Пугало

Весной 1914-ого года Надеже исполнилось двадцать лет. В июне еще косили душистую кашку в поле, за хутором барыни Волковой, а в конце августа забрали у Надежи мужа Матвея на войну. Она и понять ничего не успела. С кем воевать, зачем? Навязала в узел хлеба, печеных яиц, и отправила Матвея в Казань, на поезд. Как ждать будет, Надежа не думала, время быстро пролетит в заботах: летний день год кормит. А там и войне конец. Вот только осталась она одна. Страшно было без Матвея.
Жила Надежа в большой семье. На фронт забрали всех мужиков: свекра, мужа Матвея и его брата Борьку. В доме на хозяйство встала сноха Анисья. Она была старше Надежи, любила подслушивать чужие разговоры, а за обедом одна выпивала самовар чаю. Надежа помогала кое-где, но все больше в поле бегала, на барский хутор. Любила она поле: татарские степи вокруг, глубокие овраги с криками тетеревов по вечерам. В августе самое время им кричать. А Надежа любила слушать.
В тот день, как проводила мужа, пошла она в баню мыть чугуны. Свекровь увидела, веником отстегала: нельзя мыть, примета плохая.
- Намоешься еще. Воду лить – к покойнику.
А позже, душной ночью, Надеже не спалось. Металась по скрипучей кровати, все искала, искала. С улицы, с конца деревни, доносились песни.
Встала Надежа, босыми ногами протопала к сундуку, достала новый свой шерстяной маскаль, с мордовскими узорами на рукавах. Только раз надевала, до свадьбы еще. Подошла к зеркалу, покрутилась, прикинув москаль к сорочке.
- А руки бабьи совсем. - Подумала с обидой, глядя на грубые от земли и какие-то большие ладони.
Надежа вздохнула, рассматривая себя в зеркале. Песни на улице не затихали. Надежда хотела было подпеть, запела, но оборвалась. 
В люльке, за крюк подвешенной к потолку, пискнул ребенок, потом затих. Еще двое ребятишек спали на печке. Долговязая Анисья растянулась на железной кровати. Она ворочалась, уткнула голову в подушку.
Надежа вглядывалась в темноту ночи, в поля, что шли до самой Казани. Теперь город этот был для нее чем-то тайным. Оттуда Матвей поедет на войну на каком-то поезде. Она и поездов-то не видела ни разу. И оттого еще страшнее они ей казались.
Запрятав москаль подальше в сундук, Надежа подошла к кровати Анисьи, прилегла рядом с ней. Анисья не спала. Слышались песни и смех ребят. Кто-то затянул любовную.
- Закрой окно, сил нет слушать. - Прошептала Анисья. Все лето душу рвут.
Надежа смотрела на теплый свет луны, от него в избе было светло, по деревянным стенам, по лицу Надежи бродили тени от старых лип. Еще Матвеев дед сажал. Надежа уткнулась носом в плечо невестки. - Заснуть-то как?! Не спится, Ниська...
- А вот я тебя все спросить хочу. – Анисья вдруг хитро прищурилась. - Ты про барыню с Мотькой давно знаешь?   
Надежа не отвечала, молча глядя куда-то в сторону. Анисья заметила, повернула к себе голову Надежи.
- Давно..., - сама себе ответила Анисья. - Бабы на каждом углу трещат - и глухая услышит. Мотька твой в кучерах у нее уж год как. Все год и любятся. Думаешь, откуда он антоновку возит? Это она за Мотьку тебе яблочками платит.
Песня с улицы прервалась, кто-то засмеялся. Надежа встала с кровати, подошла к окну. В лицо ей дышала деревенская ночь.   
– А давай завтра на вечерку к ребятам сходим? А? Пойдешь со мной?
Анисья недоверчиво зыркнула на Надежу. 
- Да ты что?! Мы замужние бабы. Как мы там? Засмеют! 
Надежа улыбнулась.
- А вот завтра и увидишь. Я штуку одну придумала. Увидишь!
Надежа снова подбежала к Анисье, поцеловала в лоб, потом метнулась к своей кровати и как ребенок накрылась с головой одеялом. На секунду высунула голову, шепнула в восторге.
- Увидишь!
