Наполеон биография Глава 5 Император

—1—
Вскоре война с Англией возобновится. В это время произо-шло следующее: в Париже был схвачен некто Кодудаль, фанатик Бурбонов, его схватили вместе с «адской машиной» — Бурбоны готовили новое покушение.
В связи с этим Бонапарт сказал:
— Они надумали заставить меня бояться, им надо доказать, что моя кровь не менее ценна, чем кровь Бурбонов. Я – французская революция, и я сумею себя защитить!
 Защититься решили просто. Герцог Энгиенский, родственник Бурбонов жил в Германии. Отряд драгун захватил герцога и привез его на территорию Франции, где герцог был приговорён к смертной казни. Он доказал что в заговоре не участвовал, но ему задали провокационный вопрос: а если бы англичане напали на Францию, вы бы участвовали в этой интервенции? А он, как и принц Конде, конечно же, сказал, что участвовал бы в борьбе с революционной Францией. Этого было достаточно для того, чтобы его расстрелять во рву Венсенского замка. Это был шок для европейских королей.
Фуше, который знал об этом, произнес знаменитую фразу:
— Это больше, чем преступление, это ошибка.
Европейские короли проклинали Бонапарта, но он говорил:
—  Пусть проклинают, лишь бы боялись.
Русский царь Александр I назвал его антихристом, а он ответил так:
—  Дело в том, что жизнь правителя вообще священна. Если бы я узнал, что кто-то собирается убить отца русского государя и русский государь арестовал его и казнил, я бы не возражал.
Наполеон намекал на то, что все участники убийства Павла находились на свободе, более того, один их, Беннигсен, возглавлял русскую армию.
После убийства герцога Энгиенского Фуше и Талейран сказали Наполеону то, что он хотел услышать. Так как состоял-ся референдум, и народ избрал его пожизненным консулом, то Фуше и Талейран объявили, что, в общем-то, о смерти герцога Энгиенского они жалеют. Но если такие покушения будут продолжаться, надо сделать так, чтобы покушающиеся понимали, что даже если Наполеона убьют, нечего не изменится, а для этого необходимо сделать власть наследственной, то есть, вернуть во Францию королевскую власть.
А состоялось коронование в духе великих традиций древности. Карл Великий был коронован Папой, правда понти-фик сам к нему поехал, и Папа его короновал. А новый Карл Великий, вчерашний лейтенант, решил вызвать Папу к себе, и Папа приехал в Париж. И дальше он лично разработал это фантастическое шоу коронации. На столе были установлены куклы в тех самых костюмах, в которых вся французская знать должна была присутствовать в Нотр-Дам. В это вемя Наполеон вернул в страну религию, и после Аменьского мира в Собор Нотр-Дам состоялось первое богослужения. Аббат Родстрига Сиест пришел к нему и сказал:
— В войне двести тысяч ваших солдат погибло. Я прошу вас, чтобы этого никогда больше не повторялось!
— Но это будет продолжаться, — твердо ответил Наполе-он.
Сказав так, он заключил конкордат с Папой, которым вернул католичество во Францию.
— Скажите вы серьёзно верите в бога? – как-то спросил он Сиеста.
 — Серьёзно!  — ответил Сиест.
А Наполеон бросил:
— Как человек, я затрудняюсь точно ответить на этот вопрос, но как первый консул, отвечу атак: государство без религии – это корабль без компаса и не бывает великого государства без алтарей. Христос, — сказал он, —полезен государству.
Состоялось богослужение в Нотр-Дам. Но то, что произо-шло, казалось невероятным: Папа должен был надеть корону на голову коленопреклонённого первого консула Французской Республики. Но, видно, он не знал, с кем имеет дело. Когда должен был состояться этот миг, и Папа протянул руку к алтарю, где лежала корона, Наполеон встал, взял корону, и повернувшись спиной к Папе, а лицом к собору, надел корону на себя. Пронесся вздох восторга. То былаа особая корона, кото-рую Бонапарт надел на себя, то была корона римских императоров, языческая корона из лавровых листьях, этим он хотел намекнуть, как написал публицист, что он получает свою корону не от Бога, а из рук народа, он не порывает пуповину связавшую его с Республикой, он становился императором французской республики. Может, как напишет другой публи-цист, поэтому и власть его была недолговечной.
А когда он с Жозефиной уселся на трон в Нотр-Дам, стояв-ший неподалеку его брат Жозеф услышал, как он сказал:
— Если бы наш отец увидел это…
Какой вздох негодования всех прогрессивных людей пронес-ся по Европе! Кто-то написал замечательную фразу: быть Бонапартом и стать императором, какое же это понижение!
Бетховен уничтожил своё посвящение ему и сказал:
— Он же обыкновенный… Завтра он начнет топтать человеческие права, и сделается обычным тираном.
Наполеон же говорил:
— Да нет. Нет, и нет. Я такой же, ну что такое трон, ну, дерево оббитое бархатом… А что мне нужно? Да нечего: разбавленный шербет в стакане, огонь в камине, два раза в день ванна, и одеколон после бритья.
     Он ошибался. Ему была нужна абсолютная власть, власть, которая развращает абсолютно…
В это время он стал всерьёз устраивать свой двор. Его генералы стали маршалами, сам он получил все возможные и невозможные чины, появилась масса герцогов: это была какая-то феодальная армия, которую создал император. На их израненных телах плохо сидели бархаты и серебряно-золотое шитьё. Были найдены церемонимейстеры прежнего двора, потому что надо было учить танцам и этикету жен вчерашних трактирщиков и бакалейщиков, которые стали маршалами. Учить было нелегко, а учить нужно. И Талейран, глядя на этот двор для маршалов, для которых был перерыв между бивуаком и сражением, сказал:
 — Какой скучный двор.  Веселье с барабанным боем!
60 газет славили приход Наполеона к власти.  Англичане ма-ленький размер называли их насмешливо «носовыми платками».
По этому поводу Наполеон сказал:
— Я мечтаю сократить их до объявлений. Со средствами массовой информации чувствуешь себя, вроде заснул на краю пропасти: с ними надо обращаться просто – нужен хлыст и шпоры!
Так же просто обошелся он и с историей. Имена Робеспьер, Дантон, Марат, символы революции, были вычеркнуты. Но историки всё же писали о них, клеймя их. Им было сказано:
 — Писать нельзя об этих временах ужаса ни в коем виде, потому что это рождает печальные воспоминания о прошлом. Дух нации должен быть бодрым.
