золотых приисков и отметил про себя, как была права Серафима. По слухам, тех кто работал на золотых приисках отслеживали, поэтому мудрый совет Серафимы был как нельзя кстати. Он решил не говорить, что работал на прииске, а сказал знакомым что работал на шахтах в Челябинской губернии, где он действительно проработал почти пол года, а это значит, если будет необходимость проверки, то бумага у него имеется.
        Он понимал, что Серафима Ильинична совсем не похожа на крестьянку ни умом, ни манерой себя вести и говорить, но подумал, чтобы ей ему открыться необходимо время и доверие, поэтому он не лез с расспросами. Ему нравилась Серафима и он хотел, чтобы она стала его женой, ведь Елена ему приходилась сестрой, но чтобы к ней не приставали на прииске, он и назвал ее своей женой. А как об этом сказать Серафиме он пока не знал, хотя видел в ее взгляде удивление, когда младший брат Андрея, Тимофей назвал Елену сестричкой.
       Серафиме с мужем в свое время приходилось так же уезжать из Миасса, как сегодня Андрею приходится уезжать из Омска, чтобы не рисковать семьей, потому что вот вот в город должны войти войска Красной армии. Новые власти будут устанавливать свой порядок и неизвестно, как они поведут себя по отношению к его семье и к Серафиме, в подлинность ее крестьянства он не очень то верил.
       Принять такое решение его поторопило и то, что в городе началась эпидемия тифа и чтобы уберечь свою семью, Андрею необходимо было покинуть город, пока еще была такая возможность уехать на подводах. И положив весь свой скарб на подводу, они тронулись в путь.
        Алевтина Никитична замолчала и посмотрев на внучку сказала: Устала я что-то, давай внученька оставим воспоминания до завтра. Время уже позднее, сейчас мама твоя придет, а у нас еще ужин не готов, ты мне поможешь?
        - Конечно бабушка, ты полежи немного, а я сама все приготовлю и тебя позову, - и уложив Алевтину Никитичну на диван, накрыла ее любимой шалью, а сама пошла на кухню готовить ужин.

                Седьмая часть. Партизаны.

