Стрельцы. Глава тринадцатая. Возвращение

Глава тринадцатая. Возвращение.

       Под носом галеры равномерно хлюпала  донская волна, весловые вели счёт, а парусина, временами безвольно хлопала и болталась, как и поднятый трехцветный российский флаг; солнце светило тепло и ярко, ветра почти не было.
       Семёну со Стёпкой выпало стоять смотровыми и наблюдать за речными окрестностями. Слепило глаза. Семён сощурился и смахнул неожиданно выкатившуюся слезу. Он внимательно всматривался в бережную даль, где до горизонта  по берегам лежала холмистая степь с одинокими кустарниковыми и лесными массивами,  сменившая родную лесистую местность; степные просторы завораживали и затягивали взгляд в свою бескрайность и безграничность.  Стёпка стоял вполоборота к другому борту галеры и с любовью гладил и обихаживал свой барабан.
Все стрельцы, размещённые на геллере, были возбуждёно-напряжены – они впервые совершали переходы на речных суднах, впервые рассматривали загадочные донские вольные степи.
Анисим и Трифон уединенно стояли у борта после работы весловыми, поднявшись на открытую площадку глотнуть свежего воздуха, больше молчали: они понимали друг друга с полувзгляда. Трифон, имевший привычку озвучивать свои мысли, не утерпел и торопливо  забормотал:
- Слышь, Анисим, ты мне расскажи как так получается: рвались на казачью вольницу и попали, но только подневольными стрельцами? Уж который день гребём без остановки, ровно рабы какие!
- Вольницу надо заслужить Трифон. Побьём басурманов: турков да татарву – вот и вольница нам выйдет. Повезёт, жёнок заведём.
- А может ну её эту войну: ночи тёмные, за борт, да к берегу! Вот и вольная нам будет, отсидимся! А, Анисим?- прошептал Трифон.
- Нет, Трифон. Брось эту затею. Не отсидимся. Смотри вся Рассея к морю прёт. Послужим капитану, да и ей, матушке. А так, как Бог даст! 
Опять замолчали.
 В это время Семён быстро тронул  Степана за плечо, махнул рукой на берег:
- Бей  тревогу, Стёпка!
Стёпка оторвался от барабана: конная масса вырвалась откуда-то с невидимой низины и быстро неслась к берегу. Уже были различимы перекошенные лица всадников,  их отточенные  годами  движения рук, выхвативших луки и стрелы.
Степан торопливо отбил тревожную дробь, всё пришло в движение, раздались команды, остерегающие крики: с берега в сторону судов полетел рой стрел; с галеры ударила пушка, все суда потянулись к противоположному берегу реки, а всадники также внезапно, как и появились, исчезли.
- Вот ведь как! По берегам войско идет и казаки кругом, а им неймётся. Молодцы! Смотреть в оба!- не понятно кому, ободряюще  крикнул капитан.
После обеда на берегу появились пять всадников, размахивающих белым полотнищем; татары не татары – не понять!  Стёпка сбегал за капитаном Ярыгиным и стрельцы замерли в ожидании: наперерез галере, из береговой заводи выскочила скорая лодка – долбленка.
Молодой казак – подросток,  лёгкий, загорелый и вертлявый, быстро влез  на  борт галеры и через минуту, недосказывая, глотая окончания слов, торопливо поведал Ярыгину, стрельцам и солдатам, стоящим рядом,  об обнаруженной ими  стоянке татар до ста всадников, расположившихся на ночлег в логу, в нескольких верстах от берега.  Пронька сообщил, что  в их городке остались только старики, женщина  да детки, а казаков немного, только старые да молодые, защищать городок некому, все ушли на Азов.
- Если татары полезут на нас – быть беде. Мы будем биться, но устоять не сможем. Надо ночью напасть на них, да повязать всех, чтоб неповадно было, чтоб не совались больше к нам, - с достоинством закончил молодой казак Пронька. 
Через некоторое время вернулись посыльные с петровской галеры «Принципиум» с царским указанием: бросить якорь и отправить полторы-две сотни стрельцов и солдат налегке, на ночную вылазку.
  Уже смеркалось, когда две сотни добровольцев расположились под крутым берегом и завершали последние приготовлениями: решили не торопиться, а обложить татарский лагерь под утро, чтобы уж наверняка.
Как стемнело, поднялись на берег, подальше от сырости и, не разжигая костров, уселись по десяткам и группам, ожидая проводника. Небо было открытым, без облаков и туч; весенние звёзды горели ярко, появились ночные тени.