 С литературой было труднее, так как все знаменитые литераторы – Шатобриан, Мадам де Сталь, Бежамен Констан и проч., почему-то оказались в оппозиции, и Бонапарт с удивлением говорил:
— Как странно, что эта великая литература идёт против меня, но это меня мало заботит.
Он увлекался театрами, где появился термин «скрытое якобинство». Дело в том, что в театрах пошли на хитрость: критиковали прошлые времена, королевскую власть, намекая на времена сегодняшние. Было запрещено писать о сильной власти в любом варианте. Кроме того, Фуше должен был деньгами снабжать нужные театры.
Как-то Бонапарт сказал следующее:
— Я люблю Мольера, но я бы запретил Тартюфа.
И Шатобриан был прав, когда заметил:
— Муха, пролетевшая без его разрешения, считалась мятежницей.
На что Бонапарт ответил:
— Короли, вступая на престол, говорят о свободе, а потом делают всё возможное, чтобы её не стало. Надо надеть на неё намордник, если хотят впредь оставаться королями.
Кончил этот великий ум, примечательной фразой:
— Мысль – вот главный враг Цезарей.
—2—
В 1804-1805 г. г. Наполеон мечтал об "империалистской войне" в пределах Англии, о "взятии Лондона и Английского банка", но привелось ему вести эту войну в 1805 г., хотя и с тем же противником, и закончить ее не в Лондоне, а вблизи Вены.
Вильям Питт, не считая миллионов золотых фунтов стерлингов, принялся готовить новую коалицию. В самоуверенной Англии начиналась истинная паника. Подготовленный Наполеоном Булонский лагерь вырос в первой половине 1805 г. в грозную военную силу. Первоклассная, громадная, превосходно экипированная армия стояла в Булони, ждала тумана на Ла-Манше и сигнала к посадке на суда. В Англии пытались организовать нечто вроде всенародного ополчения. Итак, все упования Англия вынуждена была возложить на коалицию.
Австрия с сочувствием отнеслась к идее новой войны. Потери ее по Люневильскому миру были так огромны, а Бонапарт так самовластно после этого распоряжался западными и южными маленькими германскими государствами, что новая война для Австрийской империи была единственной надеждой избежать превращения ее во второстепенную державу. А тут представлялся случай вести войну на английские деньги. Почти одновременно с развитием тайных переговоров с Австрией Вильям Питт повел такие же переговоры с Россией.
Наполеон знал, что Англия сильно рассчитывает на такую войну, когда за нее воевали бы Россия и Австрия. Именно Австрия, раздраженная захватами в западной Германии, которые совершал Наполеон после Люневильского мира, очень внимательно прислушивается к внушениям британского кабинета. И уже в 1803 г. у первого консула прорывались слова, показывающие, что он не считает победу над Англией обеспеченной, пока не сокрушены ее возможные континентальные союзники, или "нанятые" (les salaries), как он их презрительно именовал. "Если Австрия вмешается в дело, это будет означать, что именно Англия принудит нас завоевать Европу",- заявил он Талейрану.
Русский император Александр Павлович прервал по вступлении на престол всякие разговоры о союзе с Наполеоном, начатые его отцом. Больше чем кто-либо он знал об организации "апоплексического удара", постигшего его отца, тем более, что в подготовке этого происшествия и сам он играл существенную роль.
Молодой царь вместе с тем знал, до какой степени дворянство, сбывающее в Англию сельскохозяйственное сырье и хлеб, заинтересовано в дружбе с Англией. Ко всем этим соображениям прибавилось еще одно, очень веское. Уже весной 1804 г. можно было надеяться, что в новой коалиции примут участие Англия, Австрия, Неаполитанское королевство (так думали тогда), Пруссия, которая тоже была обеспокоена действиями Наполеона на Рейне. Не ясно ли, что лучшего случая для вступления России в войну против французского диктатора нельзя было ожидать?
Когда расстреляли герцога Энгиенского, во всей монархической Европе, и без того готовившейся к выступлению, началась бурная и успешная агитация против "корсиканского чудовища", пролившего кровь принца Бурбонского дома. Решено было вовсю использовать этот подвернувшийся инцидент. Сначала все советовали Баденскому великому герцогу протестовать против вопиющего нарушения неприкосновенности баденской территории при аресте герцога Энгиенского, но великий герцог Баденский, перепуганный, сидел смирно и даже поспешил окольным путем справиться у Наполеона, вполне ли он доволен поведением баденских властей, исправно ли они исполняли все, чего от них требовали французские жандармы. Вот почему наибольшую решительность должен был проявить именно русский император. Александр протестовал особой нотой против нарушения неприкосновенности баденской территории с точки зрения международного права.
Наполеон приказал своему министру иностранных дел дать тот знаменитый ответ, который никогда не был забыт и не был прощен Александром, потому что более жестоко его никто не оскорбил за всю его жизнь. Смысл ответа заключался в следующем: герцог Энгиенский был арестован за участие в заговоре на жизнь Наполеона; если бы, например, император Александр узнал, что убийцы его покойного отца, императора Павла, находятся хоть и на чужой территории, но что (физически) возможно их арестовать, и если бы Александр в самом деле арестовал их, то он, Наполеон, не стал бы протестовать против нарушения чужой территории. Более ясно назвать Александра Павловича отцеубийцей было невозможно. Вся Европа знала, что Павла заговорщики задушили после сговора с Александром и что юный царь не посмел после своего воцарения и пальцем тронуть их: ни Палена, ни Беннигсена, ни Зубова,  они преспокойно сидели не на "чужой территории", а в Петербурге и бывали в Зимнем дворце.
Личная ненависть к жестокому оскорбителю, вспыхнувшая в Александре, находила живейший отклик в общедворянских и общепридворных настроениях, о которых уже шла речь.
Пытаясь расширить классовую базу своих воинственных предприятий и привлечь симпатии либеральных слоев общества, Александр, готовясь войти в третью коалицию, начал выражать громогласно и в письмах свое разочарование по поводу стремления Наполеона к единодержавию и по поводу гибели Французской республики. Это было плохо прикрытое лицемерие: Александр никогда не интересовался судьбой Французской республики, но он правильно уловил, что превращение Франции в самодержавную империю есть тоже обстоятельство, подрывающее моральный престиж Наполеона во Франции и в Европе среди некоторой части общества, среди людей, для которых революция сохранила свое былое обаяние. Либеральное порицание обладателя и деспотического хозяина крепостной империи по адресу Наполеона за то, что Наполеон - деспот, это один из курьезов времени, предшествовавшего окончательной подготовке к военному выступлению третьей коалиции против новой Французской империи.
