Серега Глава 3 из романа Десятинцы

  Прибытие гостей Серега из-дома услышал по радостному повизгиванию собаки – Байкала. Вышел из избушки и увидел рыженькую девчушку шести лет – Надьку. Девочка одета в сиреневый пуховик, штопанные теплые колготки, резиновые сапожки и смешную шапочку с помпоном, из-под которой выбивались рыжие пряди. Надька была дочерью Серегиной женщины – Ленки, и его бывшего друга Андрюхи. Бывшего, потому как пять лет уже, с момента его пропажи в тайге, минуло. Андрей, Ленка и Серега – ровесники и односельчане. Вместе учились в районной школе. Всех троих по очереди забирали из интерната на выходные их родители. Детьми, двенадцати лет, застали войну.
   До войны в селе Десятое было под пятьдесят дворов. А когда-то, при коммунистах, дед еще Серегин рассказывал, было и все сто пятьдесят. И не Десятое тогда это было вовсе, а называлось село «Десять лет Октября». Школа была восьмилетка, бесплатная, фельдшерско-акушерский пункт, магазин и почта, которая в те времена к Банку еще и не относилась. Колхоз был, все работали, полей засевали десятки тысяч гектар. И гречка десятинская ценилась по всей России. Потом вместо коммунистов пришли демократы, колхоз развалили, на его месте возникло в Десятом дюжина более-менее успешных крестьянских хозяйств. Лишние людишки, оставив в Десятом своих стариков, потянулись в районный центр, и дальше в областной, и в Новосибирск, и даже в Москву. Нечего стало делать в деревне. Школу закрыли, а на ее месте открыли церковь – купол сверху школы водрузили и крест поставили. В этой то самой церкви, невесть как на Алтай пробравшаяся сводная банда албанских башибузуков, вкупе с кавказским и азиатским отребьем, оставшихся жителей живьем и сожгла.

   Как и откуда в Десятом появились две семьи из Средней Азии, Серега не помнил. Тогда много домов в деревне продавалось. Дома все в деревни срубленные, стояли копейки. Такие дома молодоженам в подарок ставили обществом за два дня. Бревен, для бывшей колхозной лесопилки, заготовлялось немерено, дом из сосны простоит добрую сотню лет, и отделка ему не нужна. Пришельцы купили два дома рядом, на отшибе. Потом завезли свои многочисленные семейства: хозяек в длинных цветастых платьях и штанах, бессчетных ребятишек. Обзавелись скотиной и зажили в Десятом. С односельчанами здоровались, но вели себя замкнуто. Как началась гражданская война, мужики-азиаты пропали. Нынешний староста, Илья Семеныч тогда в участковых числился, службу нес не за страх, а за совесть. Приехал к азиатам с проверкой, расспрашивал: мол куда подевались хозяева? Но хозяйки отвечали, что у них спрашивать мужчин не принято. Уехали на заработки – долг мужчин обеспечивать семью и детей. А потом исчезли и они, ночью ушли, скотину бросили. Удалось обнаружить отсутствие новых односельчан на третьи сутки, по реву не поенных и не кормленных коров.

