Гитлер Глава 2 Сцена Вена

Вена в начале XX века была одной из европейских столиц, сохранившей свою вековую славу австрийского дома. Этот блистательный город возвышался над империей, простиравшейся от современной Украины до самых Балкан. В пределах ее границ проживало около 50 миллионов жителей разных национальностей: немцы, мадьяры, поляки, словенцы, хорваты, сербы, итальянцы, чехи, словаки, румыны и русины, все они были под властью Австрии.

Жизнь в Вене текла медленно, и всё вокруг, казалось, было создано для вечности. В 1908 году император Франц Иосиф отметил шестидесятилетие своего правления, став своеобразным символом Австрии. Высшая знать держала в своих руках как политику, так и общество в целом. Хотя всеобщее и равное избирательное право еще не было введено, буржуазия и рабочий класс уже начали оказывать давление на дворян через растущие партии и демагогов.

В это время Австрия напоминала дряхлого и хромого старика, как карикатура на императора. Мир вчерашнего дня. Блеск Вены в начале века уже приобретал оттенки заката. Противоречия многонационального государства стали проявляться с нарастающей остротой уже в конце XIX века, особенно после того, как в 1867 году Венгрия добилась значительных привилегий в результате знаменитого уравнения прав. Процесс разложения империи уже начался, и малые народы Австрии начали требовать те же права, которые были предоставлены Венгрии.

В этот момент самые влиятельные евреи страны также подключились к требованиям равных прав для своего народа. Евреи всё чаще оказывали банковские услуги, а также начали проникать в научные профессии и медицину. Австрийские немцы начали волноваться из-за их засилья в различных государственных структурах.

На этом фоне Гитлер провёл свои последующие годы. Как он сам писал в «Майн Кампф»: «В последние месяцы болезни матери я уехал в Вену, чтобы сдать экзамен в Академии. Я вёз с собой большой сверток собственных рисунков и был уверен, что экзамен сдам без труда. Несмотря на свою гордость и самоуверенность, я был счастлив и уверен, что легко справлюсь со своей задачей…».

Однако уверенность Адольфа оказалась напрасной. Первую часть экзамена — написание двух этюдов на заданную тему — он выдержал успешно. Но на второй части, где рассматривались представленные домашние работы, его ждал большой сюрприз от судьбы. Его отсеяли. Ему объявили: «В ходе экзаменов следующие лица не добрали баллов и не были приняты… Адольф Гитлер, уроженец Брауна-на-Инн, родился 20 апреля 1889 года, немец, католик, отец — государственный служащий, окончил четыре класса средней школы. Несколько рисунков головы оценены неудовлетворительно».

Как он писал о сообщении: «как гром в ясно небе». Формально причиной для этого послужило то, что у Гитлера было совсем мало портретов. Отчасти это было закономерно: Адольфа гораздо больше интересовала архитектура. Он сам признавал впоследствии: «Мой художественный талант иногда подавался талантом чертежника — особенно во всех отраслях архитектуры. Интерес к строительному искусству всё больше возрастал. Свое влияние в этом направлении оказала еще поездка в Вену, которую я предпринял в первый раз, когда мне было 16 лет. Тогда я поехал в столицу с целью посмотреть картинную галерею дворцового музея. Но в действительности глаз мой остановился только на самом музее. Я бегал по городу с утра до вечера, стараясь увидеть как можно больше достопримечательностей, но в конце концов мое внимание приковали почти исключительно строения».
Однако Адольф, гордый и упрямый, решил обратиться к ректору академии Зигмунду д’Альману. На вопросы Адольфа о причинах его неудачи ректор ответил: «Из тебя не выйдет художник, зато из твоих рисунков видно, что у тебя есть способности к архитектуре».

После этого разговора Адольф почувствовал дисгармонию и по-новому взглянул на площадь Шиллера. Он осознал, что должен попробовать свои силы в архитектуре. Но на пути к осуществлению этого решения возникли непреодолимые препятствия. Для поступления в архитектурной институт требовался аттестат зрелости, который Адольф не получил.

Конечно, его можно было получить в любой момент, сдав необходимые экзамены. Однако Адольф посчитал ниже своего достоинства возвращаться к ненавистной и презираемой им школе. Уже будучи взрослым, он назовет это условие непреодолимым барьером, так что по человеческим меркам его мечте стать художником не суждено было осуществиться.

Молодой Адольф хотел последовать этому совету, но вскоре с горечью осознал, что отсутствие аттестата не позволит ему поступить в архитектурной институт.

Адольф впал в депрессию и бесцельно слонялся по улицам, часами читал в своей каморке, изредка посещал оперный театр. Ему ничего не оставалось, как вернуться обратно в родной Линц.

