Жизнь обещала продолжаться...

На фото: Москва. ЦДЛ (Центральный Дом Литераторов). Поэт Анатолий Жигулин, писатели: Ирина Ракша и Олег Волков.

                Жизнь обещала продолжаться…
                (о поэте Роберте Рождественском)

Однажды разбирая свой литературный архив я наткнулась на памятный документ - белые корочки с моей маленькой, как на паспорт, фотографией. Он гласил, что я являюсь заместителем Роберта Ивановича Рождественского, председателя совета ЦДЛ (Центральный Дом Литераторов). И тут я об этом действительно вспомнила. И как мы, человек десять писателей, порой собирались в директорском кабинете, на заседания этого самого "важного" Совета. Какие-то вопросы ставили. Что-то обсуждали, за что-то голосовали, уж не помню за что. И Роберт, чуть заикаясь,  послушно председательствовал. Работа в общем была "не бей лежачего", сплошная фикция тех лет. А вот Роберта помню очень хорошо. Он всегда был оптимистичен, приветлив и добр, ко мне особенно. Собственно, из-за него (чтоб не огорчать уважаемого поэта) я  и ходила на эти никчёмные заседания. В нижнем "расписном кафе" нашего роддома ЦДЛ, где все желающие творцы могли оставлять на стенах  автографы: Светлова, Симонова, Эренбурга, даже датского карикатуриста Битструпа, был и чей-то рисунок фломастером "Роберт и его жена-Алла Киреева". Они были нарисованы чёрным. Две "склеенные" как бы летящие вверх, фигурки, как  плоть едина. На двоих две головы, но три плеча. Буквально вросли друг в друга. И взвились в небо.
Мне вспомнились почему-то строки его знаменитых, любимых народом песен, его стихи. Хотя сегодня, к сожалению, не все и не всегда знают, что эти мудрые строки принадлежат именно поэту Роберту Рождественскому. Порой мы даже напеваем их как народные. Да они и впрямь стали народными: «Не думай о секундах свысока...», «Пусть голова моя седа, зимы мне нечего бояться. Не только груз мои года, мои года - моё богатство...» или: «Что-то с памятью моей стало. Все, что было не со мной, помню...». А ведь это - выражение души автора, его сути...
 Роберт ушёл от нас 19 августа 1994 года. Ушёл, а стихи  - душа его остались с нами навсегда.
Сегодня любому, конечно, интересно знать, каким был гений в повседневной жизни? Из чего рождалась его чудо-поэзия?. Об этом, разумеется, лучше всего знает его семья - две доченьки и любимая жена - Алла Борисовна Киреева.  И тогда я позвонила ей на дачу в Переделкино и попросила написать для нашего журнала "Работница" несколько страниц о муже. Она написала и вскоре привезла в редакцию этот текст.
                ***
«Жизнь обещала продолжаться.., а сама взяла и оборвалась. Остались воспоминания. Много, много воспоминаний, накопившихся за сорок совместных лет. Остались его вещи, фотографии, его внуки, книги... Конечно, за эти четыре десятилетия в нашей жизни было всё: и нищета, и благополучие, и горе, и радость, и молодость, и старение. Порой, казалось, что мы — одно существо, настолько общими были наши мысли, взгляды, вкусы, привязанности. Живя с ним, я буквально каждый день удивлялась и убеждалась: таких людей в природе не бывает. К счастью, я говорила это ему и при жизни. И говорила часто. Осталось очень много блокнотов, в которых он записывал отдельные наблюдения, стихотворные строчки, мысли. Он писал: «Если разобраться, то счастливых дней было много. Наверное, даже больше, чем звёзд в августе. А может, даже больше, чем государственных границ в Европе. В общем, много их было — счастливых дней».
Роберт был уникальным человеком. Он никогда не повышал голоса. Мог запросто, доброжелательно и заинтересованно говорить о политике с министром и с тем же вниманием и добротой обсуждать судьбы мира с вызванным сантехником. Для него все люди были одинаково интересны. И он их любил. Каждого в отдельности. Вокруг него создавалась такая аура спокойствия и защищённости, что, как мы любили шутить, и малознакомые люди, и близкие друзья порой «забывали уйти». Забежит человек на минутку и... останется до глубокой ночи. С Робертом люди чувствовали себя как дома. А дома при нём всегда искрился праздник. Он был человеком весёлым.
Как никто, умел украшать жизнь. Его письма, из дальних стран или со второго этажа нашей дачи на первый, сопровождались почти всегда стихами... Ни один праздник не обходился без стихотворных подарков-поздравлений.
Вот март 1994 года, меньше чем за полгода до смерти.

