Наполеон биография Глава 6 Изгнаник

—1—
Он повернул на Фонтенбло, привел туда войска и сказал сво-им поверженным маршалам:
 — Если бы вы исполнили всё то, что я вам предписывал, ни один пруссак не перешел бы Рейн.
 Но его не стали слушать. Маршалы запаниковали:
— Как только мы начнем сопротивляться, вражеская коа-лиция уничтожит Париж!  Они отомстят за Москву, они сожгут нашу столицу.
Наполеон усмехнулся и произнес:
— Вы хотите моего отречения?
 Военные молчали.
И тогда он молвил:
— Вы устали биться на полях сражений, вы хотите покоя, но запомните, что я вам скажу: мы с вами не созданы для покоя, и смерть на пуховых подушках настигнет вас куда раньше, чем на полях сражений.
Они молчали.
Он сказал им: 
— Но, может быть, пойдем, ведь мы их разобьём!
Они молчали.
Так началась его трагическая жизнь в Фонтенбло.
Между Фонтенбло и Парижем, чтобы наладить мир, стал курсировать Коленкур. Вначале считалось, что  Наполеон отречётся от престола в пользу своего сына Наполеона II и Марии Луизы, но они покинули Париж, прежде чем союзники заняли его.
Во время переговоров император Александр сказал:
— Коленкур, армия объявила, что Сенат освободил войска от присяги императору. Мармон сдал свои войска, почему же мы должны сохранять власть этого узурпатора? Потому, что он коронован Папой? Так что мы ему предлагаем остров Эльба, точнее, островок Эльба, который, по-моему, в двадцать раз меньше его Корсики. И армию Наполеону сохра-ним – это отряд его гвардии из 600 человек, которые последу-ют за ним. Кроме того, он будет иметь ренту в два миллиона франков.
Выхода у Наполеона не было. Он понял эту насмешку: ему предлагают королевство Санчо Панса, который мечтал покорить вселенную. На следующий день он принял яд, который не подействовал, вызвал лишь мучительные боли, его рвало, и он говорил:
— Видно, я приговорен к жизни.
В это время Жозефина написала ему длинное письмо:
«Я готова посвятить вам остаток жизни, одно ваше сло-во, и я еду!»
 Он написал ей, что он закончил свою политическую деятельность, сменил шпагу на перо и теперь пишет свою биографию, так как хочет, чтобы его видели не как раньше, в профиль, а целиком и в полный рост.
 Приехала еще одна любившая его женщина, Мария Валевская. Ее он не принял, она прождала целый день. Наполеон написал ей  записку о том, что благодарит ее, что ее душа прекрасна, как и лицо, и чтобы она вспоминала, как им было хорошо. Он ждал другую, Марию Луизу. В это время он писал ей:
— Я настаиваю, чтобы вы приехали в Фонтенбло, чтобы отправиться вместе обживать наш островок – приют отдохновения и покоя.
Мария Луиза продолжал писать ему письма, все они были о любви, она писала о том, что ничто не заставит ее вернуться в Австрию, что она мечтает ехать с ним на остров Эльба и что это будет уголок их любви. 17 апреля все разрешилось. Она написала ему, что наконец-то встретилась с отцом, и отец категорически запретил ей следовать за императором. Она говорила отцу о своем долге, но он продолжал упорствовать, поэтому теперь единственная ее мечта, чтобы муж ее Наполеон был счастлив, а она без него счастливой уже не будет. И подписалась: неутешная, преданная тебе Луиза.
Надо было покидать Париж. Состоялась прощание с гвардией. Гвардия выстроилась в каре, барабаны били в поход. Наполеон был в своей треуголке, в походном сером сюртуке. Он сказал:
— Двадцать лет мы шли с вами путями чести и славы. Союзники подняли против меня всю Европу, часть армии мне изменила, но если я остаюсь жить, то только для того, чтобы рассказать о наших с вами подвигах, я хотел бы поцеловать каждого из вас, позвольте мне хотя бы поцеловать наше знамя.