Вильям Питт без колебаний согласился финансировать Россию, а еще раньше дал понять, что будет финансировать Австрию, Неаполь и Пруссию, и всех, кто захочет поднять оружие против Наполеона.
Наполеон знал, конечно, о дипломатической игре своих врагов, но так как коалиция сколачивалась, несмотря на усилия Питта, медленно, Наполеону до самой осени 1805 г. казалось, что Австрия не готова к войне, значит, оставалось, с одной стороны, продолжать готовиться к десанту в Англии, с другой - действовать так, как если бы кроме него в Европе никого не было. Захотел присоединить Пьемонт - присоединил; захотел присоединить Геную и Лукку - присоединил; объявил себя королем Италии и короноваться в Милане (28 мая 1805 г.);  отдал ряд мелких германских земель своим германским "союзникам", т. е. вассалам (вроде Баварии).
Наступила осень 1805 г. Наполеон заявлял своим адмиралам, что ему нужно  два дня, даже всего один день спокойствия на Ла-Манше, безопасности от бурь и британского флота, чтобы высадиться в Англии. Приближался сезон туманов. Наполеон приказал адмиралу Вильневу идти из Средиземного моря в Ламанш и присоединиться к ламаншской эскадре, чтобы совокупными силами обеспечить переправу через пролив и десант в Англии. И вдруг императору, находившемуся среди своих войск в Булони,  пришли два огромной важности известия: первое - что адмирал Вильнев не может в скором времени исполнить его приказ, второе - что русские войска уже двинулись на соединение с австрийцами и австрийцы готовы к наступательной войне против него и его германских союзников и что враждебные войска двигаются на запад.
Без колебаний, Наполеон принимает новое решение. Увидев воочию, что Вильяму Питту все же удалось спасти Англию и что о высадке нечего и думать, он немедленно позвал своего генерального интенданта Дарю и передал ему для вручения корпусным командирам обдуманные заблаговременно диспозиции новой войны: не против Англии, а против Австрии и России. Это было 27 августа.
Конец Булонскому лагерю, всем двухлетним работам над его организацией, всем мечтам о покорении упорного, недосягаемого за своими морями врага! "Если я через 15 дней не буду в Лондоне, то я должен быть в середине ноября в Вене", - сказал император перед самым получением известий, круто изменивших его ближайшие намерения. Лондон спасся, но Вена должна была заплатить за это. Несколько часов подряд он диктовал диспозиции новой кампании. Во все стороны полетели приказы о новом рекрутском наборе для пополнения резервов, о снабжении армии во время ее движения по Франции и Баварии навстречу неприятелю. Помчались курьеры в Берлин, в Мадрид, в Дрезден, в Амстердам с новыми дипломатическими инструкциями, с угрозами и приказами, с предложениями и приманками. В Париже царили смущение и некоторая тревога: Наполеону докладывали, что купцы, биржа, промышленники потихоньку жалуются на его страсть к аннексиям и на не считающуюся ни с чем внешнюю политику, что именно ему приписывают вину в новой грозной войне всей Европы против Франции. Ропот был тихий, осторожный, но был.
Несмотря на это, через несколько дней, пользуясь стройной военной организацией созданной им, Наполеон поднял громадный Булонский лагерь, построил в походный порядок армию, усилил ее новыми формированиями и двинул от берегов Ламанша через всю Францию в союзную Баварию. Наполеон шел необычайно быстрыми переходами, совершая с севера об-ход австрийских войск на Дунае, левым флангом которых была крепость Ульм.
Третья коалиция выступила на поле битвы почти через полтора года, осенью 1805 г., то одной из главных причин было желание на этот раз подготовиться особенно хорошо, обеспечить за собой максимальную возможность победы. Австрийская армия была снабжена и организована несравненно лучше, чем когда-либо раньше. Армия Мака предназначалась для первого столкновения с наполеоновским авангардом и на нее возлагались особенно большие надежды. От этого первого столкновения зависело многое. Ожидавшийся в Австрии, Англии и России успех Мака основывался не только на прекрасном состоянии его дивизий, но и на предположении вождей коалиции, что Наполеон не снимет  целиком свой Булонский лагерь и  не все свои силы двинет от Булони на юго-восток, а если и двинет, то не будет в состоянии быстро их сосредоточить,  где нужно.
Мак знал, что и Наполеон идет прямо в Баварию. Нейтралитет второстепенных держав ни до, ни во время, ни после Наполеона никогда и не существовал иначе, как на бумаге. Курфюрст Баварский колебался. Ему грозила, требуя союза, могущественная коалиция Австрии, России с Англией во главе, ему грозил, тоже требуя союза, Наполеон. Курфюрст сначала вступил в тайный союз с коалицией, обещав австрийцам всемерную помощь в начинавшейся войне, а спустя несколько дней, зрело поразмыслив, забрал свою семью и министров и убежал в Вюрцбург, город, куда, по приказу Наполеона, направлялась одна из французских армий под начальством Бернадотта, и всецело перешел на сторону Наполеона.
Ту же эволюцию быстро проделали курфюрст Вюртембергский и герцог Баденский. "Стиснув зубы, они заставили временно замолчать свое немецкое сердце", - скорбно выражаются об этом инциденте немецкие учебники для средней школы. В награду за это курфюрсты Баварский и Вюртембергский были произведены Наполеоном в короли, каковыми титулами они, а затем их потомки и пользовались вплоть до ноябрьской революции 1918 г., а великий герцог Баденский, так же как и оба этих короля, получил награду территориальными пожалованиями за счет Австрии. Просили они еще и денег, но Наполеон отказал.
Путь в Баварию был открыт. Маршалам приказано было ускорить движение, и с разных сторон они быстрыми переходами спешили к Дунаю. Маршалы Бернадотт, Даву, Сульт, Ланн, Ней, Мармон, Ожеро с корпусами, находившимися под их началом, и конница Мюрата, получив точные приказания императора, исполняли их, как выразился тогдашний прусский военный наблюдатель, с правильностью часового механизма. За 20 дней громадная по тому времени армия была переброшена без потерь от Ламанша на Дунай. Наполеон среди определений, которые давал военному искусству, сказал однажды, что оно заключается в умении устраивать так, чтоб «…армия жила раздельно, а сражалась вместе". Маршалы шли разными дорогами, указанными императором, легко обеспечивая себе пропитание, а когда настал нужный момент, все оказались вокруг Ульма, где, как в мешке, задохнулся Мак с лучшей частью австрийской армии.