Через некоторое время услышали тихий шорох копыт, потом увидели контур коня. Всадник – проводник, старый казак Елизар, по-молодому соскочил с такого же старого, как и сам, коня, непроизвольно схватился рукой за спину – была заметна его стариковская неуклюжесть и боль; но вида не подал. Добровольцы одобрительно приветствовали деда и, он принял это с радостью, сразу же безошибочно обратился к капитану Ярыгину, признав его старшим, выяснил о том, что его интересовало, рассмотрел вблизи стрельцов да солдат, вооружение и остался доволен.
       -Василий Иванович, за татарами присматривают молодые казачки,  дорога недальняя. Пусть стрельцы отдохнут, отправимся после полуночи, - объявил дед Елизар. Расседлал коня, запутал ему передние ноги, чуть выше копыт, что-то пошептал и улёгся на землю, положив голову на седло. 
Предрассветное время  было прохладным. Стрельцы Матвей с Семёном да Анисим с Трифоном по парам, время от времени присматривая друг за другом, как им  наказал десятник Килин, лежали на молодой, влажной и скользкой от росы траве, высматривали сторожей у пасущегося табуна лошадей и выжидали. Задумка была простая: лишить неприятеля коней, стоянку обложить по кругу и, по сигналу от капитана, разом захватить всех. Но не всё прошло гладко. Молодые Матвей с Семёном легко справились со своим сторожем, смяли, забили ему рот землёй с тряпкой, оторванной от рукава, а у Трифона и Анисима вышла заминка: их татарин, высокий и толстый рано заметил выскочившего Трифона  и ножом ткнул его: пришлось Анисиму проколоть басурманина пикой. На крик сторожа татары всполошились и немало их положили на месте.
К обеду всё было закончено: треть из татар тех, что сопротивлялись, остались на месте стоянки – их  предали земле свои же;  раненых  вместе с раненными  стрельцами  сопроводили в казацкий городок, а остальных связали и отправили с проходящими  войсками на юг, для обмена в Крыму на своих,  православных.
Друзья попрощались. Трифон  без кафтана,  с замотанным окровавленной  рубашкой животом  улыбаясь,  тяжело и прошептал:
        - А вышло – то, по-моему. Прощай Анисим! Увидимся  или нет – не знаю.  Теперь здесь  буду жить, на Дону. Свободный я, Анисим!
Рядом с ним в телеге  лежал, порывисто дыша, дед Елизар, вокруг которого хлопотал зарёванный Пронька.
Двадцать седьмого мая галера, на борту которой была сотня капитана Ярыгина, пристала к берегу и стрельцы  соединились со своим московским полком для участия в штурме крепости.
К концу мая основные войска  воеводы Алексея Шеина обложили Азовскую крепость с суши, а чуть позднее, в начале июня, первая российская флотилия генерал-адмирала Франца Лефорта отрезала её от Азовского моря.
Главнокомандующий, воевода  Шеин не торопился со штурмом крепости, так как попытка проломить стены крепости с помощью пушек не удавалась. Он приказал насыпать земляной вал вокруг города и продвигать его ближе к стенам, а наверху устанавливать пушки и обстреливать территорию крепости; вскоре там вспыхнули пожары, а наружные стены были частично разбиты.   
На земляных, инженерных, подкопных  работах трудились более пятнадцати тысяч солдат и стрельцов, безостановочно и посменно, днём и ночью копали, таскали, перекидывали землю: это было  нелегко, но лучше, нежели получать раны и  умирать на стенах крепости.
Войска турецкого гарнизона в июне неоднократно совершали ночные вылазки; две особо крупные, во взаимодействии с шестидесятитысячным войском крымских татар, стоящим к югу от Азова, но все они были отбиты.
  Главнокомандующий татарского соединения Нуреддин, крымский царевич, не давал русским войскам спокойного отдыха, несколько раз нападал на лагерь, перерезал армейские поставки и передвижения, загонял и уничтожал отдельные группы русских и, в конце концов, воевода Шеин  силами дворянской  конницы и калмыков разогнал и рассеял крымскую конницу.
В последних числах июня турецкий флот предпринял попытку прорвать осаду и  высадить десант в помощь запертым в Азове туркам, но был остановлен и, видя решимость русского флота, не вступая в схватку, поднял паруса и ушел в море.