И, уже уходя, добавил:
— Прощайте, мои дети, прощайте, мои солдаты, служите Франции и оставайтесь добрыми и храбрыми.
В дороге его сопровождали три человека от союзников: пруссак, русский и австриец. Из окна кареты он увидел, как по-дожгли его чучело, вымазанное кровью и дерьмом. В таверне он услышал от хозяйки, которая его не узнала, что та надеется, что этого негодяя распнут живьем. Ему пришлось надеть австрийский мундир, русский плащ и прусский картуз. В таком наряде он, принесший славу Франции, убегал от собственного народа.
     3 мая, когда Наполеон высадился на Эльбе, совершилась Реставрация, или “восстановление”. В Тюильри возвратились Бурбоны. Гвардейцы сурово всматривались в эти “привидения”: в холодного спесивого толстяка Людовика XVIII, в его вздорного брата графа Артуа, в сухую мрачную фигуру его племянницы герцогини Ангулемской, которая упала в обморок в Тюильри от кровавых воспоминаний и от жажды мести.
Людовик XVIII был противоположностью Наполеона и по своему нраву, и по убеждениям. Ленивый, пустой старик-подагрик, он уже с 1795 года (после смерти Людовика XVII) осыпал Европу манифестами о своей преданности “старому по-рядку” да о “мести злодеям”. Впрочем, желая только тишины и безделья, он твердил об “умеренности”, соглашаясь с Талейра-ном, который опять стал министром иностранных дел. Но ко-роль сдал дела брату, годному лишь на роль заговорщика и па-лача и вдохновляемому бессердечной герцогиней Ангулемской. Правой рукой графа Артуа стал Сульт, назначенный военным министром: он клялся “реализовать” армию огнем и мечом.
Начался белый террор. Хартия была изуродована согласно “традициям” Бурбонов: она оказалась “пожалованием” и восста-новлением “цепи времен”. Люди, двадцать пять лет занимавши-еся заговорами против своего отечества, считали великую эпоху французской и мировой истории какими-то злодейскими козня-ми и сновидением! Немудрено, что Хартия превращала парла-мент в куклу, а королю предоставляла право “издавать ордонан-сы (указы) для безопасности государства” и учреждать специ-альные суды “по необходимости”.
Во всех шагах правительства стало проглядывать решитель-ное намерение воскресить “привилегированных”, что вело к рез-кому уничтожению всех мер Наполеона против феодализма. Было уволено до пятнадцати тысяч молодых офицеров, питом-цев императора: их заменили юными жантильомами, впредь в военные школы (то есть в офицерство) могли поступать только отпрыски столетнего дворянства. В полгода раздали или прода-ли старых титулов больше, чем в два последних века. Духовен-ство всюду захватывало власть, прибирая к рукам народное просвещение. Оно приказало даже “детям Вольтера” строго со-блюдать воскресенье и украшать дома при крестных ходах. Ма-ло того: в указах появились прозрачные намеки на возвращение национальных имуществ церкви. Это затрагивало массы: среди двух миллионов, купивших эти имущества, было немало кре-стьян, заработок которых сокращался от соблюдения праздни-ков. Сверх того, народ был смущен стремлением духовенства восстановить десятину да помещичьими замашками жантиль-омов по деревням. Недовольство росло изо дня в день. В Па-риже рабочие били роялистов. На бульварах пили “за здравие великого человека”. В театре студенты рукоплескали при фразе Вольтера: “Подавленный герой привлекает все сердца”. По про-винциям встречались надписи: “Да здравствует император! Он был и будет!” Особенно зашумели военные. Гарнизоны бунто-вали, сжигали или пачкали белое знамя. В казармах распевали: “Он придет, придет опять!” И это были не наемники: солдаты разжигали ненависть к Бурбонам среди родных крестьян и рабо-чих. Задумалась, а потом вознегодовала интеллигенция. Ее сму-тило появление церковников в институте, где они вытесняли ученых и уже закрыли целое отделение – изящных искусств. Ее заставил трепетать новый цензурный устав, который преобразил даже Шатобриана: этот певец католицизма и “вожделенных” Бурбонов теперь грустил, что “старая монархия живет лишь в истории”. 