      Пошел снег и дорогу заметало так, что трудно было разглядеть проторенный путь. Андрей шел рядом с лошадью взяв ее под узды, чтобы не перевернулись сани. Начиналась настоящая метель, а вокруг только лес и больше ничего кроме леса. Последний проселок с избами они давно проехали и по времени скоро должны на дорогу к дядиной заимке выйти, до которой еще пять километров ходу, как вдруг Андрей заметил вдалеке огонек от костра.
         Постояв в нерешительности, и посмотрев на сани, где сидели засыпанные снегом женщины, направил лошадь на огонек. Дальше передвигаться в такую метель даже на санях было совсем невозможно, так как на полозья налипал мокрый снег, который слепил глаза лошади. На санях, где сидели Серафима с дочкой и его сестра с матерью действительно было много снега, который ледяной коркой покрывал тулупы, которыми они были накрыты. В такую метель можно было замерзнуть и заболеть.
         Пока Андрей шел по лесу к костру оставив женщин неподалеку, он думал о младшем брате Тимофее, который остался с отцом в городе и не захотел ехать к дяде, потому что отец недолюбливал своего брата Ивана с которым давно крепко поссорился из-за политических разногласий. Тимофей с отцом был за большевиков и ему не терпелось поскорее увидеть, как Красная армия будет въезжать в Омск, а дядя вообще был против всякой власти от которой, как он говорил, один только вред для народа.
        Отец убедил Андрея оставить его с братом, чтобы за домом присматривать, а то растащат все и некуда будет Андрею возвращаться, поэтому он убеждал сына, что все будет хорошо: Ты сынок насчет тифа не беспокойся. У меня на этот случай припрятано чем лечиться и ты тоже с собою возьми. В дороге поосторожней будь, неспокойно нынче. Я слышал по лесам партизаны ходят, а у тебя барышни смотрю не простые будут, - и он многозначительно посмотрел на сына.
        - Ты батя не выдумывай, с деревни они и по документам крестьяне, - проговорил Андрей глядя в глаза отцу.
        - Вот и я говорю, береги барышень крестьянок, а то не ровен час сам пострадать можешь. О матери и сестре подумай, если что разбираться не станут, быстро к стенке и расстреляют, - и махнув рукой пошел впрягать лошадь.
        Чем ближе подходил Андрей к зажженному костру, тем отчетливее были слышны голоса людей. Андрей понял, что это партизаны и остановился. Его пока не было видно тем кто сидел у костра, и собак слышно тоже не было, иначе учуяли бы чужого. Андрей вернулся к саням и тихо прошептал женщинам:
       - Серафима, если что будут расспрашивать мол едем до заимки дяди моего спасаясь от эпидемии тифа. Вы, моя жена в Челябинске учительницей работали, а Елена мне сестра, так и говорите. Мужики сразу вас отличат, если крестьянкой назоветесь, а остальное я беру на себя. Хорошо? - и вопросительно посмотрел на укутанную в платок Серафиму которая обнимала дочку. А потом перевел взгляд на Алевтину:
         - А ты меня папой зови, пойми так надо дочка, - и погладил Альку по голове и та кивнула в ответ. Мать Андрея Пелагея Егоровна и сестра Елена тоже одобрительно кивнули Андрею. Убедившись, что женщины все поняли он опять направился к костру, где сидели мужики с оружием укутанные в деревенские тулупы.
         - Здорово мужики, кто такие будете и можно ли нам у вас до утра переночевать и обогреться, а то вон какая метель боюсь до заимки дядиной не доеду, а у меня мать больная и дочка маленькая.
        - Здорово коль не шутишь, ты сначала сам скажи, откуда ты и почему тебя в такую погоду в лес занесло? - настороженно спросили мужики - вроде из рабочих будешь по говору.
        - Мы из города на заимку к дяде Ивану Семеняку пробираемся, может слышали о таком? В городе эпидемия тифа началась, ну мы и уехали от туда с женой и своими домочадцами. Дочка у меня маленькая, да сестра с матерью. А я, как травму ноги на Челябинской шахте получил, так мы с женой и вернулись в Омск, но здесь еще хуже чем там, эпидемия началась. Как говорится, из огня в полымя попали. А вы мужики что по лесам бродите, аль кого ищете? - и вопросительно посмотрел на сидящих возле огня мужиков, ожидая что те ответят.
        - А ты чай не от большевиков бежишь? - спросил один из сидящих и пошел к телеге посмотреть на испуганно сидящих женщин.
        - А что мне от них бежать коль у меня брат большевик. В городе с отцом остались, ждут Красную армию, а меня с бабами выпроводили, чтобы от тифа не умерли. Говорю вам, тиф валит всех без разбора, поэтому оставаться там верная смерть.
        - Ладно верим тебе, ты вот чего, документ для надежности покажи, что в Челябинске работал и с нас хватит. И вот еще, слышали мы про тиф правду говоришь, валит всех уже и до деревни дошел. А, что Колчак все в Омске или уже драпанул со страху? - и мужики весело рассмеялись.
        - Говорят удрал он в сторону Иркутска, больше я ничего не слышал. Мужики, так где нам укрыться от непогоды до утра? Может покажете куда проехать? - с вопросом обратился Андрей к мужикам. Он понял, что это местные партизаны вооруженные кто чем,  кто вилами, а кто топорами и лишь у немногих были винтовки которые они от убитых ими эсеров забрали.
        - Данила, - позвал один из партизан молодого парнишку - Проводи гостей до лагеря, только в глубь не води, а с краю землянка стоит, вот туда и посели гостей, а утром разберемся, что с ними делать.
        Слова эти для Андрея прозвучали не очень то гостеприимно по поводу разбирательства. Когда они подъехали к землянке в лагере стояла тишина, лишь где-то в глубине горел такой же костер и было похоже на очередной пост на каком они только что побывали. Андрей не стал распрягать лошадь, а только сделал вид что распрягает, а сам стал оглядываться вокруг.
        Не нравилось ему все это и сердцем чуял, если они через два часа не уедут отсюда, то не уедут никогда. Привязав лошадь к дереву Андрей вошел в землянку предварительно взяв с собой бутылку местного самогона и кусок сала, и не ошибся. В землянке находились еще трое мужиков. Поставив бутылку на стол и пропустив вглубь землянки женщин, Андрей весело проговорил:
        - Ух, мужики замерз до костей и продрог, а давайте для согрева махнем немного согревающего, а то назавтра не встанем. У мужиков заблестели глаза и они потянулись к кружкам. Андрей вытащив буханку хлеба и сало, стал нарезать и угощать салом партизан. Один из них посмотрев на мальца сказал:
        - А ты чего глазеешь, бери ешь давай и беги назад откуда пришел, а мы здесь за гостями присмотрим сами, так и передай на посту, только смотри про самогон не проболтайся, а то за уши отдеру, - и отрезали Даниле хлеба с куском сала. Поев, мальчонка вышел из землянки и побежал к своим. Мужики стали наливать в кружки самогон, то и дело поглядывая на женщин, а Андрей отрезав женщинам по куску хлеба и сала стал подливать мужикам самогон.
         Метель уже не так сильно завывала и было очевидно, что она скоро совсем утихнет. Толи от жара печи, толи от самогона, но мужиков стало клонить в сон, пока они совсем не захрапели. Андрей посмотрел на отогревшихся женщин и сделал им знак потихоньку выходить из землянки, пока не вернулся кто то еще из партизан. Затем отломив ветку ельника, Андрей сказал сестре сесть так, чтобы заметать за собой следы от саней, а сам направил лошадь к дороге, чтобы как можно быстрее удалиться от того места, где были партизаны. Так они благополучно минуя в обход партизанские посты, уехали на довольно большое расстояние.
         К счастью их никто не догонял и не спохватился их внезапному бегству. А может следы от саней не были к утру уже видны, так как были припорошены снегом и трудно было различить в какую сторону уехали сани.  Всю ночь Андрей с семьей пробирались по лесу и наконец то, только к обеду выехали к заимке дяди Ивана. Дядя не ожидал таких нежданных гостей, но очень обрадовался им и выслушав их рассказ, как они столкнулись с партизанами, благодарил судьбу что все живы и здоровы. Он тоже был наслышан и про Колчака и про партизан, но сам в политику не лез так как власть то и дело менялась, а толку никакого от нее не было, как жили так и живут, не худо, ни бедно.
        - А это что за краля такая и кем тебе приходится? - спросил дядя глядя на Серафиму и Андрея. Андрей хотел ответить дяде, но Серафима его опередила: Жена я ему, законная, а это наша дочка и показала на Алевтину, которая прижалась к матери. - Примете меня дядюшка в вашу семью? - и посмотрела то на дядю, то на Андрея, который стоял в ступоре от слов Серафимы.
        В глубине души он даже не смел поверить тому, что Серафима говорила это всерьез. Он подошел к Серафиме и обнял ее за плечи и прижал к себе. Серафима уже поняла, что надежнее мужа ей в ее обстоятельствах не найти. Она видела в Андрее защитника, способного при любых обстоятельствах защитить семью. Одной ей никак нельзя было оставаться в этом суровом крае. Сказать, что она любила Андрея, как когда то любила своего мужа Георгия Александровича расстрелянного большевиками, она не могла, но питала к Андрею глубокое уважение и благодарность. Дядя Андрея Иван, посмотрел на Пелагею Егоровну и Елену, и погладив усы, довольный произнес:
       - Совет вам да любовь дочка. Живите долго и счастливо, а вечером мы свадьбу сыграем, и переведя взгляд на Пелагею Егоровну проговорил:
       - Мать, а ты чего ждешь особого приглашения, давай на стол накрывать. У меня здесь баб нет, так что хозяйничайте сами, а я покажу где продукты лежат. - Пошли внученька со мной хозяйничать , - обратился дядя Иван к Алевтине, - поможешь мне из погреба доставать всякие соления, а женщины пусть хлопочут на стол. - и пошел с Алевтиной в сарай, где у него был погреб со всевозможными солениями.
     В избе остались Серафима с Андреем, который смотрел на Серафиму любящими глазами: Серафима, я обещаю пока жив, ты не о чем не пожалеешь. Я всегда буду любить тебя, а твою дочку считать родной, и стал целовать руки Серафимы.

                Восьмая часть. Свадьба.