24 сентября Наполеон выехал из Парижа, 26-го прибыл в Страсбург, и тотчас началась переправа войск через Рейн. Начиная эту войну. Наполеон тут же, на походе в Страсбурге, дал армии окончательную организацию. Здесь уместно сказать о ней несколько слов.
Авангардом австрийской армии командовал генерал Мак. Он стоял у крепости утром, а когда перед ним начали возникать корпуса, успел отойти в крепость Ульм, когда же корпуса уве-личились, как мираж, на глазах, он был окружен. Высоты над Ульмом были взяты французской армией, бомбардировка должна уничтожить около 300 тысяч человек. Бонапарт предложил Маку капитулировать или быть уничтоженным,и с презрением говорил:
— Тот австрияк выбрал, конечно, капитулированние.
И состоялось это зрелище. Бонапарт стоял на возвышении, а перед ним 6 часов проходила австрийская армия, сдавая оружие. Сзади ревел Дунай, как предчувствие будующей большой крови. Русско-австрийские войска стояли около Аустерлица. И он поспешил туда. Ему надо было, как он говорил:
 — Закончить кампанию одним ударом. Здесь у Аустерлица, пока прусский король колебаться.
Но для этого, как всегда, надо было повременить. Наполеон отправил в стан русских переговорщиков Савари, и сделалт вид, что мечтает о перемирии, даже уступил противнику Праценские высоты, господствовавшие над местностью. Он делал всё выманить апротивника и дать решительное сражение. И состоялось это сражение. Вот Бонапарт у карты. Это момент особый, он видит каждый кустик, каждый мостик, речушку, холмик на этой карте и уже представляет, какие в этой местности болота. Поднимается утренний туман, а в тумане легко спрятать 10 тысяч солдат. Он паредставлял, что это цен-тральный удаар по позициям русских-австрийской армии, что Праценские высоты ему надо освободить для решительных дей-ствий, которые разрежут войска противника и сбросят их в едва замёрзшие пруды, но для это надо их выманить, для этого правый фланг должен сделат вид, что он слаб, и начать отход, выманивая врага с Праценских высот…
Наступила ночь Аустерлица. Ночью Наполеон обошел войска, и противник увидел странное зрелище, вся линия французской войск как бы горела: это войска Бонапарта жгли солому, это были факелы, которыми они приветствовали первую годовщину коронации. Офицеры были в парадных мундирах, их отправляли на бой, как на праздник.Наполеон спал всего три часа, встал и велел маршалу Сульту начать движение на правом фланге, стоя в стойкой обороне. Солнце поднималось всё выше, туман начал рассеиваться. Тут Наполеон увидел, что на Пранценских высотах отряд за отрядом преследует Сульта, оставляя ему незащищённые высоты,  и он сказал:
—Они погибли!
Взошло солнце Аустерлица. Противник увидел несметное количество соладат, стоявших в болоте. Всё было как задумал Наполеон: разгром был страшный, оба вражеских императора с трудом уцелели, а могли были быть захвачены, это было па-ничческое бегство. Он обошел поле битвы, велел снять шинели с убитых и накрыть ими раненых. Затем сказал:
    — После боя для меня нет врагов. Есть только раненые и умирающие люди.
Через день император австрийский попросил мира, но русские решили продолжить войну. Наполеон же отправил во Францию пушки, захваченные у неприятеля. В Париже из них воздвигнут Вандомскую колонну, увечанную его фигурой. Но решил продолжать сражаться не только Александр, прусский король перестал колебаться и решил присоединиться к Александру. До этого они дали клятву союза, а клялись почему-то над гробом Фридриха Великого, который как известно, только то и делал что воевал с Россией.
Узнав о поступке  прусского короля, Бонапарт сказал:
 — Ну что же, придется посетить Берлин.
И войска двинулись к Йене. Он обошел ночью позиции, сам устанавливал пушки и, вслушиваясь в тишину, в которой ночевали прусские солдаты, он знал, что следующей ночью,  многих из них уже не будет. Разгром будет пострашнее Аустерлицкого.
В время он писал Жозефине: «Я очень растолстел в борьбе с двумя королями, что же будет, если королей будет больше, а я не влезу в свой мундир?»
После Аустерлица он сообщил ей: «Австрийской арми больше не существует: я разбил русских и австрийцев. Жил целую неделю под дождём и снегом, и ноги у меня были холодные».
 Дело в том что Жозефине положено было быть хорошей итальянской женой, которая должна интересоваться, в тепле ли его ноги. Поэтому после Йены он писал: «Провел удачный маневр против пруссаков». Приписал несколько строчек о том, сколько он тысяч убил и сколько взял в плен. Но сообщил главное: всю неделю ноги у него были в тепле.
Итак, Пруссия была разбита. Но русская армия продолжало сражаться и следующая битва произошла при Прейсиш-Эйлау. Никогда на таком маленьком клочке земле не сходилось столько войск. То было ужасное сражения, потому что в его разгар началась пурга, французы не занали, что такое пурга, снег слепил пехоту. Наполеон управлял боем, стоя над кладбищем, русская артиллерия показывала свою силу. Образовался круг мертвецов, лежал его адъютанта, лежала его охрана, но он был не вредим, битва закончилась атакой кавалерии Мюрата. И русская армия отступила. Но это была особая победа. Как приговорённый, Наполеон ходил по этому полю брани. Русские отступили, но не было знамен как обычно, не было сдавшихся в плен, лежали только мертвые, торчали тесаки и руки из снега, лошади подыхали и бока их вздымаясь. Он непомимал, перестал понимать голос судьбы, который предсказывал его будущее, призрак России. Дальше вести войска он не мог. Армия нуждалась в отдыхе. Ее отправили на зимние квартиры, а сам он поселился в прусском замке.
Её звали Мария Валевская. Наполеон встретил её в Польше, когда жил в замке Фридриха Великого. К нему приходили бесконечные делегации, которые мечтали о том, что он вернёт Польшу независимость. И вот, когда он увидел Марию Валевскую, он завалил его письмами. То была красавица с золотыми волосами, изящная и хрупкая маленькая женщина. Она не отвечала. Он извещал ее: - Женщины отказывали Бонапарту, но Бонапарт никогда. Не было никого результата. Он был великим политиком, и написал ей то, что так хотели услышать её близкие родственники и все вокруг:
«Придите ко мне, и ваша родина станет еще ближе!»
 Его намек поняли и стали уговаривать Марию Валевскую. Ей пришлось изменить мужу, и она это сделала. В этом замке и состоялась любовная история. Виделась по ночам, потому что всё остальное время ему надо было управлять Европы.