Так “неисправимые” в десять месяцев смутили и восстанови-ли против себя все слои народа ради блага горсти допотопных “привилегированных” и алчных царедворцев. Да и те уже разо-чаровались. Завзятые роялисты досадовали на то, что еще не произведена “всеобщая чистка”, или “оздоровление”, и называли правление Людовика XVIII “революционною анархией”; требо-вали отмены Хартии. Еще более негодовали “политики” – либе-ралы, бонапартисты и старые революционеры или республикан-цы. В особенности горячился Фуше, услугами которого прене-брегли спесивые Бурбоны. В феврале 1815 года он составил за-говор для их низвержения, хотя еще не знал, кем заменить их. Один из этой компании уже поскакал тайком на Эльбу.
—2—
Ну что ж, остров, как остров. Это было как бы возвращение в детство: то же лазоревое небо, горы, виноградники…
Мать невесело сказала:
— Господь подарил тебе маленький рай.
И Наполеон начал превращать этот островок действительно в рай: разработал план добычи полезных ископаемых и железа, которое оказалось неподалеку. В это же время наладил коммуникации со столицей. Он знал, что Париж встретил союзников так же, как и его самого: все дома были покрыты белыми простынями с изображениями лилии Бурбонов. Даже жена Шатобриана, у которой из бельевой таскали эти простыни, сказала:
— Наверно союзники будут очень удивлены, увидев сколько приветствий…
  Александр разгуливал по Парижу. Когда Бурбоны угодливо предложили поменять название Аустрелицкого моста, он сказал:
— Достаточно уже и того, что по этому мосту прошла моя гвардия.
Ему сказали:
— Почему же вы так поздно пришли в Париж?
Он ответил достойно:
— Меня задержало мужество французов.
Но очень скоро Наполеон начал получать иные вести: как саранча, иммигранты вернулись и набросили на страну, отнимали поместья, разгуливали по Парижу в  давно вышедших из моды платьях, они разговаривали на давно ушедшем языке, и, что было самым страшным для французов, они были смешны. И его гвардия,  эти гвардейцы в мохнатых медвежьих шапках, прятали глаза, когда видели своего нового повелителя, который с трудом вылезал из кареты. Узнал Наполеон и высказываниие Талейрана:
— Они (иммигранты) нечего не поняли, и нечему не научились.
Однажды вечером он сказал своей материи после обычного вечернего чая, что уезжает в Париж. Та ничего не поняла, но Наполеон разъяснил, что он принес Франции много бед и следо-вало бы загладить свою вину. Она была матерью солдата и же-ной повстанца, и благословила его и сказала ему:
— Видно, господь не хочет, чтобы ты умер в постели, он приготовил тебе другою судьбу.
На крохотные семь судёнышек ночью он погрузил свои дра-гоценности и золото, прикрыл книгами из библиотеки, которую имел на Эльбе, а разместил семь сотен гвардейцев, и лишь когда они отплыли, он сказал:
— Мы возвращаемся на путь славы, согласны ли вы?
 И они закричали:
— Да здравствует император!
Они приплыли к Каннам. Наступал рассвет. В воздух поднимались птицы. Наполеон высадился на берегу вместе с солдатами, и уже вскоре был окружён крестьянами, которые еще вчера выставляли на обозрение его чучело, они обнимали его, плакали, то было возвращение блудных сыновей к отцу. А в это время его изменившие маршалы, обещали Людовику XVIII, и клятвеннее всех –  Ней  провезти бывшего императора по го-роду в железной клетке. Сульт разрабатывал возможности его пленения. Но вот свита Бонапарта подошла к Парижу, и император увидел первые войска, посланые против него, апосле чего он сказал своим солдатам и крестьянам:
— Оставайтесь на месте, Теперь за мной дело.
И двинулся к ним. Он уже видел их лица, этих солдат, кото-рый были высланы против него. Ими руководил молоденький офицер, видимо, из эмигрантов. Он скомандовал: «Целься!», когда он подходил, но император, знал этих воинов, потому что знал каждый свой батальон, то были солдаты пятого полка, и он приказал им:
— Солдаты пятого полка! Кто из вас хочет стрелять в своего императора?! Стреляйте!