На вопрос матери: «Приняли тебя, мой милый мальчик, в Академии?» — он ответил: «Мама, я когда-нибудь стану великим художником!»

Тем временем Клара Гитлер умирала. 22 октября доктор Блох сказал Адольфу, что операция, которую ей сделали раньше, очевидно, запоздала и что «уже выявлены метастазы в плевре» и требуется более серьезное хирургическое вмешательство. Лечение было не только опасным — больше дозы йодоформа на открытой ране — но и дорогостоящим. Деньги для Гитлера не имели значения. Он предложил сразу заплатить за йодоформ, а чуть позднее — за лечение.

Кубчек был поражен видом своего друга: смертельно бледное лицо, безжизненные глаза. Рассказав о семейной беде, Адольф обрушился на врачей: «—Как они смеют говорить, что маму нельзя вылечить? —Они просто шарлатаны». Он остался дома, чтобы ухаживать за матерью, поскольку его сводная сестра Ангела ждала второго ребенка.

Мать Гитлера страдала от невыносимых болей. «Она мужественно несла свое бремя, — вспоминал доктор Блох, — не ныла, не жаловалась. Но ее сын очень мучился. Когда он видел, что матери больно, его лицо искажалось от страдания». Вечером 20 декабря, опираясь на Адольфа, она сидела в кровати. «Густль, — еле слышно проговорила Клара, — будь хорошим другом моему сыну, когда меня не станет, у него больше никого нет».

К полуночи стало ясно, что конец близок, но семья решила не беспокоить доктора Блока. Помочь Кларе было уже невозможно. Ранним утром 21 декабря она тихо умерла. Ангела пошла за доктором, чтобы тот засвидетельствовал смерть. Адольф же остался возле покойной. На листе бумаги он запечатлел лицо матери.

Утром 23 декабря 1907 года было сыро и туманно. Клару вынесли из дома в деревянном гробу, и катафалк направился в церковь. После краткой службы небольшая похоронная процессия — катафалк и две кареты — медленно проехал по мосту через Дунай к Леодиину. Как фрау Гитлер и желала, ее похоронили возле мужа. Члены семьи молча стояли у могилы.

Адольфа и Паулу пригласили провести день с Раубалями, но Гитлер отказался. Ему было неприятно иметь дело со своим шурином Лео, который постоянно высмеивал его мечту стать художником. Вместо этого Адольф решил поехать в Вену. Он сумел убедить и Густля поехать с ним — в Вене его друг больше шансов стать профессиональным музыкантом.

Итак, в середине февраля 1908 года Гитлер попрощался с родственниками и отправился на вокзал в сопровождении Густля, который должен был ехать позднее. Через пять часов восемнадцатилетний Адольф Гитлер в третий раз приехал в Вену, остановившись в снятой им комнате. 18 февраля он отправил Кубчеку (Густль — он же) открытку: «Дорогой друг! С нетерпением жду твоего приезда, встречу тебя как следует. Для начала остановишься у меня, а там посмотрим. Пианино можно взять напрокат за 50-60 флоринов. Передай привет своим уважаемым родителям. Приезжай скорее. Твой друг Адольф Гитлер».

Пять дней спустя Густль с чемоданом и сумкой, полной домашней снеди, приехал в Вену. Адольф встретил его очень тепло и привел в свою комнату на втором этаже. Повсюду на полу валялись рисунки. Адольф накрыл стол газетой и разложил свои скудные припасы — молоко, колбасу и хлеб. Густль отложил все в сторону и, как волшебник, вынул из сумки жареную свинину, свежие домашние булочки, сыр, варенье и бутылку кофе. «Да, — воскликнул Адольф, — вот что значит иметь мать!»Через два дня Густль успешно сдал вступительный экзамен в Музыкальную академию, и Гитлер, впечатлённый его успехами, заметил: «Не думал, что у меня такой умный друг». Однако в последующие недели его не особенно интересовали дела приятеля.

В это время он сам попытался сдать экзамен ещё раз, но на этот раз его даже не допустили к экзамену. Неудача с поступлением в академию вызвала у него раздражение по пустякам. Он обрушился на преподавателей, называя их «сборищем дураков, бюрократами из каменного века, всю эту академию надо взорвать», — заключал взбешённый Адольф.

После того, что наговорил Гитлер, его друг Кубчик спросил: «Что теперь?» На что Гитлер ответил: «Да ничего», и, сев за стол, погрузился в чтение книги.