Ребенок в люльке, пискнул, потом заплакал. Анисья снова заворочалась, встала и лениво потопала к люльке. По дороге Анисья захлопнула окно.       
На следующую ночь стащила Надежа из буфета белые фартуки старухи свекрови. В предбаннике они с Анисьей разделись догола, подвязали фартуки, распустили волосы. Надежа намазала мукой лицо и руки, дала намазать и Анисье.   
- Ну как? Хороши девки? – Шептала, улыбаясь, Надежа, обнимала невестку, прижималась щекой к жаркому ее лбу. - К Игнатьевым пойдем, у них сегодня вечер.   
Шли огородами. Босые пятки жгла рано выпавшая роса.  Зябкие ночи в августе - на осень повернули. Надежа смотрела на черное небо: даже звезд не видно, как в колодце.
Минув огороды, вышли на голоса, на песни у края улицы. На лавочке, перед домом мельника Игнатьева сидели девки с пареньком - гармонистом лет пятнадцати: лущили подсолнушки, громко смеялись. Аксинья с Надежей, царапая руки о ветки шиповника, пролезли к соседнему дому. Там стоял сруб бани. Хозяин весной помер, так и оставили, теперь обрастал крапивой. Анисья с Надежей забрались на сруб, раскинув руки, чтобы не упасть. Надежа схватила Аксинью за руку, повела за собой по узким бревнам сруба. Надежа громко затянула песню, будто передразнивая девок.   
Первым увидел их паренек с гармонью, оборвались звуки. Перед его глазами по срубам бани ходили полуголые, бледные русалки.
- Глядите, русалки! Русалки там! – Заорал не своим голосом паренек и кинулся прочь, через плетень. Тут же завизжали девки, все бросились от дома врассыпную. Кто-то упал, вскрикнул, схватившись за вывихнутую ногу.
Обратно бежали теми же огородами. Аксинья с Надежей смеялись громко, до боли в животах.
- Вот дуры-то, вот дуры! - Дышала в спину Анисья. - Старуха узнает, крапивой отлупит.   
Надежа бежала быстро, постоянно оглядываясь назад, и не заметила, как наткнулась на пугало, стоящее у них на огороде. Надежа вскрикнула. Забыла, как сама снаряжала пугало в Матвеево тряпье. Но теперь ночью будто и не пугало это вовсе, а Матвей стоит. Увидел он ее, за озорством застал. Надежа вскинула руки, как всегда привыкла, закрываясь от удара мужа.
Спасла Анисья: вырвала пугало из земли и, смеясь, швырнула к навозной куче.
- Некого теперь пугать!  Отдохни, покуда.
Надежа оглянулась вокруг. Повсюду, везде, на каждом огороде чернелись пугала. Одеты они были в потрепанные мужские пиджаки, косоворотки, на некоторых висели рваные шапки. Как покойники стояли они на грядках, каждый свой огород стерег. Только сейчас разглядела их Надежа как следует. Вон Зелениных пугало, они двоих сыновей в Казань отправили. Это - Левановых. У них отец уехал, оставил пятерых детей. Надежа метнулась к пугалам, стала вырывать их из грядок, кидать вон. Всех подергала, насилу ее остановила Анисья.
Уже дома, лежа в кровати, слушала Надежа как бешено колотится сердце. До самого утра колотилось. Рано утром решила  выйти во двор, по нужде. Поднимаясь назад по лестнице, увидела подклеть, зашла внутрь. Вся подклеть была завалена красными яблоками. В нос пахнул резкий яблочный дух. Надежа забралась на кучу яблок, взяла одно яблоко, другое, с хрустом откусила. По подбородку потек пенящийся сок. Заглянула сонная Анисья. Встала козу доить.   
- Не гостинцы это, сама с Матвеем воровала…из барского сада. Куда ей столько, одной? Лежат постелью. А нам радость... - Надежа деловито осмотрелась вокруг себя, - Вон, сколько... Уж вызрели. Пирогов бы напечь да замочить кадушку, а то пропадут к зиме.
Анисья рассеянно, сквозь сон, кивнула.
На следующий день весело мочили яблоки, а октябрем, на поминки своих мужиков, Анисья с Надежей подавали пироги с барской антоновкой.