И распахнул плащ. Они бросились к нему, целовали ему руки, и началось что-то невиданное в истории: в 15 дней, не сделав ни единого выстрела, не пролив ни капли крови, Наполеон вернул себе империю.
Как он сам говорил:
— Я только стучал табакеркой в ворота крепостей и распахивал ворота городов.
И Ней, который был послан, чтобы посадить его в клетку, сказал:
— Разве можно двумя руками остановить движение императора?
И перешел на его сторону. Они ужинали, когда Наполеон, между прочим, сказал: -
— Интересно, чем бы вы меня кормили в этой железной клетке?
   И Ней, не раз видевший в его гвардии смерть, плакал, а император обнял его и сказал:
   — Вы, надеюсь, поняли, мы теперь вместе до гроба?
     Он занял свой прежний дворец Тюильри. Затем появилась карикатура, изображавшая то, как орёл носиться над Нотер-Дамом, а из Тюильри выбегают надутые индюки. Людовик XVIII обещавший погибнуть, но не сдать Париж, попросту сбежал. Итак, наступили последние 100 дней, три медовые меся-ца Франции. Наполеон опять реформировал правление, сделал его более либеральным, к нему моментально перешел министр полиции Фуше, он организовал выборы в новом законодатель-нам собрании, сделав вид, что не заметил, что в это собрание были избраны многие прежде неодобряюще тираническую линию императора Наполеона. Узнал он, что Фуше начал некоторые сношения с Бурбонами, но не придал этому значения, он знал, что у него опять появиться министр полиции, который сделает всё для того, чтобы укрепить его власть.
    А впереди была самая скоротечная военная кампания – битва при Ватерлоо. Против него стояли две армии: англичане и прусаки, подходили русская и австрийская армии. Его задача была разо раться с ними до подхода союзников, поэтому надо было их разделить. Наполеон отправил корпус маршала Груши сдерживать Блюхера, а сам тем временем решил уничтожить Веллингтона.
     Он писал:
— Я побеждал, так как чувствовал ритм сражения, ис-пользовал момент, когда англичане не выдержат!
В этот миг Наполеон бросил в бой свою гвардию. То был заключительный аккорд. В подзорную трубу он видел, как войсковые колонны спешили на поле сражениния, он различал знамёна – это был Блюхер. Потом выяснится, что Груши, который нашел Блюхера, навязал ему бой, но оказалось, что Блюхер его обманул: с Груши сражался небольшой отряд, а сам Блюхер поспешил на поле сражения, так появились эти 120 тысяч воинов с развёрнутыми знаменами. Гвардия Наполеона под заключительный аккорд  всей этой военной эпопеи погибнет почти вся на поле Ватерлоо, англичане будут предлагать ему сдаться, но услышит знаменитые слова генерала Каброна:
— Вы были и останетесь дьерьмом!
Значительная часть гвардии Наполеона погибнет при Ватер-лоо, но благодаря ее мужеству, уцелевшие остатки войска уйдут. Наполеон искал смерти в этом сражении, но опять был приговорен к жизни.  Он возвращается в Париж. Его брат Люсьен увидел его и не узнал, в связи с тем, что Наполеон сильно изменился, стал обрюзгшим старым человеком. Он рассказал о сражении, будто бы оно не имело к нему никакого отношения, как посторонний.
Люсьен сказал ему:
- Это сражение, всего лишь одно проигранное сражение, а сколько раз это могло случиться!
В это время в Париже народ вышел на улицы. Везде слышалось:
— Да здравствует император!
После данного поражения город и страна могли еще мобили-зоваться. Но Наполеон не был готов к такому.  Подстрекаемые Фуше, начались непрерывные заседания законодательного собрания. Уже выступил Лафайет, который предложил объединиться под знамена 89 года.
 Но Наполеон сказал:
— Кости наших сыновей и братьев разбросны от пустынь Африки до снегов Московии, и этот человек по-прежнему хочет сражаться со всей Европой!