   Война, поначалу стороной обходила Десятое, а в районном центре беспорядки были. Началось все с поножовщины в кафе. Все, как по всей России, осевшие в районе абреки, держащие лесопилки, местных порезали. Страна уже вся полыхала, и перестали говорить по телевизору, что у преступности нет национальности. Поэтому и на разборку мужики пошли не с пустыми руками, а с охотничьими ружьями. Полиция тоже в стороне не стояла, а возглавила сход. Преступные заводилы успели скрыться. А для всех остальных инородцев дан был приказ – грузить в присланные автобусы и везти в областной центр. Колонну, во избежание эксцессов, сопровождали два армейских бэтэра. На этом война в районе вроде и кончилась. Школу районную закрыли, детей распустили по домам. А в районе начали мобилизацию мужчин от восемнадцати до пятидесяти лет, на войну.
Деревенские мужики тоже ушли. Тихо стало в Десятом. Медленно начало приходить ощущение беды. Пропадала связь, телевещание. Электричество исчезло с концом, так как в результате диверсии была подорвана электростанция. Новости привозил раз в неделю мотающийся в район глава деревенской администрации. Как-то раз он не вернулся. Потом война захватила все. Подвоз продуктов в магазин прекратился. На бэтэрах стали приезжать военные, их встречали сходом всей деревней: старики, бабы, детишки, да пару мужиков совсем уже для службы негодных. Военные привозили хлеб, сахар, иногда чай, свежие газеты и почту. С почтой стали приходить первые похоронки. Первым не вернувшимся стал сын Семеныча, Дмитрий. Он в Новосибирском командном училище учился. Попасть туда считалось большой удачей – и образование достойное, позволяющее с уверенностью смотреть в будущее и армейские социальные гарантии. Димке удалось попасть в командное, потому как Семеныч, служивший в полиции хлопотал за него. Учился парень здорово, и за район боролся в области – пять лет посещал районную секцию борьбы. Взяли его, три курса проучился. Этих недоучившихся курсантов и бросили на Дальний Восток навстречу интернациональной армаде. Погибли почти все. Миллионной армии на всю Россию оказалось до обидного мало, остальные силовые структуры в тотальной современной войне оказались полным дерьмом. Наиболее боеспособные подразделения Российских гвардейцев переводили в министерство обороны. Да поголовно мобилизовали мужиков, но в армии служили из них менее половины. Какая тогда служба была в довоенной России? Год. Учились на крови, только тот, кто выживал в первом бою – видел ненависть и зверства боевиков, тот, кто нутром стал понимать, что пощады не будет и надо сражаться, тот, кто терял своих товарищей – становился настоящим бойцом. Много было человеческого дерьма, маменькиных сынков и менеджеров из Москвы и других мегаполисов, но жестокость жизни с отрезанными головами и содранной кожей, приводила в большинстве своем к нужному результату – ожесточению. Остальных, не способных защитить ни себя ни других, этих никто не жалел – расходный материал.
Потом на побывку стали приходить односельчане, худые, страшные. Деревенские не беспокоили их первые сутки, пока служивого обнимали родные, пока отпаривали его в бане, пока укладывали спать. А на следующий день в избе прибывшего было не продохнуть от гостей – вся деревня, ближние ли, дальние ли, родственники. Всем надо прикоснуться к служивым, узнать, как там? Не видал ли кого из своих? Мужики курили, о делах военных рассказывали неохотно, на фронтах творился бардак – московские генералы ни уха ни рыла не понимали в войне. Только череда катастроф, позорных поражений, мятежей в войсках с расстрелом этих самых командующих, стали приводить к управлению войсками толковых людей, бывших полковников, майоров и даже капитанов. А кутерьма эта приводила к пролитию моря крови русских мужиков, а их и так мало осталось на всю Россию. Деревенские, вздыхая, расходились, прибывший же на побывку начинал заниматься делами. По хозяйству в деревне дел много: и стайку поправить, и ледник соорудить – вещь в отсутствии электричества просто незаменимая, и скотину зарезать. Неделя быстро приходила и наступало время слез, проводов опять на войну.

  Так, приходил в краткосрочный, недельный отпуск и Серегин отец-Валентин. Герой. Деревенским мужикам-таежникам попроще было выжить. Серега гордился им, встречался с Ленкой и Андрюхой, показывал им батину медаль. А проститься с батей не смог. Вышли из избы, там уж вся деревня собралась, и зашелся неудержимым плачем. Сам злой на себя у сбежал в стайку.