      Алевтина Никитична всегда спала чутко. Ей казалось, что она слышит каждый шорох в квартире и даже то, что происходит за окном. А за окном зима и слегка завывает ветер снежной поземкой, точно так-же зимой в 1919 году заметала метель и как волки завывал ветер, вдалеке от домов и людей на заимке дяди Ивана, куда они на санях приехали с мамой и Андреем, а так-же с его родственниками. Ей сразу понравился этот усатый дядя, который поглядывал на нее из-под густых бровей и по доброму улыбался. Так-же, как и cейчас, за окном мела поземка и Алька слышала, как открылась дверь баньки и вошла ее мама, положив ей на лоб свою ладонь, а затем поцеловала дочку в лоб. Алька открыла глаза и увидела маму снимающую с себя пояс с драгоценностями и документами их теперь уже прошлой жизни, и протянула Альке со словами:
       - Дочка, я хочу, чтобы ты это сохранила и никогда никому не показывала ни при каких обстоятельствах, а в будущем передала своим детям или внучке, которая у тебя обязательно будет. Мне не безопасно их носить пока мы здесь, а на тебя не обратят внимание и не будут обыскивать, если вдруг сюда придут чужие люди или кому то захочется узнать о нашем прошлом. Я всегда буду с тобой рядом, но лучше будет, если пояс пока побудет на тебе, - и поцеловав еще раз Альку в лоб вышла из баньки.
        Алевтина до сих пор помнит ощущения маминого прикосновения к ее лбу. Вот и сейчас она слышит, как открылась дверь и на ее лоб легли ласковые руки внучки Ольги. Алевтина открыла глаза и улыбнулась посмотрев на внучку которую очень любила.
       - Бабушка, как же ты нас с мамой напугала, когда тебе стало плохо и мы вызвали скорую помощь. Давай больше не будем ворошить прошлое, а то мы тебя потеряем, мы этого с мамой не хотим. - и обняла свою бабушку.
      - Видно внучка приходит время мое, - и протянула Ольге топазы. - Они теперь твои, как и хотела твоя прабабушка Ольга Николаевна, чтобы я передала их тебе, а ты в свое время своей внучке, так и сохранится наша родовая память. А пока я жива все равно доскажу про нашу долгую дорогу домой и о тех событиях, которые мы пережили с твоей прабабушкой которую ты знаешь, как Серафима Ильинична. А теперь оставь меня одну, я попозже к вам с мамой приду чаевничать, - и закрыв глаза Алевтина Никитична перенеслась в мир своих воспоминаний.
       Дядя Иван действительно задумал сыграть свадьбу на радостях того, что Андрей теперь не ходит бобылем, а с семьей, да еще с такой очаровательной дочкой Алькой, Алевтиной. Девочка ему показалась очень смышленой и начитанной как и сама Серафима, что совершенно не совпадало с ее метрикой, где написано что они выходцы из крестьян.
       Он сразу обратил внимание на манеру поведения и разговор Серафимы, который отличался от деревенских баб, но не стал расспрашивать подумав, что Андрею виднее. Все-же при случае он решил с ним поговорить о том, где они познакомились с Серафимой и что он знает о ней. А пока Иван стал готовиться к свадьбе Андрея, доставая из комода совершенно новый костюм и белое свадебное платье жены, которая умерла прошлой весной.
       Платье было из атласного материала купленное у заграничного купца, когда еще он жил в городе, где и познакомился со своей женой Катериной. Позже из-за разногласия с братом, он уехал с женой жить подальше от города на заимку, которую сам и построил. К платью прилагались белые туфли с перламутровой пряжкой и маленький головной веночек из голубеньких цветочков сделанных из перламутра, которые, как заметил Иван хорошо будут сочетаться с голубыми глазами Серафимы. Все это он отнес в комнату молодожен и положил на кровать.
       Когда Серафима вошла в комнату, где лежали платье и костюм Андрея, то у нее защемило сердце и перехватило дыхание, глядя на белое атласное платье и голубой веночек напомнившей Серафиме ее голубые топазы, которые ей подарил Григорий Александрович, теперь уже покойный муж. Серафиме очень хотелось надеть голубые топазы, но она не имела права выдавать свою тайну ради спокойствия их жизни.
       В день свадьбы с Григорием у нее было такое же атласное платье, подчеркивающее ее стройную фигуру. Она помнит их первый свадебный вальс и ощущение рук мужа обхватывавших ее за талию. Она сейчас, в этот миг воспоминаний была не Серафимой, а Оленькой, так называл ее муж, той молоденькой девушкой кружившей в вальсе в Зимнем дворце Санкт-Петербурга, в последствии ставшим Петроградом.
       Как же это было давно и казалось вычеркнуто навсегда из ее жизни! Серафима заплакала закрыв лицо руками, а когда успокоилась, стала одевать атласное платье и обувать туфли, чтобы не огорчать ни Андрея, ни его гостеприимного дядю Ивана. В комнату вошли сестра Андрея Елена с Алькой, дочерью Серафимы и мать Пелагея Егоровна, которая всплеснула от изумления руками при видя такой красоты, а затем обернув вокруг головы Серафимы ее косу, надела веночек из голубых цветочков сделанных из перламутры.
        От Серафимы было не оторвать глаз и когда в комнату вошел Андрей, чтобы примерить костюм, то в изумлении не мог вымолвить ни слова. Ему показалось, что перед ним стоит сама царица, которой он годится только разве в прислуги. Серафима, как бы угадав его мысли подошла к Андрею и заглянув в его глаза сказала: Андрей, это платье слишком богато выглядит и оно не для меня. Она обратилась к Пелагее Егоровне и проговорила:
      - Мама, одолжите мне какое платье попроще, а то я в нем очень неловко чувствую. Все удивились, но спорить не стали и Прасковья Егоровна пошла к своему скарбу, чтобы выбрать для невестке то нарядное платье, что одевала в молодости. Она чисто случайно положила его среди вещей предполагая, что невестке на заимке пригодится. Вот оно и пригодилось. Дядя Иван ничего не сказал и даже не обиделся, что Серафима не стала одевать платье его жены, а только про себя, чтобы никто не слышал, проговорил в усы:
      - Умна девка, уж очень умна и находчива. Эта никогда себя не выдаст, хоть режь ее, - и пошел в погреб за самогонкой.

                Девятая часть. Предательство.