— Довольно, пусть уйдет! - палата требовала его отречения.
Люсьен сказал ему:
—Их надо просто смести!
 Нааполеон не хотел конфликта. К нему приехал представитель палат Бенджамин Констант, когда они разговаривали, с улицы продолжались крики:
— Да здравствуй император! Диктатура императора!
Наполеон усмехнулся:
— Вы слышите эти голоса? Мне достаточно шевельнуть пальцем и ваших безумцев сметут! Но я не сделаю этого, я не для того вернулся с острова Эльба, чтобы потопить Францию в крови…
Несмотря на уговоры Люсьена, он немедленно подписал отречение. Он будто торопился.
Впоследствии Шатобриан скажет, что Наполеон побоялся возглавить народ, он не хотел народной крови.
Как-то он скажет о себе:
— Я хотел объединить Европу во главе с Францией, но, к сожалению, у нее не было достаточного количества населения.
 У него не было необходимого количества населения. Вот в чем отгадка. Народ ему нужен был для того, чтобы продолжать соревноваться с Александром Македонском, а на меньшее Наполеон не соглашался, меньшее ему было неинтересно, и он ушел.
А вскоре к нему пришел тот, кто стоял за кулисами переворота, это был, конечно же, министр полиции Фуше. Фуше сказал ему, что надо покинуть Париж, потому что его присутствие возбуждает толпу, и он советует Бонапарту уехать куда-нибудь в Америку. Наполеон согласился, и в последний раз проехался по Елисейским полям, постоял у Триумфальной Арки, потом отправился в Мальмезон. Его свита и брат призы-вали спешить, пока союзники не вошли в Париж, но он задержался, посидел в комнате Жозефины. Дочь Жозефины рассказала ему, как мать быстро умерла: но не от простуды, а от печали. Она сказала, что мать умерла значительна раньше, в тот день, когда осталась без него. Но и в гробу, сказала Гортензия, она была прекрасна.
 После Мальмезона Нааполеон отправился в порт Рошфор. Отсюда он должен был отправиться в Америку. Он разглядывал море в подзорную трубу, в ту самую, в которую видел все свои победы, и увидел на рейде корабль. Он понял, что Фуше не только рекомендовал ему плыть в Америку, но и сообщил об этом англичанам. То был английский корабль, который назывался «Беллерофонт». Обсудили план бегства: он был прост — отплывут два фрегата. На один сядет Жозеф, который затеет отвлекающий бой с «Беллерофонтом»,  его возьмут на абордаж, на другом фрегате Наполеон ускользнёт в океан. Об этом плане доложили Бонапарт, а который продолжая рассматривать в подзорную трубу этот английский корабль Беллерофонт. Но опальный император возразил:
— Подумал я, и понял, что не имею права распорядиться жизнями моряков, ведь я теперь частное лицо и поэтому принял другое решение: просить убежище у этого английского судно, я решил просить убежище у англичан.
 Его окружение было шокировано. Представьте себе челове-ка, который мог ускользнуть на фрегате, но вместо того решил сдаться, так как союзники с минуты на минуту могли войти в Париж!  Но если уж сдаваться, так лучше сдаться своим фран-цузам, там были хотя бы какие-то гарантии, но сдаться англичанам, которых он морил континентальной блокадой, а при Ватерлоо десятки тысяч которых полегли, это было безумием! О каком убежище могла  идти речь? Но Наполеон был неумолим, и на шлюпке его обращение отправили к принцу-регенту правившего Англии. Наполеон писал: Ваше королевское высочество, я закончил свою политическую карьеру и решил искать пристанища среди английского народа и под сенью законов самого могущественного, самого справедливейшего из моих противников
Когда капитан «Беллерофонта» прочитал эту запискау, он чуть не сошел сума от восторга, закричав:
— Ну, конечно же! Английский народ очень добр и гостеприимен! Он с уважением отнесется к французскому императору.