Адольф не хотел и презирал физический труд, предпочитая вести спартанский образ жизни и экономя деньги. Целыми днями он питался лишь молоком и хлебом. Хотя его жизнь была похожа на собачью, каждую неделю он вместе с другом ходил в оперный театр, гулял по улицам или парку, посещал музеи, а вечером слушал оперу Вагнера.

Вагнер никогда не надоедал Гитлеру. По словам его друга Кубчика, музыка Вагнера переносила Адольфа в мистический мир, что помогало ему сдерживать дурные проявления своего невыносимого характера. Он слушал оперу «Лоэнгрин» десять раз, ему нравились романтики в классической музыке, такие как Вебер, Шуберт, Мендельсон и Шуман. Также на него производили впечатление Брукнер, Бетховен и Григ. Он в замирение сердца слушал «Тристан и Изольда», оперу, на которой побывал в те годы раз тридцать или сорок, а также посещал публичную библиотеку. Там он с неразборчивостью самоучки читал то, что подсказывало ему настроение или сиюминутное желание. Или же он стоял, погруженный в свои мысли, перед роскошным строением на Рингштрассе и мечтал о ещё более грандиозных постройках, которые когда-нибудь возведёт он сам. На вопрос: «Как же ты мыслишь себе будущее?» Отвечал: «Стану великим художником».

В этом возрасте все великие поэты, генералы и художники, особенно если они плохо учились, все мечтали о великом. Адольф мечтал до маниакального уровня. Он сидел до поздней ночи над прожектами, как он потом напишет: «Если что-то меня занимало, то я не мог оставить это в покое». Он мечтает преобразить Линц, сначала снести все постройки и с нуля воздвигнуть грандиозные монументальные здания, которых ещё весь свет не видел. Он также планирует преобразить дворец Хофбург, театры, замки, выставочные залы и так далее. Он хотел разрабатывать идею создания безалкогольного напитка для народа, чтобы заменить табак курению, реформы школьного обучения, составлять наброски некого немецкого идеального государства и так далее. Не имея представления о ремесле композитора, он принимается осуществлять оставленную Рихардом Вагнером идею оперы «Виланд-кузнец». Пробует Адольф свои силы и как драматург, работает над пьесой на материале германских саг, но сам не может без ошибок написать театр и идею. Рисует, но его маленькие с тщательно прописанными деталями акварели совершенно не дают представления о том, что обуревает его на деле.

Как-то Кубчик спрашивает Адольфа: «Чем ты занимаешься целыми днями?» Гитлер отвечает: «Я работаю над разрешением проблемы нехватки жилья в Вене и провожу в этих целях кое-какие исследования». Все эти «прожекты» о преобразовании мира, видны черты будущего Гитлера, его голый фанатизм и воспитывал в его характере, что он что-то да сделает для этого мира. Как сказал один философ: «Из него выйдет или великий человек, или великий негодяй».

Адольф чувствовал себя униженным в этом мире и, уязвленный до глубины души, отвернулся от людей. Его сводная сестра Ангела, вышедшая замуж за жителя Вены, больше о нём ничего не слышала, а опекун получил как-то от него одну единственную немногословную открытку. Оборвалась и его дружба с Кубчиком, Гитлер просто в один прекрасный день без всяких предупреждений съехал с их общей квартиры, чтобы затеряться в Вене.

Адольф Гитлер проявил большой интерес к условиям жизни венских рабочих. Он как-то узнал, что какие-то дома в Вене будут снесены, и тут же сел за стол и всю ночь работал над проектом образцовых рабочих кварталов. Адольф часто просиживал за столом с керосиновой лампой до поздней ночи. Он пишет драму о борьбе в древней Баварии в связи с принятием христианства. Он также писал и другие драмы, используя сюжеты из германской мифологии и истории.

Гитлер сексом не занимался, но часами рассуждал о женщинах, любви и браке. Он постоянно заявлял, что должен хранить своё «пламя жизни», что до брака мужчина и женщина должны заботиться о чистоте тела и души, чтобы произвести здоровое потомство.

Но иногда Адольф занимал тёмная сторона секса. Он часами разглагольствовал о развратных обычаях, обрушивался на проституцию, осуждал не только проституток и их клиентов, но и общество в целом.

Осенью 1909 года он продал часть одежды, в том числе и чёрное зимнее пальто. Перед самым Рождеством Адольф, дрожа от холода в своей летней куртке, узнал о ночлеге для бездомных на окраине Вены, где за минимальную плату давали крышу над головой. Обитатели обязаны были благоустраивать территорию или помогать по хозяйству, а также соблюдать чистоту в комнатах.