Он говорил ей:
- Я был жёлудем, который рос на дубе, теперь я дуб, который должен кормить желудей, и в нашем распоряжении есть только ночь!
 Когда они расставались, она написала ему: «Если даже ты меня разлюбишь, я тебя не разлюблю никогда!»
 Компания возобновилась.  В битве при Фридланде Наполе-он одеражал еще одну великую победу. Русская армия заняла плохую позицию: она была прижата к реке. К 5 часам вечера маршал Ней заявил, что занял город Фридланд и сжёг мосты за спинами русских, которые были прижаты к излучине реки. Им было предложено сдаться, а они предпочли погибнуть. Наполеон видел, как они тонули на красавцах конях, эти гигантские кавалергары. То был страшный разгром. И Александр попросил мира. Возникла величественная империя Наполеона. Именно в это время один из публицистов написал загадочную фразу: «Империя победила на всех фронтах, потому положение стало безнадёжным!»
—3—
Итак, Александр запросил мира. Встреча двух императоров и заключение знаменитого Тильзитского мира, как и свою коронацию, Наполеон обставил, как грандиозное шоу. У реки Неман были поставлены шатры, один большой для императоров, второй для свиты. По обеим сторонам выставлены русские и французские войска, одновременно с двух противопо-ложных берегов поплыли лодки. Наполеон приплыл раньше, чтобы успеть подать руку Александру. Вот сейчас, на глазах русского войска, того, кого Александр называл корсиканским чудовищем, антихристом, сейчас должен будет обнять этого безродного лейтенанта, того, которого  он столько лет клеймил – Александр никогда не забудет этого унижения! Но когда обнялись и стали называть друг друга братьями, они уединились в палатке и начали обсуждать условия мира. Россия не потеряла своих территорий, более того, Наполеон обещал в бедующем помирить Россию с Турцией. Одновременно он он предложил поделить Пруссию, но Александр не согласился: ему нужен был вооружённый барьер между Россией и Францией. А уговаривать Наполеона приехала самая красивая женщина Европы, прусская королева Луиза. Она была в таком великолепном белом платье, что, глядя на  неё, Наполеон сказал:
— Хочется не только снять корону с её головы, хочется снять свою корону и положить к её ногам.
Одни государства были подчинены Наполеону, другие трепетали, а Россия смирилась и оставалось одна Англия, и он решил отрезать Англию от континента. Задушить её экономической блокадой. Все английские товары были запрещены для ввоза на континент, более того, англичане не смели там появиться, запрещались даже английские газеты. Английская экономика была в то время самой могущественной, и вот император, рождённый буржуазной революцией, решил бороться сэтой  экономикой, от чего будут страдать и страны, которые он подчинил себе. То будет неравная борьба, но ее должна была соблюдать и Россия, для которой, как писал поэт Пушкин, все отменялось:
 
Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный,
И по Балтическим  волнам.
За лес и сало возит нам…

Шли бесконечные торжества в Париже, он осыпал своих маршалов золотом, когда его адъютант поздравил его, Наполеон сказал ему:
— Ты глупец, неужели ты не понимаешь, что подлинным  властелином я буду в Константинополе, потом Москва, потом французская шпага будет приставлена в Индии к английскому горлу.
Он уже заболел вечной болезнью по имени завоеватель. Жозефине, которая тоже поздравили его, он сказал:
— Да, я завоюю Европу, затем мне подчинится Англия, но и тогда я не буду обладать тем величием, как Александр Македонский, который объявил себя сыном бога Зевса. И все же верили. Если же я объявлю себя сыном царя небесного, надо мной будет смеяться даже последняя рыбная торговка.
Он не понимал, что абсолютная власть не только развращает, но и ослепляет. Создав гигантскую империю, он собирался раз-бить очередную коалицию, члены которой не должны даже мечтать о будущем сопротивлении. И Наполеон совершил недо-пустимое: он создал сверхдержаву, нарушив баланс сил в Европе. А тем временем обнимавшийся с ним Александр I написал своей матери: Тильзитский мир, это продолжение войны, только новым способом.
Как писал тогдашний публицист, Наполеон все больше походит на карточного игрока, который выиграл чудовищную сумму и теперь будет удваивать и утраивать ставки, пока не проиграет всё. Мать тем временем пишет ему: ты хочешь еще большего, но так можно потерять всё! Вот потому-то современник и написал эту загадочную фразу: империя победила на всех фронтах, но положение её безнадежн! С этого времени этот умнейший, изощренный политик начинает делать ошибку за ошибкой. Он вторгнется в Испанию, и сбросит испанскую династию. Посадит на испанский трон брата. Он будет бороться с феодализмом, уничтожит инквизицию, объявит, что он приведёт Испанию в 19 век. Но почему-то испанцы начнут народную войну, и эти погонщики мулов, вооружёнными пиками и топорами, будут брать в плен генералов и его великие блистательные войска, Ему придется ехать в Испанию усмирять восставших. Он не понимает, что прекрасные идеи свободы народы не любят, когда их приносят на штыках. Через какое-то время он увидит, как начнётся что-то странное в покоренные странах. Сначала восстание начнется в Германии. И в Австрии, в покорённой Австрии вспыхнут бунты, призывающие к борьбе с французами. Наполеон ясно начнёт понимать, что необходимо готовиться к новой войне. Воевать на два фронта с Испанией и Австрией – было уже невозможно. Он решил сделать своим союзником Александра I.  Состоялось это встреча в Эрфурте. Наполеон подготовился к ней, как к очередному шоу. Выписал театр комеди франсез, все красавицы театра: мадмуазель Жорж, мадмуазель Марс, мадмуазель Бурбонь были на сцене. Александр был несколько глуховат, поэтому его кресло поставилипоближе к сцене. Тут знаменитый актёр комеди франсез Тольма обратился к Александру с цитатой из пьесы:
— Дружба великого человека есть дар богов...
 Александр подошел к Наполеону, и они обнялись. После этого Александр,чувствительный к женской красоте, попросил Наполеона познакомить его с мадам Бурбонь. Наполеон тут же сообщил, что она не откажет, но уже завтра на французских бульварах будут знать подробности этой встречи. Александр поблагодарил его, и это, кажется, был единственный момент их сотрудничества в Эрфурте. Александр отказался подписать договор о том, что в случе войны с Австрией, он будет участвовать в ней. Наполеон сделал то, что всегда: продемонстрировал гнев, швырнув свою знаменитую треуголку. Но Александр сказал, что так разговаривать нельзя, поэтому необходимо порассуждать спокойнее. Таким образом опять выскользнул и объятий французского императора...