Свита понимала, что сейчас начнутся длительные приговоры о его статусе, а Наполеон сказал:
— Вот видите, как всё замечательно! Мы отправляемся на «Беллерофонт»
     Его окружение было потрясено: какой-то капитан одного из бесчисленных английский судов что-то обещает, и один из величайших императоров ему верит?! Но Наполеон поднимается на борт «Беллерофонта» вместе с ним опднимается свита, и корабль берет курс на Англию. Наполеон в последний раз видит берега Франции. Первая остановка была в Торбей. Толпа запрудила набережную, лодки продавались по бешеной цене, Наполеон вышел из каюты, и вся  набережная обнажила головы. Периодически выходил матрос с большой надписью: «Импера-тор отдыхает» либо «Император обедает». Следующая остановка была в Портсмуте. 31 июня на борт поднялся адмирал Кейт, который подал ему бумагу. Генерал Бонапарт, теперь его будут так называть, объявляется пленником союзников, его отправляют в ссылку на остров Св. Елена. Ему разрешено взять с собой 3 офицеров и 12 слуг. Тут последовал взрыв, как когда-то он кричал на королей, Наполеон кричал на ни в чем не повин-ного Кейя:
— Вы нарушали все законы гостеприимства. Я был самым могущественным из ваших противников! Это ляжет позорным клеймом на всю Англию!
Адмирал слушал Наполеона с покорным видом, он понимал его. Так что же произошло? Неужели тот, который сказал: «Со мной никогда не случалось того, чего я не предвидел!» не мог предвидеть то, что понимала даже его свита? Да нет, конечно. Он сознательно выбрал этот, наихудший вариант? Но для чего? Он объяснил это на острове Св. Елена:
—В моей судьбе было всё, но в моей репутации не хватало одного: несчастья! Нет нечего возвышеннее, чем великий человек в несчастье, который борется со всеми невзгодами, Он куда более свят и достоин уважения, чем когда он сидит на троне.
И добавил:
— Я носил две короны: Франции и Италии, англичане увенчали меня третьей, самой великой короной, такой же, ка-кую носил Спаситель, -  терновым венцом!
Англичане щедро наградили его страданиями, отправив на остров Св. Елены с ужасающим климатом. Есть на этом острове черная скала, которая похожа, как сказал кто-то из сопровождавших его товарищей, на испражнение дьявола по пути в ад. То было плато Лонглунт, над ним всегда собирались тучи, постоянно шли дожди. Там не земля, а глина, там не росли деревья, пятьдесят лет был скотный двор, где настелили доски на полувековые экскременты, разбили помещения на жалкие комнатушки, и теперь здесь жил вчерашний повелитель мира. Но и этого было мало: они отправили на остров Гутца Лоу, адмирала-ничтожество. Этот служака имел инструкции, чтобы превратить жизнь Бонапарта  в ад. Ему ограничили прогулки, встречи с людьми, которые хотели его видеть. Ему ограничили пропитание, забрав у него из Тюильри 50 миллионов франков. Но на каждое издевательство раздавался бодрый голос генерала Бонапарта:
—Вы ничтожный писаришка Блюхера, которого я бил столько раз, ваши правители обманом захватили меня и вам дали право распоряжаться моей жизнью! Запомните! Жизнью! Но не сердцем! Оно по-прежнему такое же гордое, кака тогда, когда мои приказы слышала вся Европа! А ваши ничтожные  правители дрожали, ожидая моего ухода на жалкий островок!