       Серафима вышла подышать свежим, после летнего дождя воздухом, вдыхая аромат цветов и леса. Заимка Ивана Семеняка стояла со всех сторон окруженная лесом. Лето было нестерпимо жарким и прохлада дождя в вечерний час придавала сил. Она уже хотела позвать мужа, как услышала возле баньки голоса. Подойдя поближе так, чтобы ее не заметили, Серафима стала прислушиваться. Она сразу узнала голос Андрея, но второй голос был ей незнаком. Ясно, что это не дядя Иван, а какой то незнакомый ей человек. Почему Андрей не пригласил гостя в избу? И почему они шепчутся? Подойдя поближе, Серафима услышала, как Андрей спрашивает у незнакомца:
       - А скажи ка мне приятель, поезда пустили? Восстановили Сибирскую магистраль? - ожидая ответа, Андрей стал прикуривать папиросу.
       - Да уже год как восстановили. Как Красная армия пришла, так в городе порядок стал восстанавливаться. А ты возвращаться то в город собираешься? Брат твой Тимофей должность получил. В кожаной куртке ходит, при деле значит. - и тоже затянулся папиросой. А затем опять обратился к Андрею:
      - Слышь Андрюх, у нас завод восстанавливается, вот ты и пригодился бы и школы рабочие открываются, а учителей практически нет. Я слышал, что у тебя жена грамотная, могла бы детишек учить. Грамоте она где научилась?
      - Говорит в деревне беглые дворяне жили вот и научили ее грамоте, а потом большевики их и расстреляли. Муж Серафимы в болоте утонул, топь не заметил, поэтому одной в деревне без мужика оставаться нельзя было, вот она и решила в город податься. Там в Челябинске мы и познакомились. Хорошая она, вот только детей у нее больше не будет, а мать очень хочет внука, каждый день от нее слышу. Говорит езжай в город и врачу ее покажи. Может действительно в город вернуться? Говоришь спокойно там стало? - Андрей опять стал прикуривать.
        - А что тебе бояться? У тебя брат при начальстве ходит он и пристроит тебя куда нужно. Так что давай возвращайся, нам рабочие руки позарез нужны. Я к вам не пойду, так что бывай и жду тебя в городе, а то уже года три здесь торчишь. Как приедешь заходи, буду рад. Я Тимофею передам пусть за вами машину пришлет, - и пошел в сторону леса, где его дожидалась подвода.
        Серафима слушала весь разговор затаив дыхание не веря, что появилась возможность вернуться в город. Алевтине учиться надо в городе, а не на заимке сидеть. Она об этом мужу сказала еще вчера, как только Пелагея Егоровна о городе заговорила. Алевтина уже большой становится, как никак пятнадцать годочков и пора ее в школу пристраивать, а там и в вуз какой. Хотя какой вуз в городе?
        Если бы в Москву отправить, но кто ее там ждет и жива ли тетка? По разговору Серафима поняла, что свекровь хочет внука. А если у нее действительно больше не будет детей, то как тогда сложится их дальнейшая жизнь с Андреем? На поводу у матери пойдет или с ней дальше жить будет? С такими мыслями Серафима быстро пошла к избе, чтобы ее не заметил Андрей. В избе Пелагея Егоровна собирала на стол и когда вошла Серафима, то спросила:
     - Ты Андрея не видела? - и посмотрела на Серафиму.
     - Нет мама не видела, я скотину смотрела, - и пошла в комнату к дочке. Вскоре вернулся Андрей и что-то стал говорить с матерью, но Серафима не могла расслышать за закрытой дверью, только обрывочные слова "город" и "внуки". Она поняла, что Пелагея Егоровна опять давит на Андрея. Серафима обняла Алевтину и через некоторое время уснула вместе с ней.
     Сквозь сон она слышала, как Андрей открывал дверь, но увидев спящую жену с дочкой, не стал ее будить. Утром они проснулись от сигнала машины и Серафима увидела вылезающего из кабины младшего брата Андрея, весь в кожанке обвязанный портупеей. К нему выбежала Пелагея Егоровна со словами:
      - Сыночек мой дорогой приехал родненький, а я уже и не надеялась увидеться, - и обняла своего младшенького сына. - Как там отец то, жив?
      - Жив мать, жив, горилкой от тифа спасался. Его теперь ни одна зараза не возьмет, - и наклонившись к матери обнял ее, - а затем продолжил говорить: Вас ждет, говорит засиделись вы на заимке, пора домой собираться. Я вчера Егора встретил, так он сказал, чтобы я машину за вами прислал. Я и приехал, так что собирайтесь.
       Серафима пошла собирать вещи, а Прасковья Егоровна стала хлопотать с Еленой у стола, чтобы перед дорогой перекусить. В комнату, где Серафима складывала свои и мужа вещи, вошел Андрей и обратился к жене: Серафима, мне надо с тобой поговорить сядь и послушай меня, - он взял Серафиму за руку и усадил на стул рядом с собой.
      - Ты не поедешь в город, а останешься с Алевтиной здесь, пока я не устроюсь на работу и не присмотрю нам жилье. Сама знаешь, дом у нас небольшой и места мало чтобы всех разместить, а Алевтина уже большая ей своя комната нужна. Месяц побудете без меня, а там я за вами и приеду. Я уже с дядей Иваном договорился, что присмотрит за вами, чтоб никто не обижал.
       Серафима сидела как обухом пришибленная от этой новости. Она поняла, что дело не в тесноте дома, здесь тоже они в тесноте три года прожили и никто слова не сказал. А дело в свекрови, которая больше не хочет видеть у себя бесплодную невестку и старается от нее избавиться. Если вчера у Серафимы и были сомнения по поводу своих мыслей, то сегодня они улетучились. Она посмотрела на Андрея и проговорила:
        - Подожду, только приезжай за мной, - и ушла к дочке в комнату и больше, пока не уехала машина, она оттуда не выходила.
       Только к вечеру Серафима с дочкой вышли чтобы самим покушать и накормить дядю Ивана, который старался не смотреть на Серафиму и молчал. Молчала и Серафима не проронив ни слова. Так прошла неделя и за ней другая. Наконец Иван не выдержал этого молчания и проговорил: Как ты думаешь Серафима, он приедет? - и посмотрел на Серафиму из под бровей.
       - Вам лучше знать дядя Иван, вы с ним разговаривали и он вам все рассказал.- А меня только в известность поставили и бросили, как ненужный мусор, я так полагаю. Он и не собирался возвращаться, я это по его глазам увидела. Виноватые они были. Я чувствовала, что он на поводу матери пойдет и не будет ей перечить. А меня с вами оставил, чтобы за хозяйством приглядывала и вы не одни были. Пристроил значит. У меня к вам просьба и я очень вас прошу мне помочь. - Серафима умоляющи посмотрела на Ивана.
        - Я тебе помогу не волнуйся. Я знаю кто ты и откуда приехала. Фотографию твою в старых газетах нашел, где вы с вашим мужем на балу танцевали, если мне память не изменяет Григорием Александровичем. Вы оказывается дворяне, а я то думал откуда у крестьянки такая фигура и манера поведения. Не бойся, никому не показывал, - и протянул Серафиме старую газету. - Как тебя величать то по настоящему?
        - Ольгой Николаевной величать, а это моя дочь Светлана Александровна, - проговорила изумленная Серафима и по ее щекам потекли слезы, но она продолжила говорить дальше:
        - Мы из Петрограда в 1916 году уехали по службе мужа, а когда Гражданская война в Сибирь дошла и восстания рабочих начались, то мы в деревню подались думая, что затеряемся там на время и заграницу уедем, но мужа один провокатор выдал и его расстреляли. А меня добрые люди с дочкой на болоте прятали, а дальше вы уже все знаете. В Петроград мне возвращаться некуда, а вот в Москву к тетке сестры, мы и хотели уехать, но только до Омска и доехали. Вы не подумайте, что я с Андреем стала жить по выгоде какой, нет, он мне показался хорошим человеком, но видно душой слабый. Помогите мне уехать дядя Иван, прошу вас.
       - Помогу дочка не сомневайся. А газетку то возьми, память как никак тебе и дочке. Только спрячь ее подальше. Мы не будем по срокам Андрея дожидаться, а уедем завтра на телеге в город, но не в Омск, а в Бийск, потому что не спокойно мне что то, уезжать вам быстрее нужно. Я дорогу уже разведал и знаю, где путь короче. За сутки глядишь и доберемся. Вот в Бийске я вас и посажу на поезд, а сейчас Серафима пошли спать, а то завтра до петухов вставать надо, - и дядя Иван ушел в свою комнату.

                Десятая часть. Дорога на станцию.