В тот холодный декабрьский вечер Адольф стоял в очереди с другими голодными бродягами, которым не терпелось попасть под заветную крышу. Когда дверь открылась, толпы бездомных заполнила вестибюль. Адольф получил карточку на недельное проживание и койку в одной из громадных комнат. Для человека, привыкшего к уединению, это было страшным унижением. Ему пришлось вымыться в общем душе и сдать одежду на санобработку. Потом его группа строем, как в тюрьме, прошла в столовую, где каждый получил тарелку супа и кусок хлеба. Можно представить отчаяние гордого молодого человека, оказавшегося в заведении, где личность теряла всякую индивидуальность, превращаясь просто в частичку громадного стада.Он познакомился с бродягой по имени Рейнхольд Ханиш, который поделился с Адольфом куском хлеба, выпрошенным у крестьян. Ханиш уже давно жил в доме для бездомных и взял Адольфа под свою опеку. Он объяснил ему, как выжить зимой.

Ханиш когда-то тоже мечтал стать художником, и на него произвело впечатление красноречие Гитлера. Адольф, в свою очередь, проявлял живой интерес к рассказам своего соседа, который побывал во многих уголках Германии и несколько лет провел в Берлине.

Ханиш также научил Адольфа, как добывать еду. Утром они выходили из приюта и получали порцию супа в церкви. Потом где-нибудь грелись и возвращались обратно до наступления темноты. Иногда им удавалось заработать несколько крейцеров, расчищая снег или перенося багаж на вокзале. Однако Адольф был слишком слаб для тяжёлой физической работы.

Однажды, когда понадобились землекопы, Адольф решил наняться на работу. Ханиш посмотрел на него и сказал: «Забудь об этом. Ты просто не вылезешь из ямы».

Адольф пытался попрошайничать, но у него не хватало ни умения, ни наглости. Ханиш не мог понять, почему такой образованный и талантливый человек стал бродягой. Как-то он спросил у Адольфа: «Что ты ждёшь?», на что получил ответ: «Не знаю».

Адольф сильно похудел, и его одежда болталась на нём, как на вешалке. Ханиш уговорил его нарисовать почтовые открытки, и Адольф согласился. Но он стеснялся своего вида и думал, что никто не купит его работы. Тогда Ханиш предложил деловую сделку: Адольф рисует, а Ханиш продаёт, и выручка делится пополам.

Однажды Адольф и Ханиш нашли более приятный приют для бездомных, где был читальный зал, комната для игр и библиотека. Большинство жило в общих комнатах, но за небольшую плату можно было получить маленькую комнату. Внутренний порядок запрещал находиться в комнате днём, играть разрешалось только в шахматы, шашки и домино. За шум и скандалы виновные немедленно изгонялись. Употребление крепких спиртных напитков запрещалось.

В это строгое заведение попал Адольф. Он заплатил за проживание – полкроны в день, принял душ, прошёл санобработку и получил коморку, где впервые за долгое время почувствовал себя личностью.

Когда он находился в читальном зале публичной библиотеки в Вене, он черпал информацию как губка, потому что пустота в его душе от нищенской жизни требовала заполнения. Он предавался разным размышлениям и писал в одной из книг: «Бороться я могу лишь за то, что люблю. Любить могу то, что я уважаю, а уважаю лишь то, что я, по крайней мере, знаю».

Однажды, после таких размышлений и блужданий по городу, он стал свидетелем многолюдной демонстрации венских рабочих. Почти два часа он стоял на тротуаре Рингштрассе и, затаив дыхание, смотрел на эту похожую на исполинского змея процессию, медленно тянувшейся мимо. Он не оторвался от зрелища и не поспешил домой, глубоко потрясенный этой демонстрацией.

Тогда он задумался о возможности массовости. Значит, он уже тогда не жил жизнью амебы, он уже к чему-то готовился. Он просто не знал, куда прислонить свою ненависть. Его ненависть проявлялась в двух случаях: это была ненависть бедных к богатым, так называемая классовая ненависть, которую проповедовали социал-демократы, призывая пролетарии всех стран соединяться. Однако это ему не подходило, потому что Макс был евреем. Второй вариант был более рациональным — это ненависть человека к согражданам другой национальности, национализм.

Оказалось, что он стал свидетелем демонстрации некоего Люгера, бургомистра Вены, вождя антисемитской партии в Вене. Позже он напишет: «…если бы еврея не было, надо выдумать его». Действительно, как мелкие торговцы боятся гигантских универсальных магазинов, которые воздвигаются в Вене, так и несчастные мелкие ремесленники боятся бесконечных фабрик, часто принадлежавших евреям. Как и универсальные магазины, Люгер придумал целое движение, и он победил. Но Адольф разочаровался и в нём.

