Иногда скрипка лучше

Посвящается родителям учеников музыкальных школ советского периода

Это случилось в далёкие семидесятые прошлого века. В один из августовских дней, щедро наполненных социалистическим содержанием и неограниченными возможностями, мастер инструментального завода "Калибр" Алексей Смирнов получил ордер на квартиру в только что отстроенном многоэтажном доме. На самом что ни на есть девятом этаже! Из двух малюсеньких комнатушек в коммуналке, с многочисленными соседями семейство  Смирновых вознеслось в квартиру трёхкомнатную. С кухней, ванной, туалетом и лоджией во всю длину большой комнаты. Такая вот радость привалила человеку! Понятно настроение тех дней? Ещё бы! Новоселье отмечали широко, по-русски. С родственниками и товарищами по совместной работе. 

И вот, в самый разгар торжества тётушка хозяина, Любовь Владимировна объявила, что ко всем подаркам, которые уже вручены сегодня, она присовокупляет ещё и рояль. Рояль!? Она поспешила всех успокоить, что, рояль, мол, не концертный, а кабинетный и, стало быть, много места не займёт. Призналась, что сама не играет. Никогда не играла. Так уж жизнь сложилась. А стоит он у неё – бесхозный – с далёких времён. Заместо буфета. Ажурными салфетками застелен да статуэтками заставлен. Надо сказать, что детьми господь тётушку обделил, потому-то она, видимо, и решила: пусть хоть племянниковы, Лена и Максим, попользуются инструментом. Ну, и правильно решила! Тем более, что Лена к музыке имела давнее стремление.

Григорич – племяш любимый – по натуре человек суровый, не преминул заметить: «Ты, Люба (он был ненамного младше тётушки), конечно, добрый человек и, чего там, умница, но где была, когда мебель перевозили?»

Она не обиделась. Только рукой махнула: «Совсем старая стала! Тыковка-то уж не работает!»

А Борис, тоже Смирнов – первый заместитель своего мастера во всех делах, сказал: «Григорич, ёлки-на! Да на хрена нам эти грузчики? Сдюжим! Не впервой!»

И, действительно, с грузчиками одна морока. Да и накладно по новой-то вызывать! Уж лучше те денежки потратить на что-нибудь более возвышенное. Сами понимаете, на что... На том и порешили.

В назначенный день и час под дверью тётушкиной квартиры, что была на первом этаже, собралось пятеро орлов. Молодых да крепких. Когда увидели инструмент, Борис даже расхохотался: «И это рояль!? Да мы его сейчас! С песнями!» И, действительно, ловко подхватили да и забросили на борт грузовика.

«А вы всё, грузчики, грузчики!» - ворчал довольный Борис.

Потом поднял крышку рояля и прошёлся по клавиатуре. Инструмент звучал.

«Уж чего-чего, а Чижика-Пыжика мы, ёлки-на, завсегда смогём!»

«Ну, ладно, ребятки, – сказала тётушка – вы поезжайте, а я через пол-часика, на метро. Мне ещё в магазин зайти нужно».

Когда расселись по лавкам вдоль бортов, Григорич дал отмашку. Поехали. И тут выяснилось, к всеобщему одобрению и предрасположенности, что «у нас, - как сказал классик, - было». Даже походные рюмашки захватил заботливый мастер.

«А ты, Григорич, оказывается, имеешь большой опыт по перевозке крупногабаритных музыкальных инструментов» - одобрительно отметил второй Борис, Кабанов. Надо сказать, что обладая неплохими вокальными данными, Боря в любых застольях, после первой, неизменно затягивал «Ой, мороз-мороз!». И он тут же, после того, как первое действо было сотворено, приступил к исполнению своего годами обкатанного репертуара.

Ехали недолго. Когда свернули с Ярославки, Григорич постучал водителю, тот остановился и Григорич перебрался к нему в кабину. Вскоре подрулили к новой  девятиэтажке. Шофёр подал фургон задом к подъезду, с широко раскрытыми дверями. Остановился. Все попрыгали на землю. Размялись и закурили. Настроение было приподнятое. Потом аккуратно сняли рояль с борта и занесли в подъезд. К лифту... который не работал! Об этом сообщала приклеенная к стене бумажка.

«Да, мальчики, - сказала подошедшая женщина. И развела руками. С сегодняшнего дня. Малый-то работает, а грузовой нет... Капитальный ремонт».