      Иван Захарович пройдя в комнату, где спали Серафима с дочкой, наклонился к ней и тихонько встряхнул за плечо.
       - Серафима вставай, я уже лошадь запряг, а ты вещички свои собирай и дочку буди. Сейчас перекусим и в дорогу поедем. Я вам харчей собрал, чтобы хватило в дороге, путь то не близкий, - сказал и вышел из избы, а Серафима разбудила Алевтину и они быстренько собрали свои небольшие пожитки и отнесли их на телегу.
        Глядя на небо Серафима заметила, что будет дождь. Небо затянулось облаками и Серафима подумала, что Ивану Захаровичу придется возвращаться в дождь и принесла его плащ - накидку. На возу лежала солома, но Иван Захарович все равно положил на телегу тулуп, чтобы мягче было ехать. Он заметил, что Серафима позаботилась о его обратной дороги и про себя подумал:
      - Молодец дочка, смышленая, все у нее получится в жизни.
      Серафима собрала на стол и сказала Алевтине позвать дядю Ивана прийти перекусить, ведь от заимки до станции целый день на лошади трястись. Когда перекусили, то Иван Захарович рассказал Серафиме о своих планах:
      - Я еще вчера думал и так, и этак прикидывал, и пришел к выводу, что мы не доедем до Бийска, далековато будет. Мы лучше к пригородной станции Омска поедем. На какой поезд до Москвы билет все равно возьмешь, в крайнем случае до Петропавловска на местном доедешь, а там город, больше шансов билеты взять.
      - Я всю ночь думал, если мы поедем в Бийск, то поезд в Омске все равно останавливается, а вдруг вас спохватятся и вагоны начнут обыскивать, поэтому поедем до ближайшей небольшой станции после Омска, и ближе, и никто из своих не увидит. Все, решили, отправляемся дочка с Богом!
      Серафима смотрела на удаляющуюся заимку Ивана Захаровича, которого они привыкли называть дядей Иваном и ей стало грустно, как бывает при расставании. Она все смотрела и смотрела, пока та не скрылась совсем из за густых деревьев. Три года Серафима прожила с Андреем, как ей казалось душа в душу и все-же столкнулась с предательством.
      А ведь она к Прасковье Егоровне как к родной матери относилась, ни словом, ни делом не перечила, думала что действительно в хорошую семью попала, но вышло все наоборот. С другой стороны может и права Прасковья Егоровна, свои то внуки роднее, как никак продолжение рода. Алевтина взрослой становится, выучится и замуж выскочит, а свекрови понянчить свою кровиночку хочется. Серафима так ушла в свои мысли, что не услышала, как ее позвал Иван Захарович. Но он понял, что она мысленно на заимке, где прошли ее три года, поэтому по доброму спросил:
       - Что дочка, задумалась? Не думай о плохом, а лучше о хорошем. Знать не судьба твоя с Андреем вместе быть, впереди тебя ожидает другая жизнь.
       - Ты вот что Серафима, не забывай старика, как в Москву приедешь и устроишься черкни мне пару строк, мол доехали и все ли в дороге было спокойно. Адрес свой не указывай не надо, а на Главпочтамт отправь в Омск на мое имя, я и получу. Так и пиши, Семеняку Ивану Захаровичу. Хоть перед смертью спокоен буду, что у вас с Алевтиной все хорошо. Одно только письмо напиши, больше не надо писать, мне ездить в город все тяжелее будет, а за одним письмом я приеду обязательно.
       - Иван Захарович, дядя Иван конечно напишу, обещаю, вот только не дает мне покоя один вопрос: "Почему вы мне помогаете? Ведь я дворянка, можно сказать враг народа, которых большевики расстреливают, а вы наоборот помогаете. Другой давно меня сдал бы чекистам, а вы зная столько времени о моем прошлом молчали".
       Иван Захарович долго не отвечал Серафиме, а потом сказал:
      - Я дочка ни в какую политику не лезу и никогда не лез, поэтому у меня с братом разногласия всегда были и до сих пор имеются. Но я прежде всего человека вижу и за три года увидел тебя с хорошей стороны. Какой ты мне враг? Ты мне роднее всех стала и Алевтина тоже. Эх, был бы я по моложе, никогда бы тебя не отпустил от себя, в Москву бы с тобой уехал, но не отпустил бы никогда. А еще я подумал, что жизни тебе с Андреем все равно не будет, не даст мать его и не ровен час подлость какую учинить может, поэтому лучше тебе уехать, - и стал погонять лошадь - Ну, милая пошла, пошла быстрее!
       Серафима подумала, что судьба ей посылает хороших людей. Она вспомнила деда Афанасия и его дочь Анфису, так же Полину Никитичну из Челябинска, а теперь Иван Захарович ей помогает. Серафима мысленно поблагодарила судьбу, что она к ней благосклонна. Дорога укачала и Серафима с дочкой задремали, но сразу же проснулись от резкого толчка. Иван Захарович одернул лошадь и остановился вглядываясь в даль. Так они стояли некоторое время, а затем обернувшись к Серафиме сказал:
       - Показалось. Думал патруль, а это грибники шастают по лесу, - и опять дернул слегка лошадь за узду, - ну, пошла милая, пошла. Омск они обогнули по просеки леса, где была уже накатана дорога и Иван Захарович понял, что они едут в правильном направлении на пригородную станцию.
       Вдалеке показались товарные вагоны, а затем и сама станция. На станции практически никого не было, поэтому оставив Серафиму сидеть на телеге, он с Алевтиной вошел в здание и направился к билетной кассе. За окошком, где продают билеты, сидела молоденькая кассирша и рассматривала себя в зеркале.
      - Дочка, - обратился к ней Иван Захарович : Мне бы на Москву билетик доехать не подскажешь, когда поезд будет? И будет ли он вообще?
      - Нет дедушка, здесь такие поезда не останавливаются, это вам надо до Петропавловска доехать, а там уже и на Москву. А потом подумав спросила:
      - Вы дедушка сами поедете или кто еще? - обратилась к Ивану Захаровичу кассирша.
      - Нет, не я поеду, а невестку с ее дочкой в Москву провожаю ей надо профессору показаться после тифа осложнение, а здесь таких врачей нет, вот я и привез ее посадить на поезд. Ты уж помоги мне дочка, - и умоляюще посмотрел на кассиршу протягивая ей деньги.
      - Хорошо, я вам помогу, сейчас пойдёт один запоздалый, свяжусь, чтобы остановился на три минуты, из Главка просили кому то посылку передать, так что вам повезло. Ругать конечно будут, но да ладно и стала пробивать билеты. -  Вот вам билеты до самой Москвы, доедут не сомневайтесь и протянула сдачу.
      - Сдачу дочка себе возьми и еще вот за труды твои, - и протянул ей еще одну купюру. Иван Захарович сказал Алевтине за Серафимой бежать, а сам их на станции стал дожидаться. Когда с вещами подбежали Серафима с дочкой поезд уже подходил к станции.
      - Серафима, давай быстрее к вагонам, поезд всего три минуты стоять будет, аж до самой Москвы доедите. Вот вам билеты и деньги на дорогу на первое время пригодится, только по разным местам разложите, чтобы если украдут, то не все сразу и отдал Серафиме приличную сумму денег. Серафима стала отказываться, но Иван Захарович настоял говоря, что ему они не так нужны, как будут нужнее Серафиме.
      Когда поезд подошел, то из здания выбежала кассирша со свертком в руках и махнув Серафиме, чтобы следовала за ней, они побежали к вагону. Возле вагона Серафима обняла Ивана Захаровича и они вместе с Алевтиной сели в поезд, который тут же тронулся. Серафима успела крикнуть стоя на ступени поезда:
      - Иван Захарович, спасибо вам дорогой, как только приеду и устроюсь сразу вам напишу, - и прошла в вагон. Дверь вагона закрылась и поезд тронулся набирая обороты, а Иван Захарович остался стоять на станции с чувством потери самого дорогого ему человека.
       - Эх, был бы я молодым, ни за что не отпустил бы от себя Серафиму. По шпалам бы побежал, но не отпустил, - и смахнув слезу пошел назад к лошади. Стал моросить мелкий дождь смывая слезы Ивана Захаровича, а он шептал тихо и беззвучно:
       - Господи, помоги им благополучно доехать до места без происшествий, - и накрывшись накидкой, которую положила в телегу Серафима, направил лошадь в обратный путь.