Дело в том, что Люгер стал немножко флюгером, как напишет писатель Цвейг. Все эти обеспокоенные богатые евреи тут же успокоились, потому что их изменение ни в чём не стало. У него были друзья среди представителей богатых евреев, так и остались, и вся жизнь была другой. Для того чтобы появился яростный национализм, нужна бедность, обнищание и ненависть масс, а её не было.

Оставалась только партия Люгера, партия Германские Националистов. Когда-то немцы были главной силой в Австро-Венгерской империи, они были хозяевами, но проклятые гамбургеры, как он их называет в это время, ведь это лоскутное империя, там множества национальности, и они раздирали всем одинаковые права для того, чтобы в империя была спокойная. Но и к ним он не хочет. Почему они не массовая партия? Пожалуй, у них он возьмёт маленькую деталь. Молодые люди, участвующие в этой германской партии, то бишь студенты, замечательно устраивают променады. Променад по Адольфу — это значит избить в университете чехов, поляков и других. А полиция, полиция ничего не может сделать. Университет экстерриториальной, полиция может только забирать этих несчастных жертв и вести в больницы. И он это запомнит, Адольф, запомнит ту удалую мощь, которой толпы, которой бьёт дубинками, которые приводит в такой страх и трепет, жители Вены.

Вернувшись назад в пансион для бездомных бродяг, где Адольфа ждало тепло и пища, пробудил в нём неожиданно интерес к политике. В значительной мере благодаря ему рабочая комната превратилась в своеобразный форум. В общем комнате было около двадцати человек, увлеченных литературой и искусством. Терпели и несколько рабочих, если они прилично вели себя. Адольф стал лидером группы, произнося речи о политической коррупции и других проблемах их текущей жизни. Эти лекции иногда перерастали в острые дебаты. Если политическая дискуссия разгоралась в другом конце комнаты, Адольф не мог рисовать, не выдержал и бросал рисовать и, размахивая кисточкой, вступал в спор. Ханиш, возвращаясь после очередной торговой операции, обычно успокаивал друга и заставлял Адольфа браться за кисть. Но в отсутствия Ханиша Адольф снова осуждал негодяев социал-демократов или восхвалял лидера антисемитской христианской социалистической партии Люгера.
Адольф был настолько увлечён политикой, что начал посещать заседания палаты депутатов. Однако к весне 1910 года его интерес к этому занятию стал настолько сильным, что начал сказываться на его заработке. Из-за частых пропусков работы Адольф поссорился с Ханишем, и по какой-то причине, возможно, ему надоели притязания последнего, он исчез вместе со своим еврейским другом Нойманом.

Осенью Адольф вновь попытался поступить в Академию художеств. Он принёс с собой большой рулон рисунков и акварелей и отправился к профессору Рихелю с просьбой о содействии. Работы Адольфа не произвели на профессора должного впечатления, хотя он и признал, что они выполнены со знанием законов композиции и похвальной тщательностью прорисовки. Но мысли Адольфа были заняты политикой.

В это время Адольф осознал, что должен создать нечто новое. Позже он напишет, что именно в Вене он заложил грандиозный фундамент своего мировоззрения. Однако для этого ему нужна была идея, но где её найти? И он нашёл.

Адольф начал интересоваться теориями марксизма. Он писал: «Социал-демократия» и «социализм» казались мне одинаковыми понятиями. И тут понадобились тяжелые удары судьбы, чтобы у меня открылись глаза на этот неслыханный обман народа».

С идеей социал-демократов он познакомился, когда работал на стройке. Там его избили двое рабочих на кухне, от чего у Адольфа появилась шишка на голове, фонарь под глазом и сломанная рука. И вот что он пишет: «Они (социалисты) отвергали и проклинали всё: нацию как изобретение капиталистических классов – как часто приходилось мне слышать это слово; отечество как орудие буржуазии для эксплуатации рабочих; авторитет законов как средство угнетения пролетариата; школу как учреждение, воспитывающее рабов, а так же рабовладельцев; религию как средство обмана, обречённого на глупое овечье терпение и т. п. Словом, в их устах не оставалось ничего чистого и святого, всё буквально всё они вываливали в ужасной грязи».

О своей любви к книгам и чтению Адольф пишет: «Тот человек, который сумеет правильно считать, сумеет любую книгу, любую газету, любую прочитанную им брошюру использовать так, чтобы взять из неё все действительно ценное, все действительно имеющее не только преходящее значение, он сумеет расчленить и усвоить приобретённый новые материалы так, что это поможет ему уточнить или получить то, что он уже раньше, получить новый материал, помогающий обосновать правильности своих взглядов».

