Сумел принять, но не сумел смириться

        Когда он отправлялся в поход по лабиринтам своей  памяти, то каждый раз пытался избежать неприятных закоулков  в ней и того, что его там ждало. Они были для него, как те шкафы, наполненным скелетами, которые совсем не хотелось вынимать  оттуда и глядя на них, думать о том, что ты совсем не тот, за кого себя выдаёшь, о том, что ты не то, чтобы раньше, ты  и сейчас совсем не тот, кем посчитал себя эдаким героем с незапятнанной репутацией, хотя на твоей жизни, как на твоём  теле, клейма  негде было ставить.

     Но он упорно,  каждый раз  попадая  именно в эти ниши своей памяти,  отвергал  истинное положение дел, всё  то, что на самом деле с ним случилось, то, что он смог принять, но с чем  не смог  смириться, с тем, что произошло с ним в жизни, что он упорно старался  не вспоминать, но попадая  во время  этих путешествий именно в эти уголки своей памяти, воспоминания,   которые  он усилием воли и неосознанно одновременно купировал, как ощутимый болевой  синдром, он все равно становился  на то время, что там находился, тем, кем был на самом деле, оставаясь в образе придуманного им самим человека, он начинал жить одновременно двумя жизнями, как при диагнозе диссоциативного  расстройства личности, которое между тем у него и имелось.

         Он,  находясь в одном желаемом  им образе  непогрешимого для себя   героя, испытывал все те эмоции, которые испытывал  тогда, когда был совсем другим человеком, на самом деле оставаясь  им, но без желания  им быть, которое было столь сильным, что наконец,  на поверхности и нарисовался  совсем иной портрет другого человека  с другой историей жизни, который временами всё  же не забывал о своём истинном Я  и начинал снова жить своей старой жизнью в  новой.

     Ложась спать, он погружался в ту жизнь, от которой отказался,  из  Влада став Стасом, тем самым героем с одними положительными качествами, но по ночам Влад напоминал  ему о том, что это неправда, а придуманная ложь, правдой был Влад с автоматом в руках в надетой военной форме, угрюмо  месящий кирзовыми сапогами землю, смешанную с песком, и упорно не желающий принять тот факт, что  груда людских трупов, среди которых  в основном были  женщины, дети и старики, вид которых напоминал  обглоданные скелеты каких -то живых существ,  недавно ещё  были живыми людьми, состоящими из плоти и крови, а сейчас с вывернутыми руками и выкрученными  ногами, с истерзанными остатками от самих себя, эти подобия человеческих тел, на которых даже кровь побледнела от ужаса и была практически незаметна, лежали друг на друге,  будто на мусорной свалке, украшая собой эту жизнь, которая никогда не станет для них жизнью, да и не была она для них таковой никогда, учитывая те  обстоятельства их гибели во время войны,  когда никем не осуждалась насильственная смерть другого человека, если он был из стана врага, оставаясь  для кого- то своим и близким,  своим соратником по оружию и в борьбе за справедливость, которая разместилась в равных долях на противоположных чашах одних весов, где нет и не могло быть перевеса в  ту или в иную  сторону, ибо обе стороны сражались за справедливость каждая  в своём понимании.

        И  вот потому-  то  и Влад, не выдержав муторного жуткого зрелища, той мусорной свалки из убитых человеческих тел, видя, как по другую сторону колючей проволоки в похожей военной одежде мнутся те, кто был причастен к смертям этих людей, он,  всегда будучи только за мир, за жизнь и мирное сосуществование, не зная, что такое просто невозможно между людьми, где каждый тебе враг и только один друг,  он  обезумел от вида белой,  не красной,  крови, что затекла в пустые  глазницы трупов, для того, чтобы они больше не могли видеть весь ужас творимый другими людьми.  Он именно тогда и помешался, не желая больше быть тем, кто он был, убийцей,  потому что  руки его,  которые никогда не были в крови, сами собой потянулись к висящему  у него на груди автомату, а пальцы, будто намертво вцепились в курок, и так там и остались навсегда,   как отрубленная и отдельная часть его тела,  и лучше бы там и оставалась, отдельно от него самого, и он  больше никогда не убил бы ни одного человека в этой жизни, в которой он в упор расстрелял живых людей, тех, что были убийцами, как и он сам.