                Одиннадцатая часть. Москва.

      Москва встречает Серафиму изнывающей жарой, духотой и странным словом НЭП, которое она слышит еще в поезде. Новая экономическая политика или особая политика пролетарского государства в котором перемешались социализм с капитализмом, так о нововведении отзывались некоторые пассажиры. Чем чаще говорили о НЭП, тем больше создавалось впечатление окружающих, что НЭП, это голод пролетариата с изобилие буржуазии. Такими выводами делились друг с другом попутчики поезда в котором Серафима ехала в Москву. У всех пассажиров конечно были разные мнения, но Серафима видела признаки голода, когда к поездам подходили люди и просили хлеба.
      От этих слухов и от увиденного ее бросало в дрожь и страх сковывал ее душу, ведь в Сибири такого голода еще не было. Было страшно за себя и за дочку, потому что по сути они ехали в неизвестность. Она даже стала сомневаться правильно ли она поступила поехав в Москву. Ее пугала неизвестность, хотя она держала в руках тетин адрес, но спокойствия почему то не ощущала. Сидящий напротив Серафимы мужчина видел, как она внутренне сжималась как пружина, когда слышала эти разговоры, поэтому заговорил с ней:
       - Сударыня, я смотрю вы издалека будите и еще не знаете всей обстановки, которая сегодня происходит в Москве и регионах. Это видно по вашему реагированию на слухи. Сударыня поймите и успокойтесь, это всего лишь слухи, поэтому не надо так сильно тревожиться. Приедете, осмотритесь и все войдет в русло вашей жизни. Меня зовут Антон Петрович, а простите, как к вам обращаться?
       - Серафима Ильинична, а это моя дочь Алевтина. Мы к тете едем, чтобы дать возможность девочке учиться. В Сибири, откуда мы школ пока нет, а я хочу чтобы дочь получила хорошее образование. Как никак Москва, а значит больше возможностей. Вы правы, меня пугают эти разговоры и лишают спокойствия, потому что по сути я еду в неизвестность, хотя к родной тете, но не знаю жива ли она?
Последний раз я ее видела лет десять назад и у меня сохранился только ее адрес. Может быть вам знакома эта улица, - и показала Антону Петровичу тетин адрес.
       Антон Петрович прочитал и задумался не зная, как сказать этой женщине, что еще с 1918 года жильцы дома были выселены, а в доме теперь находится административное здание городского Cовета.
       - Серафима Ильинична, я не хочу вас огорчать, но там, где проживала ваша тетя теперь государственное учреждение. Но вы не огорчайтесь так сильно, мы вашу тетю обязательно найдем через справочное бюро, - сказал Антон Петрович видя, как побледнела Серафима. Поверьте, мы с вами обязательно ее отыщем.
        Серафима взглянула на Антона Петровича растерянными глазами пытаясь осмыслить сказанные им слова. Она была буквально на гране обморока. Видя ее состояние Антон Петрович произнес:
        - Поезд приезжает в Москву очень поздно, чтобы сразу предпринимать поиски вашей тети, поэтому я предлагаю переночевать в моем доме, где проживаю с сестрой. Она хотя и ворчливая старушка, но добрая. И даже не отказывайтесь, на улице я вас не оставлю, там один разбой и воровство. Соглашайтесь!
        Серафима кивнула в знак согласия, и прижав к себе дочку с благодарностью посмотрела на Антона Петровича. Она в очередной раз подумала, что судьба опять отнеслась к ней благосклонно посылая доброго человека. Поезд действительно пришел очень поздно и вокзальные часы показывали далеко за полночь.
       Выходя из вокзала, Серафима подумала о благородстве Антона Петровича, потому что если бы не он, то Серафиму не выпустили бы из здания вокзала, так как при выходе стояли вооруженные патрули и проверяли документы приезжих на предмет беженцев из дальних регионов. Беженцев сразу отправляли поездом по месту жительства. Антон Петрович показал свои документы и сказал патрулю, что Серафима является ему сестрой по материнской линии, и что она приехала по его просьбе на постоянное жительство, чтобы учить дочку. Проверив документы Серафимы патруль их отпустил и Антон Петрович наняв автомобиль, повез Серафиму к себе домой.
       По дороге Серафима рассматривала город. У нее было такое ощущение, что она видит Москву в первый раз, настолько город изменился. Он стал совсем другим и неузнаваемым, сверкая огнями фонарей и ярких витрин даже в это позднее время. Серафима помнит Москву совсем другой, темной и мрачной, когда они с мужем посещали город в 1910 году. Как это было давно!
       Антон Петрович открыл дверь и пропустил Серафиму в парадную. Откуда то из глубины квартиры раздался голос:
       - Антоша, это ты приехал? Я уже заждалась, а что так долго? - в парадную вошла сестра Антона Петровича.
       Серафиме показалось, что она уже где то видела эту женщину всматриваясь в ее черты лица. А та с широко открытыми глазами смотрела на Серафиму и наконец воскликнула: Ольга Николаевна, это вы голубушка? Я вас еле узнала. А где-же Григорий Александрович, он что не с вами? - затем обратилась к изумленному Антону Петровичу,
       - Антоша, что случилось? Где вы встретили Ольгу Николаевну? Почему она одна? Я не понимаю, что происходит, - и вопросительно посмотрела сначала на Серафиму, а затем на своего брата. А Антон Петрович тоже смотрел на Серафиму и не понимал, почему сестра называет Серафиму Ольгой Николаевной. У Серафимы потекли слезы и уже не в силах сдерживаться, она зарыдала.
       - Боже мой, боже мой Ольга Николаевна успокойтесь и проходите пожалуйста, - а затем обратившись к Антону Петровичу сказала, - Антоша, принесите воды Ольге Николаевны. Попив воды Серафима хотела рассказать свою историю, но Антон Петрович возразил:
       - Ольга Николаевна, давайте отложим все разговоры на завтра, ведь вы устали с дороги, а завтра вы нам все и расскажете, - и обратившись к сестре попросил проводить Серафиму в гостевую. Когда Серафима с дочкой ушли в комнату для гостей, Антон Петрович сел в кресло размышляя о том, как мир тесен и что такое страшное могло произойти, что Ольга Николаевна сменила свое имя на Серафиму. Он очень устал с дороги, но не мог встать, так его ошеломила эта новость. А еще Антон Петрович подумал о том, что само провидение подтолкнуло его помочь этой женщине, которую оказывается очень хорошо знала его сестра Александра Ильинична.