У Наполеона был еще один вариант: так как Жозефина была у него бесплодная, а Франции нужен был наследник, он сказал Александру, что собирается развестись. И намекнул на женить-бу с сестрой Александра I. Тот ответил, что, к сожалению, эти вопросы решает матушка, и тогда Наполеон понял, что Александр не желает быть с ним.
Вернувшись в Париж, он решил добить Испанию, и был взят Мадрид. С ним участвовали все его маршалы. Это были кровавые победы. Кони на улице Сарагосы скользили в лужах крови, испанцы охраняли каждый дом, то было истинная народ-ное сопртивление. Сражались женщины и дети, и маршал Лан сказал:
— Какие печальные победы! Я никогда не видел так много сумасшедших, но таких мужественных людей.
В разгар усмирения Испании Наполеону пришлось вернуться в Париж. Он узнал, что произошло нечто опасное. Его два знаменитых министра Талейран и Фуше стали осуждать испанскую войну. Более того, он узнал, что они обротился Мюратом на тот случай, если Наполеон всё-таки погибнет в Испании, чтобы Мюрат стал императором. Моментально по-явившись в Париже, Наполеон заявил, что он им некогда не верил, хотя и знал, что блестящий ум Талейрана и замечатель-ные действия Фуше –  это единственное,  на что он рассчитывал в своей жизни. Тем не менее, он часто обрушивался гневными монологами на своих министров.
—  Я привык спать головой на гильотине, — говорил Напо-леон. — Советую привыкнуть к этому и вам!
Как-то Наполеон пригласил Талейрана и обрушал на него все ругательства, которые знал:
— Вы дерьмо в шелковых чулках! — кричал Бонапарт, но Та-лейран выслушал его  совершено спокойно.
Выйдя из кабинета Бонапарта, он сказал одну фразу, которая стала классической:
— Жаль, что такой великий человек так плохо воспитан!
 Наполеон не знал, почему так упорен был Александр I во время Эрфрутской встрече. А дело заключалось в том, что с русским царем встретился Талейран и объявил ему, что Франция начинает уставать от Наполеона. Он сказал:
— Ваше правительство цивилизовано, правда, народ несколько варварский, а у нас наоборот,
И вскоре после свидание в Эрфруте Александр начнет получать удивительные письма. Они будут подписаны «Анна Ивановна», и будут сообщать подробности парижской жизни и политики императора Наполеона. То будет писать Талейран. Это была не просто измена, не просто намечавшийся союз этих двух интриганов, это был голос французской буржуазии, которая действительно  начала уставать, которая хотела пользоваться завоеваниями императора, а тот продолжал брать дань кровью и мечтал о новых завоеваниях.
В это время выступила Австрия, которая напала на союзников французов – Баварского короля. И император снова выступил в поход. В последний раз, наверное, взойдёт солнце великой победы: то был Ваграм, где он разгромил австрийскую армию. Но в это время на него состоялось покушение. Молодой роялист неумело попытался подойти к нему с ножом. Его, конечно, схватили, и Наполеон сам его допрашивал:
— Кто подослал вас совершить это преступление?
 Тот ответил:
— Это не преступление, это мой долг.
Когда Наполеон хотел его простить, он отказался быть прощеным и сказал, что если его простят, он снова попытается его убить, потому что он тиран.
После поражения австрийцев Наполеон повел себя, его герой древности, варвары которые, осадив Византию, брали выкуп в виде жен византийских принцесс. Он предложил Габсбургом брак с Марией Луизой. Что должна была чувствовать это девушка, которой с детство привили ужас к этому корсиканско-му чудовищу, чи родственники пали на полях сражений?! Но она покорилась, ибо такова судьба принцесс: они должны выходить замуж за королей!
Наполеон возвращается в Париж, и здесь объявляет Жозефине:
— У вас есть дети, а у меня их нет! Родить наследника – мой долг перед Франции! Я думаю, прежде всего, об интересах Франции!
 Прежде всего, она упала в обморок, но ей был оставлен титул императрицы и три миллиона ренты.
О не находил покоя, он ей писал: «Вы должны быть сильны, вы должны пытаться не страдать, я же, к сожалению, немного страдаю».
 Но видеть ее более он не хотел. И вот состоялось бракосочетание с Марией Луизой. То была его ошибка, так как Мария Луиза была родственницей самой ненавистной австрияч-ки Марии Антуанеты, которую гильотинировал народ Франции. Теперь племянница австриячки должна въехать в Тюильри. Но бракосочетание было обставлено тоже, как великолепное шоу. Мария Луиза проезжала через Компиен, когда ее карета была остановлена и в нее вскочил невысокий военный в мундире, она поняла, что это ее муж. Был объявлен торжественный ужин, собрались придворные, но к ужину никто не вышел, а утром велено было подавать завтрак в общую постель. Он спешил, он чувствовал, как мало осталось ему времени, а Ваграм была последней его великой победой. После этого состоялся апогей его торжества в Дрездене, когда перед нимстояли тридцать королей: прусский король, австрийский император, ставший теперь его родственником. Наполеон был в шляпе республикан-ца, они с обнажёнными головами стояли перед ним. Это унижение они запомнят. Уже тогда велись последние переговоры с Александром I. Дело в том, что Россия не соблю-дала континентальную блокаду.
Наполеон ему сказал:
— Посмотрите, вокруг ваши будущие враги. Они готовят на будущее невиданнную армию, в которую войдет вся Европа, и вся Европа будет воевать с Россией.
 Александр оказался неуступчивым, он сказал:
— Испанцы показали, как важно терпение, но мои подданные куда больше терпеливы, чем испанцы, этому научила нас вся наша история. Вы очень нетерпеливы, а кампания в России потребует очень долгого времени. Европа не сможет тут воевать. Кроме того, за нас будут воевать два очень могущественных союзника: это наши дороги и наш климат.
Великая армия Наполеона называлось великой, когда побеждала при Аустерлице, теперь это была многонациональная армия Европы: саксонцы, вюртемгбергцы, испанцы, португальцы, прусаки, австрийцы, поляки в этой гигантской армии насчитывалось 600 тысяч человек, которые должны были войти в Россию. Наполеон читал сомнения на лицах своих маршалов, но решился. Он писал: «Рок влечёт меня в  Россию, и судьба ее должна свершиться!» И его войска перешли Неман. Здесь не недавно стояли два плота, где он обнимался с Александром I.