ВСЕМ-ВСЕМ МОИМ ЛЮБИМЫМ ЖЕНЩИНАМ,
Живущим на даче и приезжающим на неё.

Наступил он — Праздник Ж.
У меня пожар в душе!
На житейском вираже
вы — моя опора, Ж!
В отдыхе и в кутеже —
всюду Ж! Сплошные Ж!
В норке, в платье, в неглиже
очень я люблю вас, Ж!..
Дорогие мои Ж,
поздравляю вас уже!
С любовью — Ваш муж, отец и друг. Будьте!

А вот письмо начала шестидесятых из Одессы, с военной службы: «Здравствуйте, дражайшая супруга моя свет-Алёнушка, дочь Борисова!
Пишет Вам муж Ваш, солдат, не жалеющий жизни своей и трудов своих родному Отечеству нашему.
Во первЫх строках своего письма сообщаю Вам, что служба моя идет, как это ей и положено. Отцы-командиры довольны мною, поведением моим так же, а усердием так даже чересчур. Намедни вывесили мой материальчик ничтожный, который накропал я левой ногой (даже не разуваясь!), на красную доску, и все ходят и благожелательно цокают языками...
...Передай, радость моя, привет отеческий и внушительный дочери моей болеющей и канючащей. Скажи ей, пусть она слушает начальство детсадное, как её герой-отец слушает своих начальников. Тогда всё в порядке будет. И не будут тогда родители краснеть за чадо своё единственное...
И друзьям дома приветы и поздравления естественные... Всех я их помню, всех я их защищаю от тёмных сил и реакции капиталистической...
...Ещё раз кланяюсь тебе, жена моя. Не скучай, но и не блуди. Ибо в противном случае, по приезде, сниму я ремень свой солдатский и примусь зело долго учить тебя.
Остаюсь в здравии полном и почтении совершенном к тебе, наречённой моей, супруг твой...
С солдатским приветом гв. рядовой, необученный Рождественский Роберт Ивана сын».
И снова — из письма с военной службы:
«Новости! Поздравь! Сообщи в Союзе Писателей! В Союзе Композиторов! В Доме Актёров! В Доме Кино! В ресторане «Пекин»! Сообщи всем! Всем!! Всем! Всем!
МЕНЯ НАПЕЧАТАЛИ!!!!!!
Наконец-то!! О радость! Я ж вырежу это в 100 экземплярах. Я ж обклею всю новую квартиру этим делом. Ура!
(Посылаю. Прочти. Выучи наизусть. Пусть Катька выучит.)
Признали меня наконец-то в городе Одессе!! Уф-ф-ф...»
Всю долгую совместную жизнь он создавал нас, близких,— незаметно, ненавязчиво: мы тянулись к нему. Вернее, пытались дотянуться до его мудрости и доброты. Он строил из нас людей. Само его присутствие в доме начисто исключало размолвки, разборки, повышение тона. Весёлые, добрые стихи «для домашнего пользования» сочинялись им по самым разным поводам: дни рождений, свадьбы. «Я горячей, чем струи Лимпо (ПО-ЗДРА) будь весела, красива и бодра (ВЛЯ) люби меня с рублем и без рубля (Ю) Алёнушку мою!» В день рождения любимой тещи Роберт всегда что-нибудь придумывал. Кстати, шутил, что только из-за тещи и женился.
В славный день октября,
Эти строки даря,
Не шутя говорю:
Я вас бла-го-да-рю!..
А когда младшая дочь вернулась из круиза, где участвовала в конкурсе «Мисс Пресса-92», ее ждала книжка «ругалок» (принято считать: того, кто сдает экзамен, надо ругать, на счастье).
Мы с мамкою знаем, (на то Божья Власть!),
 - что ты у нас, в общем-то, не удалась...
Поверь нам:, ведь ты же, как пробка, тупа.
Тебя ж оплюет и освищет толпа!
Как только ты крикнешь свое: «Вуаля!!!» —
все сразу же прыгнут за борт корабля!..
 Среди писателей у него было много друзей. Но, мне кажется, и откровенные враги относились к нему с уважением. Писательская среда, как известно, непроста. Роберт говорил: СП - это не Союз Писателей, это СерПентарий. Он, по-моему, просто не понимал тех людей, которые, вместо того чтобы работать, занимались сведением счетов, подсчетами чужих изданий, ожесточенным обсуждением чужих успехов.
Он был абсолютно лишен чувства зависти. Хорошие стихи других поэтов радовали его. Он тут же читал их нам, гордясь, будто написал их сам.
Он страшно переживал за страну. В перестройку поверил, как ребенок. Наверное, более счастливым я не видела его никогда. Но скорое разочарование его сломило.
Единственное, чем обделила его судьба,— это здоровьем. Последние лет двадцать его мучила язва. В 1990 году обнаружили опухоль мозга. К счастью, доброкачественную. Как только он об этом узнал, начал запоем писать. Как обычно, начал с шутливого:
ИРОНИЧЕСКО-БОЛЬНИЧНЫЕ СТРОФЫ
(трилогия)