                Двенадцатая часть. Страхи.

       Утро встретило Серафиму солнечным светом и утренней прохладой. Но в тоже время внутренним волнением, которое перерастало в страх. Ее узнали и она еще не знала как для нее это обернется, ведь практически она мало знакома с этими людьми и удивительно, что ее помнят. Алевтина еще крепко спала и Серафима взглянув на дочь улыбнулась.
       - Какая же ты у меня красавица! - про себя подумала Серафима глядя на спящую дочь. И тут она услышала тихие шаги за дверью и сжалась. В дверь постучали и в комнату почти неслышно вошла Александра Ильинична, сестра Антона Петровича.
      - Доброе утро Ольга Николаевна, я вижу вы уже встали, тогда через пол часа просим вас с нами позавтракать, - и так же неслышно вышла из комнаты. На часах было девять утра и Серафима подумала, что так долго она еще никогда не спала за последнее время. Она разбудила дочку и приведя себя в порядок вместе с Алевтиной прошли в столовую, где их ожидали Антон Петрович с Александрой Ильиничной.
       Антон Петрович встал и поприветствовал Серафиму, предложив им с дочкой присоединиться к утренней трапезе. Сначала все молчали, лишь только иногда переговаривались желая всем приятного утра. Затем, в конце трапезы молчание нарушила Александра Ильинична обратившись к Серафиме:
       - Ольга Николаевна, мы понимаем что вы пережили многое за последнее время, но мы переживая за вас хотим услышать, что могло такое произойти с вами, что вы приехали в Москву по чужим документам и сменили имя. И где сейчас Григорий Александрович раз его нет с вами?
       Серафима стала рассказывать, как они с мужем по долгу службы в 1916 году уехали в далекую Сибирь, где их застала Гражданская война и волнения рабочих,  из-за чего они вынуждены были бежать в глухую деревню в надежде переправиться заграницу, но когда стала рассказывать, как большевики расстреляли ее  мужа, слезы покатились из глаз Серафимы и она зарыдала. Александра Ильинична обняла Серафиму и прижала к себе. Антон Петрович подал стакан воды и обратившись к Ольге Николаевне сказал:
       - Ольга Николаевна, может вам не надо больше вспоминать эти события, чтобы не травмировать себя? Может быть в другой раз, когда душевная боль утихнет и вам станет легче?
       - Нет, нет я должна вам все рассказать, чтобы освободиться от этой боли, - ответила Серафима и продолжила свои воспоминания. Когда Серафима закончила говорить, то плакала уже Александра Ильинична вытирая платочком слезы. Антон Петрович извинившись, закурил сигарету и стал ходить по комнате взад и вперед. Его потрясло все то что рассказывала Серафима и он глядя на эту женщину испытывал чувства сострадания и еще раз подумал, что не зря провидение толкнуло его помочь этой женщине. Затем он обратился к Ольге Николаевне:
       - Ольга Николаевна, то что вы рассказали, я думаю должно остаться в тайне и не выходить за пределы этой комнаты. Я думаю, что благоразумнее вам остаться Серафимой Ильиничной в связи с новым порядком и новой властью, иначе проблем не избежать. И обращаясь к своей сестре произнес:
       - А вас Александра Ильинична с этого дня прошу называть Ольгу Николаевну не иначе как Серафимой Ильиничной, а прошлое имя забыть навсегда. Нам многое придется забыть и начинать жить по новому, раз мы не уехали заграницу. И еще я думаю Серафима Ильинична повременить с поиском вашей тети, во всяком случае в ближайшее время, пока вы не освоитесь в Москве. Затем подумав добавил:
       - Серафима Ильинична на семейном совете мы с моей дорогой сестрой решили, что вы останетесь жить с нами. У нас большая квартира из пяти комнат и вам с Алевтиной места хватит с избытком. И прошу вас не отказывайтесь, потому что если не вы, то к нам могут подселить чужих людей, а так и вы будете не на улице и мы останемся в квартире. Сегодня же я вас пропишу к нам и я надеюсь, что вы не пожалеете.
       Серафима не могла поверить в такой подарок судьбы и стала благодарить этих хороших людей за то, что они проявили к ней доброту и сострадание. Она поняла, что с этого дня у нее начинается новая жизнь и на душе  стало легко и спокойно. Страхи ушли вон из ее сердца. Она еще не знала, как сложится ее дальнейшая судьба и где она будет работать, но она точно знала, что ей очень повезло встретив в поезде такого хорошего человека, как Антон Петрович и его не менее замечательную сестру Александру Ильиничну. Когда Серафима с дочкой остались вдвоем в комнате, то Алевтина сняла с себя пояс с топазами и хотела отдать своей матери, но Серафима сказала:
       - Нет дочка, они теперь твои и ты их передашь своей внучке в будущем, как память и подарок от меня, ее прабабушки. Береги их и запомни что я тебе говорила, и и все что ты видела, сохрани как воспоминание и никогда не забывай свой род. А сейчас, давай еще раз на них посмотрим.
       Серафима взяла в руки серьги и колье, которое ей подарил Григорий Александрович, когда они собирались на бал в Зимний дворец, куда были приглашены Николаем Александровичем Романовым. Топазы при ярком солнечном свете заиграли голубыми лучами неба, отражаясь в блеске голубых глаз Серафимы, как тогда, на балу при свете ярких ламп и свечей отражались в глазах ее мужа Григория Александровича.

             Тринадцатая часть. Голубь на подоконнике.