С самого начала план войны для Наполеона был неясен. Ну, два-три сражения с русскими, которых он побеждал при Аустерлице и Фриндлине, генералов русских он считал бездарными, русские войска уважал, но разбивал их и раньше, итак, две-три победы, и можно подписывать мирный договор. Если же русские заупрямятся, дойти до Смоленска или Вильно и остановится, обустроить город, выписать, возможно, труппу комедии-франсе, неторопливо подготовить новую кампанию, уже весенне-летнюю, дойти до центра России. Если Александр заупрямится, его наверняка, как водится в этой стране, уговорят собственные бояре, и он согласится на мир.
И он вошел в Россию, но две-три победы оказались недоста-точными, он не мог найти русскую армию, она от него ускользала, и теперь он чувствовал только  смрад павших лошадей, и везде царила бескормица. А впереди запах сгоревших изб, потому что русские уходили, как писали Жозеф де Местр,  не оставив ни барана ни курицы. Постепенно он начал понимать, что это не бегство, а определённый план, который превращает его солдат в голодную орду. Когда он дошел до Смоленска, где состоялась битва, после которой русские опять исчезли, он со страхом подумал, что, дойдя фактически без сопротивления до Смоленска, он потерял 140 тысяч солдат. Кроме того, разнородные войска не очень хотели воевать. Наполеон потерял огромную часть кавалерии, без которой невозможно было тащить пушки. Затем он делает удивительную ошибку, ведь согласно своему плану, он должен был остановиться в Смоленске или же отступить в Вильно, там обустроить свой лагерь и подготовиться к новой кампании. Вместо этого уговаривает маршалов идти вперед. Он говорит им: «Ведь они не могут Москву отдать без сражения, выиграем битву, Александр подпишет мир и вернемся с победой!» Одновременно он посылает русскому императору петицию о мире. Но ответа от Александра не последовало. И Наполеон пошел на Москву.
А дальше было великое Бородинское сражение, и здесь тоже случилось много непонятного: все было, как всегда – артиллерия палила картечью, кавалерия рубила, пехота шла в штыковые атаки, но русские не двигались. Как напишет современник, они были похожи на маленькие цитадели, которые можно уничтожить, стреляя в упор, но не сдвинуть с места. Всю битву Наполеон просидел на командном пункте, глядя в подзорную трубу. Наступил вечер, русские продолжали стоять, а потом вдруг отошли, покинув поле боя, но на этом поле он нашел только трупы французов. Русские всю ночь хоронили своих. В этот раз не было ни захваченных знамен, ни чувства победы. Маршалы предлагали ему продолжать преследовать Кутузова, как они говорили, догнать и разгромить старого циклопа. После этого чудовищного боя они были уверены, что армия русских не выдержит, но вместо этого он вошел в Москву.
 Затем произошала самая большая ошибка, о которой он будет говорить на острове Святой Елены. Он остался в Москве на тридцать три дня. Тридцать три дня он ждал предложения о мире, тридцать три дня его дурачили, а в это время уже подкрадывалась зима. На третий день его стояния в Москве случился великий пожар. Наполеон будет смотреть на горящий город, и говорить:
— Ох, уж эти варварские скифы, нельзя не восхищаться ими.
После пожара его армия превратится в орду мародёров, в грабежах будет уличена даже гвардия. После месяца стояния в Москве, когда армия почти  разложилась, он начнет отступление. Но оно не будет объявлено, французы уходили из Москвы якобы с победой. Вместе с ними откатывались награб-ленные чудовищные обозы. Стояла теплая погода, и Наполеон сказал:
 — А нас пугали морозами!
В это же время он собрал свою гвардию и молвил:
 — Солдаты, мне нужна ваша кровь!
 И его воины закричали:
— Да здравствует император!
Но вот начнется, столько раз описанное отступление из Москвы, когда его армия в полуобгоревших шинелях, обвязан-ная какими-то обмотками, начнет превращаться в орду и название «великая армия» станет насмешкой, падут лошади, будет брошена артиллерия. У Березины он должен был погибнуть, вместе с его армией должны были взять его в ме-шок. Наступавшие шли за ним по пятам: Кутузов и адмирал Чичагов. В это время Наполеон бросил даже понтоны и не мог переправиться через Березину. Сидя в палатке, он говорил Мюрату:
— Позиции русских необычайно хороши.
И Мюрат сказал:
—Мы все будем убиты, нам нельзя сдаваться.
—Мы не будем убиты, — сказал Наполеон, — ведь я с вами!
И он нашел сапособ выйти из окаружения русских. Он обманул Чичагова, сделав вид, что переправляется совсем в ином месте, и  сумел переправить остатки своей армии. Он сам сжёг знамёна, там поги весь обоз, великая армия после этой битвы перестала существовать. В Смаргоне он сказал своим маршалам:
— Париж, как женщина, которую нельзя надолго оставлять одну. Поэтому я подумал, что лучше оставить армию. Как это было сделано в Египте.
Они ответили, что казачьи отряды русских могут провести разведку и обнаружить их. Он сказал что-то о своей звезде. Тут на полозья был поставлен деревянный ящик, в который усадили императора, с ним поехал Коленкур, который и описал всё путешествие. Всю дорогу Наполеон был очень оживлен, он сказал, что его победил мороз, что русские за это еще ответят, он отметил ошибки своих маршалов, своих ошибок он коснулся меньше.
— Что-то сильно задержался я в Москве, - шутил он. - Если русские перехватят наш железный ящик, хороши вы там будете, мой Коленкур!
Правда, о себе он нечего не сказал. Коленкур был потрясен: император говорил, как шахматист, игравший очередную шахматную партию, а не как человек который потерял, уложил в могилу гигантскую армию. Пока они ехали, Коленкур пишет, что вся дорога представляла собой  поле сражения: всюду валялись трупы его солдат, когда они остановились, чтобы напоить лошадей, колодец был завален трупами французами, вошли в избу – там лежали  полуобгоревшие трупы, а у костров, мимо которых они проезжали, сидели улыбающийся люди, это были заменившие убитых солдаты. Коленкур видел, что Напо-леон уже готовится к встрече с Парижем, который приучил только к победам. Сейчас же он должен сообщить о катастрофе. За две недели они преодолелио огромное расстояние и ночью въехали в Тюильри. На следующий император выпустил свой двадцать девятый бюллетень, где рассказал о катастрофе его постигшей, в конце он сказал:
— Для сильного духа –  это только новое испытание, это только новый путь к славе, — и чтобы почеркнуть, что с ним все порядке он добавил: — Чувствуя я себя, как никогда хорошо.