Со своего жалкого острова он наладил коммуникации с Большой землей. Его письма отправлялись в Европу с чиновниками, отезжавших на родину. И очень скоро протрет страдальца в терновом венце начал сменять в Европе портрет тирана и деспота. В терновом венце был он теперь, скала, где его поселили, стала скалой, куда мстительные боги приковали богоборца Прометея, и  теперь Европа говорила о мстительных англичанах, которые мучают беспомощного великого человека, об этих королях, которых он, победив, отправлял обратно в свои дворцы, на их троны, теперь же они поселили его на скотным дворе. Так что он мог начать главное, для чего взял с собой мудрого литератора маркиза Лас-Каза, автора известного в Европе географического атласа. Теперь маркизу Лас-Казу он диктовал в терновым венце страдальца. Он диктовал свою жизнь, тот протрет, который обещал Жозефине во весь рост, Страдальцу верят, счастливчику меньше, так что он мог уничтожить все мифы, которые создавались вокруг его имени, все враждебные мифы, чтобы создать новые, свои. Он был деспотом? Нет, что вы! Он просто победил анархию. Он был против революции? Нет. Он был ее сыном, он просто убрал её крайности, оставив все её достижение и закрепив их в своём гражданским кодексе, Он хотел всемирной империи? Нет, что вы!, Он просто хотел осуществить мечту всех философов –  Соединённые Штаты Европы. Правда, во главе с Францией. Он нападал? Да никогда! На него нападали, и тогда его военный гений был беспощаден. Он рушил мировые державы, он раздвинул до небес пределы славы, он пытался основать царство разума, дал простор способностям человека, и если было у него честолюбие, то самое великое. Так был созданего Мемориал. И Лас-Каз повез его записки в Европу. Все понимали, что Наполеон не согласился уйти побеждённым, он затеял новое сражение, Он объяснил генералу Гурго, который сопровождал его на остров:
— Неужели вы не понимаете! Какая жизнь, здесь идёт сражение!
Но с той минуты, когда Мемориал был закончен, он медленно начинает умирать. Он составляет завещание. В нем пишет своему сыну: «Я оставляю свою славу, своё имя, и своих друзей, а ты почаще читай историю, эту единствую философию, существующую в мире, если же ты продолжишь мои завоевания, ты будешь попросту негодяем, следует жить в мире, и никогда не мстить за меня». Он напишет королевским дворам Европы, что завещает весь ужас и позор последних дней своей жизни им. Напишет Наполеон и такую фразу:
— Я умираю преждевременно от руки английской олигархии и подосланного ею убийцы.
Что это было? Еще одну бомбу он бросил в противника или действительно, как считают многие историки, испугавшись  нового Бонапарта, который шагал по Европе, они решили быст-рее с ним покончить? Когда над островом появилась комета, он сказал:
— Она за мной! Скоро, скоро где-нибудь над Елисейскими полями я встречу своих солдат, своих маршалов, и мы будем беседовать о наших победах, о нашей славе, может, к нам присоединятся Цезарь, Ганнибал и Александр Македонский… Боюсь, что на земле испугаются, увидев вместе так много вояк.
5 мая над островом Святой Елены разразилась буря. А у Бо-напарта началась агония. Вдруг его глаза широко раскрылись, будто что-то увидев, и французский император отдал душу Богу. Было ровно 5 часов. В следующую секунду раздался пу-шечный выстрел. Заходившее солнце и пушка отсалютовали артиллеристу и императору. Когда Бертран вышел, чтобы сообщить слугам о его смерти и вернулся, он был потрясён: на месте обрюзгшего пленника на подушках лежал молодой человек, генерал Бонапарт, первый консул. То, что он готовил для своей последней битвы, пришло вовремя: Мемориал был создан, появился образ всемирного гения на фоне грохочущих пушек, скакавшей кавалерии, развёрнутых знамён, мундиров его Гвардии и государств, павших к ногам… Как жалок был мир загнивавших феодальных монархий, мир аракчеевых, в то вре-мя, когда вся Европа лежала у его ног! Газеты захлёбывались от восторга: последний античный герой! Жалкий мир лавочников не мог выдержать ослепительного блеска его побед, даже  враги славили его, а Шатобриан, его давний враг, писал: «Это Карл Великий, это Александр Македонский в изложении древних авторов». Гёте писал: «Каждый чувствовал, что за его историей скрыто нечто, только никто не знал, что именно!» И действительно: о чем была история его жизни – о воинской славе, об абсолютной власти, которая ослепила величайшего человека, или о вечном Вавилоне, который не устают строить, но который обязательно будет разрушен, или о том, о чём он сам будто бы говорил на острове Святой Елены:
— Великие полководцы собирали великие армии, чтобы железом и кровью  завоевать мир! А вот Господь Бог завоевал мир одной любовью…

КОНЕЦ 03.05.2022