   Спустя месяц, примерно, зимой дело было, Серега проснулся от лая и завывания собак. Такого псовьего неистовства Серега отродясь не слыхивал, потом начали раздаваться автоматные очереди и собачьи визги. Мать вбежала в Серегину комнату:
– Сбирайся, сын, быстрее – духи в деревне! В избу отцовскую пробираемся.
– А ты? – метался по комнате Сергей, натягивая штаны и разыскивая носки.
– Я с тобой, дурачок, за Лизой только к бабушке забежим.
Сестренка, Лизка, осталась вчера гостить у бабушки, через дом.
Серега ждал мать во дворе, вжимая голову в плечи, от выстрелов, раздававшихся совсем уже неподалеку. Дворовый кобель Кузьма заходился лаем. За воротами сначала раздалась гортанная речь, а потом послышались удары прикладом:
– Открывайте, собаки!
– Мама, быстрей! Ворота ломают!
– Беги, сынок, беги, прошу тебя! Я за тобой.
Щеколду ворот поддели ножом, во двор вступили два моджахеда в широких штанах, кожаных куртках и афганских шапочках-паколях на голове. Миг, и Серега встретился взглядом с нерусскими, зелеными глазами своего односельчанина-азиата. Время остановилось. Лай собаки превратился в гул.
   А потом время будто покатилось с горы.
– Стой, урус!
Мать Серегина задержалась, доставая из сейфа карабин мужа и снаряжая его патронами. Духи ее в сенях не видели и два выстрела картечью – жена охотника промахнуться с десяти метров не могла, заставили их навсегда лечь у ворот Серегиного дома.
Дощатые стены сеней не могли стать преградой для автоматной очереди из-за ворот, и материн крик: «Беги!», оборвался.
Серега рванулся со двора в огород, распахнув калитку, крючка с обратной стороны не было, это помогло бы задержать преследователей. Мчась по огороду, ожидал пули в спину, через забор перемахнул, не глядя, и вот он – спасительный лес.
Далеко Серега не убежал. Спрятался на горке, в лесочке. Слышал автоматные очереди, крики односельчан, гортанный выговор и смех пришельцев. Затем набатом – звон церковного колокола. Смолк и он. А потом Серега увидел зарево пожара и вой. Страшный многоголосый вой, заживо сжигаемых Серегиных односельчан. От этого жуткого предсмертного многоголосья стариков, женщин и детей Серега, зажав уши, упал в снег. Его вывернуло наизнанку. Придя в себя, оттерев изгаженные лицо и руки, пацан побежал прочь.

  Его нашли на следующий день в нетопленной, отцовской избушке. Серега забился под кровать, с найденным в утвари охотничьим ножом. Нюхом сына охотника маленький Серега почуял людей, окружающих избушку. И не сдрейфил, дожидаясь своей участи, а кинулся с ножом на вошедших. Русская речь в сенях, не довела до убийства. А вошедшим оказался Семеныч.
Мобилизованный, как и все деревенские мужики, Семеныч прибыл на побывку. Известие о случившемся в Десятом застало его в районе, где он ожидал попутного бэтэра в деревню из райцентра. Командир, расквартированной в районе части, узнав о сожжении людей в Десятом, определил его, как знающего тайгу, к взводу разведки. Это Семеныч и настоял проведать охотничью избушку.
Разведвзвод был о тридцати человек. Избу затопили, военные в несколько смен поели. По рации связались со штабом, расквартированном в селе, доложили о находке Сергея. Пытались накормить и Серегу тушенкой, но он с трудом смог проглотить пару ложек. Землякам удалось переговорить накоротке.
– Дядя Илья, ты моих – мамку, бабку, сестренку видел?
Знал ответ Серега, знал! Но, надеялся на чудо.
– Убили твою мамку, и бабушку, Серега. Сестренку пока не нашли. Будем надеяться на лучшее. Ты держись пацан, сейчас время такое, – Семеныч, прижимал голову подростка к своей груди. – Держись, будь мужиком. Только так сейчас можно выжить. Батя же у тебя живой? Вот, живой. А вместе вы.., мы не пропадем. Ты же знаешь, у меня сына убили. Я имею право тебя успокаивать. Ты сам мне, как сын, Серега.
– Она спасла меня! Когда духи во двор вошли, она их из батиного карабина убила, – взахлеб ревел Серега.
– Держись, держись, Серый. Мать твоя, царство ей небесное, сильной бабой была, как и твоя бабка, Ильинична. А что за тебя жизнь свою отдала, так положено. Все мы живем ради наших детей, в этом смысл жизни. А иначе нельзя, и ей было нельзя. Понимаешь, не выстрелила бы твоя мамка и сама смерть бы приняла все равно, но лютую, с поруганием, и ты бы жив не остался. Вот так поплачь, Серега, и помолись. Помолись за мамку твою и остальных наших деревенских... Знаешь, что с ними стало?
– Нет…
– Сожгли их нехристи, живьем сожгли. Так что, вот. Колокол слышал? Это дед Игнат в набат звонил… Из наших мало народу осталось. Да, Ленка твоя спаслась!
– Да? – первую приятную новость услышал Серега.
– Ага, в стог зарылась и сидела там тихо, как мышка. Бой девка. Друг твой Андрюха в районе, у родственников, тоже живой, все порывался с нами пойти, но кто его возьмет? Да, Нафаня с Нафанихой и детками спаслись! Везунчики, приспичило Нафане в Раздолье ехать – поросенка своякам отвезти. Они со свояком сговорились, а Нафаниха, как чувствовала собрала детей и в машину. Чтобы, значит, Нафане пить не давать, а к вечеру должны были вернутся – скотину кормить. Весть их черная в Раздолье застала, а они уж собрались домой выезжать. Там военные были – хлеб с почтой доставляли, перехватили их. А сейчас они уже в Десятом, помогают искать и лечить врачам да попам районным, ну и хоронить, само собой. Там много народа сейчас, ты иди Серега домой, дорогу ты знаешь. Там безопасно. Собираться нам надо, Серега. Отпускай меня – надо духов за наших деревенских и мамку твою наказать.
– Я, дядя Илья, Карима видел, ну местного нашего, он с басмачами был.
– Мы знаем, Серега, эти две семейки задержаны уже давно, как оказалось в области. Не плачь, иди в деревню.
– Не пойду, дядя Илья, здесь буду Вас ждать. Ты помоги мне ход подземный открыть, а то у меня сил не хватило. Я, если духи появятся, через ход уйду.
– Вот ты упертый…

