В Рождество

Было Ваньке семь лет, когда ломали церковь. В тридцатом году это было. В тот год много странного случилось: весной не прилетели грачи в деревню. Раньше чуть март наступал, гроздьями обсыпали они ивы вдоль дорог, не давали спать по ночам. Крик стоял до самой осени. А тут не было грачей, все лето провисели на деревьях сиротские черные гнезда.
- Не добро, - шептала в чулане Ванькина бабка. – Не хорошо.
Бабка жила давно, еще девочкой строила церковь в их деревне. Тогда всем селом по кирпичику несли, и бабка несла. Маленькая была, а несла. Церковь ту барыня «старинная» задумала построить, еще при царе. В честь Казанской Божьей матери назвала.  Красивая была церковь, красная. С тех пор и поселилась в этой церкви заступница Божья мать. Ванькина мать чуть что, к Казанской обращалась, на помощь звала. Заболеет кто, или корова трудно телится, - мать Казанскую заступницу просит помочь.
- А где живет Казанская? – спрашивал Ванька у матери.
- Как где? В церкви нашей. Носим ей яйца на пасху, сахар...Сам же к киоту кладешь подарочки. А как уходим мы, она вечером чаек с ними пьет, за людей господу богу молит.   
Ванька верил, сильно верил матери. И знал, что Казанская к ним в гости приходит, когда зовут. И знал, что в церкви она. Когда дед со свадьбы пьяный приходил, всегда просил Казанскую, чтобы она его забрала на свои белые ручки. Тяжело было деду слушать, как бабка с матерью его за самогон ругают. Что выпил лишнего. Обижался дед. Тяжело ему было, ногу и руку в Галиции схоронил, еще в империалистическую. Теперь вот одна радость осталась – самогон к праздничку, чтоб душа потеплела…
- А как мне за любовь не выпить? За любовь – святое дело, тяжело кряхтел через кашель дед.
Как-то осенью, под самый покров пришел к ним домой председатель. Звал церковь ломать. Ванькин отец было противиться стал, так председатель замахнулся нагайкой и ударил отца по спине. 
- Власть не слушаешь? Так я тебя! Дурак! Детей пожалей!
Обидно было отцу: словно мерина плетью наградили, да еще на глазах у семьи. Мать сразу завыла, но он мать одернул и стал одеваться. Пошел в ночь за председателем.
Председатель тот из города приехал, весной еще. Поселился у самой церкви, в поповом доме. Каждое утро выходил он на балкон второго этажа, брился, пил крепкий чай и поглядывая на церковь, как-то весело говорил, -  Ну уж я эту красную мечеть снесу. Помяните мое слово.
Так и решил. А к осени стал задумку исполнять.  Собрал в деревне мужиков, кто разумом покрепче, не станет, как баба причитать, и ночью задумал снять колокола, чтоб народ не толпился, не кудахтали бабы.  Пригнали плотника Мишку Галочку да Кольку пастуха.
Когда стали снимать первый колокол, не удержали, упал он со звонницы на землю, раскололся. Постепенно к церкви стал подходить народ. Как на крестный ход сошлись, обступили церковь. Кто с фонарем, кто свечку вынес, чтоб посмотреть на церковь. Ночи в октябре стояли темные. Мать запретила Ваньке идти к церкви, но он не послушал. Выбежал за матерью, торопясь, не нашел на крыльце калош, побежал босиком.
Они стояли в стороне, слушая, как перекрикиваются мужики, решая, как лучше приноровиться к колоколу. Ванька пытался различить в темноте знакомый голос отца. Но не услышал, отец молчал...
- А что ж, и окна заколачивать? – Послышался тихий голос кого-то из мужиков.
- Заколачивай. Тес вон лежит, еще утром приготовили. – Ответил чей-то незнакомый голос.
Ванька стоял за холщовой юбкой матери. От нее пахло коровьем молоком и сеном, а еще летом, которое уже прошло и вернется еще не скоро...Ваньке было грустно, он принялся считать, сколько дней осталось до лета, но сбился. Ноги жгла холодная ночная роса.
- Мам, божью мать из церкви выгонят? 
Мать молчала.
- Мамка, а где ей жить-то теперь?
Мать вздохнула, оправила юбку.
- Где примут. – мать увидела, что Ванька босой. – А ну-ка сейчас же домой! Холодно, остынешь.
Отец пришел только под утро. Мать отправила его на теплую печь, сама подала стакан водки. Отец проспал три дня и три ночи. И все дни, и все ночи Ванька слышал, как отец тихо плакал, кусая подушку и тихо причитая.
- Все теперь помрем. Все прокляты.
Так и случилось. Первым умер Мишка Галочка. Еще в начале зимы сходил в баню, после обеда и помер. Перед смертью сказал только своей жене за ужином,
-  Вот жизнь у меня! Красота! И помирать не надо.
А Колька пастух недели через три пропал. Думали, в реке утонул.  Жене правда потом кто-то сказал, что видели его в соседнем селе на базаре. Платок покупал. Да только жена не поверила, показалось кому-то. Колька ее одну любил, отбил у другого, ребеночка они ждали. Не мог он просто так уйти, это все за церковь Казанская Божья мать мстит.                А Ванькин отец с того дня, как церковь ломали, стал покашливать, застыл сильно, а к зиме совсем расхворался. Мать послала за бабкой, та пришла, молитву почитала, на зарубку заговорила болезнь, но отец не выздоровел.