 На следующий день по Парижу ходила язвительная фраза Шатобриана:
— Сироты без числа, утрите слезы! Ваш император здо-ров!
 Он обещал Коленкуру набрать 300-тысячную армию. Коленкур,у прекрасно знавшему обстановку, казалось это безумием. Но он ее набрал очень быстро, оказалось, что пока они были в Россию, он уже готовил новобранцев. Но это были необстрелянные мальчики, уже не было достаточно пушек, не было даже сёдел для кавалерии и пропитания. Началась кампания тринадцатого года, которую Бонапарт встретил с новой армией и доказал, что он еще в силах побеждать. Он разбил русских и прусаков при Лютцене и Бауцене, но стал по-дозревать, что маршалы его становились порой  растерянными, он всё время должен приходить им на помощь Большинству маршалов было уже за пятьдесят, он осыпал их золотом, и в армии говорили: пусть они отправляются в свои особняки, нам нужны молодые генералы, а маршалы роптали, так как во всех битвах Наполеон в гуще нападавших, им начало казаться, что он ищет смерти, и Дюрок, маршал, которому император необычайно доверял, сказал Коленкуру:
— Сейчас,когда военное счастье вернулась к нам, необходи-мо заключить мир, а он неустанно ищет боя, Конец будет прежним!
Они не понимали, что он оживал на войне. Он был действительно воплощением войны. И союзники устали. Они просили Меттерниха предложить Наполеону мир. Произошла их встреча. Наполеон решил, что его родственник, которого он называл дедушка Франц, задумал примкнуть к новой коалиции, куда входили  Россия и Пруссия. Меттерних предложил мир в границах 1801 года, в границах молодого Бонапарта. Император сказал:
 — Вы хотите на кончике пера отнять у меня то, что я завоевал кровью моих солдат? Пролейте столько крови, сколько пролил я для того, чтобы забрать все это обратно! Чернила ваших королей, потерпевших поражение, возвращают во дворцы их детей, а я – сын военного счастья, у меня нет ничего, кроме чести и славы!
 Меттерних ответил ему:
— Я проходил  мимо ваших солдат, но ведь это еще юнцы, как только их убьют, кого вы наберете? Младенцев?
Он ответил наверно главной фразой своей жизни:
— Вы не солдат, вы не знаете, что такое душа солдата, вы не знаете, что такое распоряжаться человеческими жизня-ми, когда это нужно моей стране! Что мне эти 200 тысяч!
Наполеон выиграл битву при Дрездене, но успех развить не смог. Теперь всё больше он чувствовал, что если раньше счастье осыпалао его подарками, то теперь он должен довольствоваться жалкими крохами. В следующей битве, которая оказалось, пожалуй, решающей, он собрался уничтожить притивника при Лейпциге. Против него стояли четыре армии: прусская, австрийская, должен был подойти Бернадот и его бывший маршал, ставший королем Швеции, и боровшийся с ним русский корпус Беннигсена. Наполеон собирался разбить прусаков и австрийцев до подхода этих войск в первый же день. В атаку пошла кавалерия Мюрата. Конница уже находились в 500 метрах от ставки, где сидел русский царь, австрийский император и прусский король, но атака была отбита. Первый день не дал результата. Хотя Наполеон захватил в плен австрийского генерала, сам он попросил мира, и отослал генерала к союзникам, но те хранили молчание и он не знал почему.
Наступил второй день. Он сам повел в атаку свою гвардию. Когда войска развернулись, саксонцы повернули пушки против его войск, против своих товарищей. Это битва, которую называ-ли битвой народов, для него была битва предателей. В то же время ему изменила вюртембергская кавалерия: оказалось, что маршала Бернадота лазутчики убедили воевать против немцев саксонских и против немцев пруссаков. Наполеону пришлось начать отступление, но это оказалось только началом катастро-фы. Когда его армия переходила мост, саперы взорвали мост, и половина его армии и половина артиллерии остались беззащитны на том берегу, и наступавшие шведы, пруссаки и австрийцы добили этих беззащитных, превратив их в кровавое месиво. Он вернулся в Париж в начале четырнадцатого года, когда союзники перешли Рейн. Так начался его эпилог.
Как-то Наполеон сказал:
— Была измена между Эльбой и Рейном, но между Рейном и Парижем измены никогда не будет.
Итак, союзники перешли Рейн, и началась кампания четырнадцатого года. Покидая Париж, Наполеон подбросил своего сына и сказал:
— Идем бить твоего дедушку Франца!
Кампания четырнадцатого года – один из венцов военного искусства, и напоследок Наполеон решил показать союзникам свой талант. Союзники разделили армии, чтобы было удобно форсировать реки марш-бросками, и он бил их поодиночке, о чем он потом расскажет на острове Святой. Елены. 120 тысяч врагов полегло в тех боях, он каждый день наносил им уколы: девять побед за 45 дней. Наполеон сражался наряду с молодыми новобранцами. Прежние воины были только остатками его великой гвардии. Очень часто, когда молодые воины собира-лись отступать, он врезался в кучу бежавших с криком:
— Вы бежите! А я стою!
Состоялись последняя его битва кампании четырнадцатого года. Наполеон решил отбросить союзников к Мецу. Разгромил кавалерию, понимая, что это авангард, прикрывавший главные силы, но за кавалерией не было никого, оказалось, что союзни-ки, отступая к Мецу, вдруг повернули и стремительно пошли к его столице. Он был ценителем военного дела и возмутился:
— Я никогда не подумал бы, что кому- нибудь из этих глупцов придет в голову такой маневр!
Под Парижем стоял корпус Мармона, который должен был охранять дорогу. Но здесь вмешался министр Талейран, напи-савший письмо императору Александру, что политическое могущество французского императора ничтожно, что у него осталось небольшое военное соединение, что Александру надо идти на Париж, его там ждут… Талейран был прав: когда Наполеон падет, французская биржа ответит повышением ценных бумаг! И идти на Париж союзникам было не страшно, потому что Талейран продолжал делать свое черное дело: он уговорил Мармона увести свои войска подальше от столицы, и союзникам дорога была открыта. Наполеон этого не знал,  он стремился помочь Мармону. Подойдя к Сене, когда наступила ночь, он увидел, что вокруг реки горят костры врагов, которые уже вошли в Париж. Неужели надо было так долго завоёвывать Европу, чтобы видеть, как враг пробрался в твою столицу? Ве-роломные союзники пели в его городе на всех языках Европы. А Наполеон стоял в темноте и долго смотрел на город, который пал…