   Басмачам уйти не удалось. Выследили их с беспилотников. По лагерю, где на ночь остановились боевики, нанесли удар корректируемыми бомбами. Вертолетами высадили десант. Группы разведчиков, такие же, как Семеныча, ушли загоном навстречу. Живьем удалось взять восьмерых духов.
Страшно стало в Десятом. Две улицы всего в деревне: Речная и Центральная, острым углом сходятся. Вместе схождения своеобразная деревенская площадь, где находились одноэтажные здания магазина, заброшенной почты и бывшей школы, а ныне сожженной церкви.

   Ворвавшаяся в деревню банда была остатком большого отряда моджахедов, который здорово потрепали под Новосибирском. Разрозненные подразделения уходили от преследования российских вооруженных сил мелкими осколками. Так легче было скрыться. Бандитов, напавших на деревню, сюда привели, бывшие односельчане – Шахран и Карим. Здесь бандиты должны были отсидеться, а затем направиться на юго-запад в сторону Казахстана. Там, по слухам, бесчинствовали огромные орды Курбаши Эргаш-бека. Карима убила мать Сереги. А Шахран попал в плен. Как открылось на его допросе, именно он с Каримом помогал составлять план операции нападения на село. Духов всего было под шестьдесят. Моджахеды ворвались в село с двух сторон, с конца каждой улицы, чтобы чесом пройти по всей деревне, и позволить спастись меньшему количеству односельчан. Полностью выполнить коварный план захвата села, помешало наличие в каждом дворе охотничьего ружья. Таежная деревня исстари жила охотой, ружье находилось тогда в каждом дворе, а то и не по одному. И дети, женщины, а уж тем более старики не понаслышке знали, как с ним управляться. Подвиг Серегиной матери был не одинок. Большая часть односельчан дала бой пришедшим бандитам. Конечно охотничьим гладкоствольным ружьям и даже нарезным карабинам далеко до армейских автоматов. Но операция спланированная, как безропотный сгон безоружных односельчан, переросла в серьезную операцию по зачистке села. Понеся первые потери, боевики начали использовать подствольные гранатометы и ручные гранаты. Шахран давал показания, что изначально цели жечь деревенских у них не было. Захватить хотели всех, чтобы не было утечки о взятии села. При подходе к Десятому, выдвижные группы духов засекли два бэтэра, отъезжающих из деревни. Это означало, что они вернутся лишь через неделю, и у боевиков было время отлежаться. Но рядовая операция привела к потере семерых бойцов, и духи озверели. Сожжения русских деревень ныне не стали редкостью, поэтому следователи показаниям духов в этом вопросе особо не доверяли. Не планировали сжечь сразу же, скорее всего уничтожили бы уходя. Гораздо больше их интересовала, что знали духи об остальных разбитых отрядах, их численность, вооружение, связь и намерения.