          Они на глазах  у него  падали, превращаясь  в подобие человеческих  тел, разорванные на мелкие кусочки автоматной стальной очередью.

        А Влад не в состоянии был уже остановиться.  Он,  как заведённый, с глазами, напоминающими глазницы тех убитых, в которых затекла  белого цвета кровь,  всё стрелял и стрелял уже в лохмотья только что  убитых им человеческих убийц, полностью повторяя их самих, не понимая, что это,  акт мести, как наступившее  возмездие, или  не пойми откуда взявшаяся в этом мире справедливость, которая никогда уже не вернёт  к жизни ни  жертв, ни  их убийц.   Не понимая, зачем такая справедливость  и не ища себе оправдания, понимая  только одно, он стал убийцей, массово расстреляв  только что живых людей, пусть и военных преступников, преступивших  все каноны человечности, пусть и негодяев и подонков, каких свет не видывал, а  увидев, погас и стал сплошной чёрной ночью, но это были люди, которые с помощью его рук стали мёртвыми людьми.
 
    Он чувствовал, как медленно, но все быстрее он теряет разум, становясь там же на месте Стасом, превращаясь в него из Влада, тем героем, чьи поступки будут отравлены совершенной им справедливостью, хотя чаши весов, на которых она,  по прежнему расположившись, лежала, не качнулись ни  в ту, ни в другую сторону, при слове героизм и  имени Влад.   Это всё,  что он успел понять, став для себя лично, в первую очередь, Стасом, но оставшись убийцей в тех снах, где он не имел ни минуты, ни секунды отдыха, переживая моменты из прошлой жизни, которая не отпускала его в новую.


  Его пытались лечить, желая оказать помощь,  вытащить    из военного  бункера, его самого  и тот скелет, что там схоронился, из тех снов, не раз озвучивая  кто он есть на самом деле, чтобы жил,  как любой человек, пусть с чувством вины, но жил, а не страдал  на два фронта, где он никогда не был героем, а просто человеком со своей  судьбой, не сумевшим принять и смириться  с тем, кто он есть на самом деле, предпочитая долгое время  гулять по лабиринтам своей памяти, купируя болящее  прошлое, как следствие полученной психологической  травмы, не позволивший  ему стать психом,  но  индивидуумом, забывшим себя и свою истинную сущность,  из того прошлого,   с которым он жил и сам не знал об  этом, сознательно обходя именно эти  уголки своей долгосрочной  памяти, порою думая, что ему это помогает, не мучаться по ночам, погружаясь в истинную  реальность, и покидая свои дневные фантазии.

      Но однажды настал момент, когда он,  как в наставшей ремиссии всё  же не забывая, вспомнил кто он есть, и не погружаясь в процесс регресса, он  больше не хотел этого, Влад покончил со Стасом навсегда, присоединившись к тем мёртвым телам  убитых им людей, которые преступили и вместе с которыми преступил он, чего он не смог забыть, а вспомнив и согласившись и  смирившись с тем, что натворил,  принять  сил уже  не осталось, он их оставил  в тех своих снах, где снова и снова убивал, нажимая беспрерывно  на курок автомата, сил на то, чтобы жить даже в любом  образе, не осталось.  И  он умер, нажав в своей  реальной жизни последний раз на курок. Так было легче,  не жить с пониманием,  кто ты есть, осознавая всю трагедию  собственного существования  в этом мире, где торжество справедливости  упирается в ту чашу  весов, которая никогда не перевесит.

31.05.2022г
Марина Леванте