       В комнате было тихо, как обычно бывает в ночной тишине, когда утихают звенеть трамваи, гудеть машины и чирикать на дереве воробьи. Только один единственный голубь притаился на окне, где лежала Алевтина Никитична и не улетал уже целых два дня. Все два дня к дому приезжала скорая, которую вызывали дочь с внучкой. А голубь все сидит и сидит, как будто чего то ожидает.
       - Наверное он прилетел за мной, - подумала Алевтина Никитична и закрыла глаза. - Ты погоди мой голубь, я еще не все рассказала своей внучке. Дай мне закрыть последнюю страницу моей жизни, а потом мы полетим с тобой туда, где меня заждались мои близкие люди. Последняя страница моего дневника должна быть дописана полностью. Вот, он лежит рядом со мной на тумбочке и ждет когда его откроют, чтобы дописать последнюю главу. Погоди голубь, дай мне еще немного времени, самую малость чуть чуть только рассказать о письме, которое написала моя мама Серафима Ильинична в далекую Сибирь.
       Алевтина Никитична помнит, как они с мамой отправляли это письмо заказным на Главпочтамте в далекий Омск. Не сразу по приезду в Москву Серафима написала письмо Ивану Захаровичу Семеняку, а только через год, когда убедилась что надежно обустроилась в Москве. Целый год пронесся, как целая жизнь с большими и маленькими событиями. Антон Петрович предложил маме выйти за него замуж и она согласилась, чему Алевтина очень обрадовалась, потому что он был добрым и хорошим человеком. Антон Петрович помог Алевтине с учебой, а Александра Ильинична его сестра стала со мной заниматься музыкой на фортепиано и мои успехи вскоре стали очевидными. Мы с мамой часто вспоминали Ивана Захаровича и время когда были на заимке.
       Это было чудесное время, мы часто ходили за грибами и черникой. Но особенно много было морошки и мама научилась делать с ней вкусные пироги, которые Пелагея Егоровна называла кулебяками . Письмо мы тоже писали вместе с мамой и вместе выбирали для Ивана Захаровича теплый и пушистый свитер, чтобы ему на заимке было в нем тепло. Так-же вместе сходили на главпочтамт и отправили его бандеролью куда и вложили письмо. В письме мама благодарила Ивана Захаровича за его доброту и гостеприимство и желала ему много лет жизни. А еще извинялась что не сразу написала и очень хотела бы от него получить две строчки. Мама написала что встретила хорошего человека и счастлива с ним. Алевтина как помнит, что ответа не пришло и мы перестали ждать, хотя часто вспоминали дядю Ивана.
       Дверь открылась и в комнату вошла внучка Оленька и тихонечко позвала бабушку: Бабушка, ты не спишь? Можно я посижу возле тебя? - и взяла руку Алевтины Никитичны и нежно прижала ее к своей щеке.
       - Бабушка, я совсем забыла тебе сказать, что вчера поступил очень странный звонок из Главпочтамта и там просили приехать за каким то письмом, которое они нашли а архиве. Оно датировано аж 1923 годом на имя Серафимы Ильиничны твоей мамы. Они звонили в справочное бюро и узнавали по какому адресу жила Серафима Ильинична и когда узнали что жива ее дочь, то и позвонили нам, потому что письмо было заказное.
      Маме пришлось собрать все документы подтверждающие, что Серафима Ильинична наша прабабушка и твой паспорт указывающий что ты ее дочь. Это целая канитель, но когда проверили все документы, то письмо нам отдали даже не взяв госпошлину, потому что для них это было целое событие. Наверное теперь газеты будут пестреть заголовками типа "Привет из прошлого". - Вот оно, бабушка! - и внучка протянула письмо.
       Дрожащими руками Алевтина Никитична взяла письмо и долго смотрела на адрес отправителя прочитав: от Семеняка Ивана Захаровича. Это было невероятным, чтобы через пятьдесят с лишним лет получить письмо, которое уже давно не ожидали. Антон Петрович бы сказал, что здесь вмешалось само провидение. Алевтина Никитична посмотрела на окно.
       - Вот оказывается почему на окне сидел голубь! Он принес нам весточку. Читай скорее внученька, я не смогу, глаза слезы застилают. Ольга раскрыла конверт и стала читать письмо:
        - "Уважаемая Ольга Николаевна, моя дорогая Серафима Ильинична! Я с большой радостью получил от вас весточку и ваш подарок, который очень дорог моему сердцу. Спасибо, уважила старика! Я так же рад, что вы счастливы и счастлива ваша дочка Алевтина, которую я каждый день вспоминаю. Я благодарил Бога, что вы хорошо доехали и вам встретился хороший человек, который не сомневаюсь сделает вас счастливой, чего я очень желаю. Про Андрея писать особо не буду. Приехал через две недели после вашего отъезда и учинил мне погром, пока я его с ручьем не выпроводил и больше глаз не кажет. Требовал у меня куда вы уехали, но я не сказал и не скажу. Ольга Николаевна, я вас никогда не забуду и вы у меня так и стоите перед глазами. Большой вы души человек, поэтому от всего сердца желаю вам счастья! Все-же заставили старика еще раз на почту приехать. Да ладно. Был бы я по моложе, то никогда вас от себя не отпустил, по шпалам бы за вами пошел. За меня не беспокойтесь. С глубоким уважением к вам Иван Захарович. 1923 год."
        В комнате стояла тишина, только был слышен ход часов отстукивающих время. Вот так час за часом, неделя за неделей, месяц за месяцем и год га годом, вся жизнь сейчас промелькнула по кругу часового циферблата. Почти полсотни лет письмо ждало адресата, потому что любовь и чувства не угасают даже через годы, если это любовь и добрые чистые отношения людей.
       - Ну что внученька, вот и закрылась последняя страница нашей жизненной повести, пора и на покой идти, - спокойно вздохнула Алевтина Никитична.
       -  Какой покой? Бабушка ты о чем говоришь? У меня свадьба скоро намечается. Давай оставим ее открытой для твоих будущих правнуков. У меня к тебе просьба, пожалуйста разреши мне одеть на свадьбу голубые топазы. Они очень подходят под цвет моих глаз, таких же как у прабабушки Ольги Николаевны, - и умоляющи посмотрела на Алевтину Никитичну, а та укоризненно посмотрела на внучку и проговорила:
        - Ты права внученька, на покой мне еще рано. Я знала, что ты ходишь по магазинам и ищешь такие топазы. Не ищи, больше таких топазов нет нигде. Покойный твой прадедушка Григорий Александрович эти топазы у заграничных ювелиров заказывал. Но я сделала эскиз и по этому эскизу у знакомого ювелира заказала тебе топазы, вот их ты и оденешь, как подарок от твоей бабушки. А эти топазы не просто украшение, а память и наследство, которое передается из поколения в поколение. Потеряешь наследство и родовая нить оборвется. Твоя прабабушка их не одела даже на свадьбу с Антоном Петровичем, и ты не оденешь. А пока они пусть еще полежат в моем сундучке. Надеюсь ты их никому не показывала?
       - Нет бабушка, прости меня пожалуйста, больше такого не повторится - и обняла Алевтину Никитичну. - Пойдем пить чай, мама уже заждалась, - и помогла бабушке подняться с кровати. Алевтина Никитична смягчилась и прошептала внучке:
       - Ты иди внученька, я сейчас следом только в окошко посмотрю и приду, - а когда внучка закрыла за собой дверь, то неторопливо подошла к окну, где на подоконнике сидел голубь и проговорила:
       - Ну что голубчик, кого ожидаешь? Если меня, то не жди, рано мне еще на покой, как видишь дела есть, внучке помочь надо. А ты улетай и не возвращайся сюда пока, дай мне еще немножко времени, - и голубь как бы услышав Алевтину Никитичну взмахнул крыльями и улетел.

                Конец.