1. ПОЛЬЗА
Канул день, проведя по судьбе черту.
...Значит, так: можно «отдыхом», «облаком», «обухом»...
Человек ошалело глядит в темноту,—
в первый раз ищет рифму на слово «опухоль».
2. ДИАГНОЗ
Изучив меня, в конце концов были авторы диагноза строги:
«Опухоль - с куриное яйцо.
А вокруг — куриные мозги».
3. ЕЩЕ ОДНО ДОКАЗАТЕЛЬСТВО
Чтоб развеять грусть-тоску, возведем к надежде мост!..
Если опухоль в мозгу, значит, есть мозг.

Три операции — и он встал на ноги. И написал свои лучшие стихи. Сердце сжималось. Каким испытанием было для нас слышать в стихах такую безнадежность:
За окном заря красно-желтая.
Не для крика пишу, а для вышёптывания.
Самому себе.
Себе самому.
Самому себе.
Больше — никому...
Вновь душа стонет, душа не лжет.
Положу бинты, где сильнее жжет.
Поперек души  положу бинты.
Хлеба попрошу, попрошу воды.
Вздрогну.
Посмеюсь над самим собой:
может, боль уйдет, может, стихнет боль!
А душа дрожит – обожженная...
Ах, какая жизнь протяженная!
Но о самом плохом не хотелось думать. Мы, пренебрегая законами природы, упрямо и слепо верили, что все худшее позади. Что просто мучат хворости, безумно тревожит судьба страны, огорчают поступки отдельных знакомых. Верили, что вот-вот ему будет получше и мы поедем куда-нибудь к теплому морю.
В феврале 1994-го Роберт написал со свойственной ему улыбкой и печалью:

ПРОЛОГ
Зимний ветер ветки клонит.
Не впадай, хозяйка,  в шок!
Щщас тебе один поклонник
зачитает свой стишок...
Был нормальным я до умопомраченья,
 и всегда хватало мне простых забот.
 Думал: вот — очередное увлеченье!
Погуляю, поматросю и — пройдет.
Странно то, что увлеченье не проходит!
 Никуда ему исчезнуть не дано,
При любом режиме, при любой погоде
все сильнее разгорается оно!
Я гляжу на Вас,  а мне все мало, мало.
Стонет сердце, и пожар гудит в крови!..
Наконец-то,  уважаемая Алла,
 я решился объясниться Вам в любви.

Жизнь обещала продолжаться. Подвели его мужество и скромность. В августе 1994 года случился перитонит — надо было кричать, чтобы ему тотчас помогли. Но он терпел молча и лишь изредка говорил: «Что-то больно...» Низкий поклон хирургу, который провел операцию, несмотря на то что Роберт только что пережил клиническую смерть. Мы все понимали, какой был риск. Более того, только теперь, к сожалению, понимаем, что это было безнадежно...
Умер он от инфаркта. Врач реанимации рассказал, что сердце останавливалось семь раз. На восьмой «запустить» это измученное, доброе сердце не смогли.
Незадолго до этого он написал:
Ах, как травы душисты!
Как бессовестна смерть!..
Знаю: жить после жизни .
Надо тоже уметь. »
                Алла Киреева.

    Я прочла этот материал не отрываясь. Он показался мне искренним, трепетным. И я сразу отдала его в печать.