- Не помогу я здесь. Казанской молиться надо. Вот только простит ли? Обидели вы заступницу.
Так отец и проболел до самого Рождества.  Уже и соборовать себя просил, потому как не знал, доживет ли до весны.
 А в Рождественскую ночь деревенские мальчишки бегали петь «рождество», и Ванька с ними бегал. Обежали все дома в деревне, остался один, поповский, в котором жил теперь  председатель.
- Ну, что, зайдем к нему? – Подзадоривали друг друга мальчишки.
- Да, вы чего, он же не верит! Уши надерет. – Сомневался Ванька.
- А ты что, боишься? Трус?
- Я никого не боюсь. Пошли.
Ванька с мальчишками пошел к большому поповскому дому, толкнул дверь в сени, дверь была открыта.
- Ну иди, иди, мы за тобой.
Ванька шагнул первым, но тут дверь за ним закрылась. Он попытался ее открыть, но мальчишки крепко держали ее с другой стороны.
- Эй, пустите, я выйти хочу. – Ванька всем телом навалился на дверь.
- Споешь Рождество, тогда выпустим. – Смеялись за дверью мальчишки.
В темных сенях Ванька нащупал веник, обмел валенки и тихонько пошел к избной двери. Толкнул дверь, из избы подул теплый жар от подтопка. Там не спали. Мягкий полумрак избы позвал Ваньку внутрь. Он зашел в избу. В избе был отгорожен небольшой закут, оттуда на мальчика смотрела голова теленка. Ванька и теленок встретились на секунду глазами. Теленок тихо промычал, но Ванька попросил его не шуметь. Здесь же в углу, на сене лежала большая серая овца, она спала. Панька не сразу увидел вдали комнаты фигуру женщины.
- Кто там? – Спросила женщина мягким, ласковым голосом.
Ванька затаился, но потом все же решил подойти ближе, и увидел молодую женщину, которая качала в зыбке ребенка. Женщина увидела, что пришел мальчик и улыбнулась ему. Все в ней, в этой женщине показалось ему знакомо.
- «Рождество твое, Христе Боже наш…, - начал было скороговоркой Ванька и вдруг осекся. –  Вы меня не узнали? Я Игнатовых сын, Ваня. Я вам каждое воскресенье свечку ставлю и молитву знаю. Казанская Божья мать, спасите папку. Он болеет, помогите ему.
- Мальчик, ты чего? – удивленно спросила женщина. – Я не понимаю…
- Зачем вы с ним живете. Он же вас обидел, из церкви выгнал.
- Кто меня обидел?
 - Как кто? Председатель!  Приходите к нам жить, вас и мама с отцом каждый день вспоминают.
Женщина растерянно смотрела на мальчика, потом перевела взгляд на мужчину, который только что зашел в избу. Ванька обернулся, это был председатель.
- Отпустите нашу божью мать. Она вам не нужна, вы все равно не верите в Бога.
Председатель непонимающе осмотрелся вокруг.
- А где божья мать-то?
- Да вот же. – Ванька показал на женщину.  Председатель посмотрел на жену, та вынула из зыбки проснувшегося ребенка.
- А ты кто такой?
- Это Ваня. Сын Игнатовых. – Попыталась объяснить жена. – Ты их знаешь?
- Папка церковь сломал и заболел теперь. Вы его простите, он любит вас. Каждый день молится.
Председатель молча опустился на стул, снял шапку и вытер ею лицо. Потом посмотрел на Ваньку.
- Послушай, парень. Ты пойми. Сейчас время такое, ты ведь знаешь, какое время. Так надо. Ты там рождество петь начал, так допой...
Ванька посмотрел на председателя, потом на его жену и тихонько допел Рождество до конца. Председатель вдруг снял с себя тулуп и расстелив его на скамье, посадил на него Ивана. А затем взял его за руку и положил в ладонь пятачок.
- Вот, возьми за рождество.
Ванька встал с лавки и пошел к дверям. Уже стоя в дверях, повернулся к женщине.
- Приходите к нам, я вам на столе чашку с чаем поставлю. Всегда ваше место будет. Приходите.
Женщина растерянно кивнула, переведя взгляд на мужа.   
Ванька ушел, а председатель подошел к комоду и вынул из ящика завернутую в тряпицу фотографию. Развернул. С фотографии на него смотрел сам председатель, в рясе священника. Рядом с ним стояла его жена и двое детей, которых сейчас рядом с ними не было. Председатель убрал фотографию обратно, и не поворачиваясь к жене, тихо спросил.
- Простишь ли ты меня??
Жена ему не ответила, а второй раз спрашивать уже не стал.
Утром Ванька вскочил с кровати проверить чашку с чаем, которую оставил с ночи. Чашка была пустой.
Панька заглянул в чулан, за занавеску, где спал отец. Ванька подошел к нему и дотронулся ладонью до его лба. Отец проснулся, удивленно посмотрел на сына.
- Ты чего это, Ваня?
- Ты теперь здоровым станешь. Я точно знаю. К нам Казанская приходила, она простила тебя.
Отец погладил сына по голове.
- Ну хорошо, если так. Хорошо.
Отцу и правда стало легче, к вечеру даже на двор вышел, проверить, как там крыша – не проломилась ли от снега.
А еще через неделю председатель с семьей уехал из деревни.
- Дальше пошел церкви ломать. – Ворчали старики.