Неподалёку от того места, где ночевал Адольф, находилась табачная фабрика, на которой распространяли журнал, посвященный расовым проблемам. Журнал имел до ста тысяч экземпляров и распространялся преимущественно среди студентов и лиц с высшим образованием. На обложке было написано: «Библиотека защитников прав белокурого человека».

Автор этого журнала был из бывших монахов с претенциозной дворянской фамилией Йорг Ланц фон Либенфельс. Он взял из имя германской богини весны Остары и назвал журнал «Остар». У него был свой замок в Нижней Австрии Верфенштайн. Ланц призвал создать и организовать ариогероческий мужской орден — передовой отряд белокурой и голубоглазой рас господ в грядущем кровавом противоборстве с неполноценными смешанными расами.

Над замком было поднято знамя с изображением свастики. Он обещал бороться с нечестием вплоть до применения ножа для кастрированное и уничтожения человека-зверя, и развивать более высокий тип человека, и отсеять ненужный материал методом отбора и истребления. Адольф заинтересовался и встретился с Ланцом в его замке. Ланц объяснил потом, что у него после визита Адольфа отсутствовали кое-какие старые номера журнала. Адольф с увлечением листал журналы, и они дали ему некоторые идеи для размышления.

В это время, сколько Адольф находился в Вене, стали его университетами, навсегда сформировавших и его представление о человеке, и его картину общества. Этот опыт и жизненные обстоятельства заложили во многом и основу той философии борьбы, которая стала центральной мыслью в его миропонимании, его гранитным фундаментом. Он понял один урок: идёт борьба за выживание, где сильный выживает, а слабый умирает.

И всё же элементы социал-дарвинизма в мышлении Адольфа нельзя объяснить, как часто делается, одним лишь его личным опытом, усвоенном в мужском общежитии. Здесь видится проявления тенденции эпохи, в который Адольф жил, непререкаемым авторитетом для которого были естественные науки. Открытые Спенсером и Дарвином законы развития и отбора являлись и апелляционной инстанцией для многочисленных псевдонаучных публикаций типа «борьба за существование».

В это время среди германских националистов, которых развелось как крыс в Вене, были модно книжечки о расовой теории. В конце XVIII века немецкие ученые обратили внимание на одну особенность: у языков самых разных есть нечто общее, у языков от Индии до Ирландии. Фридрих Шлегель, очаровательный немецкий ученный, очень любил Шарлотту, выдвинул гипотезу, что должно было существовать некое пронация. Если бы он знал, этот Фридрих Шлегель, обожающую свою жену Дороти, еврейку, очень изысканную писательницу, куда ведет эта скромная теория. Запомните, самые страшные идеи иногда приходит в мир самой мирной походкой.

Его последователь, ученик, уже напишет о борьбе арийцев с семитской расой. И уже два человека, Гобино и Чемберлен, граф Гобино, француз, Чемберлен из знаменитой английской фамилии Чемберленов, разработают простую идею, что есть высшее и низшее расы, и что борьба этих рас и движет историю. И главными наследниками и единственными арийцами Чемберлен объявляет тевтонов, то есть их наследником германской империи.
В поражении в Первой мировой войне он увидел надежду. Вскоре он познакомится с Адольфом Гитлером, который произнесёт монолог о ненависти, и скажет: «Он пришёл, миссия». Жаль, что на его родину будут падать бомбы, и погибнут десятки тысяч людей, а всё началось с этой кабинетной идеи.

Обратите внимание, как в ней заложено так много. Толпа легко понимает эти глупости про экономику и политику, ничего не нужно объяснять. Есть высшая раса и низшая раса, а это значит, что Германия, которой не хватает жизненного пространства для высшей расы арийцев, имеет право идти и забирать у низших.

Сформировав это мировоззрение, оно ещё не полно, там уже должны быть лозунги. Их поставит вся немецкая прусская философия, начиная с Фихте и продолжая Гегелем, любимцем Ленина и Маркса, к которому замечательно относился Адольф, до Ницше. Все они славили право топтать солдатским сапогом, которые есть выражение этого духа, этих героев, белокурых бестий, рождённых для подвигов и побед. И правда, героев попирать толпой.

Что самое главное, все они поразительно славят войну. Это Ницше, который говорит: «Ты должен возлюбить мир как средство для войны, и короткий мир больше, чем длинный, и сражение больше, чем работу». Если же прибавить к этому языческие оперы о Нибелунгах, получается идеология.