Двадцать восьмого июня  все русские пушки палили по неприятельской крепости в честь первого российского Генералиссимуса: за боевые осадные заслуги и успехи царь Пётр впервые присвоил это звание воеводе Алексею Семёновичу Шеину. 
Через три недели, восемнадцатого  июля, турки выбросили белый флаг, начались переговоры по сдаче крепости. Но, отдельные, воинственно настроенные, не признающие своего поражения турецкие янычары, игнорировали приказ начальника гарнизона Гассан-бея,  продолжали сопротивляться и осуществлять ночные нападения. 
За два месяца азовской войны стрелецкая сотня капитана Ярыгина ранеными и убитыми потеряла почти треть своего состава. В полку сотня занимала особое положение, использовалась для ночных дозоров и вылазок, а капитан был любимцем полковника, старого сослуживца его отца.  Василий берег своих молодых стрельцов, бездумно не гнал их на неприятеля, но и не позволял прятаться за чужими спинами.
    Первая ночь после начавшихся переговоров принесла беду: успокоенные скорой сдачей турок постовые задремали и ночные янычары вырезали и их и несколько десятков стрельцов. Хотя это произошло на другом участке полка, не входящего в зону ответственности капитана Ярыгина, он остро почувствовал свою вину и с двумя десятками выборных стрельцов сотни напросился у полковника оказать помощь в захоронении погибших. Вскоре они оказались на месте разыгравшейся трагедии: на площадке лежали тела стрельцов и перерезанными шеями и неестественно откинутыми головами, кафтаны и земля впитали кровь, а её запах кружил над телами.
Матвей и Семён осмотрелись вокруг, почувствовали дрожь, тошноту, которая  подкатывалась откуда-то снизу и захватывала всё тело. Через какое-то время они смогли преодолеть свои чувства и приступили к похоронной работе, с жалостью укладывая тела товарищей в приготовленный ров. Множество стрельцов подходило к месту захоронения, молчаливо стояли, смотрели на погибших, теребя шапки и колпаки в руках, также молчаливо отходили, уступая место другим.
Капитан Ярыгин построил своих выборных стрельцов на краю захоронения:
- Честь и слава всем убиенным воинам! Вернётесь в сотню, всем расскажите, что здесь увидели. А  басурманов, кто сделал это, найдем и накажем. Обязательно накажем!
Постояли, понурив головы: вернуть жизнь погибшим никто не в силах.
Не прошёл ещё и год службы, а молодым стрельцам пришлось уже повидать и несчастия и смерть, но отдавать свою жизнь вот так, во сне, накануне победы….
« Нет, на это я не согласен, не допущу!», - подумал Василий. 
Проводив стрельцов в расположение сотни, капитан отправился в полковой пункт. Вернулся в сотню к вечеру, серый и усталый, но с холодным и злым взглядом.  Пригласил пятидесятников и десятников, пошептался с ними  и в ту же ночь стрельцы сотни по десяткам засели в засады. Так прошло несколько бессонных ночей. Однажды, наблюдая за местностью, Стёпка обратил внимание на какие-то непонятные появления и передвижения кочек – кустов, о чём сразу же сообщил по цепочке. Капитан Ярыгин, определив направление движения турок, приказал пропустить долгожданных гостей, и через некоторое время  около трёх десятков янычаров попали в поставленную капитаном ловушку: они яростно сопротивлялись, не давая  живыми захватить их, и вскоре были уничтожены.  Но при этом и стрельцы понесли потери, в  том числе был тяжело ранен и сам капитан Ярыгин.
        Двадцать девятого июля Азовский гарнизон капитулировал, и в тот же день русский флот подошёл и встал на якорь у  стен крепости, приветствуя победу пушечным салютом. Петр Алексеевич, стоя на корме галеры «Принципиум» командуя салютом, кричал радостно, с задором:
- Виват Россия! Виват российский флот!
Турецким солдатам, защитникам и жителям крепости позволили уйти с личными вещами, оставив победителям оружие, артиллерию и припасы.
Начальник гарнизона  Гассан-бей  преподнёс главнокомандующему русских войск генералиссимусу Шеину ключи от города, сложил к его ногам знамёна  и последним покинул Азовскую крепость.
В начале августа войско победителей разделилось: часть солдатских и стрелецких полков оставалась в крепости либо отправлялась в другие города, а часть возвращалась в Москву.
Но десятника Килина и стрельцов Анисима, Матвея и Семёна это уже не касалось: они миновали Воронеж и находились на дороге в Москву, куда  по распоряжению стрелецкого полковника доставляли раненного капитана Ярыгина.