Ни фига себе! Чтобы не сказать более взвешенно. Не успели заселиться, а уж – капитальный! Что делать? Во второй лифт музЫку не засунешь. Футляр тесноват. Вот недолгА! Ко всему прочему никто не догадался захватить и ремни, которыми пользуются грузчики. Да и где их взять? Погоревали, погоревали, а потом сошлись на том, что всё в этой жизни преходяще. И воодушевившись предстоящим «чаепитием» приступили к восхождению.

Ну что ж, первый этаж осилили. Не сказать, чтобы играючи. Уф(!), тяжеловато, братцы! Сколько, мать их так, этих этажей осталось? А лестница, зараза, до чего узка! Поматерились для порядка, помянули тётушку. "Угораздила же! Нет, бляха-муха, чтобы баян какой! Или скрипку?! Как её?.. Страдивари? А тут – рояль!"
 
Это отметил Анатолий Краснов. «Генералом» его звали. В честь генерала Краснова, представителя командования с белой стороны в гражданскую войну.

Однако, не будем отвлекаться! Время не ждёт! Когда добрались до четвёртого этажа, вымотались так, что хоть тащи бандуру обратно. Какая-то сердобольная, догадливая гражданочка вынесла воды и, охая-ахая, напоила хлопчиков. Сколько благодарностей услыхала она в свой адрес! А Копчёный (такая кликуха была у пятого члена команды Витьки Пустовалова за смуглый цвет лица даже в зимнюю пору)напросился у неё и в туалет. И ведь пустила! Какие времена были! Какие люди! Так и подмывает воскликнуть: "А анализы, какие анализы мы сдавали!?" Но это был бы уже перебор!
 
Каждый следующий этаж давался со всё нарастающей потерей сил. А малый лифт иногда  издевательски проплывал мимо, то вниз, то вверх, и Борис каждый раз обзывал его «сукой» и грозил вслед кулаком. Когда настигли последний, девятый этаж (а ведь настигли!), то вместе с радостью бессилие так и обрушилось на всех своей состоявшейся действительностью. Дышали как загнанные борзые на охоте. Трясущимися пальцами каждый доставал сигареты и закуривал. А потом Григорич пошёл в конец коридора открывать дверь квартиры.

Когда дыхалка у всех более-менее поприутихла, Боря Смирнов сказал: «А что, братцы, слабО сейчас опустить игрушку на первый, а потом, ёлки-на, снова зафигачить на девятый? Разумеется за дополнительную пайку».

«Да пошёл ты! Как только язык поворачивается».

Шутка, она тогда хороша, когда к месту. А тут - сами понимаете.

Однако, уж что-то больно долго возится Григорич с замком. Звякает, звякает, а толку никакого.

«Не привык – освоится!» - успокоил всех Борис.
 
Наконец жена Григорича, Светлана, услыхала, видимо, неудачные попытки мужа и пришла на помощь. Вот тут-то всё и произошло. Сначала всех озадачил какой-то странный разговор между ними. С повышенными модуляциями. Григорич переходил и на лексику Министерством культуры теперь очень неодобряемую. А потом он решительно, со страшным грохотом захлопнул дверь и ломанулся обратно. К массам. Вид его был ужасен. Видели картину Ильи Репина «Иван Грозный убивает своего сына»? Глаза безумные, волосы всколоченные, голову обхватил руками. Вот-вот! Один в один. Только наш ещё и вопил: «Мужики!! Тра-та-та-та-та! Мы подъезд перепутали!!»

Эта мизансцена просуществовала только одно мгновение. Следующая незримым режиссёром была посвящена тому, как четвёрка дружно двинула на хозяина. С лицами и кулаками наперевес.

Честное слово, если бы в ту минуту здесь оказался топор Карамазова, в целом мире не нашлось бы прокурора, который сказал, что он, топор то есть, в данной ситуации  неуместен.

«Ладно, ладно! – заорал Григорич. Пошутил я!"

И тогда все, радостно матерясь, кинулись обниматься.

... Но это ещё не всё. Когда приподняли рояль, чтобы торжественным маршем занести в квартиру, сзади раздался странный звук. Мужики невольно остановились. А это оказалось явлением большого лифта, который благополучно прибыл на этаж и гостеприимно распахнул свои двери. Капитальный ремонт был, вероятно, завершён. Более того, из прибывшего лифта вышла улыбающаяся Любовь Владимировна с хозяйственными сумками в руках. Она спросила: «Устали, мальчики? Вам нужна помощница?» «Мальчики» чуть не выронили инструмент. Копчёный при этом дико истерически захохотал, а Боря Смирнов уже собрался было нарушить установленный Министерством Культуры закон по поводу запрета «неформалки» в общественных местах, но вовремя спохватился и зажал ладонью рот, из которого успела выскочить только буковка «ё».