Но до этого момента, когда шло формирование мировоззрения Адольфа, сначала он даже не был антисемитом. Но всё время читавший разные уличные газеты и брошюры от неизвестных, он по поводу сам Адольф: «В это именно время я понял, что разрушительное учение (марксизм, социализм) тесно и неразрывно связано с национальными свойствами одного народа, чего я до сих пор совершенно не подозревал». А дальше он пишет: «Только знакомство с еврейством даёт в руки к пониманию внутренних, т. е. действительных намерений социал-демократов. Только когда познакомился с этим народом, у тебя раскрываются глаза на подлинные цели этой партии, из тумана неясных социальных фраз отчётливо вырисовывается оскалившаяся маска марксизма».

Потом ещё хуже, он свою ненависть обрушивает на евреев, и пишет он: «С тех пор как начал заниматься этим вопросом и впервые обратил внимание на еврея, и Вена перестала передо мной совсем в ином свете, нежели прежде, куда бы я ни шёл, я их видел, тем острее глаз видел теперь евреев и чем больше остальных людей. Центр города и районы севера Дунайского канала буквально кишмя кишели народом, который уже по внешнему виду не имел никакого сходства с немцами… Всё это уже никак не могло выгладить привлекательным, надо было стать изгоем, чтобы помимо физической нечистоплотности открыть и нравственнее грязные пятна этого избранного народа. Было ли хоть одна гнусность, хоть одно бесстыдство в любой форме и прежде всего в культурной жизни, в который не был замешан по меньшей мере хоть один еврей? Как только со всей осторожностью вскрывали такую опухоль, то находили в гниющие плоти, как личинку, что начинает корчиться на свет, какую-нибудь жиденка… Постепенно я начинал ненавидеть их».

Резюмируя вышеизложенное, можно утверждать, что в образе этого двадцатилетнего человека наиболее явными и характерными являться черты странности, детства от реальности и, строго говоря, аполитичности. Сам Гитлер скажет, что в это время он был чудаком. По всей вероятности, его обоготворяемым идолом тех лет был Рихард Вагнер, причем не только в музыке, скорее всего, он усматривал в этой наполненной ранними разочарованиями и неукротимой, в итоге увенчанной всемирной славой жизни образец для своих собственных жизненных представлений.

Откуда черпает Адольф свою веру, что он избран для великой цели? А вот откуда, он сам скажет, где он узнал о свою веру. Однажды он бродил по залам замка Хофбург. Очередной из них, где были выставлены сокровища Габсбургов, Адольф хотел пробежать быстро: кому нужен этот старый хлам? Но что-то остановило его. Служитель музея рассказывал о копьё Лонгина, по преданию, именно этим оружием римские легионеры пронзил грудь Иисуса Христа, распятого на кресте, дабы убедиться в его смерти. Его ещё называют удар милосердия, не мучайся на кресте от болевых мук. Западноевропейская легенда гласит, что впоследствии ангелы принесли избранному герою это копьё и чашу Грааля, в которую якобы была собрана кровь Спасителя на Голгофе. Для этих сокровищ был построен замок Монсальват – Гора Спасения. Копьём обладали основатель Византий император Константин Велик, Карл Великий, Наполеон Бонапарт и другие великие правители. Адольф слышал что-то об этом раньше, слышал что-то об этом раньше. О том, что Копьё Судьбы (Силы) дает власть над миром, но он не знал, что есть у этой легенды ещё одна, иная, если присмотреться на Копья Судьбы, то ее главная часть был один из гвоздей, из тех самых четыре, прибитым к ладони и ног Иисуса, которые приносили боль нашему Христу, эти четыре гвоздя были сделаны четыре копья близнецы, а символизировали эти гвозди муки и смерть владельцем им, но они не давало власть над миром, а только горе, ужас, боль, муки и смерть этому миру. И позже, когда Гитлер аннексировал Австрию к 3-му Рейху, ему подарит Копьё Судьбы, но тот, который был сделан из один из гвоздей. А последствия вы уже знайте, Гитлер развязал Вторую Мировую Войну, которая принесла боль, ужас и смерть в мир. И после как гид и хранитель сокровищ рассказал легенду о Копья Судьбы визитерам музе, один из них был и Гитлер.

Вскоре у Адольфа появился новый приятель – Йозеф Грайнер, молодой человек с богатой воображением. Они часами беседовали о политике, экономике, астрологии и оккультизме, о легковерии людей. Поводом для последней темы послужило рекламное объявление в газетах, на котором была изображена женщина с волосами до пола. В пояснительном тексте говорилось: «Я, Анна Чилланг, с длинными волосами как у Лорелей, вырастила их такими красивыми с помощью особой помады, которую изобрела сама. Любая женщина, которая хочет иметь такие красивые волосы, должна написать мне и получить бесплатно чудесный совет».
Грайнер вспоминал, что слова Гитлера взволновали его: «Вот что значит реклама! Главное — пропаганда, и люди поверят любой чепухе. Пропаганда заставит сомневающихся верить, глупых людей — тьма тьмущая».

В последующие месяцы 1910 года и в 1912 году Адольф несколько успокоился. Он больше работал, меньше спорил, и качество его работ улучшилось. Картины на акварельной бумаге стали более ремесленническими, он стал больше похож на ремесленника, чем на художника, и больше на архитектора, чем на живописца. Когда его хвалили за изысканные картины, он говорил, что он только дилетант.

С первыми финансовыми успехами пришло желание выглядеть более благоприятно. Одежда Адольфа теперь была чистой, хотя и поношенной, он всегда был тщательно выбрит. Изменилось и его поведение: он стал более осмотрительным в спорах о политике. Как писал Адольф: «Я научился меньше ораторствовать, больше слушать даже людей с примитивным мышлением». Он понял, что нельзя влиять на людей, настраивая их против себя.

Хорошо известно о страсти Гитлера к магии, оккультизму и языческой истории древних германских и нордических племен. Большую роль в его судьбе сыграла эпическая поэма «Парсифаль» Вольфрама фон Эшенбаха, по мотивам которой Рихард Вагнер написал одноимённую оперу.

Книга «Парсифаль» фон Эшенбаха стала поводом для сближения Адольфа с владельцем венского книжного магазина Эрнстом Претцше, сыгравшим важную роль в духовном становлении юного Гитлера. И кем же был этот новый друг Адольфа?

Эрнст Претцше вырос в немецкой колонии в Мехико. Его отец, оккультист, алхимик и астроном, держал аптеку, а в свободное время отдавался изучению верований и магических ритуалов ацтеков. По возвращении на родину он стал ярым сторонником Вагнера и пангерманизма. Он и сына приучил к этому, что сам любил.

Эрнест объяснял Гитлеру, как читать в космических хрониках без применения черной магии. Он рассказал Адольфу про мифологию ацтеков и свою жизнь в Мексике. Научил его проникать в космический разум через определённые оккультные упражнения, и, как оказалось, Гитлер был способным учеником. Он сумел соединить свой разум с человеческом бессознательностью, входя в транс, и скоро начал видеть то, что обычный человек не может.

При первом прочтении «Парсифаля» Гитлер был удивлён, что в нём содержаться явные и скрытые ссылки на реинкарнацию. Он понял, что книга фон Эшенбаха — это первотельный документ громадного знания. Он осознал пророческий пафос и оккультный сущность «Парсифаля». Адольф верил, что все персонажи века IX воплотятся в ином физическом теле в веке XX. А самого себя он ощущал наследником рыцаря Грааля.

Все эти преступления нацизма против человечества не что иное, как мистический обряд в приношение человеческое жертвоприношении с целью на будущее для его воплощения в другой период истории в будущее.

После одного такого сеанса с проникновением в космический разум Адольф решил посетить ещё раз музей Хоффбурга, прикоснуться к копью Логина и Чаше Грааля и понять их истинный суть. И вот он уставился напротив копья Логина и смотрит на кончик копья, и вдруг, как он сам говорил своим сторонникам: «Воздух стал столь удушливым, что я едва был в силах дышать. Обжигающая атмосфера музейного зала, казалось, распыляется перед глазами. Я стоял один, весь дрожа, перед колеблющиеся фигурой сверхчеловека — опасный и возвышенный разум, бесстрашное и жестокое лицо. С почтительной опаской я предложил ему мою душу, чтобы она стала инструментом его воли». Тут он вышел из транса.

А что дальше? Дальше в каком-то смысле Адольф примирился с Веной и её дном. Но Вена интересовала Адольфа всё меньше и меньше. Уже давно мысли его были устремлены к Германии, к отечеству. Над его койкой в рамке висел стихотворный лозунг:

Мы смотрим, свободные и открытые,
Мы смотрим постоянно,
Мы смотрим с радостью
На германское отечество!
Хайль!

Пять лет Адольф провёл в Вене, то любя, то ненавидя славную столицу Габсбургов. Период жизни лишений и нищеты, самый мерзкие период его жизни. Но это было время, которое сформировало его больше, чем какой-либо университет. Вспоминая, Адольф: «это было самая тяжелая: но и самая совершенная школа моей жизни».

24 мая 1913 года после исполнения 24 лет от рождения, все свои вещи в одном небольшую потрёпанную сумку, Адольф покинул приют. Покинув Вену, он направился в Мюнхен. «Я попал в этот город мальчиком, а покинул его мужчиной. Здесь были сформирована основы мое философии вообще и политическое мировоззрение в частности», – позже написал он о годах, проведенных в Вене.